В сердце Африки

С 11-ю рисунками

«ДОЛОЙ НЕГРАМОТНОСТЬ»

Типография и Словолитня "КРАСНАЯ ПРЕСНЯ", М. Грузинская ул., Столярный, № 5-7

Туда, где живут чернокожие

Африка — страна чернокожих. Страну эту завоевали европейские капиталисты и превратили в свою колонию.

Еще сто лет тому назад Африка обратила на себя внимание европейских капиталистов. Рассказы об этой стране были полны чудес. Много говорили о сокровищах, которые хранятся в недрах ее гор, о диких слонах и хищных львах, чьи клыки и меха так дорого ценятся. Но больше всего говорили о черных людях — сильных, выносливых и крепких. Путешественники говорили, что эти люди идут на любую работу за самое ничтожное вознаграждение, — даже за разноцветные стеклянные погремушки.

Это больше всего прельщало европейских капиталистов. Они достаточно пограбили своих рабочих в Европе. Теперь очередь дошла до черных рабов: пора приняться за них.

Но как? От Европы до Африки было далеко. Ничего достоверного об этой стране неизвестно. Необходимо ее сначала исследовать, а затем захватить. Европейские капиталисты никогда не жалели денег, когда надо было завоевывать новые земли, чтобы увеличить свои богатства. Для этого им надо было послать туда сначала исследователей, а лотом войска. Исследователи и путешественники должны были разузнать, как живут в стране и чем она богата. А войскам оставалось завоевать новые земли. Все путешественники были людьми смелыми. Они готовы были встретить любую опасность, если только она поможет им открыть новые тайны.

И именно эти путешественники делали обычно самые важные открытия. Эти открытия имели очень важное значение не только для капиталистов, но и для пауки. Они обогащали знания человечества о новых странах и населяющих их людях. Эти путешественники были истинные герои науки, и об одном из таких — Густаве Нахтигале — мы и расскажем в этой книжке.

Доктор по образованию Нахтигаль от сильного переутомления нажил чахотку. Единственное спасение для него был переезд на далекий юг. Ему посчастливилось получить место врача в Северной Африке, в городе Тунисе. В этом городе Нахтигаль научился арабскому языку и познакомился с историей разных африканских государств. В свободное время он читал путешествия по Африке. По этим рассказам он полюбил новую для него страну и все чаще и чаще стал думать о том, как бы самому ознакомиться с ней. Он хотел сам поститься в путешествие. Может быть, из этого ничего не вышло бы, если бы не помог случай.

Нахтигаль служил в Тунисе у очень важного чиновника, близкого к тунисскому султану (местный король). И вот этому султану понадобилось задобрить какого-то другого султана, жившего далеко в Судане, в малоизвестной еще стране. Туда попасть можно было только через пустыню Сахару. Чтобы задобрить, надо было послать подарки. Но с кем? Немного было смельчаков на такое рискованное предприятие.

Тут султану пришел на помощь его чиновник, который знал, что Нахтигалю очень хочется посетить Судан. Он знал, что Нахтигаль ждет только случая, чтобы пуститься в странствие.

Да и денег это будет стоить не очень много. Нахтигаль — человек скромный — говорил чиновник.

Султан охотно согласился. А убедить Нахтигаля взяться за это дело не стоило никакого труда.

Однако прошло немало времени, прежде чем Нахтигаль отправился в путь. Ведь надобно было хорошенько все обдумать, снарядиться, а, главное, найти подходящих спутников и слуг.

Но и это скоро уладилось. В Тунисе Нахтигалю случайно подвернулся итальянец Джузеппе Вал-преда — повар. В городе Триполи к нему заявился старый знаток пустыни Мохамед Эль-Катруни из арабского племени туарегов. Он не раз водил путешественников в Тимбукту и служил им проводником во время путешествия в Сахару. Мохамед не прочь был сопровождать нового путешественника.

