Помоги проекту - поделись книгой:
В Париже Винсент попытался найти новые места, в которых мог бы показывать публике свои картины, и выставил в кафе Le Tambourin27 несколько работ, включая «Подсолнухи». У художника был короткий роман с владелицей ресторана, и в 1887 году он написал картину «Агостина Сегатори в кафе «Тамбурин», изобразив женщину сидящей за одним из столиков ее ресторана.
В ноябре или декабре 1887 года удрученный тем, что лишь немногие галереи готовы показывать публике современное искусство, Винсент организовал групповую выставку в ресторане под названием Le Petit Chalet28. Среди художников, посетивших эту выставку, оказался Поль Гоген, который незадолго до этого вернулся с Мартиники.
Групповая выставка не имела такого успеха, на который надеялся Ван Гог. Было продано всего две картины, а мечты Винсента о том, что он сможет создать новое братство столичных художников, коллеги сочли глупыми. Ван Гогу казалось, что все парижские художники процветают, а он за два года продал всего несколько работ. Он разочаровался жизнью в Париже, начал впадать в депрессию, захотел уехать куда-нибудь, чтобы начать все сначала, и вспомнил о том, что в 1886 году собирался ехать на Юг Франции.
Через несколько дней после приезда в Арль художник написал брату о том, что от жизни в метрополисе Париже ему стало физически больно. «Иногда мне кажется, что моя кровь более или менее готова начать снова циркулировать, что точно нельзя сказать о том, как я чувствовал себя в Париже в последнее время. Я уже не мог выносить этот город»29. Столица Франции с бесконечной суетой и ее утонченная и рафинированная публика оказались совсем не тем, к чему стремился Винсент. Парижский период жизни научил его важности использования контрастных цветов, а изучение японской гравюры, которую они собирали вместе с Тео, – созданию неожиданных перспективы и композиции. С багажом новых знаний и умений художник решил вернуться к темам и сюжетам, которые разрабатывал в своих ранних работах времен жизни в Голландии, а именно: ландшафты и портреты простых людей из рабочей среды. Для этого ему надо было уехать из Парижа.
Никто точно не знает, почему Винсент выбрал именно Арль. Казалось бы, что городом, в который художник с большей вероятностью мог переехать, был Марсель. В Марселе жил Адольф Монтичелли, творчество которого Винсент очень любил, и к тому же именно из порта этого города отплывали корабли в Японию, которую он мечтал посетить30. Хотя в письмах Винсент писал о том, что собирается поехать в Марсель, он так никогда и не побывал там. Может быть, он решил, что этот портовый город слишком шумный и большой для него, то есть имеет особенности, которые отпугивали Винсента. Никто не может точно сказать, почему художник выбрал именно Арль, поэтому нам остается теряться в догадках и строить предположения. Возможно, его привлекал знаменитый южный свет? Или он стремился найти новые сюжеты? А может, он просто хотел уехать из столицы? Часто в качестве аргумента в пользу Арля многие высказывают предположение, что его привлекала красота местных женщин, которой они славились на всю Францию31. В Арле рисовал Дега в годы молодости, и, кроме того, поехать в этот относительно дешевый для жизни город Винсенту мог посоветовать Тулуз-Лотрек, ходивший одновременно с художником в студию Кормона32. Несмотря на то что Винсент уже в 1886 году обсуждал возможность переезда в места с более теплым климатом, складывается ощущение, что отъезд 19 февраля 1888 года в Арль оказался мероприятием достаточно спонтанным.
Тео приехал на вокзал, чтобы проводить брата. Винсент отбывал на поезде № 13 в 21.40 и должен был прибыть в Прованс через сутки33. Поезд тронулся, и Тео вернулся в свою квартиру, в которой они жили вместе с Винсентом, расположенную по адресу: улица Лепик, 54. Тео открыл дверь, включил газовое освещение и увидел, что комната, словно солнцем, осветилась десятками ярких полотен, которые его брат повесил на стены за несколько часов перед своим отъездом. От обилия картин казалось, что Винсент присутствует в квартире духом и телом34.
3. Разочарования и открытия
Через несколько месяцев работы над проектом во Франции я подготовила (как мне тогда казалось) подробную хронологию пребывания Винсента в Арле и решила, что настала пора посетить архивы художника в Музее Ван Гога в Амстердаме. В то время я самоуверенно считала, что уже достаточно много знаю о Ван Гоге, и надеялась на то, что смогу найти в архивах Музея ответ на вопрос, который, пожалуй, волновал меня больше всех остальных: что именно отрезал себе Ван Гог? За исключением двух автопортретов, на которых художник изобразил себя с повязкой на ухе, и одной газетной вырезки, мне пока еще не удалось найти какой-либо информации того периода о ставшем всемирно известным акте членовредительства.
Во время пребывания в Музее Ван Гога в Амстердаме я рассчитывала прояснить ряд непонятных моментов и в глубине души надеялась на то, что мой проект «Ухо Ван Гога» выльется в газетную статью или даже документальный фильм. Я знала, что в Музее над творчеством Ван Гога работают специалисты с мировым именем и знатоки биографии художника, которые наверняка досконально изучили жизнь Винсента, поэтому ничего принципиально нового такой любитель, как я, открыть просто не в состоянии. Перед отъездом в Амстердам я прочитала написанную в 1930-х годах статью двух французских психиатров, исследовавших психическое состояние художника. Поблизости от места, где я жила, не было крупных архивов, но мне повезло, и Роберт Леруа, сын одного из двух докторов – авторов статьи, жил поблизости и выслал мне ее скан1. В этой статье я обнаружила для себя кое-что новое, а именно – в ней приводились воспоминания полицейского, которого вызвали ночью 23 декабря 1888 года в один из борделей города.
Прилетев в Амстердам в конце ноября, я попала в самую настоящую зиму. Отъезжая от здания аэропорта, я увидела, что начал падать снег. Многие считают, что в Провансе, на юге Франции, всегда жарко, но это совсем не так. Зимой в Провансе может быть очень холодно. При безоблачном небе ночью температура может упасть до минус 10 градусов по Цельсию. Но даже зимой прованское небо всегда ярко-синее. Даже еще более синее, чем летом, потому что сильный ветер уносит всю пыль.
Словно придавленная низким депрессивно-серым северным небом, я подошла к зданию рядом с Музеем Ван Гога, в котором находится его исследовательская библиотека. Я заранее списалась с сотрудницей библиотеки Фике Пабст, которая оказалась милой и улыбающейся женщиной – такой я впервые увидела ее тем холодным зимним утром. Мое время пребывания в Амстердаме было ограничено, поэтому я заказала все документы, которые, по моему мнению, помогли бы мне понять причины первого нервного срыва Ван Гога в 1888 году, и разложенные в коробки некоторые из этих документов уже ждали меня на столе в читальном зале. Я получила список всех имеющихся в библиотеке материалов и с радостью заказала огромное количество документов. Фике подносила к моему столу новые документы, и мы начали говорить о моем исследовательском проекте. Потом Фике поинтересовалась, почему я решила заняться Ван Гогом, и в ответ я пробормотала что-то нечленораздельное по поводу смерти своей сестры. Фике кивнула. «Рак?» – прошептала она. Я кивнула в ответ. «Моя сестра тоже умерла от него в прошлом году, – сказала она и добавила: – Давайте сходим вместе на ланч». В этот момент она стала моей подругой.
