Академия "Алмазное сердце"

ФРЕС КОНСТАНТИН

Академия "Алмазное Сердце"

Глава 1. Маги и техномаги

Когда-то, совсем недавно, у меня было все.

Дом наш, стоящий на берегах Теплых Озер, был самым богатым и красивым в округе. Белоснежные стены его утопали в зелени, солнце играло бликами на смальтовых мозаичных полах веранды. Дом и сейчас стоит там, над тихой водой, почти скрытый зеленью от чужих глаз, он все так же красив и богат, но, в отличие от былых времен, тих и печален. Не слышно в нем больше смеха, некому встречать гостей, не гремят в нем балы, не празднуют с размахом дней рождения и магический салют больше не взлетает алым драконом над крышей в черное звездное небо. Вот и я сегодня покидаю его… Кто знает, быть может, навсегда?

Повозка, больше похожая на огромную деревянную коробку, обитую железом, на ларец, в котором надлежало хранить тайны и старые письма из прошлого, медленно вползла на пригорок, и я, выглядывая из крохотного оконца, в последний раз увидела свой дом и, как мне показалось, фигуру отца, стоящего на пороге и провожающего меня. Слезы навернулись на мои глаза, но я упрямо стиснула зубы, поспешно оконце закрыла и уселась поудобнее, переводя дух, прогоняя тень посетившей меня боли и печали.

Я вернусь, я обязательно вернусь, отец! И только с победой!

* * *

Отец мой потомственный могущественный маг. В его крови столько магической силы, что он мог щедро ею делиться со всеми своими детьми, и мы — двое братьев и я, единственная девочка в роду, — родились одаренными. Такими же сильными, как он. Это и сгубило нас, магов по рождению, Чистокровных, Одаренных… сколько еще лестных имен, щедро приправленных ядовитой завистью, давали нам и подобным нам семьям, обладающим магией, эти выскочки, эти жалкие подобия потомственных колдунов — техномаги?

Одним темным богам и демонам было известно, как и кто из людей, лишенный магического дара, позавидовавший таланту магорожденного, выдумал, как обмануть природу и приручить неживое, да только они появились — Повелители Металлов, Камней, Песка. Магии в них ни было ни на грош, ни капли, ни единой золотой искры, но в крови их что-то было, какая-то странная, страшная и противная природе выдумка. И по единому взмаху руки их любое неживое покорялось им, земля, металл, камни — все рвалось, изгибалось, крошилось, принимая ту форму, что велел техномаг. Как костыли для немощного калеки, камни помогали техномагам принимать анимагичекую форму, окружая живое тело, облепляя всю его поверхность и придавая человеку вид каменного льва или дракона. Неживые, неповоротливые, уродливые, гулко стучащие истуканы…

Сначала над ними смеялись, глядя, как ковыляют первые, неуклюжие детища техномагов — големы и составленные из грубо отлитых металлических кирпичиков великаны. Но время шло, техномаги шлифовали свое искусство и вместе с их умением шлифовались и камешки, из которых они собирали свои костыли, помогающие им двигаться в мире магии. Теперь это были не кое-как собранные и подогнанные кирпичи и случайно подобранные булыжники — это были тончайшие, словно крылья бабочек, многочисленные пластинки из обсидиана, титана, драгоценных камней. Они могли в равной степени сложиться в причудливый и изящный узор перьев птицы, выложить рисунок чешуи дракона и защитить тело своего хозяина великолепной искусной броней, такой же прочной, как монолитный кусок обсидиана, и такой же гибкой, как вторая кожа. Тонко позванивая, летели, стлались по ветру за плечами своих владельцев долгие плащи из этих пластинок, и маги отводили взгляд от тех, кого еще вчера не считали ровней себе, и кому сегодня вынуждены были кланяться.

Тот, кто упорен и смел, у кого достаточно терпения и желания, тоже мог… мог выучиться техномагии, но, говорят, это страшный и трудный путь. Техномагия — дорогое искусство, ему может выучиться любой, но нужно много золота, чтобы купить и создать себе техноброню. И тот, кто раньше мог похвастаться всего лишь крупным счетом в банке, любой зажиточный купец, ранее знающий свое место и не сующийся в высшее магическое общество, сейчас мог собрать достаточное количество золота и отослать своего сына или дочь в академию, где за закрытыми дверями, в тайне от всего мира, техномаги влили бы ему в кровь свою заразу, свою противную природе скверну. И он, новый адепт неживого искусства, смеясь, глядя восторженными глазами на играющие под его пассами пластинки металла, собрал бы свою первую техномагическую перчатку…

Техномаги встали на одну доску с нами, чистокровными, магорожденными. Богатые выскочки, выторговавшие у природы себе право повелевать ее крохотной частью… И их становилось все больше. Они занимали важные посты и, говорят, у самого Алого Короля вся охрана и половина кабинета министров была из техномагов.

