Джаз для Ники

И осеклась, будто ей вновь показалось, что сболтнула лишнего. Будто ей показалось, что ему это неинтересно.

- А на том, что он женщин не уважает, - перевел тему Кирилл, - можно сыграть. 

- Как сыграть? - уточнила она, заглянула ему в глаза, и впервые Кирилл увидел ее такой, какой она может быть. Живой, насмешливой, заинтересованной. Все еще мертвенно-бледной, но живой. 

А еще ему понравилось, как она заглядывает в глаза. Снизу вверх. По-детски доверчиво. 

- Будем импровизировать, - ответил он. - Как в джазе.

И теперь уже первым двинулся вперед.

- Вот теперь все стало ясно, - пробормотала она, шагая следом.

…Тогда они выжали Каморского досуха, перебрасывая друг другу инициативу, меняя тональность и ход мысли, играя словами и смыслами. Из них получился отличный дуэт, и как результат - гора материала, который Кирилл потом помог ей скомпоновать. Сидя за столиком в ночном кафе, набрасывал схему подачи прямо на салфетке. 

Она, поглядывая в салфетку, тезисно перебрасывала материал в блокнот. 

- А как же ты? - спросила, черкнув еще парочку понятных ей одной закорючек. - Ты же все свои вопросы мне отдал…

- А я фрилансер, - пожал он плечами, - вольный стрелок. Я никому и ничего не должен. Так что - дарю.

- И что я буду тебе должна? - пошутила, но напряглась. Ника не умела принимать подарки, привыкла рассчитываться за всё. 

- Еще один кофе, - улыбнулся он. 

Да нихрена ему не надо. Ему просто хорошо с ней. 

Продлить на полчаса: еще кофе. 

- Редактор ни за что не поверит, что это всё я, - сказала она задумчиво. 

Увлеклась текстом, забыла держать себя в руках - и снова стала живой. 

- Скажи, что я помог, - пожал он плечами. 

Ох и взгляд у нее был тогда. Будто насадить на него решила, как муху на булавку. Он вздохнул и принялся разъяснять. 

- Если твой редактор достаточно умен, - коснулся руки, но снова не вовремя - отдернула. - Он поймет, что тебе кто-то помогал. И оценит тот факт, что ты сказала правду. Тебе материал, мне - реклама, редактору - статья. 

Она понимающе кивнула, и вновь по губам скользнула тень улыбки. Горькой, кофейной.

- Или знаешь, - Кирилл вскинулся и накрыл рукой ее ладонь. Легонько сжал. - Удали это к чертовой матери.

- Зачем? - удивилась она.

- Затем что ты сейчас старательно просчитываешь варианты того, как я пытаюсь тебя использовать. А это не так. Я хочу помочь. Я всегда буду рядом и всегда буду помогать. 

Она уставилась на него с откровенным изумлением. И серьезно спросила:

- Ты дурак?

- Да, - легко согласился он. - Я как только тебя увидел, сразу понял, что я дурак. Потому что уже полночи сижу с тобой и не могу подобрать слов, чтоб объяснить, как сильно хочу быть с тобой и дальше. Как хочу помочь, защитить, отгородить от всего этого, - коротко взмахнул рукой.

- Ты не сможешь, - горькая улыбка стала осязаемой. Настоящей.

- Смогу, - уверенно кивнул он. - И знаешь почему? Потому что вот это все - это хрень на постном масле. 

- А я не хрень? - фыркнула она.

- А ты не хрень, - серьезно согласился он. - А я мастер комплиментов.

Она рассмеялась. Коротко, скупо, отрывисто, но чисто. 

Искренне.

Он впервые увидел, как она смеется. Ему понравилось. 

…Сейчас она совсем другая. Она идеальная. Она сохранила фарфоровую кожу, но глаза у нее теперь живые, смех - громкий, руки - теплые. Легко соскальзывает с его шеи. Еще какое-то время смотрит снизу вверх. И - черт побери - сколько в ее взгляде нежности.

На него нельзя так смотреть. Он тогда чувствует себя едва ли не персональным божеством, а он - ну, никак не божество. Скорее, наоборот. И если она продолжит на него так смотреть, он никогда не сможет сделать то, что надо, тогда, когда это будет необходимо. 

Он просто не сможет.

- Я люблю тебя, - говорит он почти что с отчаянием. 

- Я знаю, - шепчет она в ответ, еще раз обвивает шею руками, поднимается на носки и касается губами его губ. Она не пользуется блесками и помадами. У нее сухие губы.

Она выверена во всем. Духи - легкий флёр. Украшений - минимум. Косметика - подчеркнуть необходимое. Строгая одежда темных и пастельных тонов. А бродящий за ней запах кофе - будто зерен в карман набросала. Врочем, с нее станется. Он бы даже поверил, что это так, если б не легкий привкус того же кофе после поцелуя. 

Она просто любит кофе - и кофе привязался к ней. 

Вышло, короче, как с Кириллом. Он тоже к ней привязался. Слишком.

- Как дела на работе? - спрашивает он, подпирая стену и наблюдая за тем, как она снимает лодочки. Разрываясь между двумя желаниями: стоять вот так и смотреть и помочь - снять самому.

- Не поверишь, - улыбается она, распрямляясь и оставаясь в одной туфле. Очень важную информацию обязательно надо донести, глядя в глаза. И вся информация у нее - важная. И пусть туфля подождет. Но ее глаза горят, и за это он готов проглотить все свои бормотания и прикусить язык. 

Пусть горят. 

- Анька спросила, не ты ли писал вчерашний материал!

- Поверю, - пожимает плечами Кирилл. - Ты сколько времени уже со мной живешь? Нецензурщины нахваталась, да?

