Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

А ведь мог бы…

Мог бы хватить стулом об пол, прогреметь раскатистым басом:

– Запрещаю!.. Из дому выгоню! Не дам ни копейки. Как-то пойдет биология на голодный желудок!

Но конфликта не состоялось.

Было бы уместно и, пожалуй, справедливо отдать должное такту Ивана Ильича и его известной широте. Рассказать о молве, что шла о его отзывчивости и бескорыстии. Его младший сын, Сергей, уже будучи выдающимся физиком, академиком, вспоминал: «Был он человек умный, вполне самоучка, но много читал и писал и, несомненно, был отличный организатор, “дела” его шли всегда в порядке, он был очень смел, не боялся новых начинаний. Общественник, либерал, настоящий патриот, религиозный человек. Его любили и уважали»[7].

Словом, нисколько не погрешив против истины, мы могли бы нарисовать вполне привлекательный портрет Ивана Ильича Вавилова.

Вернувшись потом к его разговору с сыном, мы могли бы сделать логический вывод: назревавший конфликт из-за будущей профессии Николая не состоялся благодаря доброте и широте взглядов его отца.

Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что Иван Ильич был не настолько демократичен, чтобы вовсе не вмешиваться в судьбу сына. Наоборот, вмешательство его было даже слишком активным, и когда не помогли собственные вразумления (видимо, решил, что не хватило образованности), он пригласил ученого человека, отвалив ему кругленькую сумму.

Иначе и быть не могло.

Разве не мечтал Иван Ильич о том, как передаст сыну свое дело — с того самого дня, когда Николай появился на свет и когда само дело было еще призрачной мечтой? Наверняка мечтал! Потому и отдал сына не в гимназию, не в реальное училище, а в коммерческое?

Разве не считал он, что поприще коммерсанта – важное и почетное – принесет сыну и положение в обществе, и богатство, и внутреннее удовлетворение, то есть всё, что надо человеку для счастья? Конечно считал!

Став крупным предпринимателем, совладельцем Торгового дома «Братья Н. и А. Удаловы и И. Вавилов», он планировал со временем отпочковаться от компаньонов и создать торговое предприятие «Вавилов и сыновья». Упрямое желание Николая стать не коммерсантом, а биологом должно было ему казаться мальчишеством.

Правда, Николай – один или вместе с Сергеем – вечно возился в сарае с какими-то опытами, соорудил целую лабораторию и каждый раз просил гривенник, чтобы купить в аптеке какие-то препараты. Мальчики засушивали под тяжелыми стопками книг разные цветочки-листочки, накалывали на булавки и рассовывали по коробкам букашек. Для Ивана Ильича то были детские забавы. Ему даже нравились эти затеи, и он с улыбкой слушал, как Николай декламирует стишки – по форме веселые, как считалки, хотя и невеселые по смыслу:

Сказка жизни коротка:Птичка ловит червяка,Птичку съел голодный кот,Псу попался котик в рот,Пса сожрал голодный волк.Но какой же вышел толк?Волка съел могучий лев,Человек же, льва узрев,Застрелил его, а самОн достался червякам.

Но чтобы невинные забавы детей превратились в их жизненную программу – это в расчеты Ивана Ильича не входило!

И вот отступил, наткнувшись на колючий взгляд сузившихся глаз сына…

Когда мальчики были поменьше, Иван Ильич не считал лишним поучить их ремешком. Порол не часто, но жестоко. И перестал не по собственной воле, а потому, что Николай однажды (лет в тринадцать), увидев в руках отца ремень, кинулся к окну, распахнул, вскочил на подоконник, крикнул:

– Не подходи, вниз брошусь! (На втором этаже было.)

И Иван Ильич понял – бросится.

Сергей был другим. Порку принимал с удивлявшей Ивана Ильича покорностью. Лишь много позднее Иван Ильич узнал, что Сергей ухитрялся подкладывать в штаны лист твердого картона, который и смягчал силу отцовского гнева.