* * *

В тот злосчастный день, совсем незадолго до Дня Распределения, я, Гаррет и Джон — мои братья, — были приглашены в соседнее поместье на празднование дня рождения их приятеля.

Гаррет и Джон, неугомонные близнецы, рыжие, как огонь, мои вечно веселящиеся балбесы… Гордость отца, они подавали большие надежды. Лучшие академии страны готовы были распахнуть перед ними двери, и любой из них легко освоил бы древние премудрости магов. Любой из них мог стать и магом-наставником, и главой департамента магичеких наук, любой… но…

Но на их беду среди приглашенных был и Дерек Флетчер. Красивый мальчишка, бледный, с белесыми густыми ресницами, словно опушенными инеем. Зимой, что наградила его своей хрупкой красотой, ему минуло восемнадцать. Несмотря на то, что он с рождения был лишен магической силы, все девушки округи на него засматривались… и даже я. Мы с ним с детства дружили, он часто приходил играть с моими братьями, и за те проказы, что они втроем устраивали, им всем влетало одинаково.

И оставайся он дальше сыном зажиточного торговца, он мог бы рассчитывать на дружбу всех окрестных магов и на хорошую партию, любая из магорожденных девушек пошла бы за него с радостью — так он хорош был и ладен. У него такие красивые печальные голубые глаза, такие тонкие черты лица, такие густые волосы цвета беленого льна… и оказалось такое злое, черное сердце!

Разодетый в белый бархат и шелка, с самыми дорогими кружевами на манжетах, с распущенными по плечам льняными локонами, он походил на прекрасного мотылька, крылья которого украшены самыми тонкими и изысканными узорами. Его отец был богат, чудовищно богат. Мальчишка тайком ото всех в свои неполные шестнадцать лет прошел посвящение в техномаги — говорят, процедура не из приятных, — и теперь на плечах его, позванивая при каждом движении, лежал короткий — до середины лопаток, — плащ из пластинок матового белого золота. Его родителям оставалось лишь смириться с его выбором и оплатить его дорогую игрушку — техноброню, которую он начал собирать сам. Они не могли даже пробовать отговорить его от этого странного выбора, и выбранить не имели права — потому что каждый техномаг считался собственностью Алого Короля и был неприкосновенен.

…Я не видела и не знаю, кто первым начал ссору, кто первым сказал обидное слово, но только один из моих братьев зажег огонь на ладони, сунув его под нос Флетчеру.

— Смотри! — я слышала этот страшный крик, спеша, летя вниз по лестнице, считая секунды и удары собственного сошедшего с ума сердца. — Можешь ты так?! И никогда не сможешь… техномаг убогий!

А вот это зря.

Это было сказано зря, напрасно, излишне!

Юный техномаг был разъярен.

Я, продираясь сквозь толпу, видела его красивое лицо, упрямо сжатые губы, белесые брови, сошедшиеся на переносице, и золотые волосы, освещенные жарким, живым магическим огнем, расцветшим на ладони моего брата.

— Да и ты так не сможешь, — выдохнул яростно Дерек, щелкнув пальцами.

Всего лишь один щелчок — но с одежды моего брата поотлетали все пуговицы, расстегнулись штаны, с ботинок выпоролись, разодрав кожу, люверсы, и на шее, чиркнув красную полосу на коже, лопнула цепочка с медальоном.

Все знали, что там, в этом медальоне.

Мать наша умерла давно. В медальонах братья носили ее портреты — крохотные, искусно вырезанные из кости.

Дерек нарочно сорвал этот медальон.

Глядя брату прямо в глаза, он гнусно усмехался, перебирая в воздухе длинными пальцами, и все то, что было сорвано с одежды моего брата, все застежки, металлические пуговицы, крючки — все с треском и хрустом слипалось в бесформенный ком, ломалось и лопалось, вращаясь прямо перед побелевшим от испуга лицом брата.

И медальон тоже.

