Сказаниада

Сейчас красота вызывала раздражение. Догнав в несколько прыжков, он толкнул Елену на землю и навалился сверху.

— Ты чего? — Она попыталась спихнуть его, но хватка оказалась крепкой. — Ты меня пугаешь. Отпусти.

— Тебе хорошо со мной? — вылетело у Георгия, хотя сказать он собирался совсем другое.

Нужно расставить точки над ё. Ее поведение недостойно, она должна понять его боль.

— Потом поговорим, хорошо? — Елена выбралась из-под него и оправила одежду. — Едва не порвал. И запачкал. Теперь снова стираться. Думаешь, легко?

Он тут же вспомнил, как она стирала вещи Соловья. Возмущением тогда даже не пахло, лицо сияло от осознания необходимости и правильности поступка.

Спасти и выходить раненого — действительно благое дело. Что-то мысли запутались. Зачем думать о плохом, если все хорошо?

Елена отправилась купаться и мыть волосы — валяние не земле на них сказалось не меньше, чем на сарафане. Место она выбрала вдали за поворотом речки, от навеса оно не просматривалось, и хотя бы за это ей нужно сказать спасибо.

А сарафан, словно в отместку, она стирала прямо перед домом. Платье тоже дожидалось стирки, поэтому на Елене не было ничего, кроме обмотанной вокруг тела простыни. Колени упирались в твердый край берега, и голова опускалась низко-низко, почти к самой воде.

Соловей заметил, как на него косился Георгий, поэтому глядел в другую сторону. И так несколько раз: стоило метнуть взгляд, и другой взгляд уносился от речки то в лес, то на небо.

Вскоре Елена вернулась, но в эту ночь они так и не поговорили. Не поговорили и на следующий день. Едва почувствовав тягостное настроение Георгия, не готовая к выяснению отношений Елена находила повод перенести разговор.

Время шло, и однажды Георгий вдруг понял — разговор не нужен. Елена все понимает, и не надо портить кровь окружающим, которые хотят получать от жизни хоть какое-то удовольствие. Не сказав ни слова, Елена сумела донести до него свое видение, и он понял. И принял.

И снизошел долгожданный покой. Все хорошо. Георгий просто устал. Нужно поспать, и все пройдет.

Но он не мог нормально спать. Жутко нервировало, когда Елена вставала по ночам. Еще недавно Георгий представить не мог, что будет ее ревновать, а теперь тихо поднимался следом и в щель занавески следил, куда она идет: в кустики или…

Она шла в кустики. Он корил себя, обещал больше так не делать. Как можно жить вместе, если не доверять партнеру?!

А он не доверял и вновь подглядывал. Потому что не мог понять: ну неспроста же ей лень одеваться полностью, и она выскакивает наружу, обернувшись лишь в простыню или, прикрыв грудь рукой, в одном нижнем белье?

К сожалению, нога Соловья срасталась не так быстро, как хотелось бы. Но это помогало тренировкам, теперь можно было устраивать спарринги на палках. Не мечи, конечно, но эффективность возросла.

Устав отбиваться от наседавшего Георгия, Соловей ложился под навес и возвращался к теории:

— Шлем защищает от оружия, но не от силы удара. Представь, что тебе со всего маху врезали по шапке булыжником — то же самое ощутишь при встрече шлема и меча. В глазах помутнеет всего на миг… и больше уже не прояснится — враг воспользуется бездействием и зарубит. Доспехи и шлем — защита крайнего случая, в первую очередь рассчитывай на щит.

— Не доводилось пользоваться щитом, — признался Георгий.

— Ну и ученик мне попался. — Соловей уже привычно закатил глаза. — Ты хотя бы представляешь, что такое щит? Ответь, как его применяют.

— Его держат во второй руке, чтобы защититься от ударов и стрел.

— Не его держат в руке, а руку держат в нем — рука в него вставляется, это же не крышка от кринки! Ты где жил, что не знаешь простейших вещей? Скажи, из чего сделан щит.