Сергей тоже не хотел заниматься коммерцией, предпочтя ей науку – не биологию, а физику. Однако в конфликт с отцом не вступал. Будучи студентом университета, помогал ему в делах и даже стал содиректором компании. Но душа его принадлежала науке, физика увлекала его все сильнее, появились первые научные публикации, тут уж стало не до торгового дома. И как-то незаметно, бочком-бочком, Сергей вышел из отцовского дела.

С Николаем Ивану Ильичу было проще. И труднее.

Иван Ильич хорошо сознавал, что единственная возможность повлиять на него – это убедить серьезными доводами. Угрозами ничего не добьешься. Скорее уйдет из дому, будет голодать, бегать по урокам, но со своего пути не свернет.

Характер!

Впоследствии, возражая своим научным противникам, Вавилов нередко говорил:

– Буду рад, если вы меня убедите.

И менял свою точку зрения, когда его убеждали.

Но когда научные аргументы подменяли фразой, окриком, нажимом, мягкий и сговорчивый Николай Иванович становился непреклонен.

– Пойдем на костер, будем гореть, но от убеждений своих не откажемся, – заявил он, выступая на одной из дискуссий.

И пошел на костер.

Противники вряд ли ожидали такой развязки. Плохо знали характер добрейшего Николая Ивановича – важную составляющую в сумме тех причин, которые выковали из него ВАВИЛОВА.

А Иван Ильич знал характер сына. Чувствовал свою породу…

Через много лет они, насупленные, снова стояли в том же «синем» кабинете и буравили друг друга глазами. В кабинете ничто не изменилось, только выцвели обои да потерлась обивка мебели… И поменялись роли.

– Да пойми же, отец, разве можно уезжать в такое время, – должно быть, говорил Николай.

– Нельзя?! Нельзя, говоришь? Да я всё своим потом нажил! И всё отбирать! Сегодня дело забрали, завтра к стенке поставят! Нет, мне здесь делать нечего.

«Помню отъезд деда за границу, – вспоминал его внук А.Н.Ипатьев. – Во дворе 13-го дома запрягли в пролетку лошадь Аржанца. Пришел дедушка в пальто и шляпе; ему положили в пролетку чемоданы, он обнимал нас всех и плакал. Так я видел его в последний раз. О деде своем я сохранил память, как о каком-то богатыре, которому было подвластно всё»[8].

Увы, не всё было подвластно Ивану Ильичу.

Он обосновался в Болгарии. Затеял какие-то операции. Прогорел. Писал об этом в редких письмах. Подписывал их «Фатер». Конспирировался. Но вот и письма приходить перестали. Вместо них пришло известие о его смерти. К счастью, оно оказалось ложным.

Связи возобновились, в одной из зарубежных поездок Николай с ним встретился. Сохранилась фотография, которую поначалу датировали 1922 годом, но, по уточненным данным, она была сделана в Берлине в 1927-м. На ней они стоят не против друг друга – рядом. Молодой (еще молодой!) черноусый Николай, в коротком пальто и с набухшим портфелем, и Иван Ильич – седая окладистая борода, длиннополое пальто, котелок. Спокойно глядят в объектив…

4.

Село Ивашково, где родился и провел ранее детство Иван Ильич Вавилов, располагалось в 45 верстах от уездного города Волоколамска. Отец его был крепостным крестьянином, волю получил в 1861 году, с отменой крепостного права, всего за два года до рождения сына.

Земли в Волоколамском уезде были бедные: в низинах илистые и болотистые, на возвышенных местах – песчаные.

Урожаи давали мизерные и неустойчивые. По данным Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, только 69 процентов населения уезда могло прокормиться собственным хлебом. Остальных выручал отхожий промысел. Хозяева-помещики получали свою долю крестьянских приработков в виде оброка, потому отлучкам не препятствовали.

Важным приварком для Ильи Вавилова была торговля льняными тканями и изделиями, для чего он должен был надолго уезжать из родного села. Свой товар он возил в Волоколамск, в другие близкие городки, в Москву и даже в Петербург. Там, в Петербурге, в гнилую питерскую зиму, он подхватил какую-то хворь и в считанные дни сошел в могилу. Был похоронен на Васильевском острове.