Дереку достаточно было шевельнуть одним пальцем, чтобы медальон с легким скрежетом смялся, сжался в бесформенный комочек и вместе с лопнувшей цепочкой намертво впаялся в ком бесполезных, искореженных вещей.

— Нет, нет!

Я не успела. Я ничего не успела поделать, да и не смога бы. Я еще не умела противостоять магическому пламени, клубок которого разгорелся на ладонях моего брата. И этот яростный смертельный огонь он недрогнувшей рукой швырнул в юного техномага…

Тот смог устоять. Он укрылся своим золотым плащом — недаром же он собирал его уже пару лет! — и не пострадал, лишь его красивые волосы были немного опалены, когда он опустил дрожащую руку и недобро глянул на нас. Глянул и улыбнулся. Словно добился своего. Словно нарочно затеял эту ссору и теперь торжествовал победу.

А я смотрела в его красивые голубые глаза и сердце мое трепетало от боли и смертельной раны, что Дерек мне нанес своей неживой властью над металлами. Он словно вонзил мне в грудь острие меча и теперь наблюдал, как я умираю, не отводя взгляда, прямо и смело.

Что же ты натворил, Дерек…

* * *

Дальше было расследование.

Братья стояли друг за друга горой, и оба твердили — "это сделал я!". Флетчер не указывал на обидчика; похоже, он и сам не знал, с кем из близнецов схлестнулся. Был учинен магический допрос, но и его братья вынесли… они были сильным, да…

Только то, что виновный не был установлен с точностью, самого сурового наказания удалось избежать. Братьям оставили их магический дар, не вырвали его из душ, из тел, несмотря на то, что один из них предпринял попытку убить человека магией. Но опечатывал их дар судья-техномаг — насмешка судьбы! Его черные обсидиановые пластины, словно позорное клеймо, украсили лоб каждого из братьев, маг постарался наложить заклятье высшего уровня, и снять его мог только техномаг. Но кто из них взялся бы помочь магорожденному?..

Да, это правда — братья остались жить. Они так же бродили в саду, солнце играло на их шелковых рыжих волосах, но это были уже не те же самые люди. Словно грустные тени в печальном царстве Аида бродили они по земле, и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять — для них все кончено. Все.

Можно оставить жить, но навсегда запретить летать. Это все равно что обрезать птице крылья. Ни одна академия не примет их с печатью наказания. Пройдет еще пять лет, и учиться станет совсем поздно, потому что дар иссохнет, как цветок без воды, потускнеет, пропадет сам. Братья проживут долгую, простую человеческую жизнь. Наверняка женятся, обзаведутся семьями, умрут в почтенном возрасте — но разве же это жизнь?!

Отец мой, медноволосый Король Горы, как в шутку мы его называли когда-то, как-то сразу состарился, словно умер. Поникли его широкие плечи, лоб прочертила глубокая морщина, залегшая меж сурово сдвинутых бровей. В его темных медных волосах вдруг появились две снежно-белых пряди, и ярко-синие глаза в оправе из бронзово-рыжих ресниц потускнели, словно погасли. Все чаще он бесцельно бродил по саду, погруженный в свои невеселые думы, и было заметно, что он не знает куда и зачем идет, и покоя ему нет.

Он ничего не сказал братьям, ни единого бранного слова. Он потух как-то сразу, в одну ночь. Еще вечером он был полон сил и энергичен, а поутру за завтраком я увидела абсолютно обессиленного, сломленного человека. Он почти ничего не съел; глядя в свою тарелку, он растерянно молчал, словно смысл произошедшего вдруг настиг его и отец, наконец, осмелился признать эту чудовищную мысль — сыновья его лишены дара. И это уничтожило его.

Горе осталось с ним, в его сердце, и подтачивало его здоровье и силы каждый день. И тем больнее было смотреть на него, угасающего вместе с лишенными силы братьями. На нашем высохшем семейном древе жива осталась только я — единственная тонкая веточка, но что я могла?.. Не принято было в наших кругах приличным барышням идти по пути, предназначенному мужчине.

