— Тревога! Тревога! — надрывался он. — Зомби взбунтовались! Неужели никто их не приструнит?
От его испуганных воплей меня с ног до головы пронизало холодом. Я понял, что это не притворство. Клоун был действительно в ужасе!
Все новые и новые твари влезали на сцену. Их тяжелые башмаки шаркали по полу. Они стонали, словно терзаемые нестерпимою мукой.
Не сводя глаз с меня и Марни, они заковыляли вперед. Их длинные руки тянулись к нам.
Мы отступили еще на шаг. Я лихорадочно огляделся.
— Марни, служебный выход!
Мы бросились к задней стене. Там, в углу, была узкая деревянная дверь.
Я вцепился в ручку. Повернул и дернул.
— Она… она заперта! — закричал я.
Вцепившись в дверную ручку обеими руками, я стал трясти дверь что было сил. Та не поддавалась.
Отвратительные разлагающиеся твари приближались. Воздух вдруг наполнился невыносимым смрадом гниющей плоти. Опустив глаза, я увидел, что мертвяки оставляют за собой дорожки густой желтой слизи.
Марни обеими руками заколотила в дверь.
— Откройте! — визжала она. — Откройте! Неужели нам никто не поможет?
Зеленокожий мертвец, дико вращая глазами, вырвался вперед. Он потер свой ввалившийся живот и простонал:
— Есть! Есть! — С этими словами он поднес два пальца ко рту и издал тошнотворный хлюпающий звук, изображая, что ест.
Остальные мертвяки выстроились перед нами нестройной шеренгой и подхватили этот ужасающий клич:
— Есть! Есть! Есть!
Мы прижались спиной к кирпичной стене. Пока отвратительные создания скандировали и потирали животы, мы осторожно, бочком, продвигались к краю сцены.
— Есть… Есть!
Медленно, очень медленно мы пытались ускользнуть от них… по стеночке, по стеночке, бесшумно переставляя ноги.
— Ай! — взвизгнул я, споткнувшись обо что-то и грохнувшись на колени.
Это оказался огромный прожектор.
Когда я упал на него, вспыхнул ослепительный свет и ударил в глаза одному из мертвецов.
Тот застонал и вскинул костлявую руку, защищая глаза.
Я схватил прожектор за края. Подняв его, я нацелил свет на другого зеленолицего мертвяка.
Он скорчился под лучом яркого света. Я продолжал светить, пока он не попятился.
Дрожа всем телом, стараясь держать прожектор ровно, я обвел им неровные ряды стонущих мертвецов.
— Есть… Есть… Есть…
Мертвяки пытались защитить глаза. Под лучом ослепительного света, они словно сжимались… сжимались и усыхали. Завывая от боли, они отшатывались назад.
— Свети на них! — крикнула Марни. — Это действует! Направляй на них свет!
Я покрепче вцепился в края прожектора. Смогу ли я удерживать отвратительных тварей на расстоянии, пока не подоспеет помощь?
Нет.
Я охнул, когда свет замигал… замигал и погас.
Театр погрузился во тьму. Упыри отняли руки от глаз и снова полезли на сцену. Они тряслись всем телом. Я видел, как у одного отвалилась рука и со стуком упала на пол.
И снова они двинулись на нас. И снова затянули:
— Есть… Есть…
С трудом дыша, я изо всех сил затряс прожектором.
Нет. Он перегорел.
Я бросил его и почувствовал, как меня за плечо схватила чья-то рука.
Клоун Убоина.
— Сюда! — прорычал он. Выхватив ключи, он торопливо отпер служебную дверь. Затем вытащил нас в коридор и с грохотом захлопнул дверь у нас за спиной.
Послышался визг. Визг боли.
Я оглянулся назад… и увидел две руки, защемленные дверью. Пальцы корчились. Руки продолжали тянуться к нам.
— Есть… Есть… Есть… Есть… — по-прежнему тянул омерзительный хор по другую сторону двери.
Я сглотнул. В горле пересохло, словно его набили ватой. Я огляделся вокруг. Мы находились в длинном, тускло освещенном коридоре.
— Быстро ты смекнул использовать прожектор, — прохрипел Убоина. — Даже сумел задержать их… на какое-то время.
Потом его водянистые глаза сверкнули, он потер руки в перчатках. Наклонившись, он прошептал мне на ухо:
— Ты прошел свое первое испытание. Теперь все начнется по-настоящему!
— Что-что? — воскликнул я. — Вы о чем? Это еще не все?
— Зомби были настоящие? — спросила Марни. — Это все было понарошку, или нам действительно грозила опасность?
Откинув голову назад, Клоун Убоина расхохотался. А потом подмигнул нам.
— Конечно же понарошку, — сказал он. — В Кошмарии все понарошку, правильно?
Тогда почему он так взмок? И почему его голос звучал так испуганно, когда он умолял кого-нибудь запереть зомби?
Он пошел по длинному коридору.