— Из железа, — ответил Георгий то, что думал.

Из чего же еще? Что еще выдержит попадание стрел и ударных инструментов вроде копий с мечами?

— И кто сумеет поднять такой щит? Запомни: щиты изготовляют из де-ре-ва! Хорошие щиты покрывают чешуйчатой броней, как некоторые доспехи. Бывает и сплошное покрытие из металла, но только покрытие. Предлагаю самим сделать щит, чтобы ты, наконец, понял, как остаться в живых и спасти кого-нибудь еще.

Соловей не обернулся на домик, где его прекрасно слышали, но говорил явно не для одного Георгия. Да, если придут враги, Соловей в одиночку перебьет многих, а Георгий при всем желании ощутимого вреда не нанесет. Но жизнь — не только война. Хорошо, что Елена это понимала.

Впрочем, в военном деле успехи были тоже. Соловей даже признал:

— Хороший ученик. Таких у меня еще не было. Только возраст мешает — не достигнешь вершин, путь к которым лежит с детства. А жаль. С этакими задатками будь ты помоложе…

Он задумчиво куснул губу и покосился на домик, где невидимая снаружи Елена готовила ужин. Георгий прочел в вернувшемся на него взгляде вопрос: а ты, дескать, не думал, что твоей женщине тоже нужен кто-то помоложе?

Вслух Соловей сказал другое, строго по делу:

— Щит надо освоить как отдельный вид оружия, иначе он будет мешать, а не помогать. Щитом можно не только защищаться, защита — это первый уровень. Им можно толкнуть или сковать движения врага. Можно ударить кромкой. Если кромка острая, ей легко покалечить и, при должном навыке, убить. Щитом можно сделать зацеп и развернуть щит противника, или ударить руку, которая тебя атакует. Главное правило работы с щитом — не перекрывать себе обзор. Второе главное правило — после любого приема возвращать щит в исходное положение. — Соловей пару секунд помолчал и высказал то, с чем Георгий был абсолютно согласен: — Нужно уметь защитить свою женщину. Мало ли какой человек придет. Я же дошел.

И Георгий тренировался — до десятого пота, до изнеможения. С мечом, копьем, щитом, топором, кистенем, ножом. И без всего. К ночи едва доползал до кровати. Там силы не требовались. На время, пока Соловей был рядом, Елена отказалась от других развлечений.

— Он же услышит! — шипела она, отпрянув на край.

— И что же? — не понимал Георгий. — Пусть слышит. Мы муж и жена, нам положено шуметь по ночам.

— Мы жених и невеста, а он гость, — упрямилась Елена.

То же самое случалось и далеко в лесу, куда хромому Соловью никак не добраться.

— Нет, — твердила Елена. — Только когда он уйдет.

Не высказать, как ждал Георгий этого момента.

Елена, не так давно стеснявшаяся возможных невидимок, с каждым днем вела себя все более открыто и даже, с точки зрения Георгия, вызывающе. Соловей и так раздевал ее взглядом, а она потворствовала, скользкие ситуации возникали по нескольку раз на день. Для нее выздоравливающий чужой мужик был мальчиком или существом без пола, она относилась к раненому по-матерински — кормила, обстирывала, подставляла плечо, если нужно подняться или вернуться на место. Когда едва живого Соловья принесли домой, его пришлось раздеть и отмыть, а после постоянно перевязывать. Георгий смирился — так было надо. Окажись в беде женщина, Елена не возражала бы против его посильной помощи. Наоборот, она бы этого требовала. Человек обязан спасти ближнего, невзирая на пол, возраст и прочие предпочтения, иначе он не человек.

Все правильно. Но раны Соловья затягивались, переломы срастались, походка становилась все более уверенной… а Елена будто не замечала. При этом сама стеснялась подопечного все меньше. Могла зайти в речку в его присутствии, просто подобрав руками низ сарафана. Или в закатных лучах мыть ноги, стоя с западной стороны, когда пронзенная светом одежда обращалась в фикцию. Когда Соловей пел, она ложилась в траву рядом с ним, раскидывала руки и мечтательно глядела на плывущие облака.