Как многие девочки, рожденные с даром, я росла и готовилась к тому, что однажды меня отдадут в академию, где высокородных барышень учат тому, как правильно себя вести в обществе, готовить кремы для лица, чтобы дольше сохранить свою молодость и красоту. Научат заглядывать в будущее — недалеко, а так, чтобы предотвратить мелкие семейные неприятности типа разбитых коленок и подгоревших обедов. Научат варить снадобья на все случаи жизни, от легкой головной боли до серьезных ран, и подскажут, как при помощи дара управляться с хозяйством — вот и все. Меня, как и многих, готовили в жены и хозяйки, и, как и многие, я должна была просто продолжить магический род — если мне повезет и моя сила передастся моим детям.

Разумеется, я могла бы поступить и в другую академию, в любую, какую выбрала бы. Мне хватило бы и силы, и дара, чтобы передо мной раскрылись двери любой из них. Я могла бы строить карьеру — такую, о какой мечтали братья, такую, какую им пророчил отец, гордый их успехами. Но как я могла, как бы я могла делать себе карьеру, глядя на них, на братьев, лишенных этой возможности?! Как бы я могла смотреть им в глаза и видеть вечную муку?! Не раз я порывалась сказать отцу, что хочу порадовать его, что хочу продолжить его дело, показать всему миру нашу наследственную силу, но каждый раз умолкала, только лишь глянув в его глаза и увидев на самом дне их притаившуюся тоску и смертельную усталость.

И так было до Дня Распределения. Того дня, которого все маги ждут с нетерпением и благоговейным страхом. Академии следят за семьями, ректоры в курсе всех потенциально сильных студентов, и чем способнее ученик, тем больше пригласительных приходит в дом в тот час, когда наступает День Распределения для каждого юного мага.

В наш дом должен был прийти вал приглашений. Не в этом году, позже — но теперь я точно знала, что их не будет. Ни через два года, ни позже. А мне… с меня было достаточно и пары-тройки пригласительных в то место, где научат шить и варить суп.

…Это был день середины лета, день, когда я должна была выбрать себе путь, по которому пойду в жизни. Впереди были полтора месяца лета — звонкого, жаркого, самого прекрасного, сладкого и последнего беспечного лета в моей жизни. Детство кончалось им, оставались в прошлом звенящие над цветами пчелы и шумящие в ночи деревья под окнами, сказки и игры навсегда покидали меня. Свое совершеннолетие я отпраздновала вместе с Дереком, зимой. Тогда мы еще были дружны. Тогда…

Воспоминания накатили на меня, и я едва не заплакала.

Впереди была взрослая жизнь — это я поняла внезапно очень ясно и четко, увидев в руках отца яркие буклеты, присланные всевозможными академиями.

Отец, как-то устало переставляя ослабевшие ноги, опираясь на трость, осторожно, почти крадучись, вошел в мою комнату. Даже дверь не посмела скрипнуть — так осторожно он открыл ее и так аккуратно затворил за собой. Его печальные тусклые глаза смотрели на меня безо всякого выражения. Не было в них ни радости, ни гордости за меня. Его губы улыбались, но эта была неживая, ненастоящая улыбка. Он пришел не потому, что сгорал от нетерпения узнать, как я распоряжусь своей судьбой и своим даром, а потому, что так было нужно. Долг отца; и у меня сердце сжалось, когда я увидела, как дрожит его ослабевшая рука, осторожно кладущая яркие приглашения мне на стол.

В вежливых словах приглашений, в восторженных обещаниях, напечатанных на глянцевых ярких страницах, я увидела отражение своего будущего, и девиз наш — Долг, Честь, Верность, — всплыл в моей памяти.

— Ну, — отец пытался выглядеть веселым, хотя получалось у него из рук вон плохо. — Тебе выбирать. Ты хотела научиться танцевать как мама, когда была маленькой, помнишь? Вот в этой академии учат танцам лучше всего. Там мы с ней и познакомились, да…

Отец задумался на миг, вспоминая те давние времена, став совсем неподвижным, словно сознание его покинуло, а мысли все перенеслись туда, в прошлое, когда он еще был счастлив и молод. Я осторожно взяла буклеты, пролистнула красивые страницы…

Он не посмотрел. Он даже не перебрал их и не отложил ничего, что счел бы неподходящим мне, девочке из хорошей семьи, не вышвырнул в мусорную корзину небрежно ни буклетов военных академий, ни тех, что предлагали серьезно заняться наукой. Он словно все еще присматривал места в магической жизни мальчикам, своим дорогим, своим одаренным мальчикам, подающим надежды. И сердце мое сжалось, когда я увидела буклет из академии права — туда мечтал поступить Гаррет, так истово, что все уже считали его успешным юристом, мастерски распутывающим дела и оправдывающим невиновных!