Он купил 6 верблюдов и нанял в качестве слуг трех негров, из которых один назывался Саад, а двое других оказались оба Али. Тот же Эль-Катруни закупил на базаре все необходимое для долгого странствования по пустыне. Особенное внимание он обратил на большие меха для воды, которые называются «кирба». Меха эти изготовляются из дубленых козьих шкур. Ведь вода самое важное, что необходимо иметь в пустыне, где один только песок.

Рис. 1. Выступление каравана.

Наконец, Нахтигаль покинул Тунис. Большую часть груза составляли подарки султану Омару.

Денег у Нахтигаля было так мало, что он не мог купить себе лошадь и ехал на верблюде. Человеку непривычному такая езда — дело не легкое. Верблюд шагает так, что его седока скоро укачивает. Нахтигаль долго страдал от качки, пока не привык к ней.

В песках Сахары

Чтобы пробраться в Судан из Туниса, Нахтигалю надо было сделать большой путь. Он должен был пройти через Триполи. Затем надо было пересечь обширную страну Фецан с главным городом Мурзук. Дальше к югу простиралась пустыня Сахара. Чтобы добраться до Судана, расположенного вокруг озера Чад, надо было пройти не менее полутора тысяч верст по Сахаре.

Прежде думали, что Сахара громадная, песчаная и безводная пустыня. Предполагали даже, что вся она лежит ниже океана. Нашлись даже люди, которые предлагали прорыть канат и затопить пустыню морской водой. Этот план пришелся по душе европейской буржуазии, так как это облегчило бы ей завоевание Африки.

— Тогда, — говорили они, — исчезнет препятствие для торговли, и корабли с европейскими товарами будут свободно проникать в самое сердце Африки.

Но путешествия многих исследователей доказали, что это неверно.

Среди этих путешествий особенно интересным было путешествие Нахтигаля. Оказалось, что большая африканская пустыня вовсе не низкая равнина, заваленная сыпучим песком. Это довольно ровная местность с каменистой почвой, с высокими мрачными горами и темными ущельями.

Навстречу путешественникам почти ежедневно попадалось много черных рабов. Их гнали на север, в колонии, где европейцы нещадно их эксплоатировали. Иногда мимо них пробегали почтовые верблюды, перевозящие в 18 дней письма и посылки из Мурзука в Триполи.

Особенно тяжело приходилось путешественникам, когда в пустыне подымался ветер. Среди высоких холмов сыпучего песка, делавших пустыню похожей на взбаламученное море, ветер вздымал и крутил песок. На путников то набегали крутящиеся вихри, то песок сыпался, как мелкий бисер, и отдельные песчинки кололи, точно тысячи иголок, обнаженную кожу.

Часто громадные серо-желтые столбы песка подымались по пустыне и чуть не засыпали путников. Весь воздух был до того наполнен мелким песком, что на привале нельзя было ничего взять в рот: песок хрустел на зубах. Кто ложился отдохнуть, просыпался почти засыпанный песком. Из песка же приходилось выкапывать сваленные с верблюдов тюки.

Измученные путники не могли разбить палатку, потому что ветер мог сорвать ее и унести в пространство, как большую подстреленную птицу. Они ложились лицом в песок и проводили мучительные часы ожидания, так как не было видно дороги. Ветер во мгновение ока заметал следы песком. На небе нависали темные тучи, сквозь которые не видно было солнца. День можно было отличить от ночи только потому, что воздух был пропитан сухим удушающим зноем.

Легко представить себе, как обрадовались путники, когда после тридцатидневного странствия они оставили за собой пустыню и вступили в страну Фецан, где лежит Мурзук. Здесь Нахтигалю предстояло прожить несколько месяцев. Дело в том, что путешествие в Судан возможно только не в одиночку, а целым отрядом (караваном). Обыкновенно купцы дожидаются в Мурзуке, пока их наберется много. Маленькая же кучка людей ни за что не решится пересечь пустыню из страха попасть в плен жителям пустыни — тубы и туарегам. Нахтигаль попал в такое время, когда большой караван только что ушел на юг. Пришлось ожидать. Время для него проходило бы очень скучно, если бы его не занимали любопытные правы жителей и их быт.