Вроде бы все безобидно. Почему же душа не на месте?

— Милый, не будь букой, — говорила Елена, когда Георгий нервничал. — Все хорошо.

Он очень старался не быть букой. С каждым днем это становилось труднее. Елена не возмущалась, когда раненый обнимал ее в ответ на помощь — вроде бы с благодарностью, но шаловливые ручки успевали многое. А однажды Георгий увидел, как она в сумерках возвращалась с купания — одна рука поперечно прикрывала грудь, вторая придерживала прижатое к животу платье. Порыв понятен: зачем надевать, если через пару секунд снова снимать? Но неподалеку лежит и, возможно, не спит посторонний мужчина!

— С ума сошла?! — Георгий втолкнул ее в дом. — А если увидит?

— Он меня уже видел — когда шел по болоту, перед тем как сознание потерять. И ничего. В отличие о тебя, он из ерунды проблемы не делает.

Потемнело в глазах. Грудь жгло: это ее догадка, или ей рассказали? Георгий медленно выдохнул. Когда заговорил, голос почему-то стал сиплым:

— Он сам сказал?

— Обмолвился случайно, когда про татуировку расспрашивал.

Одно другого хлеще. Теперь голос не просто осип, а почти пропал:

— Просил показать?

Елена вдруг отвела глаза. Георгий понял.

— Показала?

— Не заводи свою шарманку. Показала, но только татуировку. И хватит об этом. Жизнь прекрасна, это и есть рай, который по своей дурости мы сами делаем адом. В конкретном случае «мы» это «ты». Если не можешь вытащить из грязной ямы себя — хотя бы не тащи туда других.

Она была права. Дело в нем, а не в ней. Проблему создает его мнительность, с этим и нужно бороться.

Следующий день прошел без нервов — Георгий специально ушел подальше, чтобы не рвать сердце по надуманным поводам. У самых болот лежало упавшее дерево, периодически он рубил огромный ствол на чурки и сегодня решил отделить и прикатить домой еще парочку. Ближние деревья лучше сохранить на будущее — вдруг что-то со здоровьем случится, или нагрянут нежданные холода?

Стук топора до избушки не долетал, далековато. Соответственно, никакие звуки не могли донестись и оттуда. Полчаса работы превратили мозг в кашу — воображение выдавало такое, что Георгий не выдержал.

Сначала он бежал. Недалеко от избушки пришлось постоять и отдышаться. Когда соломенная крыша уже просматривалась среди ветвей, от речки донеслись плеск и вкрадчивый голос Соловья:

— Я немножко волшебник. Могу сделать так, что ты не перепрыгнешь, скажем, через этот таз.

— И как же ты это сделаешь? — заинтересовалась Елена.

— Давай поспорим, что я смогу это сделать.

— Схватишь меня и не дашь прыгать?

— Даже пальцем не дотронусь.

— А чем? — съязвила Елена.

Георгий осторожно раздвинул ветки. Елена стирала, сидя на бревнышке у берега, у кромки воды стоял таз с бельем, а Соловей лежал в траве метрах в пяти и пожевывал травинку.

— «Даже пальцем» подразумевает, что ничем. — Соловей сделал вид, что обиделся. — Я никак не ограничу тебя. И если ты перепрыгнешь таз, я сочиню о тебе балладу и до конца дней буду петь на каждом перекрестке.

— А мне споешь?

— А как же. Сразу же. Тем более, что я уже начал сочинять. Значит, спорим?

— Спорим!

— Отлично. А если не перепрыгнешь, придешь ко мне ночью.

— Постой, что значит «придешь», как у тебя язык повернулся? И куда ты потащил таз?

Георгий стиснул зубы. Если таз поставить в воду, то прыгать через него придется в реку. У Елены будет два выхода из положения: прыгнуть и выйти в облепившем тело мокром сарафане или предварительно раздеться.