А последним буклетом, как змея в корзине с цветами, притаился тот, судьбоносный, отпечатанный на роскошной бумаге, мерцающий бриллиантовыми переливами, как шкатулка с драгоценностями.

"Академия Алмазного Сердца" — прочла я на титульном листе, дрогнув от непонятного страха, объявшего меня. Перелистнув станицы, пробежав глазами сухие строчки приглашения, я словно воочию увидела Дерека и его недобрый взгляд, устремленный на меня в тот злосчастный день. Что же ты наделал, Дерек…

Странно было, что эта академия прислала приглашение мне. В нашу семью. Зная наши-то напряженные отношения с техномагами?..

— Эта, — побелевшими губами ответила я отцу. Остальные буклеты разноцветным веером упали к моим ногам и отец отшатнулся, словно громом пораженный.

— Что?! — выдохнул он, глядя, как магическая краска словно отшелушивается с бликующих страниц, распадаясь в ненавистные мелкие пластинки, чешуйки, и черной алмазной пылью выписывая на моем запястье одно лишь слово — "принята". — Что-о-о-?!!!!!!!!

«Алмазное Сердце» Алого Короля, самая зловещая и суровая академия, что существовала в стране. Самые могущественные маги древности и современности учились там, самые темные и страшные тайны открывались студентам, но многие до окончания не дотягивали, потому что учеба там была тяжела и опасна, и лучше было отойти, отступиться, чем не вынести, сломаться, погаснуть и погибнуть.

Ныне это была академия при дворе Короля и шли туда люди отчаянные. Обедневшие, потерявшие положение в обществе маги, желающие вернуть былое величие или выторговать у Короля за свою верную службу снисхождение к осужденным близким. И выходили из дверей этого страшного места не просто искусные маги, а безжалостные убийцы, интриганы и все те, кто, разъезжаясь по стране, становятся ушами, глазами и карающими мечами Алого Короля.

Всю свою охрану Король набрал в этой Академии. Женщины, что выпускаются из ее стен, изящные, словно фарфоровые куколки, красавицы, придворные дамы, обольстительно улыбаются, носят черные шелковые корсеты, самые дорогие платья и чулки — и стилеты в рукавах, готовые в любой момент пробить сердце любому. Тела и души их навечно принадлежали Королю. Страшная и жестокая жизнь у них, но они выбирали ее такой, и иной дороги у них не было.

А ректор в этой Академии, старинной, древней, как само королевство, единственный, кто смог обойти других претендентов на эту высокую должность, великий и ужасный магистр Аргент. Мастерство его техномагии было так велико и так остро отточено, что в финальных поединках за право возглавить это учебное заведение он одолел всех магорожденных, и не помогли им ни сила, ни дар, ни знания.

Так не обменять ли мне мою жизнь на жизнь братьев?.. Не вернуть ли своей жертвой жизнь и радость в глаза отца?..

— Нет, дорогая, нет!..

Говорит «нет», а в глазах ничего не отражается. Даже тревога не мелькнула. Свою самую страшную боль он уже пережил, я не смогу сделать ему больнее своим неверным выбором… И от этого становилось обидно, невыносимо горько и за себя, и за отца, и за братьев… Неужто я так мало стою, неужто я совсем ничто, коль скоро мое страшное и отчаянное решение не может вытряхнуть отца из его ненормального, странного оцепенения?! И неужто рана, нанесенная его сердцу, так глубока, практически… смертельна?!

— Я пойду в «Алмазное Сердце», папа, — твердо произнесла я, отпуская чистый белый лист бумаги, который когда-то был разноцветным сверкающим буклетом. Он отдал все свои краски мне, выписав на моем запястье ближайшую мою судьбу. — Что толку от меня и от моих целебных отваров, если семья наша исчезнет, так и не оставив свой след в магическом мире? Кому нужна просто жена в переднике, добавляющая в домашнее варенье свет звезд? Я верну все утерянные мечты и жизнь, которая нам сейчас недоступна. Я научусь техномагии и сниму печати с братьев. Ради тебя. Пока не поздно.