Рис. 2. Разрушающаяся скала в пустыне

Жизнь в Мурзуке

Заброшенный среди пустыни городишко Мур-зук, столица Фецана, насчитывал в то время около 3.500 жителей. Столько же обитало в хижинах среди садов за стенами города. Главная улица разделяла город на две равные половины и вела на площадь, где находился базар. Все дома и домишки похожи видом на кубики. Они слеплены из глины и при первом хорошем ливне расползлись бы в кучи грязи. Но дождь падает здесь крайне редко. Росы также не часты, так что растительность всюду самая скудная. Обработка земли возможна только там, где из почвы бьют ключи. Таких ключей в окрестностях Мурзука немало, потому что город лежит во впадине. Но жители не умеют воспользоваться ими, и вода расплывается в стороны.

Как и всюду, в Мурзуке были богачи и бедняки. К первым относились, главным образом, завоеватели турки, разбогатевшие благодаря торговле рабами. Торговля рабами была уже запрещена законом, так что невольников не продавали открыто на базаре, как скот. Тем не менее турецкие купцы все еще пригоняли из Судана целые толпы черных невольников, которых прятали по закоулкам города. А паша (местный начальник города), которому купцы платили с каждого раба по 3 рубля, делал вид, что ничего не знает.

Богатые турки имели немало земли. Плодородные участки ее были покрыты финиковыми пальмами, под слабой тенью которых зрели нивы пшеницы и огородные овощи. Тут были томаты, лук, бобы, тыква, дыни и огурцы, а также тощие фиговые, гранатовые, миндальные деревца и яблони. Сады и огороды разбиты на небольшие квадраты, и каждый из них раз в неделю затопляют водой. Без такого орошения ничего не росло бы в Фецане.

Финиковая пальма истинный благодетель страны, потому что она не нуждается в искусственном орошении. Кроме того, она дает тень, под защитой которой укрываются от зноя все остальные растения. Она единственный источник существования для бедняков. Пальма дает финики в таком количестве, что бедняки торгуют ими. Ствол идет на всякие деревянные поделки — мебель, посуду и прочее; из луба вьют веревки, канаты, а громадные перистые листья служат чуть ли не для всего: ими кроют хижины, огораживают поля, раздергивают на волокна и плетут из них корзины, короба, сандалии, рогожи, а черешки листьев идут на топливо.

Хорошая пальма дает иной раз до 10–11 пудов фиников а пуд их стоит на рынке 50–60 копеек на наши деньги. Сбор фиников производится осенью, и тогда в оазисы собираются из пустыни кочевые племена, которые либо прямо грабят с деревьев плоды, либо обменивают их на скот.

Бедняки Фецана поедают громадное количество фиников. Но одними ими нельзя прокормиться; непременно надо еще какую-нибудь пищу. Жители пустыни целыми месяцами питаются ими, да верблюжьим молоком. Кони их, а особенно верблюды и козы, охотно едят финики; даже собаки не брезгают ими.

Зелень пальмовых рощ и полей — вот единственное, на чем отдыхал взор путешественника в этом городе пустыни. Все остальное кругом было вечно подернуто мутно-желтым цветом, на всем лежала пыль. Небо, даже в ясные дни, не теряло своего темного цвета. Каждый день, по мере того, как солнце поднималось выше, вместе с жарой задувал ветер, наполнявший воздух мелким песком.

В эти долгие часы жители прячутся по домам. Время текло бы невыносимо скучно, если бы не базар, где путешественник мог наблюдать самые любопытные сцены. Сюда с утра тянутся из окрестных садов продавцы плодов и овощей, мясники пригоняют верблюдов, коз и баранов, женщины предлагают печеный хлеб, разносчики расхваливает свои товары: спички, табак, сласти из Триполи и Константинополя, чашки для кофе, посуду, трубки, бритвы, иголки, зеркала, браслеты, бусы. Здесь же можно приобрести готовую одежду, фески (шапочки), бурнусы (плащи), ковры, седла, уздечки, узорчатые туфли.