Сыну его Ивану было тогда лет двенадцать.

Оставшись без кормильца, мать должна была отправить Ваню «в люди». Местный священник посоветовал – и, вероятно, помог – пристроить его в церковный хор в Москве, на Пресне, при Николо-Ваганьковской церкви. Но пение в церкви – это по воскресеньям и, конечно, бесплатно. А надо было кормиться.

В сутолоке большого города деревенский мальчуган не потерялся. Помогло то, что отец, пока был жив, не раз брал его в свои торговые поездки, стараясь исподволь приобщать к делу, потому о городской жизни мальчуган уже кое-что знал.

Пресня была населена трудягами Прохоровской Трехгорной мануфактуры – крупнейшей в стране прядильной фабрики.

Добрые люди и старые отцовские связи вывели Ваню Вавилова на купца второй гильдии Василия Ивановича Сапрыкина – тот взял его к себе «мальчиком». Каково было положение таких мальцов, нетрудно представить по чеховскому Ваньке Жукову. Но Ванька Вавилов в «мальчиках» не задержался. У него обнаружилась сноровка в торговых делах, он был замечен одним из директоров Прохоровской мануфактуры Никитой Васильевичем Васильевым, который заведовал сбытом фабричной продукции. Состоялась сделка: Сапрыкин «уступил» Ваню Вавилова Васильеву, а тот сделал его своим помощником.

В мальчике было столько старательности и смекалистости, что Васильев не мог им нарадоваться.

Иван стал бывать у Васильева дома, познакомился с его сестрой и ее мужем – художником рисовальной мастерской Прохоровской фабрики Михаилом Асоновичем Постниковым. Несмотря на разницу лет, Иван Вавилов сдружился с Постниковым, стал бывать и в его доме, подолгу беседовал с хозяином.

Художник, по имеющимся сведениям, талантливый, любил за чаркой водки потолковать о жизни, и трудно сказать, что больше влекло Ивана в его дом – рассуждения о назначении человека, об искусстве, счастье, или прекрасные глаза его застенчивой дочери Александры.

В 1884 году Иван Ильич и Александра Михайловна обвенчались. Жениху был 21 год, невесте 18 лет.

Был ли то брак по любви или по коммерческому расчету?

Об этом можно только гадать.

Смышленый Иван Ильич брал в расчет то, что женитьба на племяннице Васильева упрочит его положение и может стать трамплином к дальнейшему продвижению. Вскоре он стал директором магазина Прохоровской мануфактуры, а затем и одним из директоров компании. В его руках была оптовая торговля фирмы. Дело требовало ума, таланта, инициативы, осторожности и вместе с тем умения рисковать.

Расцвет его деятельности совпал с бурным ростом спроса на продукцию «Товарищества Прохоровской мануфактуры» по всей России и за ее пределами. Но самому Товариществу перепадала лишь малая доля барышей. Большая часть оседала в карманах торговых посредников: они закупали ткани большими партиями по низким оптовым ценам, развозили их по свету и быстро обогащались.

Иван Ильич предложил избавиться от части посредников, для этого создать торговые отделения фирмы в разных городах и самим реализовывать продукцию. Отделения появились в Баку, Варшаве, Коканде. Затем Иван Ильич создал свою компанию: упоминавшийся Торговый дом «Братья Н. и А. Удаловы и И. Вавилов». Дальнейшее расширение своего дела он связывал с подраставшими сыновьями. Хотел выпестовать из них надежных помощников, чтобы стали они его главной опорой. Когда из этого ничего не вышло, он взял в компаньоны зятя – мужа старшей дочери Александры Ипатьевой. В товариществе «Удалов и Ипатьев» Иван Ильич

Вавилов был председателем правления, то есть первым лицом. Но брак Александры Ивановны оказался неудачным; после развода ее бывший муж из компании был удален.