Все четыре дня моего пребывания в Амстердаме стояла холодная и влажная погода. День заканчивался так быстро, что я практически не видела дневного света. Я пребывала в меланхолии. Мое настроение не улучшалось от вида коробок с документами, которые ждали меня в библиотеке каждое утро. В начале работы над проектом мне казалось, что передо мной стоит относительно несложная задача – понять, что произошло той ночью в 1888 году, когда Винсент Ван Гог отрезал себе ухо. Читая документ за документом, я пришла к выводу, что никогда не смогу понять событий той ночи, поскольку очень мало знаю о художнике и его современниках.
Вчитываясь в документы, я начала понимать всю эту историю немного по-другому. В 1970 году в издававшемся Музеем академическом журнале
К концу первого проведенного в Амстердаме дня я открыла файл под названием «Ухо» и быстро пробежала глазами первые несколько станиц. Тут я почувствовала себя дурно, так, словно земля уходит из-под ног. Это была статья, написанная журналистом Мартином Бейли и напечатанная в одном очень уважаемом журнале по искусству2. На обложке журнала красовалась репродукция автопортрета Винсента Ван Гога с забинтованным ухом, а сама статья называлась «Ухо Ван Гога». У меня не хватает слов, чтобы описать, как я тогда расстроилась. В статье упоминались все детали, которые были к тому времени мне известны. Как и я сама, автор задавался вопросом о том, какую часть уха отрезал себе художник, писал о девушке, которой художник подарил ухо, и обсуждал противоречащие друг другу показания Гогена. Более того, эту статью уже давно напечатали. Получалось, что мое расследование оказалось совершенно излишним и ненужным. Некоторое время я сидела, ничего не видя и не слыша. Я наткнулась на эту статью в первый день пребывания в Амстердаме и представить себе не могла, что делать дальше.
Незадолго до закрытия библиотеки в 17.00 к моему столу подошла Фике. Мы коротко поговорили о статье, которую я нашла, и по моей просьбе она дала мне адрес электронной почты Мартина Бейли. Фике спросила меня, была ли я в Музее Ван Гога, на что я ответила отрицательно, после чего она выдала мне билет в расположенный в соседнем здании Музей. Раньше мне доводилось видеть некоторые работы Ван Гога, но я никогда не была на большой выставке его работ. Я открыла двери большого и современного здания музея, кто-то рядом невнятно пробормотал приветствие на голландском, и я вошла в зал. До закрытия музея оставался час, и я быстро прошла по залам с ранними работами художника, написанными в Голландии и Бельгии. Мрачные картины в темной гамме как нельзя лучше отражали мое собственное настроение. Я повернула за угол в следующий зал и остановилась. Над рядом висящих на стене картин виднелась надпись:
Я чувствую себя неудачником.
В течение нескольких минут я неотрывно смотрела на эту фразу. Я перестала верить в себя и не чувствовала, что в состоянии привнести новое понимание в историю художника. Последние десять месяцев я работала над проектом, который уже сделал кто-то другой. Неожиданно я начала глубоко сочувствовать человеку сложной судьбы, которого никогда в жизни не встречала. В эти мгновения я вдруг поняла, что один из самых известных и уважаемых в мире художников чувствовал себя полным неудачником. В эти минуты мое собственное отношение к Ван Гогу кардинально изменилось. Художник перестал быть объектом моего исследования и стал для меня живым.
Повернув еще раз за угол, я оказалась дома, на юге Франции, окруженная солнечными, прекрасно знакомыми пейзажами. Картины были яркими и дышали жизнью.
Я медленно ходила по залу, наслаждаясь каждой работой. Они воздействовали на меня гораздо сильнее, чем я когда-либо могла предположить. Находясь в чужой для меня стране, я была тронута, удивлена и поражена работами художника. Я почувствовала себя так, словно оказалась в теплом и солнечном Провансе, и неожиданно для себя расплакалась.
В тот вечер, сидя в съемной квартире, я по электронной почте отправила письмо Мартину Бейли, в котором объяснила суть моего проекта и предложила предоставить весь собранный мной материал. Мартин ответил, что признателен за щедрое предложение, но не собирается в обозримом будущем возвращаться к проекту «Ухо Ван Гога». В моей душе забрезжила надежда. Весь вечер я внимательно читала написанную Мартином статью и нашла в ней упоминание о второй, неизвестной мне газетной статье, вышедшей сразу после происшествия. Это была малюсенькая вырезка из газеты, которую отправили по почте одному из друзей Винсента, бельгийскому художнику Эжену Боху4. Мартин Бейли нашел эту статью в бельгийских королевских архивах. С первого взгляда могло показаться, что в короткой статье не содержится никакой новой информации:
«Арль. “Чокнутый”: под таким заголовком в нашей газете в прошлую среду была напечатана история польского художника, который бритвой отрезал себе ухо и подарил его работавшей в кафе девушке. Сегодня мы получили информацию о том, что этот художник лежит в больнице и жестоко страдает от нанесенных себе увечий. Мы надеемся, что его жизнь удастся спасти»5.
То, что в статье говорилось о польском художнике, меня совершенно не смутило. По-французски голландец –
В статье Бейли меня удивили две вещи. Первая: по словам Тео, Винсент отрезал себе ухо ножом, но, согласно статье, упоминаемой в вырезке из газеты, художник использовал «бритву»7. Так кто же на самом деле прав – Тео или газетный репортер? Второе: в статье сказано, что Ван Гог подарил ухо «девушке, работавшей в кафе», что противоречит информации из всех остальных письменных источников, с которыми я была знакома. Все считали, что таинственная Рашель была проституткой. Или, может быть, выражение «девушка, работавшая в кафе» является очередным эвфемизмом?
Под конец моего пребывания в Амстердаме в читальный зал вошел высокий и худой голландец, которого Фике представила мне как старшего исследователя Музея доктора Луиса ван Тилборга. Луис уже много лет работает в Музее и является одним из ведущих специалистов по всем вопросам, касающимся Ван Гога. Я слышала и читала множество противоречивой информации об ухе художника – одни считали, что он отрезал себе все ухо, другие придерживались мнения, что только мочку, и вот наконец мне представилась возможность спросить об этом эксперта. Если художник отрезал только мочку уха, упала ли бы Рашель в обморок от ее вида? «Ну, – ответил Луис, – некоторые падают в обморок при виде крови».