Рис. 3. Оазис в пустыне

Словом, базар завален всякими продуктами. Среди них мечутся и кричат на бесчисленных наречиях люди всевозможного цвета кожи, от белого до самого черного, в самых различных одеждах. Вот с важным видом в сознании своего превосходства гордо шествует араб или бербер. Возле него виден серьезный и медлительный туарег, мрачный тубу. Чернокожие негры кричат и спорят, уступая дорогу знатному турку. Везде пестрые восточные одежды, люди, верб поды, лошади, груды фиников и плодов, гам, крик, споры. А несколько часов спустя базар пуст. Город опять словно вымер и безжизненно дремлет под палящими луча ми солнца.

К вечеру, после ужина, все население опять просыпается для новой жизни. Кучки молодежи собираются на улицах возле домов. В каком-нибудь доме празднуется семейный праздник, и хозяин впускает всех во двор принять участие в веселье. А то просто любители музыки собирают вокруг себя толпу. Один бьет в бубен, другой колотит в барабан в виде сахарной головы, третий дудит в волынку. Женщины и девушки подпевают их нестройной игре, выдумывая тут же слова то в похвалу, то в укор или в насмешку хозяину дома или кому-нибудь из присутствующих. Иногда несколько женщин выступают вперед и начинают двигаться. Они собирают в складки свои шали и делают различные движения, заменяющие здесь пляску. И так время проходит до глубокой ночи.

Наш путешественник скоро ознакомился со всеми особенностями быта туземцев и уже начинал скучать. Утро он проводил обыкновенно на базаре. Потом Нахтигаль занимался дома, изучал язык жителей Судана или составлял заметки. В середине дня он посещал и принимал больных, а вечера проводил в занятиях и чтении.

Наконец, наступило время отправляться в путь. Надо было пройти через пустыню и попасть в город Кук, африканскую столицу, лежавшую у озера Чад. Для этого путешествия необходим был хороший проводник, знающий пустыню, как свои пять пальцев. Таким мог быть только представитель племени тубу.

Никто не советовал Нахтигатю связываться с тубу, но путешественник смотрел на дело не так мрачно. Его местные друзья познакомили его с представителем племени тубу по имени Коло-коми. То был мужественный человек лет сорока, с темнобронзовой кожей. Грязная одежда его была в лохмотьях, но это не мешало сыну пустыни держаться с большим достоинством.

Нахтигаль заключил с Колокомп договор, по которому он обещался провести его через всю пустыню в город Куку и обратно в Фецан за 80 махабуб (около 120 руб.). Половина должна была быть выплачена перед путешествием, остальное — по окончании его.

— Смотри, будь осторожен с Колокомп, — шептали Нахтигалю знакомые горожане, — мы знаем его. Он, правда, из лучших, но ведь все тубу не любят белых.

Нахтигаля сопровождали Джузеппе, Саад, Али и Мохамед с женой и восемнадцатилетним сыном.

Мохамеду, несмотря на все уверения Колокоми, очень не хотелось участвовать в экспедиции.

Рис. 4. Проводник каравана.

— Ну, если ты не хочешь, — сказал ему Нахтигаль, — оставайся здесь ждать меня.

Но тут в этом сыне, пустыни проснулся его настоящий дух.

— Нет, — ответил Мохамед Эл-Катруни с решительным негодованием, — я обещал твоим друзьям в Триполи благополучно провести тебя в Куку, как водил твоих братьев Абу Эль-Керима и Мустафу. Мы достигнем этой цели. До этого я не покину тебя, и если у тубу с тобой случится что-нибудь неладное, я разделю твою участь.

Рис. 5. Негрская деревня в Западной Африке.

На краю гибели

Вскоре путешественники тронулись в путь.

В последней деревушке Фецана путешественники остановились на несколько дней. Надо было запастись пищей для верблюдов, перед тем как пуститься через пустыню.