Глава 2. Академия

«В других академиях сейчас шумно, — подумала Уна Вайтроуз, зябко поежившись, словно в холле, где новоприбывшим студентам было приказано дожидаться преподавателей, было холодно. — Там студентов набирается сотнями… девушки в своих самых красивых платьях, словно стайка пестрых бабочек, юноши в лучших парадных костюмах… Поздравления, музыка, и, вероятно, праздничный ужин и танцы…»

Она встала поближе к камину, делая вид, что отогревает у огня озябшие ладони. Блики света играли золотом на ее длинных рыжих волосах, собранных в две косы, перевитые тонкими белыми ленточками, выхватывали из полумрака ее бледное, словно выточенное искусным резчиком из самого дорогого мрамора лицо. Тонкие, медно-рыжие брови казались нарисованными на гладком лбу, под глазами залегли голубоватые тени от длинных пушистых ресниц. Уна то и дело одергивала темно-серую приталенную форменную курточку, пошитую из дорогой тонкой шерсти. Так велел регламент заведения; студентам полагались скромные и даже строгие одежды, серая незаметная униформа. Куртки с высокими глухими воротниками, брюки — юношам, — и юбки до колена — соответственно, девушкам. Крепкие и практичные ботинки на ногах. Все. Уна, привыкшая к нарядным платьям, украшенным цветами, вышивкой и кружевами, чувствовала себя не студенткой, а арестанткой в этой аскетичной неприметной одежде, никак не подчеркивающей ее фигуру и неприлично открывающей ноги девушки. И к тому же прежде, чем предстать перед ректором, который лично пожелал поприветствовать первокурсников, Уна, как и остальные студенты, вынуждена была в общей раздевалке наскоро переодеться в эту самую скучную, полагающуюся по регламенту форму, пригладить волосы, снять с себя все украшения и в таком виде поспешить в холл. Муштра началась буквально с первых ее шагов в стенах этого странного заведения. Никакого времени на отдых после дороги. Никакого ужина. Регламент прежде всего. И беспрекословное подчинение.

«Но ничего, ничего, — утешала она себя, — это того стоит!»

Украдкой, лишь немного отвернув лицо от пышущего жаром камина, она рассматривала студентов, которым предстояло стать ее однокурсниками, и у нее сердце сжималось от накатывающего отчаяния.

Их было всего около двух десятков, все в основном юноши, и лишь две девушки — сама Уна и еще одна, миловидная блондинка с очень симпатичным, открытым лицом. В ее больших голубых глазах застыло какое-то детское изумление и совсем неуместный восторг, грубая одежда не смущала ее, и поначалу Уна, которую угнетало в академии буквально все, не поняла этой странной радости. Но потом, оглядевшись кругом, вдруг рассмотрела окружающую обстановку, и вторая волна потрясения, куда более сильного, чем первое впечатление об учебном заведении, нахлынуло на нее.

Академия словно являла собой потайное крыло королевского замка. В полумраке, которого не в состоянии был разогнать золотой свет свечей, поблескивала позолота, корешки солидных книг в застекленных шкафах из дорогого красного дерева. Мебель, обтянутая шелковой дорогой обивкой, была изящна, а над широкой мраморной каминной полкой в позолоченной раме был размещен потрет Алого Короля, настолько прекрасный и реалистичный, что казалось — монарх сейчас глубоко вздохнет и приветственные слова сорвутся с его губ.

— Невероятно, правда! — пискнул рядом дрожащий от счастья голосок, и Уна, обернувшись, увидела эту незнакомую девушку рядом с собой. — Мы будем жить рядом с Королем! Мы почти его гости, здорово, да?

— Очень, — хмуро ответила Уна, продолжая оглядывать собравшихся здесь студентов.

Уна глянула на девушку, с восторгом рассматривающую убранство и тотчас поняла, отчего она — и еще несколько магорожденных, — выбрали именно эту академию. Дар их еле тлел в их телах, совсем крошеной золотой искрой, догорающим угольком. Смешно было бы рассчитывать на какое-то особое, высокое место в магическом мире, будучи настолько слабым магом, почти затухающим. А хитрость техномагов могла усилить природные данные, дополнить их… как костыли, напомнила себе Уна, скрипнув зубами. Не их вина, что они родились настолько слабыми, и понятно их горячее желание сровняться с другими, более одаренными… и оттого еще обиднее и унизительнее ей, такой сильной, быть рядом с ними!

Но ничего… ничего…

Всего трое из вновь прибывших студентов были магорожденными. Уна почувствовала их дар, тонко позванивающий золотой пылью, и они учуяли ее, с интересом рассматривая одаренную девчонку, непонятно зачем отважившуюся поступить в Алмазное Сердце.