Александра Михайловна родила семерых детей. Первые двое, Катя и Вася, умерли в младенчестве. В семилетием возрасте умер и последний ребенок, Илюша. Николай на всю жизнь запомнил три маленькие, всегда тщательно ухоженные могилки на Ваганьковском кладбище: по воскресеньям их посещала семья. Через сорок с лишним лет Сергей Иванович Вавилов писал в своем дневнике: «Вспоминаю похороны бабушки Домны. Поминки с кутьей и медом в доме около кладбища, потом грустные похороны Илюши. Гиацинты, запах которых навсегда связался с его смертью»[9].

Еще в молодости Николая и Сергея там появилась могилка побольше. Черная оспа унесла их младшую сестру Лиду. Она была на шесть лет младше Николая и на два года младше Сергея. В семье она была всеобщей любимицей. Николай во многом направлял ее развитие, с ним она делилась своими первыми любовными переживаниями, вышла замуж за его друга Николая Павловича Макарова.

Лида оканчивала медицинский факультет, хотела стать врачом-микробиологом, мечтала о научной работе. Выделялась талантливостью и преданностью делу, ей предсказывали большое будущее. На практических занятиях в клинике она выхаживала пациентку, диагностировала у нее черную оспу. От нее и подхватила страшную болезнь.

Николай, вместе с матерью, не отходил от постели умирающей, принял ее последний вздох… На ее могиле поставили большой крест из черного мрамора. Долгие годы его бдительно охраняла набожная Александра Михайловна.

Старшая сестра Николая, Александра Ивановна Ипатьева, тоже стала ученым, врачом-микробиологом, доктором наук. Умерла 2 апреля 1940 года в Боткинской больнице, похоронили там же, на Ваганькове. Ее смерть и похороны оставили печальный след в дневнике Сергея Вавилова. В его памяти всплыла «комнатка в доме на Никольском, отгороженная ширмами, за ней она живет, гимназистка, учится аккуратно. Серебряная медаль. Классная дама. В 1905 г. женитьба. Святки. Ряженые. <…> Помню, ходили нанимать квартиру для молодоженов. <…> А.И. для многих оставила многое; классная дама, потом врач, потом тиф, малярия, бактериология, и семья. Была в ней могучая энергия и умерла она безжалостно рано». Об ее «энергии, воле работать во что бы то ни стало» говорили у ее гроба и коллеги по санитарному институту, в котором она работала[10].

Четверо детей, трое из них стали (и одна почти стала) учеными, хотя родители – по малой образованности и по всему складу жизни – к науке их не приохочивали. Было что-то в генах, перешедших к ним от матери или отца!

Через много-много лет, уже на закате собственной жизни, Сергей Иванович Вавилов оставит в дневнике такую запись о матери: «Я не знал другого человека, в такой степени отбросившего себя самого: постоянный труд. Помню старое время: лет 45 назад. Ходит часа в 4 утра с керосиновой лампой по дому, хозяйничает – для семьи, для других. Дети. Бог. Кладбище. Такое ясное и простое отношение к другим. Никогда никаких пересудов, сплетен. Ее жизнь – непрестанный, всегдашний труд для других»[11].

Значит, у Николая Вавилова было безоблачное счастливое детство? Увы, не совсем так.

«Наша семья далека от нормальной», – кратко записал Николай в своем дневнике студенческих лет, и снова там же: «Ужасны были условия детства и отрочества»[12]. И десятилетием позже, в письме Е.И.Барулиной: «Я сам много видел плохого и в юности собирался не раз бежать из дома. Радости было немного». «Было немало плохого в детстве, юношестве. Семья, как обычно в торговой среде, жила несогласно, было тяжело иногда до крайности. Но всё это прошло так давно, мы отошли от этого и, по Пушкину, “не помня зла, за благо воздадим”. И как-то больше вспоминаешь хорошее, чем плохое»[13].

Итак, не помня зла, за благо воздадим!

В чем же благо?

В семье Вавиловых не докучали детям излишней опекой.

