Корона

Тим Вернер, Дин Лейпек

Корона

Теперь я

Длинный стол заставлен полупустыми блюдами и полными кувшинами. Кувшины все несут и несут. А ты все пьешь и пьешь. Как в тебя столько влазит, Гил? И как ты завтра вообще на ноги сможешь подняться?

Впрочем, ты сможешь. Ты поднялся даже после битвы за Грейм. В крови по локоть. По шею. С головой.  

А завтра еще и день твоей коронации. Поднимешься как миленький. Прыжком.

Хотя, конечно, никакой коронации не будет. 

Ты встаешь, придерживаясь за стол, – тут тебе не Грейм, да? – и говоришь о том, каким мудрым правителем был отец. 

Угу. Именно поэтому его понесло в те болота, где его вместе с войском сожрали чудовища. Расширил границы государства, ничего не скажешь. Теперь нам лишь бы уже существующие удержать. Армии почти не осталось. И трон сейчас такой шаткий… Если на него сядешь ты, по привычке - с размаху, он точно развалится.

Но ты не сядешь.

Пью вместе с тобой за отца. Все пьют. 

Музыканты, повинуясь взмаху твоей руки, играют что-то маршевое и боевое. Ну, да. Надо хотя бы делать вид, что у нас боевой настрой. Мне кажется, я видел, как с твоей ладони сорвались красные капли. Твои руки все еще в крови, а я снова вижу слишком много. Либо это вино. Ты пропитан кровью и вином, брат. 

Музыка грохочет, народ расползается из-за стола: кто по углам зажиматься, кто – проветриться, кто – отлежаться, не выдержав заданного тобой темпа. 

Я тоже поднимаюсь. 

Выхожу на балкон. Вдыхаю ночную прохладу и думаю, как вас разгонять из-за стола. Вас уже пора разгонять, но вы ни в какую. Хоть пожар вам устрой…

Чувствую движение за спиной, но не оборачиваюсь. Иногда ко мне подходят призраки. 

Чтобы их не спугнуть, лучше не оборачиваться. 

***

– Теперь я! – выдыхаю, поднимаюсь с земли, подхватываю меч.

Мне шесть, тебе – десять. И я – твоя уменьшенная, осветленная копия. Мне не нравится этот факт. Может, было бы проще, не будь мы настолько похожими. А так – я всего лишь недоделанный ты. И уже тогда понимаю – мне до тебя не дотянуться.

Взмах мечом, выпад, который ты легко блокируешь.

Мечи деревянные, но я бью в полную силу. Я злюсь, потому что ты смеешься. И легко парируешь каждый удар. 

Я думаю, что когда-нибудь отомщу тебе за этот смех. Этот твой смех – первое яркое воспоминание детства. Потому что мой – такой же. 

Второе яркое воспоминание - призрак Рарра.

Ребенок из тумана, серый парящий силуэт, пустые черные глазницы. 

Сухой шепот:

– Ты поиграешь со мной?

***

Рассвет уже давно отпугнул тьму, и мы снова за столом, но теперь – за другим. 

В пыльном душном зале, что рядом с библиотекой. Ты сидишь, подперев голову кулаком и равнодушно смотришь в стол. Равнодушие напускное, я-то вижу. 

Я знаю. 

Я не спал. А ты, Гил?

– Я не понимаю… – бормочет Вер. – Она же была там всегда. Всегда! Там пыль везде, по всей комнате! Нет следов! Там нет следов… Призраки ее что ли утащили?! Засов не двигался кучу лет… Да я ключ едва провернул! И ключа всего два, Гил! 

Он смотрит на тебя растерянно. Будто ждет, что ты сейчас ему все объяснишь.

Но ты не объяснишь.

– У твоего отца и у меня! – продолжает он. – Не мог же он ее с собой в болота увезти… Он никогда ее не брал!

Да, Вер прав, отец никогда не доставал корону из хранилища. 

При мне он открывал ту дверь лишь однажды – показал ее нам. А потом закрыл с грохотом, запер на ключ. И с тех пор дверь не трогали. 

Ну, как… Вер уверен, что не трогали. 

А значит, все идет по плану. 

– Поздравляю, – тихо говорю я, ухмыляюсь чуть заметно, и знаю – это твоя ухмылка. Мы не близнецы, но все равно похожи, как две капли. Правда, только внешне. Внутри мы разные. Может, даже слишком. – Ты умудрился потерять корону, Гил. В день коронации. Что это говорит нам о тебе?

– Что у меня было много других дел, и не было времени следить за мишурой, – отвечаешь ты. Ты не шутишь, не ухмыляешься, смотришь прямо, твердо. 

Наверное, сейчас мы разные.

– Опустошить кувшины? – уточняю я. – Напомни, Гил, что я просил тебя сделать, как только мы получили весть о гибели отцовского войска. 

Ты презрительно фыркаешь. Уголок губ дергается – то ли ухмыльнуться в ответ, отразить мою усмешку, то ли зарычать.

Отвечать тебе и не надо, это помнят все – ты тогда очень громко кричал, что я не о том думаю. Что погиб дорогой родитель, а у меня – одни церемонии на уме. Однако, если бы дверь была открыта тогда, три дня назад, все увидели бы, что короны нет. Возможно, успели бы приготовить что-то похожее, чтоб издали никто не отличил.

– Надо идти к гномам, – говорит Акил, почесав седую бороду. – У них найдется, чем заменить… 

И внимательно смотрит на меня. Я с гномами хорошо знаком, да. Я со всеми соседями знаком. 