Во время нашего разговора Луис спросил, читала ли я биографию художника, написанную Густавом Кокио. Я ответила, что только слышала, что такая книга существует. Это была первая биография Ван Гога, написанная французом. До разговора с Луисом я и не подозревала о том, что Кокио был в Арле в 1922 году и встречался с людьми, которые знали Ван Гога в конце 1880-х. Кроме того, Луис сообщил, что Кокио был первым современником художника, опубликовавшим информацию о ране Ван Гога, что меня крайне заинтересовало.
Луис порекомендовал мне прочитать книгу Кокио и сказал, что она поможет мне понять, каким был Арль в конце XIX века. Книга содержала фотографии, снятые автором во время посещения города, а он в тот период мало отличался от того, в котором жил Ван Гог. На одном из снимков был изображен Желтый дом таким, каким его видел Ван Гог. Глядя на эту фотографию, я чувствовала себя так, словно заглядываю в таинственное прошлое. Я обратила внимание на скошенный фасад здания, а также на то, что спальня художника не была квадратной, как я ранее предполагала8.
Пребывание в Амстердаме ассоциируется у меня с бесконечной чередой коробок с документами, которые постоянно подносили к моему рабочему столу. Я внимательно рассматривала каждый документ, размышляя о том, нужна мне его копия или нет. Все документы казались мне чрезвычайно интересными. Однажды передо мной на столе оказалась коробка с надписью «Неожиданное и любопытное», в которой были собраны разные предметы, так сказать, по мотивам драмы в Арле: резиновые уши, комиксы, обложки музыкальных альбомов и даже термическая кружка, на которой после наливания в нее горячей жидкости появлялось изображение отрезанного уха. Я обожаю китч, поэтому долго рассматривала эти странные объекты. Потом меня охватила паника – я подумала о том, что за короткое время не успею отсмотреть весь материал. И тогда я начала фотографировать все, что, по моему мнению, могло представлять хоть какой-то интерес. Я сделала сотни снимков на цифровой фотоаппарат и отксерокопировала тонну документов.
Луис сообщил мне, что в 1960-х музей приобрел записную книжку Кокио, оригинал которой находится в хранилище, расположенном не в Музее, а в другом месте. Он заметил, что, если у меня есть желание ознакомиться с этими записями, мне придется еще раз приехать в Амстердам.
Весной 1889 года Винсент Ван Гог несколько раз лежал в арльской больнице. Тео попросил отправляющегося из Парижа к средиземноморскому побережью художника Поля Синьяка остановиться в Арле и навестить Винсента. Кокио написал Синьяку письмо с просьбой рассказать о том, что тот помнит о посещении Ван Гога в больнице. 6 декабря 1921 года Синьяк написал ответ. В нем была общепринятая версия о том, какую рану нанес себе Ван Гог. Оригинал письма утерян, однако Кокио переписал текст Синьяка в записную книжку. Вот три предложения из этого письма, которые цитируют практически все авторы биографий Винсента Ван Гога:
«В последний раз я видел его весной 1889 года. Он все еще лежал в больнице. За несколько дней до этого он отрезал себе мочку (а не все ухо) при обстоятельствах, о которых Вы уже знаете»9.
Существует рисунок с изображением Винсента на смертном одре, сделанный в июле 1890 года доктором Гаше, который общался с художником в последние недели его жизни. Этот рисунок подтверждает слова Синьяка. За два года, прошедшие с того дня, когда художник отрезал себе ухо, рана зажила. На рисунке Гаше, который
можно назвать быстрым наброском, изображена левая сторона лица Ван Гога, включая ухо. Глядя на рисунок, можно подумать, что информация из двух газетных статей была неправильной или репортеры преувеличили размеры трагедии, чтобы сделать историю более драматичной, и на самом деле Ван Гог отрезал мочку, а не целое ухо.
Несмотря на то что я исследовала самые разные стороны жизни Ван Гога в Арле, история с ухом никак не выходила у меня из головы. Через некоторое время после возвращения в Прованс я получила письмо от Луиса, который написал мне о том, что вдова Тео упоминала об отрезанном ухе. Йоханна Бонгер встречалась с Винсентом в 1889 году, после того как художник уехал из Арля. Винсент останавливался в ее доме в Париже, и позже всего за несколько недель до его смерти она посещала его в Овер-сюр-Уаз, где жил и умер художник. Можно предположить, что Бонгер видела незакрытым ухо (или то, что от него осталось) и точно могла оценить степень нанесенного ущерба. Йоханна Бонгер писала, что Винсент отрезал
Вдова Тео сохранила для нас картины и переписку Ван Гога, которые завещала своему сыну Винсенту Виллему ван Гогу. В 1962 году тот передал коллекцию на вечное хранение государству, и она легла в основу Музея Ван Гога в Амстердаме. Возвращаясь к комментарию Йоханны об ухе, повторю, что реальной картины ее слова не прояснили. Я по-прежнему не понимала, какую часть уха отрезал себе Ван Гог, и вообще, история с ухом становилась для меня все более запутанной.
Я вернулась в Прованс, нагруженная массой ксерокопий, которые, как жадная сорока-воровка, нахватала, особо не задумываясь о том, насколько эти документы мне нужны. В декабре я начала заниматься разбором и сортировкой привезенных документов. Рождество в Провансе – семейный праздник, и его отмечяают совсем не так, как у меня на родине. Подарки дарят только членам семьи, практически никто не устраивает вечеринок и не зовет гостей. Люди проводят время в кругу семьи. Перед многими домами появляются фигурки, которые в Провансе называют
Французы помешаны на еде, и Рождество для них – это кроме всего прочего праздник живота. Вечером 24 декабря устраивают торжественный ужин, который может длиться несколько часов. В качестве главного блюда подают рыбу, а в конце ужина ставят на стол тринадцать десертов, называемых по-французски
В письмах, написанных в 1950-х годах, я несколько раз встречала имя писателя Ирвинга Стоуна10. В 1934 году, в разгар Великой депрессии, Стоун написал книгу «Жажда жизни» (Lust for Life) – авторскую биографию Ван Гога с большой долей фантазии. История о не признанном при жизни художнике, который перенес много невзгод ради своего искусства, должна была поддержать дух американцев в период экономического кризиса. Это была первая книга Стоуна, и она оказалась очень успешной. Она сделала своего автора богатым человеком и возродила интерес публики к жизни и творчеству Ван Гога. Стоун не скрывал, что в его трактовке биографии Ван Гога очень много вымысла. Идею переработки биографии художника Стоун заимствовал у одного немецкого писателя, который дал жизнеописание Ван Гога в стиле фикшн. Тем не менее о жизни Винсента Ван Гога многие люди знают исключительно из этой книги, а также из снятого по ее мотивам одноименного фильма. История жизни Ван Гога превратилась в цветной фильм, снятый режиссером Винсентом Миннелли с Кирком Дугласом в главной роли11.