Последнее отбрасываем, на такое она неспособна. Но в первом случае ей придется как-то объяснить Георгию, почему одежда мокрая. Любопытно: скажет правду или соврет, что оступилась и упала в речку случайно?

А если соврет — как ей верить дальше?

Кстати, он не учел третий вариант. Елена может отказаться прыгать. А по условиям, на которые по глупости согласилась, она, не перепрыгнув, проиграет.

Лучше вмешаться, пока не поздно. Георгий выдвинулся вперед…

Его не увидели, оба стояли спиной. Соловей шагнул к нависшему над водой дубу и закинул таз высоко на ветку:

— Прыгай.

До таза даже рукой не достать.

Георгий отступил обратно в тень. Некоторое время с берега доносились возня и тихая ругань Елены — она то ли сбивала таз палкой, то ли лезла за ним, хотя Георгий знал, что с деревьями у нее отношения сложные, встреча может повредить шкурку обоим. Никогда в жизни Елена не забиралась туда, куда нельзя запрыгнуть.

Допрыгалась.

Нужно ли говорить, насколько нервным был вечер? Георгий не смотрел Елене в глаза — боялся увидеть решимость или равнодушие. Она молчала и тоже отводила взгляд. Ужин прошел скомкано, хорошо себя чувствовал только Соловей — когда ему принесли миску с кашей, он долго расхваливал хозяйку и ее великолепное творение, громко чавкал, показывая, как вкусно, и потом душевно пел до самой ночи, пока не отошли ко сну.

Елена — милая, теплая, знакомая до каждой родинки — лежала рядом, но казалось, что посреди кровати выросла стена. Каждый не спал и думал о своем. Георгий то и дело открывал рот, чтобы сказать, что все слышал… и закрывал. Что прозвучит в ответ? А главное — как его поведение выглядит со стороны? Подглядывал и не вмешался? То есть, подглядывание и слежка для него в порядке вещей? И после этого требует доверия?

Георгий не сомкнул глаз. Всю ночь. Лежал так, будто спал, дышал ровно, а ворочался лишь иногда.

Рядом так же «спала» Елена.

Меры следовало принять гораздо раньше, пока была возможность влиять на причины. Теперь нужно бороться со следствиями. Но не спать все ночи подряд не получится. И за дровами ходить надо, и это лишь один повод для долгой отлучки, а их десятки. Придется мучиться от диких предположений, которые подкинет фантазия. Кто назовет такое существование жизнью?

Кожа зудела от комариных укусов, но Георгий терпел — во сне не чешутся, а Елена должна быть убеждена, что он спит.

Когда веки смыкались, он кусал себя за язык. Напрягал мышцы. Считал овец. Вместо овец представлялись кривые зубы Соловья, к которым поочередно прикладывался молоток, и тогда их пересчет доставлял удовольствие.

Пару раз снаружи чирикала неведомая ночная птаха, затем долго ухала сова. Час тянулся за часом, ничего не происходило.

Рассвет ознаменовался многоголосым птичьим гомоном. Новый день вступал в права, сквозь кроны пробились яркие лучи, один пополз по спящей Елене.

Ночью она никуда не ходила. Даже в кустики, хотя после ужина выпила чая.

Георгий осторожно поднялся и вышел на крыльцо.

Под навесом оказалось пусто.

Дневные поиски подтвердили, что Соловья нет и в лесу. А около елки, к которой в свое время его вытащили из болота, остались свежие следы.

Глава 3

Сказка, потерянный рай и комары

Прежняя беззаботность не возвращалась. Ночью они летали на крыльях любви, а новый день проходил в такой же чехарде забот и вгонял в уныние. Время от времени Елена жаловалась на отсутствие привычных вещей и удобств. «Разве это жизнь?» — говорила она, обводя избушку, лес и речку потускневшим взором.

Без телефона и интернета.

Без компьютера, телевизора и прочей техники.

Без любимых продуктов.

В самой простой одежде.