Но сейчас Акил наверняка вспоминает, что гномы - мастера открывать замки. Однако, Акил, следов нет. И короны нет. И дверь не открывали очень давно. 

Тебе нечего мне предъявить.

– А надо ли идти? – жестко спрашиваю я, и ты вскидываешься. Ох и взгляд у тебя сейчас. Но мне всегда легко с ним справиться - просто представить, что на меня смотрит разъяренное отражение. – Может, ее нет не просто так?

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваешься ты. Будто не знаешь. А я кошусь по сторонам - оцениваю обстановку. Шесть изумленных взглядов на меня. Три – цепких, оценивающих. Акил – среди них. 

Старик быстро соображает. 

Подведем итог. Шестеро лояльных и три возможных бунтовщика. Вот такой расклад, брат. Не все, значит, хотят видеть тебя на троне. Вопрос только – почему? Тобой ведь будет легче управлять, чем мной. 

Было бы…

– Может, это знак? – говорю я, стараюсь быть серьезным и догадываюсь, что теперь губы дергаются у меня - так хочется засмеяться. – Может, корона сама отказывается от тебя?

– Имис! – ты бьешь ладонью по столу. 

– Что? – удивляюсь я. – Помнишь легенду о Крейе, сыне Ровея? Духи замка отказались его принимать и уничтожили мантию, а когда он заупрямился, то обратили в пепел и его самого…

Ты хмуришься. Ты явно не ожидал, что я пойду вот так, прямо, в лоб. Есть разные виды атак, брат. И если не хочешь, чтобы противник тебя обыграл, нужно уметь менять тактику. Черт, да ты это должен знать! Сколько битв ты выиграл? Сколько крови на тебе? С головой! 

– Духи… – растерянно повторяет Вер. Он хотел пошутить, когда говорил о призраках. Пошутить, а не угадать. 

Он не знает, что не угадал. 

Акил тоже хмурится. Он не так доверчив, как Вер, но тоже не понимает, во что я играю. Глупый старик, в том и дело, что ты не должен понимать. Я тебе не Гил.  

Здесь есть только одно существо, которое понимает, что к чему.

– А вот и нет, – Рарр свешивается с люстры, зацепившись за нее носками ботинок, и смеется. Сухой смех - треск поленьев в костре. – Духи тут ни при чем! Мы тут ни при чем! 

И грозит мне пальцем.

Хорошо, что его никто не видит. 

– Не думаю, что… – начинает Гоб.

– Нет, – говоришь ты и резко поднимаешься. – Нет, все верно. Я не могу сберечь даже корону. Как я сберегу народ? 

Я поднимаю бровь. 

Правда? 

Так просто? 

Хоть бы повозмущался немного…

***

Так просто без тебя. Тогда и воздуха больше, и сил, и уверенности. Когда не маячит грозным призраком – куда более материальным, чем Рарр и его менее разговорчивые друзья – собственная улучшенная копия. 

Мне двенадцать, и я учусь. Я быстро учусь. Мама болеет и не подпускает к себе больше, чем на несколько минут в день. 

Отец занят.

Я учусь яростно, назло. Я не надеюсь догнать тебя. Скорее, стараюсь не думать о тебе. О матери, об отце. О вас всех.

К черту вас всех! 

Я злюсь, и злость дает мне силы. Я учусь быстро. Я дерусь на мечах, и они уже не деревянные. Я усваиваю навыки стрельбы из лука и рукопашного боя. 

Я читаю книги. 

Я впитываю, я запоминаю. 

– Бе-едный, – шепчет Рарр, сидя рядом со мной в библиотеке, и тянет серую ладонь, чтобы коснуться меня. Кажется, так он хочет проявить жалость. Мне не нужна жалость призрачного ребенка. 

Мне ничья не нужна. 

Я бью его по руке – и та рассыпается туманом. И весь Рарр – серой пылью. Исчезает и долго не возвращается. Может, обиделся. А может, знает, что уже вернулся ты. И не хочет попадаться тебе на глаза. 

Он боится тебя, Гил. Он хорошо видит кровь на руках, даже если ее смыть.

А сейчас ее много – ты вернулся из своего первого победного похода. И все вновь становится на свои места. Как бы я ни спешил, я не догоню тебя. Ты все так же насмешлив, широк в плечах, силен и умен. Только взгляд – холоднее. И усмешка – злее. Но кому есть до этого дело? 

Ты появляешься – и все, сломя голову, бегут к тебе навстречу. С мамой ты проводишь не менее часа. 

С отцом – весь вечер.

Я ухожу в библиотеку, надеясь побеседовать с Рарром – тебе назло. 

– Эй! – зову я его. – Тут в книге про духов. Духи – это вы?

Но его нет. И толстым слоем лежит на столе серая пыль.

Я и пыль – наверное, так надо.

*** 

Полдень.

Ты подхватываешь походный мешок и сбегаешь по лестнице. Я вновь иду к балкону. Мне не верится, что это – все. Что ты так просто сказал свое “отрекаюсь” – и все согласились. 

А ты легко шагаешь к конюшне. Солнечный свет бликует в твоих волосах, и на мгновение кажется, что они – светлее. Что они – мои. Что это я ухожу отсюда, и меня ждет верный боевой конь. 

Остается только вскочить ему на спину – и умчаться прочь, от пыли и призраков.