Я уже написала письма в две библиотеки в США с просьбой переслать мне документы, имеющие отношение к этой кинокартине. Я понимала, что мои шансы найти в них что-то интересное невелики, однако всегда стоит поискать среди нестандартных источников, в них можно неожиданно найти что-нибудь стоящее. Впервые я услышала имя Ван Гог и увидела, как выглядит Прованс, когда в детстве смотрела эту картину. Меня поразили яркие краски и красота пейзажей, помню, что мне захотелось увидеть Прованс собственными глазами. Через много лет по французскому телевидению я смотрела документальный фильм о том, как снимали эту кинокартину. В нем Кирк Дуглас на прекрасном французском говорил, кроме прочего, об одной даме, которая снималась в массовке и в свое время встречалась с Ван Гогом. Я подумала о том, что если эта дама знала Ван Гога, то она могла быть знакома и с Рашель. Именно поэтому я хотела посмотреть документы из архива режиссера фильма Винсента Миннелли. Оказалось, что архив этого режиссера хранится в Академии кинематографических искусств и наук в Лос-Анджелесе12. Из архива мне прислали копии нескольких документов: фотографии людей, участвовавших в массовке, а также записи, имевшие отношение к кинопроизводству, или, говоря современным языком, продакшену картины. Кроме того, я написала в библиотеку Калифорнийского университета в Беркли, где хранится архив Ирвинга Стоуна. Из Беркли мне ответил архивариус Дэвид Кесслер. Он написал, что архив Стоуна очень большой, но предупредил меня, что его содержимое может меня разочаровать:
«Большая часть его переписки на французском, а также на другом языке – фламандском, или голландском. Среди файлов и папок нет ничего с надписью «Арль», есть одна папка с надписью «Марсель». Все документы не разобраны… Я не могу определить, есть ли в них описания или переводы каких-либо оригинальных документов. Если вы хотите узнать, содержится ли в документах что-либо об ухе, вам придется самой все это перечитать. Предполагаю, что во всем этом материале вы не найдете ответа на интересующие вас вопросы.
Я сделал все, что мог.
В одном из документов, которые я отксерокопировала в Амстердаме13, упоминалось о том, что Стоун не только приезжал в Арль, но и встречался с доктором Феликсом Реем, одной из ключевых фигур истории, случившейся с Винсентом в Арле. Рей начал работать в арльской больнице незадолго до того, как в нее попал Ван Гог после происшествия с ухом. Рей переписывался с Тео и информировал последнего о состоянии здоровья его брата. Со временем Рей и Винсент стали друзьями, и художник нарисовал прекрасный портрет врача.
Рей продолжал работать в государственной больнице Арля до своей смерти в 1932 году. Любой интересующийся жизнью Ван Гога в Арле мог достаточно легко найти доктора и поговорить с ним. Несмотря на мнение архивариуса из Беркли о том, что в архиве нет ничего для меня интересного, я не теряла надежды, потому что Стоун бывал в Арле. И вот однажды холодным январским днем я включила компьютер и начала писать электронное письмо. Тогда я даже не подозревала, каким важным оно окажется.
4. Божественно красиво
В поезде Ван Гог проспал всю ночь. В те годы путешествие из Парижа на Юг занимало целые сутки. В 9.301 поезд сделал остановку в Лионе. Винсент проснулся и через окно купе наблюдал, как изменился окружающий пейзаж. Местность стала пересеченной и гористой, а на домах вместо шиферных крыш постепенно появлялись крыши из красной черепицы. В первой половине дня на подъезде к Авиньону Ван Гог увидел возвышающуюся над Провансом гору Ванту. В феврале на вершине горы лежал снег, отчего Ванту напоминала Фудзияму. Ван Гогу казалось, что он попал в Японию. Вот как Винсент описывал поездку в письме своему брату:
«До того как мы доехали до Тараскона, я заметил, как сильно изменился ландшафт. Появились скопления огромных желтых камней, создававших нагромождения самых причудливых форм… участки красной земли, на которой росли виноградники, и вдалеке горы, окрашенные в нежный лиловый цвет. Горы с покрытыми снегом вершинами на фоне яркого неба напомнили мне японские гравюры с изображением зимних пейзажей»2.
Поезд прибыл в Арль в понедельник 20 февраля 1888 года в 16.493. Юг Франции славится солнцем и теплом, и, вероятно, Ван Гог ожидал, что попадет именно в такую погоду, но, к его удивлению, в городе было довольно холодно. На протяжении всего дня температура была ниже нуля4.
Солнце садилось, и Винсент вошел в город через развалины старых Кавалерийских ворот. Пройдя по улице, по обеим сторонам которой были кафе, он дошел до красивого фонтана Пишо, строительство которого закончили всего за несколько месяцев до этого, и назвали в честь писателя, который родился в Арле.
Утомленный долгим путешествием, приблизительно в 17.305, Винсент пришел в отель-ресторан Карреля, расположенный по адресу улица Амедея Пишо, дом 30. Можно предположить, что Ван Гог слышал об этом месте в Париже, поэтому с вокзала направился прямо туда6. Он заселился в комнату, оставил в ней свои вещи и отправился на короткую прогулку. Винсент зашел в антикварный магазин и поговорил с его владельцем о том, где можно купить картины Адольфа Монтичелли, о чем потом написал в письме Тео7. Монтичелли за девятнадцать месяцев до этого умер в Марселе, и братья планировали инвестировать в покупку его картин. В те годы в Арле было четыре антикварных магазина, и, скорее всего, Ван Гог зашел в большой магазин месье Берте, расположенный на улице Пишо, которую незадолго до этого замостили камнем8.
Здание отеля-ресторана Карреля было уничтожено во время авианалета в 1944 году. Это было двухэтажное строение, расположенное на одной из центральных улиц внутри старых городских стен. На первом этаже заведения располагался ресторан для гостей отеля и всех желающих. На втором этаже находились спальни гостей, а на третьем – наполовину закрытая крышей терраса. Именно с этой террасы в конце апреля Винсент нарисовал вид на крыши и церковь Сен-Жюльен.
В тот год Альберу Каррелю исполнился сорок один год. Он унаследовал ресторан от своего отца, который умер, когда мальчику было пять лет. Мать Карреля умерла, когда ему исполнилось двадцать, и через несколько месяцев он женился на семнадцатилетней Катрин Гарсен. Каррель был небедным человеком, покупал недвижимость и имел деловые отношения со многими людьми, с которыми Винсент познакомился в городе.
Как и в большинстве других отелей Арля в те годы, в его заведении останавливались холостяки: пастухи и редкие туристы9.