А сердце ухает в пропасть, хотя он все еще держит лицо. И даже она, зная его от и до, не видит, что сердца уже нет на месте. Что там, вместо него, черная дыра.

“Всё? - думает он. - Это - всё?”.

- Нецензурщины я не от тебя нахваталась, - фыркает она. - Мне есть ее от кого нахвататься. 

И смотрит насмешливо, с плохо скрываемой гордостью. Гордится она, конечно, не нецензурщиной. Но вот Анькой - да, гордится. Анькины симпатии дорогого стоят. Материалом гордится. Собой - наконец-то! - тоже. 

Да, думает он. Всё. 

Он же видел. Видел, как она понемногу меняется. Как становится сильнее, живее… Тверже. Как надевает панцирь. Теперь ее броню не так-то и просто пробить. И ту трещинку под ней уже даже не видно.

Она стала сильной. Он больше не нужен. 

- Ты умница, - говорит он, проводит рукой по плечу и шагает в кухню. 

- Что-то случилось? - спрашивает она в спину. 

Она чувствует всё вокруг. Трещинка осталась под белым бархатом. Всё на месте. 

Но он ей больше не нужен. Она стала сильной. Самостоятельной.

Пора уходить.

- Все хорошо, - отвечает он, глядя в окно. С усилием возвращает улыбку. И только после - разворачивается. - Все хорошо. Я просто… немного устал. Идем ужинать. 

- Бе-едный, - тянет она, сует ноги в пушистые тапочки и шлепает к нему в них. Смешная, все еще в деловом прикиде - и в тапках-зайчиках. 

От этих зайчиков больнее. 

Лучше бы не снимала туфли, ей-богу.

Час до

У него серые глаза, чертовы океаны, в которых утонуть - раз плюнуть. Мягкая улыбка и большие руки. Когда он обнимает - спасает. От всего. Черт возьми, ему даже обнимать не обязательно. Просто чтоб он вот так сидел рядом на диване, и на его плечо можно было положить голову. 

И не нужно больше ничего. 

От него пахнет свежестью. Мятой и травами, будто он не по заданиям весь день мотался, а сидел где-нибудь на высокой-превысокой горе в позе лотоса и познавал дзен. И познал, зараза: от него веет спокойствием, твердостью, уверенностью. 

У него улыбка бога - мудрого и доброго. И руки, способные держать весь мир. И до сих пор не верится, что он выбрал держать в них ее. 

Они смотрят в окно, отражаются в темном стекле. Его рука скользит по ее плечам, волосам. Отражение мутное, и улыбку разглядеть трудно, но она видит - он улыбается. Только вот ей кажется, что как-то странно.

И сегодня, как никогда раньше, прижимает ее к себе. Будто боится отпустить. 

- Ты самый лучший, - в который раз повторяет она. Ей кажется, что ему нужно помочь. Что нужно сказать что-то хорошее, но что - она не знает. Она знает только это: он самый лучший.

Он ее идеальный мужчина. 

Таких, как он, не бывает.

Так, как у них, не бывает.

И кажется, вот-вот придется платить по счетам. Платить какую-то немыслимую цену.

Но пока она пытается надышаться им. 

Сейчас

Ника спит. Дыхание ровное. Легкая улыбка на тонких губах. Дурацкая строгая блузка, расстегнута лишь одна верхняя пуговица - она так и не переоделась. Уснула на его плече. Подтянув к себе колени, с ногами на диване, в дурацких пушистых тапках. 

Почему-то тапки он ненавидит больше всего. 

Кирилл тихо выдыхает. Слышит, как бьется его сердце. И понимает, что этот грохот разбудит, обязательно разбудит, что уйти молча не удастся. Но он пытается. 

Укладывает ее голову на свернутый плед вместо своих колен. Поднимается, но не может уйти - так и стоит над ней. А потом приседает рядом. Осторожно касается пальцами светлых легких волос. Невесомо. Нематериально. 

Как будто его здесь нет. 

Уже нет.

- Ты чего? - шепчет Ника сквозь сон, а потом распахивает глаза и смотрит испуганно. Она понимает, чего он. 

- Мне пора, - улыбается он, но улыбка уже не получается искренней. Уже ничего не получается. Уже всё равно поздно. 

- Куда? - она садится, и кажется, что и не спала вовсе. 

У нее тонкие черты лица, твердый взгляд, точеный профиль. Она идеальна. И она уже давно не нуждается в нем. 

Пора уходить.

- Прости, - тихо говорит он. 

Лучше б ушел, пока она спит. Идиот. 

Он спас фарфоровую статуэтку. А живому человеку лучше без него.  

Он поднимается и шагает к двери, но Ника вскакивает и с неожиданной силой хватает его за руку - будто в одном этом захвате отыгрывается за все те разы, когда он несвоевременно хватал ее. 

И говорит очень твердо. 

- Нет. Не буду прощать. Потому что ты не сделаешь ничего, за что нужно было бы прощать. Ты останешься сейчас здесь со мной. Навсегда. 

Кирилл опускает глаза и прерывисто вздыхает. Он бы хотел. Он бы хотел… 

- Ты же обещал, - вспоминает она, и дыхание у нее тоже сбивается, срывается, и она повторяется, а на глаза наворачиваются слезы. - Ты же обещал! Ты всегда будешь помогать!

- Ты не видишь? - отчаянно шепчет он, старательно сдерживая собственные слезы, задыхаясь от них, но сдерживая. - Тебе уже не нужна помощь! Тебе больше не нужна помощь! - и кричит, впервые срываясь рядом с ней. - Тебе будет нужна помощь, если я останусь!

Она молча бьет наотмашь.