Иван Ильич был занят делами своей компании и общественными обязанностями. Два четырехлетних срока (1908–1916) он прослужил гласным Московской городской думы, в этом качестве оставил по себе добрую память. Вникать в повседневные семейные заботы было ему недосуг. А Александра Михайловна, без устали хлопотавшая по хозяйству, была строга, но в жизнь детей особенно не вмешивалась.

Пока дети были малы, их нянчила бывшая крепостная крестьянка Аксинья Семеновна – она постоянно жила у Вавиловых. Азбуке детей учила сама Александра Михайловна, потом их доучивали в частной начальной школе В.И.Войлошниковой, на Малой Грузинской улице. Здесь Николая, а затем Сергея, готовили к поступлению в коммерческое училище. По воскресеньям Николай прислуживал в церкви – такова была воля родителей. К обязанностям относился серьезно. И в Бога верил серьезно, всей душой.

В десять лет поступил в коммерческое училище. С каждым годом все больше привлекало его естествознание.

Когда брат немного подрос, Николай стал привлекать к своим опытам и его. Сергей Иванович вспоминал, как они вместе растили культуры микробов на агаре, в чашках Петри, их очень интересовало, как лягушки переносят зимнюю спячку, как уберегаются от мороза.

Один из химических опытов привел к серьезным последствиям, сильно повлиявшим на дальнейшую жизнь Николая Вавилова. Вместе с Сергеем он затеял добывание озона, который должен был образовываться при реакции марганцовокислого калия с серной кислотой. Когда Николай плеснул серную кислоту на марганцовые кристаллики, произошел взрыв. Стеклянная колба разорвалась, осколки брызнули Николаю в лицо, тотчас оказавшееся в крови. Один осколочек угодил в правый глаз. Пришлось звать фельдшера из Прохоровской больницы. Внешнего следа от этой травмы не осталось, но глаз почти утратил зрение.

Николай Иванович не любил вспоминать об этом несчастном опыте, в его окружении о нем мало кто знал.

Известны два следствия этого происшествия. Николая Ивановича признали негодным к воинской службе, и в годы

Первой мировой войны он мог не прерывать научной работы. Второе следствие было менее благоприятным, возможно, роковым. В конце 1934 или в начале 1935 года, торопясь на какое-то заседание в Кремле, Вавилов быстро, своей стремительной походкой, шел по пустому коридору и неожиданно столкнулся со Сталиным. Тот шел навстречу, но Николай Иванович его не видел. Вождь отпрянул – с перекошенным от испуга лицом. Вавилов поздоровался, извинился, Сталин вроде бы понял, что столкновение произошло случайно. Но потом, во время заседания, Николай Иванович все время ощущал на себе тяжелый взгляд из президиума[14].

Вполне вероятно, что именно с этого момента отношение Сталина к Вавилову резко переменилось. Опала с годами усиливалась и привела к трагическому финалу. Такой цепочки причин и следствий никто предвидеть не мог.

5.

На улицах Пресни Николай и Сергей Вавиловы водили дружбу с мальчишками из рабочих семей. Дружба эта была сурова и требовательна. Уважения заслуживал тот, кто умел за себя постоять. Николай умел. За себя и за младшего брата. Сергей Иванович вспоминал: «С братом Колей жили дружно, но он был значительно старше и другого характера, чем я: смелый, решительный, “драчун”, постоянно встревавший в уличные драки»[15].

На пресненских улицах выковывался характер, с которым не мог совладать Иван Ильич, а впоследствии его не смогли переломить противники Николая Вавилова.

Первый небольшой домик, купленный Иваном Ильичом, располагался в Никольском переулке, напротив Николо-Ваганьковской церкви. В нем подрастали дети. В их памяти навсегда остался густой вишневый сад, настолько разросшийся, что даже при ярком солнце в комнатах было сумрачно. В столовой в углу висела иконка, написанная дедушкой М.А.Постниковым. Перед ней мерцала лампадка: Александра Михайловна бдительно следила за тем, чтобы она никогда не гасла.