Путь по пустыне был ужасен. Колодцы встречались редко, а поэтому, несмотря на зной, путники страшно торопились. Полузасыпанные кости верблюдов и людей белели в песке. У одного колодца Нахтигаль с ужасом заметил почти засыпанные песком трупики детей с остатками их ситцевого платья. Лохмотья одежды теребил ветер пустыни. Вероятно, эти трупы остались здесь после прохода каравана невольников из Судана. Изможденные матери-невольницы с плачем оставляли своих несчастных младенцев медленно умирать на горячем песке под знойными лучами африканскою солнца. Сами они плелись дальше, может быть, навстречу той же участи. Сухой воздух пустыни сушит трупы, и со временем от этих жертв человеческой жестокости остаются только белеющие кости. Наши путники часто двигались по ночам, которые в противоположность жарким дням, были тихи, ясны и прохладны.

Вскоре они стали приближаться к цепи высоких гор Тюммо.

Через несколько часов пути по скалистым пустынным долина и ущельям они добрались до пяти колодцев с превосходной водой. За этим хребтом лежала долина под названием Афафи, а за ней и озеро Чад, где лежит красивый город Кука?.

— Вот пройдем два дня, будем в Афафи, — уверял проводник. — Я знаю, я был там. Дорог тут нет, но я знаю местность.

Действительно, на гладком песке пустыни не виднелось ни малейшего следа человека или вер-блюда, ни какого-либо знака. Вечером на стоянке Колокоми стал беспокоиться.

— Пейте меньше воды, — советовал он.

— Что так?

— Ничего, мы не иного сбились.

Известие было неутешительное, тем более, что три меха из шести были уже пусты.

Весь следующий день путники шли по каменистой пустыне. Колокоми не давал им отдыха, а поспешно торопил людей и животных вперед и вперед. Наступила ночь, но проводник и не думал об отдыхе. Поведение его навело Нахтигаля на мысли, что Колокоми или не рассчитал расстояния или вовсе сбился с пути.

Стоял июль месяц. В это время года провести два дня в пустыне без воды — верная смерть. К вечеру лучи заходящего солнца обрисовали вдали очертания горы, но она была еще очень далеко. Ночью путники наткнулись на другую цепь гор. Когда же в 3 часа стало светать, они увидели, что отклонились во мраке в сторону и сделали крюк. Так наступил третий день, который они встретили, имея всего полмеха воды. Надолго ли хватит ее?

Верблюды истомились до того, что час спустя после восхода солнца они стали и не могли двигаться дальше. Путники остановились в знойной впадине и выпили остаток воды. Но и она не утолила их жажды. Затем они поднялись и двинулись дальше по песку. Их продолжала мучить жажда, и томил страх гибели.

Каждый шел молча, закрывая литамом[1] рот и нос и устремляя беспокойный взор на проводника. Колокоми часто взбирался на возвышенные точки и внимательно обозревал окрестность. Каждый раз возвращался он с безнадежными словами:

— Ма цал! (еще нет).

В полдень после короткого отдыха караваи двинулся в путь. Истощение людей и животных достигало уже крайней степени. Вот один из спутников стал и опустился на песок. Его с трудом поднимают и гонят дальше. Другой пригнулся и копает песок, как-будто надеется найти под ним воду. Третий воет и молит Джузеппе дать ему хоть каплю воды, потому что итальянец приберег ее немного.

Наступило утро четвертого дня, а в ушах путешественников все еще звучало жестокое «ма цал!» Колокоми. Когда рассвело, оказалось, что в составе каравана нехватило двоих: слуги Волла и Галма отстали где-то в темноте.

— Вот что! — сказал Колокоми. Надо бросить все вещи, сложить их на видном холме и двигаться дальше на верблюдах.

Путники сложили вещи. Перед тем, как взобраться на верблюдов, Джузеппе разделил между всеми остаток воды. Каждому досталось полстакана. К удивлению Нахтигаля, Колокоми не стал пить свою порцию. Он сполоснул водой рот, глотку и выпустил драгоценную влагу струей на воздух.