Город удивил художника. Внутри средневековых городских стен, которые в те годы находились еще в хорошем состоянии, стояло много старых домов. Однако город оказался гораздо меньше, чем Ван Гог представлял себе ранее. В 1888 году в нем проживало приблизительно 13 300 человек, что значительно меньше, чем специалисты указывали до недавнего времени10. Стоит учесть эту относительно небольшую численность населения города, чтобы оценить реакцию местных жителей на поведение Ван Гога по мере того, как его психическое состояние ухудшалось.
Первый день пребывания Винсента в Арле закончился совершенно неожиданно. Приблизительно в 20 часов, когда Ван Гог ужинал в отеле, пошел снег. Согласно официальным метеорологическим данным, в тот вечер выпало более 20 сантиметров снега, и снегопад продолжился на следующий день11. Для жителей города такой снегопад был запоминающимся событием. В местной газете писали о том, что внутри городских стен снежные заносы достигли высоты 40–45 сантиметров, а сам город «казался вымершим, потому что снег приглушал все звуки». На открытом воздухе играли и резвились дети, «на улицах появились снеговики и в прохожих кидались снежками»12. Вот что написал Винсент в письме брату Тео: «Был снегопад, навалило 60 сантиметров снега, и снег все еще идет»13.
В Провансе редко выпадает снег, а когда это происходит, жизнь останавливается. Во время снегопада местные жители не высовывают и носа на улицу. Только я могу выйти на прогулку, во время которой мне встречаются исключительно сумасшедшие, которые выросли в далеких северных краях. Снег окутывает город пушистым одеялом, отчего все кругом кажется волшебным и фантастическим. Из-за снегопада Ван Гог не мог отойти далеко от гостиницы, поэтому нарисовал вид из ресторана отеля на магазин мясника, который был расположен прямо напротив.
Чтобы понять жизнь Ван Гога в Арле, нужно внимательно рассматривать его картины. Они передают настроение художника, дают представление о его стиле жизни и людях, с которыми он общался. Я анализировала все его картины, пытаясь понять, когда, где и при каких обстоятельствах была написана каждая из работ этого периода его жизни, как получилось, что этот плодотворный год в жизни художника начался на такой оптимистической, мажорной ноте, а закончился трагично и безрадостно.
Владельцем расположенной в доме 61 по улице Пишо лавки мясника были Антуан Ребул и его сын Поль14. К моменту появления Ван Гога в Арле, в 1888 году, мясная лавка Ребула было хорошо известным заведением. На протяжении предыдущих двадцати лет это была не просто лавка мясника, но и так называемая
На переднем плане картины мы видим кованые решетки на окнах ресторана. Декоративный завиток в левом углу свидетельствует о том, что это не дверной проем, а именно окно. С правой стороны видна Х-образная металлическая кованая конструкция. Такие конструкции и по сей день используются в Провансе, для того чтобы оконное стекло не разбилось в случае, если порыв ветра захлопнет створку. В Провансе бывает сильный ветер, так что эта мера предосторожности совсем не лишняя. На картине изображена всего одна человеческая фигура, это фигура женщины, входящей в лавку мясника. На плечи женщины накинута зеленая шаль, и она приподняла подол, чтобы не испачкать платье брызгами жижи тающего снега. На тротуаре видны пятна тающего снега. Метеорологические сводки свидетельствуют о том, что снег шел не переставая четыре дня, а 25 февраля начался дождь. Сразу после приезда
Ван Гога погода оказалась совсем не южной. Я установила, что витрина лавки мясника выходила на запад, следовательно, зимнее солнце должно было ее освещать во второй половине дня, поэтому, учитывая снег и слякоть на улице и частично опущенные шторы, можно довольно точно сказать, когда именно и откуда художник написал эту картину. Полотно было написано 24 февраля 1888 года после обеда из ресторана отеля.
Приблизительно в то же время Ван Гог нарисовал свой первой портрет местной женщины – престарелой дамы. На картине изображена сидящая рядом с кроватью женщина, одетая в традиционное платье и с черным шарфом вдовы на волосах. Эту женщину Ван Гог встретил, скорее всего, в отеле. С большой вероятностью на полотне изображена Элизабет Гарсен (в девичестве По) – овдовевшая теща владельца отеля Альбера Корреля, которой в то время было шестьдесят восемь лет16.
Не будем забывать, что в наше время, пролистывая журналы, разглядывая картинки в Интернете и смотря телевизор и кинофильмы, мы видим гораздо более широкий видеоряд, чем люди, жившие в 1880-х годах. В нескольких магазинах Арля можно было посмотреть картины, но большинство из них было написано в классической манере. Выбор тем работ ограничивался главным образом изображением природы, историческими сюжетами, портретами и религиозной тематикой. Для жителей Арля сюжеты первых картин Ван Гога – вид из окна отеля и пожилая местная женщина – наверняка показались ультрасовременными. Население Арля было небольшим, и новость о том, что в городе поселился художник, быстро облетела город. Всего через несколько дней после приезда Ван Гога познакомиться с ним пришли первые местные жители. «Вечером в субботу ко мне пришли два художника-любителя. Один из них – бакалейщик, который торгует еще и материалами для художников, а второй – мировой судья, который произвел на меня впечатление человека умного и интеллигентного»17. Бакалейщика звали Жюль Арман, и в его магазине, расположенном в одном из соседних с отелем домов, продавался весьма ограниченный набор материалов для живописи. Судя по всему, месье Арман увидел, как Ван Гог рисует, сидя в ресторане отеля после обеда. Весной того года Ван Гог попросил содействия мирового судьи по имени Эжен Жиро для того, чтобы уладить один спор.
Несмотря на то что стояла не лучшая погода, снег постепенно начал таять, и Ван Гог стал выходить в близлежащие поля на пленэр. В марте задул сильный ветер, мистраль, отчего писать на природе стало очень непросто.
«Наконец сегодня утром погода улучшилась, но до этого мне все же привелось испытать, что такое мистраль. Я несколько раз выходил гулять по окрестностям, но ветер был такой силы, что не давал мне возможности работать. Небо было темно-синего цвета, и под яркими солнечными лучами растаял практически весь снег, однако ветер был таким холодным, что у меня все тело покрылось мурашками. Тем не менее я увидел много удивительно красивой натуры – руины аббатства на горе, поросшей оливковыми деревьями, сосной и падубом… Пока мне так и не удалось поработать в тепле и комфорте»18.
Художнику было непросто найти новых друзей и почувствовать, что местные жители его приняли. Ван Гог выделялся среди жителей Арля рыжими волосами, а также высоким ростом по сравнению с большинством прованских мужчин. Он был иностранцем, жившим в бедной
части города, населенной главным образом железнодорожными рабочими и крестьянами. Всего через несколько дней после приезда жители города начали узнавать его. Впрочем, это совершенно не значит, что общение с местным населением выходило за рамки обычных вежливых фраз, но появление Ван Гога в Арле коренные жители, бесспорно, заметили. Французам было сложно произносить его фамилию, и вскоре после прибытия в Арль художник писал своему брату в Париж: «В будущем в каталогах надо меня обозначать так, как я подписываю свои работы, а именно Vincent, а не Ван Гог, по той простой причине, чтобы люди были в состоянии произнести имя художника»19. Вскоре в Арле к нему стали обращаться не иначе, как «месье Винсент».