— Я просто дурачусь. Вы, ребята, все закончили, — произнес он. — Отработали на славу. Публика была в восторге.
Он шутит, что ли? Когда мертвяки поперли на сцену, вся публика разбежалась!
Напевая что-то себе под нос, Убоина отвел нас в маленькую гримерку. Там он помог нам смыть грим. Затем мы выбрались из клоунских костюмов.
— Вам туда, ребятки, — сказал Убоина. Он проводил нас к отполированной до блеска двери черного дерева. — Рад, что вам понравилось, — просипел он.
Он стал открывать дверь, но вдруг остановился. Кривая усмешка прорезала его размалеванное лицо.
— Знаете, почему меня прозвали Клоун Убоина? — Ответить он нам не дал. — Потому что я убиваю зрителей! Я действительно их убиваю!
Посмеиваясь себе под нос, он открыл дверь.
— Смотрите, чтобы по дороге вас не зашибло, — напутствовал он. Дверь захлопнулась у нас за спиной.
— Ч-что дальше? — пробормотал я. — Где мы?
Над нашими головами забренчал колокольчик. Я заморгал от яркого света. Понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли.
Первым, что я увидел, был ряд стеклянных полок на фоне синей стены. Полки были битком набиты маленькими куколками.
Я приблизился на шаг. Тела у куколок были человеческие. Мужские и женские. Облаченные в полосатые деловые костюмы и вычурные платья всех расцветок.
Все еще моргая, я приблизился еще на шаг. Да, тела у них были человеческие, но вот головы… Головы были волчьи!
Неужели эти куколки изображают оборотней?
— Зацени, — сказала Марни и взяла с полки красно-желтый пакет с надписью: «Устрой себе зыбучие пески». Под ней — картинка: мальчик и девочка, по шею увязшие в желтом песке.
Марни засмеялась:
— Смотри. Тут написано: «Просто добавьте воды и песку!».
— Забавно, — буркнул я. Мое внимание привлекла скользкая зеленая ящерка с горящими красными глазками. Интересно, она резиновая или пластмассовая? Над нею была надпись: «Не стесняйся, погладь ящерку».
Я протянул два пальца и осторожно погладил спинку игрушки.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а! — Из открытой пасти ящерки вырвался душераздирающий вопль, от которого я подскочил, должно быть, на целую милю.
Марни расхохоталась:
— Попался, Энди! Ха-ха. Хочу такую!
— Это какой-то магазин приколов? — спросил я.
Повернувшись, мы увидели над кассовым аппаратом сине-белую вывеску, на которой большими «капающими» буквами было написано: «Дом Озноба». Пониже стояла надпись: «Сувениры и подарки. Открыт в 1946 году».
Я закатил глаза:
— Ага. Конечно. В 1496-ом. Так я и поверил.
— Чумовая лавочка, — сказала Марни. Она взяла стеклянную баночку с конфетками. Этикетка гласила: «Кисленькие мармеладные микробы». — Смотри, Энди. Похоже, они все в форме микробов!
— Вкуснятина! — отозвался я.
Огляделся вокруг. Магазинчик был невелик. Зато вдоль каждой стены, от пола до потолка, тянулись полки, а посреди комнаты высились стеклянные витрины и стеллажи.
Товары громоздились повсюду. Просто шагу негде ступить. Все полки битком набиты игрушками, сладостями, куклами, шарфами, масками, футболками и всем, что душе угодно.
Мы с Марни были единственными посетителями. За кассовым аппаратом тоже никого не наблюдалось.
Я взял коробку с изображением огромной гориллы. Надпись на коробке гласила: «Надувная горилла. Четыреста килограммов». Я поставил коробку на место — рядом с гигантскими акульими челюстями.
— Есть кто живой? — крикнула Марни.
Тишина.
Она сложила ладони рупором:
— Здесь кто-нибудь есть? Магазин работает?
Откуда-то у нас за спиной донесся шорох. Затем послышались шаги. Из-за груды коробок появился мужчина.
Я даже заморгал. Крупный и лысеющий, он здорово напоминал Бенджамина Франклина с портрета в учебнике истории. Или старикана с коробки хлопьев «Овсянка, сэр».
Надо сказать, видок у него был вообще до крайности старомодный.
На самом кончике длинного острого носа сидели маленькие квадратные очки. Из-под кустистых седых бровей нас сверлили бледно-голубые глаза. Поредевшие седые волосы, гладко зачесанные назад, открывали широкий лоб, ниспадая на спину неопрятными космами.
Одет он был в темный камзол и жилет поверх белой кружевной рубашки, на шее — небрежно повязанный черный галстук-бабочка.
— Добрый день. Милости прошу, — сказал он. Голос был хриплый, старческий. Когда он улыбнулся, в уголке рта лукаво блеснул золотой зуб.
Он энергично потирал руки, словно пытаясь согреть их. У него были длинные, тонкие пальцы. На одном я заметил поблескивающее кольцо с голубым драгоценным камнем.