— Я еще не чувствую жажды, — заметил он Нахтигалю, подавая ему пустой стакан, — и удивляюсь, что вы — люди воды[2] — не можете обойтись без нее такое короткое время.

Сухой и крепкий, как кремень пустыни, стоят Колокоми перед европейцем. Бу-Сеид, Бирса и старый Мохамед подобно ему испытывали мучение жажды слабее. В словах сожалений, которыми они утешали европейцев и двух негров, чувствовалась насмешка.

Колокоми и Бу-Сеид поскакали вперед на своих легконогих верблюдах и вскоре скрылись от взоров остальных. Они медленно двигались вперед на своих истомленных животных. Утром на пятый день они очутились в сухой долине. В глубине ее у подножья черных скал должен был находиться спасительный источник. Все ободрились, когда заметили на песке, где еще недавно струилась вода, следы. Это было многочисленные следы верблюдов, ослов и антилоп.

Вскоре солнце, этот жестокий враг умирающих от жажды, поднялось выше. Оно обливало знойными лучами черные бока ущелья и песчаное дно его. Путники чувствовали себя точно в раскаленной печи: со всех сторон их обдавало жаром горячих солнечных лучей. Мучения жажды стали ужасны. Нос, рот и глотка стали сухи. Виски и лоб сжимало, точно железным обручем. Воспаленные глаза горели невыносимо, и истощение охватывало все тело.

К довершению несчастья там и сям из песка подымались отдельные кусты акации. Эти деревца своей тенью притягивали к себе верблюдов. Дело кончилось тем, что верблюд Нахтигаля, несмотря на все усилия седока, влез в колючую чащу кустарника и ни за что не хотел покинуть тенистое место. Остальные верблюды последовали примеру своего вожака. Вскоре весь караван застрял в кустах, как корабль на мели. Не оставалось ничего, как остановиться здесь до вечера и затем сделать попытку добраться до источника. К тому же все надеялись, что Колокомп и Бу-Сеид вернутся к тому времени.

Полдень еще не наступил, и часы ожидания текли среди невыносимых мучений. Скоро негры стали впадать от жары и зноя в безумие и осыпали градом ручательств эту проклятую страну. Вдруг Джузеппе вскочил на ноги и с диким ревом на устах и пистолетом в сжатой руке кинулся вперед. Он ревел, что не хочет помирать жалкой смертью и либо найдет воду, либо рассчитается по-своему с этим плутом Колокомп. Один только Мохамед был спокоен и пытался успокоить своих спутников.

Но вот солнце стало спускаться к горизонту, а воды, все еще не было. Сам Нахтигаль потерял уже надежду на спасение. Кругом в знойном безмолвии лежала мрачная, безжалостная пустыня. Ни одно дуновение накаленного воздуха не шевелило листьев, не вздымало песка.

— Неужели так быстро кончится мое путешествие по Африке? — думал несчастный путешественник.

Но мысли ползли все ленивей и ленивей. На смену им потянулись какие-то бессвязные мечты и видения. Вдруг глаза умирающего широко раскрываются от ужаса: громадная коза скачет на дерево. На козе сидит человек, — да, человек. Это было не видение, а Бирса, на верблюде с двумя мехами воды. Один вид спасительной влаги вызвал слезы радости на глазах умирающего и призвал его к жизни.

Вода сотворила чудеса. Во мгновение ока Нахтигаль, Саад и Али проснулись от зловещего сна. Они тянули «драгоценнейший из напитков», но не пресытились. В то же время Мохамед вытащил из сумки несколько сухарей, размочил их в воде и проглотил, затем сунул порцию табака в рот и закусил его куском соды[3]. Вода была грязна до того, что в другое время они с отвращением отвернулись бы от нее. Напившись, путешественник погрузился в сон, в самый крепкий, здоровый, освежающий сон, какой он когда-либо испытывал в жизни.