Одиночество Ван Гога в новом городе продолжалось недолго. В первых числах марта он познакомился с датским художником Кристианом Муриер-Петерсеном20. Они разговорились, у них обнаружились общие парижские знакомые, и вскоре они начали вместе ходить на плеэры.
Датчанин жил всего в нескольких минутах ходьбы от Hotel Carrel в Cafe du Forum, расположенном на одной из главных площадей города21. Он бросил изучение медицины, решил стать художником и приехал в Прованс. Винсент писал брату Тео, что Муриер-Петерсен бросил учебу после нервного срыва: «Даже после приезда сюда он страдал от последствий нервного перенапряжения, которое было вызвано стрессом во время подготовки к экзаменам»22. Ван Гогу вообще нравилось, когда у его друзей обнаруживались «психические расстройства». Чуть позже он советовал Гогену обратиться к специалистам, потому что, по его мнению, Поль был «сумасшедшим»23. Однако Кристиан совсем не был сумасшедшим. Он просто располагал достаточными материальными возможностями, чтобы попробовать себя как художник.
Вот как Кристиан описывал свою первую встречу с Ван Гогом в письме своему другу в Дании: «Я работаю над парой картин и общаюсь с очень интересным голландцем-импрессионистом, который поселился в городе. Сперва я подумал, что он просто сумасшедший, но сейчас мне кажется, что в его поведении и работе есть какой-то метод… Точно не помню его фамилии, кажется фон Прут или что-то типа этого»24. Винсент написал брату в тот же день, что и датчанин своему приятелю: «Вечерами я общаюсь с одним милым молодым датским художником. Его работы сухие, корректные и робкие, но, поскольку при этом он человек молодой и умный, меня это нисколько не смущает»25.
К сожалению, датчанин не объяснил, почему он сначала счел Ван Гога «просто сумасшедшим», но он оказался не единственным человеком, который придерживался по поводу Винсента подобного мнения. Ваг Гог мог производить странное впечатление по нескольким причинам – его поведение, манера говорить и одеваться были действительно эксцентричными. Судя по всему, датчанин, несмотря на то что «взбунтовался» против медицины, был человеком весьма консервативным. Ван Гог же был по своей природе свободным художником и как человек, недавно приехавший из Парижа, вел себя раскованно и одевался по столичной моде. На протяжении всей жизни Ван Гога одним из показателей приближающегося нервного срыва было постепенно возрастающее пренебрежение к своему внешнему виду. Иногда ему было совершенно безразлично, как он одет. Подобное поведение довольно часто встречается у душевнобольных. Многие неправильно считают, что Винсент одевался в плохую и изношенную одежду. Представление о том, что «сумасшедший» Ван Гог одевался, держался и вел себя, как бомж, появилось в 1910-1920-х годах26. На самом деле все обстояло совсем не так. На автопортретах парижского периода Ван Гог хорошо и аккуратно одет. На юге Ван Гог зачастую выглядел, как настоящий денди. Он ходил в белом костюме и соломенной шляпе, а потом, подражая своему кумиру – художнику Адольфу Монтичелли, купил себе черный бархатный пиджак27. Постепенно он начал одеваться, как жители Прованса, невзирая на то, что жителям города это могло показаться странным. Он стал носить одежду местных крестьян и на автопортрете с забинтованным ухом изобразил себя в пастушьей накидке.
Большая часть воспоминаний о Ван Гоге написаны после его смерти людьми, которые прекрасно знали о том, что у художника было психическое расстройство, поэтому сложно сказать, как его воспринимали современники. Очень часто его описывали как человека немного странного и склонного к необоснованной эйфории. Гоген упоминал о том, что у Ван Гога была необычная, индивидуальная и узнаваемая походка с очень быстрыми шагами. Ван Гог говорил быстро и с голландским акцентом. В 1886 году он потерял десять зубов, в результате чего его речь была невнятной, отчего, вполне вероятно, окружающим было сложно его понять28. У него была странная привычка вплетать в речь отдельные предложения на английском, голландском и французском, после чего оборачиваться через плечо и шипеть сквозь зубы. В возбужденном состоянии Ван Гог мог, по словам одного современника, показаться «более, чем немного сумасшедшим»29.
Несмотря на то что у Муриер-Петерсена изначально были некоторые сомнения по поводу Ван Гога, они подружились. Датчанин уже знал окрестности города, потому что ранее бывал и рисовал в этих местах, и они вдвоем стали выходить на длительные прогулки по окрестностям30. В середине марта стало теплее, и появились первые признаки весны. Весна в Провансе – это постоянно меняющийся калейдоскоп самых разных цветов. В этих местах растет дикий миндаль, который начинает цвести в конце февраля. Кажется, что по мановению волшебной палочки за одну ночь деревья покрываются цветами. С каждым днем появляются все новые цветы – белые лепестки миндаля, розовеющие цветы персиковых деревьев, а потом белоснежные цветки абрикоса и груши, которые всегда цветут последними31. Весна нагрянула неожиданно, и Винсент пребывал в прекрасном расположении духа:
«Сегодня утром я писал рощу цветущих сливовых деревьев. Неожиданно подул сильный ветер, который вскоре стих, а потом снова усилился. Такое зрелище я наблюдал только в этих местах. В промежутках между порывами ветра маленькие белые цветы блестели в лучах солнца. Как это было прекрасно!»32
В Париже у Винсента было не так много возможностей рисовать на природе, а техника импрессионистов, целью которой было поймать скоротечный момент и которой Ван Гог научился в столице, как нельзя лучше подходила для того, чтобы рисовать с натуры многочисленные сады вокруг Арля. Той весной Винсент написал семнадцать полотен с изображением цветущих деревьев. Сохранилась одна работа, принадлежащая кисти Муриер-Петерсена, которая была написана в тот же период времени. Художники, как писал датчанин, «начали работать вместе». Они встречались в их любимом кафе, после чего шли, «бросая вызов мистралю, чтобы рисовать сады»33. Они работали, стоя рядом: Винсент сидел, а Муриер-Петерсен стоял перед мольбертом34. Впрочем, это было далеко не единственным различием в их подходе к работе. Винсент использовал рамку кадрирования перспективы и, вполне возможно, пользовался ей во время работы в Провансе, а датчанин использовал самый современный прибор – фотокамеру. В то время фотографировали главным образом в студии, и только богатые люди могли себе позволить купить фотоаппарат.