Остальные студенты были дара лишены; и Уна почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, когда среди незнакомых лиц ее взгляд вдруг нашел его — Дерека, — прекрасные глаза и рассмотрела льняные длинные волосы, рассыпавшиеся по его плечам. Он разговаривал с парой мальчишек, так же, как и он, обрадованных зачислением в Алмазное Сердце, смеялся, на лице его было написано нетерпение и предвкушение — в отличие от Уны, ему его будущая жизнь рисовалась только в радужных красах.

Конечно, куда еще мог пойти этот тщеславный мальчишка, как не в Алмазное Сердце! Где еще для техномага распахивалось больше возможностей, где еще техномаг мог сделать такую блистательную карьеру, как не здесь?! Нужно было догадаться! Уна в ярости прикусила губы, понимая, что теперь она долгое время проведет бок о бок со своим главным врагом, возможно, даже вынуждена будет с ним вместе делать задания и обучаться магическим премудростям. И все это время, каждый миг, глядя в его красивое лицо, в его голубые, как светлое южное море глаза, Уна будет вспоминать искалеченных братьев!

Странно, но серая строгая форма шла Дереку. Ладно сидящая, идеально подогнанная, она подчеркивала ширину его плеч, стройность тела, оттеняла благородную матовость его кожи. На мгновение Уна, забыв о своем гневе, даже залюбовалась юным техномагом. Он был красив, очень красив и выделялся из общей массы студентов всем: лицом, словно выписанным самым искусным и щедрым художником, не пожалевшим ни тонкости чертам, ни глубины глазам, ни румянца красиво очерченным губам; сложением, которому позавидовали бы и юные спортсмены; уверенной манерой двигаться, приличествующей знати, умением держаться в обществе. И эти неприметные серые тряпки — форма академии, — казались на нем роскошным королевским нарядом. Остальные студенты, словно стыдясь своего нелепого, жалкого вида, горбились, сутулились, желая спрятаться от изучающих их взглядов, а Дерек, напротив, стоял ровно, свободно, гордо подняв белокурую голову и заложив руки за спину. И Уна, невольно залюбовавшаяся им, золотым светом, играющим на его светлых локонах, устыдилось того, что чувствует симпатию к своему врагу.

;На миг лишь его голубые глаза и синие глаза Уны встретились. Во взгляде Дерека промелькнула неприязнь, он крепче сжал губы — и отвернулся, нарочно подчеркнуто пренебрежительно, словно не узнал или посчитал ниже своего достоинства хотя бы кивнуть старой знакомой.

«Чтоб темные маги тебя утащили и покрошили твои ногти в свое зелье!» — про себя ругнулась Уна, чувствуя приступ удушливого стыда — оттого, что вместе с тем, кого считала ниже себя, оказалась в одной академии. Несмотря на все свое пренебрежение, несмотря на чистую, золотую магическую кровь… Впрочем, чего стыдиться, тут же одернула она себя, здесь она для того, чтобы спасти братьев! А в этом нет ничего постыдного. И Уна, откинув на спину длинные завитые рыжие локоны, смело оглядев собравшихся, встала так же, как Дерек — гордо подняв голову и выпрямив спину, словно на ней было надето самое ослепительное платье на свете.

Меж тем по коридору, ведущему в просторный холл, прокатилось многоголосое эхо, повторяя и множа звуки шагов, и Уна невольно дрогнула, услышав тонкий перезвон драгоценных пластинок техномагического плаща.

— Магистр Аргент! — прокатилось по холлу, и юноши поспешно вытянулись в струнку, прижав руки по швам словно солдатики, услышавшие грозную поступь генерала, а девушки скромно склонились в изящных реверансах, не смея поднять глаз. Уна с сильно бьющимся сердцем слышала, как комната наполняется легким перестуком, больше похожим на нежный звук, с каким настывают на стекло морозные рождественские узоры — то шелестела драгоценная техноброня магистра Аргента, великого и ужасного.

— Ректор!

«Интересно, во многих ли академиях жалкую горстку студентов выходит встречать сам ректор», — с усмешкой подумала Уна, но тут же одернула саму себя. Алмазное Сердце Алого Короля — это не жалкая заштатная академия, как может показаться с первого взгляда, а самое опасное место в королевстве, и выходят из нее самые могущественные и опасные маги, верные слуги Алого Короля. Это даже не подлежит сомнению. Но вот обучения выдерживают не все. Интересно, сколько из этих первокурсников, с таким благоговением взирающих на великого и ужасного магистра, дотянет до выпуска? Не сломается, не дрогнет и не отступит?