Домик на Никольской становился тесноват для растущего семейства, и когда позволили средства, Иван Ильич купил большой участок земли на Средней Пресне, где стояли три дома, не считая служебных построек: №№ 11, 13 и 15. Иван Ильич с женой, еще не женатым Сергеем и дочерью Лидой жил в доме № 13. В доме № 15 жила после развода Александра Ивановна Ипатьева с дочкой Татьяной и сыном Александром. В доме № 11, на углу Средней Пресни и Предтеченского переулка, обитала семья Николая.

После большевистского переворота Вавиловых «уплотнили».

Дом № 13 отобрали под детский сад, Александра Михайловна должна была переселиться к дочери Александре – в дом № 15. Там же нашлась комната для Сергея и его приятеля Геннадия Верховцева. Разместились все во втором этаже, а в первом этаже поселились некие Валуевы. Об этом упомянуто в воспоминаниях А.Н.Ипатьева, но нет ни слова о том, кто были эти люди.

В доме № 11, кроме Николая, его жены Кати и родившегося в 1918 году сына Олега, проживали некие А.А.Угрюмов, Е.А.Рубцова и М.П.Тарабаев – люди им совершенно чужие.

Дабы не были изъяты все «излишки» жилплощади, Николай Иванович приклеил к двери своей рабочей комнаты, заваленной материалами его экспедиций, табличку: «Московское отделение Отдела прикладной ботаники».

Сообщая об этой «дерзости» в Петроград Р.Э.Регелю, Вавилов пояснял: «Комната, “Московского отделения прикл. ботаники” имеет вид настоящего Бюро. Я хотел было тут даже специально написать Вам об этом, может быть, это беззаконие, а, м.б., нужно доверительную грамоту»[16].

Николай Иванович, до поздней ночи трудившийся в Петровке (то есть Московском сельскохозяйственном институте в Петровско-Разумовском), часто оставался там ночевать, а с сентября 1917 года, когда он переехал в Саратов, бывал в Москве только наездами.

6.

Николаю Вавилову несомненно повезло в том, что отец отдал его в Московское коммерческое училище, хотя сам он был этим недоволен. Позднее, анализируя, что дала ему Петровка в сравнении со средней школой, он писал будущей жене Е.Н.Сахаровой:

«К той, кроме отвращения и досады за убитое время, мало добрых воспоминаний, и <…> последние относятся больше к среде кружковых товарищей и отдельным искрам на ночном фоне».

Столь негативная оценка объяснялась, видимо, тем, что для сравнения взята высшая школа, Петровка. Но если сравнивать коммерческое училище с гимназией или реальным училищем, то результат был бы иным.

В коммерческом училище не гнались за тем, чтобы дать детям «классическое» образование, основанное на древних языках и словесности. Здесь готовили деловых людей и давали знания, нужные для дела.

Для дела нужны были не мертвые языки, а живые: взамен латыни и древнегреческого напирали на немецкий, английский, французский. Для дела нужны были не риторика и чистописание, а понимание важнейших законов природы. Ботаника, зоология, минералогия, анатомия и физиология, химия, физика признавались не менее важными, чем Закон Божий.

В числе преподавателей коммерческого училища были профессора университета и вузов. Благодаря пожертвованиям купеческих обществ и частных лиц в училище были хорошо оборудованные кабинеты, имелись богатые коллекции минералов, растений, даже произведений искусства. На занятиях по некоторым предметам, например физиологии растений, демонстрировались сложные опыты – на уровне естественных отделений университета. Учителя поощряли воспитанников к самостоятельным занятиям, дабы они могли беспрепятственно развивать свои личные склонности. Как говорил профессор А.Н.Реформатский – один из ведущих преподавателей, задача школьного обучения в том, чтобы «дать обществу личность, творческое “я”».

Ученики писали рефераты на избранные ими самими темы. Проводились физико-химические вечера, воспитанники выступали на них с докладами. Проведению вечеров охотно помогали видные ученые: представляли диапозитивы, фотографии, приборы. Лекционный стол неизменно украшали бюсты Менделеева и Бутлерова, причем бюст Бутлерова был подарен училищу одним бывшим воспитанником – в знак признательности и благодарности. Для Николая Вавилова эти вечера были праздником.