Существует очень немного фотографий Винсента Ван Гога, и я втайне надеялась на то, что Муриер-Петерсен во время их совместных пленэров сделал снимок художника. В датском телефонном каталоге я нашла четырех людей с такой фамилией и написала им. Трое из них оказались потомками художника и ответили мне. Они сообщили, что после смерти Муриера-Петерсена фотографии продала на аукционе его невестка. Кто знает, может быть, мы когда-нибудь увидим новые фотографии Ван Гога35.
Март 1888 года выдался ветреным. В том месяце было зафиксировано десять дней, во время которых дул сильный мистраль36. Но Винсент приехал на юг, чтобы рисовать, и его ничто не могло остановить. Он нашел способ закрепить мольберт: «Я привязываю ножки мольберта к вбитым в землю колышкам и работаю. Здесь слишком красиво, чтобы этого не делать»37. Ван Гог находился в дружеской компании, настроение у него было хорошим, и работа ладилась. «Повсюду начинают цвести миндальные деревья, – писал он Тео. – Дорогой брат, чувствую себя, словно я в Японии. Ничего более не скажу, только повторю, что я еще не видел всю красоту, которая здесь есть». Сестре Винсент писал так: «Я не жалею о том, что сюда приехал, потому что природа здесь божественно красива»38. В первые девять недель пребывания в Провансе Ван Гог в бешеном ритме написал более тридцати работ.
Пасху в 1888 году отмечали 1 апреля. День выдался прекрасным и солнечным, и в городе было много приезжих. За два года до этого Пасха была объявлена государственным праздником, и люди со всех окрестностей собирались в Арле в приподнятом настроении. По всему городу для широкой публики были организованы аттракционы и концерты на открытом воздухе, и празднично одетый народ гулял в парках и на бульварах. Одним из аттракционов была первая в том сезоне коррида на римской арене. Винсент никогда раньше не видел корриды и решил ее посмотреть. «Пять человек с бандерильями и плащами бегали вокруг быка… Освещенная солнцем арена со зрителями выглядит удивительно красиво»39. Впрочем, финал корриды оказался не самым захватывающим: перепрыгивая через барьер, матадор получил травму, и бой быков прекратили40.
В испанской традиции корриды матадор отрезает ухо быка и дарит его самой красивой даме на трибунах. В 1938 году писатель Жан де Бекен высказал предположение, что ухо Ван Гога было «рождественским подарком» даме – «она попросила такой подарок и получила его. На аренах отрезанные уши быков дарят дамам в виде знака поклонения и внимания»41. В Провансе многие считают, что Ван Гог именно поэтому и отрезал себе ухо. Однако в письме Эмилю Бернару художник писал, что он «видел много быков, но никто с ними не сражался»42. Меня несколько удивили эти слова, которые я истолковала в том смысле, что Ван Гог наблюдал несколько прованских, или камаргских коррид, во время которых быка не убивают и не калечат. Я тщательно проверила информацию в архивах и обнаружила, что действительно во время пребывания Ван Гога в Арле проводились только прованские корриды. Получается, что Ван Гог лично не видел испанской корриды, следовательно, объяснение, что он отрезал себе ухо, имитируя поведение испанского матадора, не выдерживает критики43.
На следующие выходные в Арль из находящейся поблизости коммуны Фонвьей приехал американский художник Уильям Додж Макнайт44. Во время прогулки по городу он столкнулся с Ван Гогом и Муриером-Петер-сеном. У американца и Ван Гога был один общий знакомый – австралийский художник Джон Расселл, который и свел их в Париже. Муриер-Петерсен жил в 1887 году в коммуне Фонвьей, где и познакомился с Макнайтом45. Вот что Ван Гог писал на не самом хорошем английском об этой встрече Расселу: «В прошлое воскресенье я встретился с Макнайтом и датским художником. В следующий понедельник планирую навестить Макнайта в Фонвьее. Наверняка его работы понравятся мне больше, чем его критические высказывания и взгляды, настолько узкие и отсталые, что вызывают у меня улыбку»46. Если мы вспомним мнение Ван Гога о работах Муриера-Петерсена,
то сможем сделать вывод о том, что Винсент считал себя гораздо более актуальным, зрелым и самобытным художником, чем американец и датчанин. Вполне возможно, что эта точка зрения была основана на том, что Ван Гог был на несколько лет старше американца и датчанина, но мне кажется, что Винсент имел в виду свое мастерство и силу своего характера. Эти замечания свидетельствуют о высокой самооценке Ван Гога и его нежелании прислушиваться к взглядам окружающих. Эти особенности и черты характера со временем стали усиливаться. В последующие месяцы по мере ухудшения своего психического состояния Ван Гог перестал терпеть критику в свой адрес и вообще не выносил возражений.
23 апреля Винсент и Муриер-Петерсен отправились на один день в Фонвьей. В следующие выходные американец снова приехал в Арль, чтобы навестить коллег. Потом Макнайт написал письмо бельгийскому художнику Эжену Боху с предложением присоединиться к ним для того, чтобы создать небольшую художественную группу единомышленников47.
Расхожее мнение о том, что Ван Гог чувствовал себя на юге Франции одиноко, ошибочно. Вокруг него были художники, и он находился в компании образованных и интеллигентных людей. Эжен Бох, который был наследником основателя существующей по сей день компании Villeroy & Boch, занимающейся производством керамических изделий, был типичным представителем окружения Ван Гога в тот период. Бох был образованным выходцем из верхнего эшелона среднего класса, независимым человеком, располагавшим собственными средствами. Через некоторое время Макнайт и Муриер-Петерсен уехали из Прованса, а Бох остался в Арле с Ван Гогом, который считал этого художника более талантливым и тонко чувствующим, чем остальные его новые друзья.
В июне Муриер-Петерсен решил вернуться на родину, и Винсент попросил Тео предоставить тому возможность пожить в квартире брата по пути в Данию. «Я все еще плотно общаюсь с датским художником, который в скором времени собирается домой. Он умный парень, верный друг, у него хорошие манеры, но вот работы у него очень слабые»48. Датчанин был всего на пять лет младше Ван Гога, которому вскоре после их встречи должно было исполниться тридцать пять. Несмотря на снисходительное отношение Винсента к Муриеру-Петерсену, оба они занимались живописью приблизительно одинаковый период времени. Несмотря на то что Ван Гог при жизни не добился признания своего таланта, он критиковал всех художников, с которыми повстречался в Арле. Он был гораздо более талантливым, чем окружавшие его, и прекрасно это чувствовал.
5. Мир Винсента
Как я уже писала, в наши дни Арль значительно отличается от того, который знал Ван Гог. Части города, в которой он жил, так и не вернули изначальный вид после бомбежки в 1944 году. Поля и луга вокруг Арля, на которые художник ходил на пленэры, застроили жилыми районами. Но, к счастью, исчезло не все. Сохранились больница, в которой лежал Винсент, мост Ланглуа через канал Арль-Бук, и для привлечения туристов восстановили в старом виде фасад кафе, которое в свое время изобразил Ван Гог (стоит отметить, что мост сейчас перенесли, и он находится не в том месте, где был ранее).