«Я не отступлю! — подумала Уна упрямо. — Я останусь!»

Уна подняла глаза — и тут же снова опустила взгляд, кое-как справившись с желанием тотчас зажмуриться и даже дышать перестать, когда магистр Аргент вышел из коридора к ожидавшим его студентам, и его длинный плащ с шелестом замел его следы.

Это был высокий, стройный мужчина, с широкими плечами, с гордо посаженной головой, статный и представительный. Он был темный настолько, насколько светло его серебряное имя, с его появлением холл словно наполнился тьмой, живой, дышащей, завораживающей. Магистр медленно прошел по натертому до блеска полу, шаги его звонко и громко отдавались эхом от стен. Пластинки сверкающего черного обсидиана и ослепительно сверкающих алмазов, словно чешуя, покрывали все его тело, полностью, обрисовывая с абсолютной точностью его грудь, живот. Среди этой великолепной черноты синими искрами поблескивали редкие вкрапления сапфиров. Крохотными чешуйками драгоценные пластинки покрывали каждый палец, образуя перчатки, гибкие, словно вторая кожа. Рисовали причудливые узоры, каким позавидовали бы и королевские питоны, на спине, крупными пластинами лежали на бедрах. Но самое странное и страшное было не то, что силой своей неестественной магии магистр удерживает на себе свою техноброню — нет. Звонко цокая когтями по полу, блестя каждым изгибом своего лоснящегося тела, рядом с магистром бежала черная пантера, полностью состоящая из мельчайших каменных блестящих драгоценных пластинок. Казалось, под гладкой алмазной шкурой перекатывались мускулы; зверь щурил ярко-синие глаза из светлых сапфиров и казался живым и разумным. Даже странно было, что внутри этого великолепного тела была пустота, а не живая горячая тяжелая плоть…

«Как ему удается заставить свою техноброню двигаться отдельно от него?!» — пораженная, думала Уна, наблюдая, как магический зверь неспешно обходит замерших в благоговейном ужасе студентов, нервно подергивая кончиком великолепного блестящего хвоста. Иллюзия была настолько совершенной, что девушка-блондинка взвизгнула и отпрыгнула, когда магический зверь ткнулся гладким лбом ей в ладонь, словно выпрашивая ласки. Студенты разразились разнокалиберным хохотом, когда под рукой девушки магический зверь распался в мелкую алмазную крошку — и снова собрался в животное, но уже подле своего повелителя, с шелестом скользнув по полу длинной темной блестящей рекой. Испугавшаяся девушка слабо заулыбалась, обстановка разрядилась и магистр Аргент изволил улыбнуться, словно остался доволен своей шуткой.

— Приветствую вас, воспитанники, — произнес ректор. Голос его был глубоким, низким, с затаенной в нем угрозой. Бархатное покрывало, обволакивающее и баюкающее, с припрятанным в его складках остро отточенным кинжалом…

Уна ниже склонила голову, избегая смотреть на ректора. Губы ее мгновенно пересохли, сердце бешено колотилось, и имя чувству, которое заставило кровь быстрее бежать по жилам, было страх.

Ужас от того, что каждый предмет в этом помещении вдруг мог превратиться в оружие; блестящий мраморный пол мог вздыбиться и стать клеткой, подсвечники с прекрасными свечами могли изогнуться и превратиться в кандалы, и все неживое по велению техномага вдруг могло пронзить живое тело. Да и техноброня магистра… ее было невероятно много, она одеждой укрывала его тело, длинным плащом лежала на его плечах и верным зверем следовала за ним по пятам. Воздух вокруг магистра был словно полон мрака, темными тонкими лентами, похожими на дым от костра, струящегося с его плеч. Уна присмотрелась — то кружили мелкие, как капли росы, камни, поблескивая и затухая, готовые по единому велению ректора налететь на любого и превратиться, например, в удавку на шее…

Да, теперь Уна понимала, как магистр отвоевал, отстоял свое право командовать в академии Короля. Его искусство было невероятно; непостижимо; совершенно. Казалось, он каждый миг контролирует все свое опасное блестящее одеяние, каждую пластинку, каждую песчинку, и его разума хватает на этот невероятный контроль.