Несмотря на внешние изменения города, стиль жизни его обитателей мало переменился. В Провансе люди живут просто и незатейливо, все подчинено смене времен года. Весной и летом воздух наполнен ароматом розмарина, тмина и фенхеля. Солнце светит практически каждый день, и люди живут, работают и едят на открытом воздухе. Здесь свежая и вкусная пища. В Провансе очень интересный свет – по утрам и вечерам кажется, что небо светится теплым, золотым сиянием, создавая удивительный визуальный эффект и усиливая краски и цвета. Я не видела ничего подобного в других странах и регионах, в которых мне доводилось бывать. А еще здесь потрясающие темнокрасные закаты.
Винсента очаровали эти края. Даже в наши дни жизнь в Провансе неспешная, а более ста лет назад ритм жизни был, скорее всего, еще более медленным. Арль – это полная противоположность Парижу. На узких улицах Арля плотными рядами стоят дома, люди знают своих соседей и с ними общаются. В Арле Ван Гог нашел тишину и спокойствие, о которых мечтал. В отличие от Парижа движение на дорогах было неплотное, и транспорт на улицах появлялся главным образом в ярмарочные дни. В то время добраться до близлежащих деревень можно было на дилижансах, которые ходили не очень часто, поэтому большинство людей передвигалось на лошадях, в повозках, а чаще всего пешком1.
В полях стояла тишина, изредка нарушаемая на много километров разносящимися по равнине звуками паровозных свистков и перезвоном церковных колоколов, звавших к молитве. Трудовой день начинался с рассветом и заканчивался с заходом солнца молитвой «Ангел Господень»[2]. Увидеть молящихся на закате крестьян было делом совершенно обычным. В Провансе и по сей день сохранилось много так называемых
В конце 1880-х годов в городе появился гарнизон зуавов[3]. Город все еще переживал последствия изменений после того, как через него прошла железнодорожная ветка Париж – Лион – Лазурный берег (PLM), строительство которой было окончено в 1844 году. С появлением этой трассы в город приехало много так называемых
Несмотря на то что в целом жизнь в те годы была непростой, в Арле можно было устроиться вполне прилично. Железнодорожные рабочие, которых называли
Большая часть железнодорожных рабочих приехала в Арль из Севенн – горного района на юго-востоке Франции. Эти люди были протестантами2. Протестантов в Арле стало так много, что они пригласили в свою церковь пастора Фредерика Салля, который подружился с Ван Гогом и оказывал ему помощь и поддержку после нервного срыва художника. Протестанты по своему внешнему виду сильно отличались от местного католического населения. Протестанты не одевались в традиционную одежду жителей Прованса и не говорили на местном провансальском диалекте. Несмотря на то что образование в школах Арля велось на французском языке, местные жители общались между собой на провансальском диалекте. Языковой барьер только подчеркивал разделение обитателей города на два лагеря.
В 1854 году в Провансе появилось поэтическое и литературное объединение под названием Felibrige. Входившие в это объединение деятели культуры были озабочены изменениями, которые несла селу индустриальная революция, и ратовали за сохранение региональных особенностей. Шла индустриализация Европы, и во многих европейских странах появились националистические движения. Впервые за всю историю существования местного диалекта в тот период начали печатать стихи и прозу на провансальском, а президент этого общества Фредерик Мистраль разделил с другим писателем Нобелевскую премию по литературе 1904 года[3]. Ван Гогу нравился неспешный и обстоятельный ритм жизни жителей Прованса, однако проявления национализма наверняка способствовали тому, что он начал все больше чувствовать себя чужаком.
Кроме языковых и культурных различий необходимо отметить тот факт, что католики и протестанты жили в разных частях города. Ван Гог был сыном протестантского пастора и в немалой степени поэтому поселился среди протестантов. Тем не менее для жителей своего района, по-французски
Необходимо отметить, что во многих смыслах общество Арля было самодостаточным и закрытым для чужаков. Многие пытались сохранить традиционный стиль жизни своих предков. В римском амфитеатре по выходным с Пасхи до конца октября проходили бои быков4. Быков пригоняли в город местные пастухи и хорошие наездники, и вход быков в город назывался
В то время, когда художник не рисовал картины, он исследовал город и его окрестности, а также описывал в письмах Тео и сестре свои впечатления о том, что происходит в городе. Ван Гог очень любил читать газеты и в письмах неоднократно упоминал слегка левацкую газету
Ван Гог наслаждался свежим и чистым воздухом. Он признавался Тео, что деревня пошла на пользу его здоровью:
«Воздух здесь определенно прекрасный и идет мне на пользу. Я хотел бы, чтобы ты имел возможность продышаться здесь полной грудью. Местный воздух так хорош, что от одного небольшого бокала коньяка начинает кружиться голова. У меня нет средств на приобретение препаратов, стимулирующих кровообращение, к тому же алкоголь не так отрицательно влияет на здоровье»[4].
Ему нравились природа и воздух, а вот с питанием возникли некоторые проблемы. В конце XIX века в Провансе ели главным образом злаковые, а также местные овощи и фрукты. Как вы понимаете, такое питание сильно отличается от тушеного мяса с картошкой, распространенных в голландской кухне, или того, что художник ел в Париже. В Провансе употребляют в пищу много хлеба, бобов и чечевицы с большим количеством оливкового масла, отжатого из местного сырья. У Винсента и ранее случались проблемы с пищеварением, и они обострились сразу после переезда в Прованс:
«Если бы у меня был крепкий (мясной) бульон, я бы моментально почувствовал себя лучше. Это ужасно, я вообще не могу получить от этих людей самые простые блюда, которые прошу приготовить для меня. Во всех маленьких ресторанах одна и та же песня. Ну, разве так сложно сварить картошку? Но – нет, это невозможно. Здесь даже нет риса и макарон, а если они их готовят, то кладут туда слишком много масла, и получается ужасно. Если же они отказываются их готовить, то у них всегда есть на это оправдания: это блюдо будем готовить завтра, нет места на плите и так далее»7.
У меня ирландские корни, и я часто ем картошку. Прочитав строчки из этого письма, я подумала, что Ван Гог преувеличивал, и решила проверить его слова по записям продуктовых закупок городской больницы, чтобы понять, что ел Ван Гог, когда в ней лежал. В записях закупок больницы содержится четкая информация о том, какие продукты закупали и сколько на них тратили. Для нужд больницы регулярно покупали нут, бобы и рис, но картофель действительно ни разу не был упомянут8. Потом местные жители мне объяснили: в XIX веке картофель в Провансе выращивали, но до Второй мировой войны он шел главным образом на корм скоту.
Поделиться книгой: