Моя собака Симба

Недолго прожил я в Англии.

Кто побывал однажды в Центральной Африке, кто бродил по дремучим ее лесам и беспредельным джунглям, кто видел ее животных, птиц, рыб, насекомых, каких не увидишь в другой стране, — тот до конца своей жизни будет мечтать о возвращении, прислушиваться к зову далеких джунглей. Африка — страна приключений, безграничного простора и свободы. Бродя среди шотландских болот, вы на протяжении пятидесяти километров не встретите ни одного человека, но в Африке сотни километров отделяют вас от ближайшего человеческого жилья, и окружены вы животными, которые живут не в стойлах и клетках, не в зоологическом саду, а среди колючих кустов и на берегах рек, как повелела им жить природа.

Как бы ни любил человек свою родину, но побывав однажды в Центральной Африке, он поедет туда снова и снова.

В 1913 году я решил предпринять новое путешествие: пересечь африканский континент с востока на запад, от берегов Индийского океана через страну великих озер Альберт и Виктория Ниасса, затем вдоль реки Конго к берегам Атлантического океана. Я мечтал об этом путешествии и не обманулся в своих ожиданиях. Одно только меня смущало: я знал, что мне придется пересечь страну, где водятся страшные мухи цеце которые несут смерть четвероногим животным, родившимся в других странах. Брать сюда Симбу значило подвергать ее серьезной опасности. Конечно, об этом нечего было и думать. Я распрощался с собакой и отправился в путь один.

Вернулся я через год. В Африке мне нехватало моей собаки. Стада зебр напоминали мне об ее приключениях. При виде слона, носорога, обезьян я вспомнил те дни, когда Симба была со мною и без-устали гонялась за обитателями джунглей. Ночью, возвращаясь один в палатку, я жалел, что нет подле меня верного моего друга.

По приезде в Лондон я узнал, что мое отсутствие не прошло незамеченным для Симбы. Она скучала по мне не меньше, чем я по ней. Должно быть, она считала меня умершим; во всяком случае я надеюсь, что она не думала, будто я ее покинул.

Никогда не забуду я своего возвращения. Я приехал поздно вечером. Распахнулась дверь, и навстречу мне выбежала маленькая Симба. Конечно, она меня не! ждала; она не представляла себе, что хозяин может к ней вернуться; просто-напросто она вышла встречать гостя. Обнюхав мои ботинки, она притихла, словно почуяла знакомый запах. Потом уткнулась носом в мои колени и тогда только узнала меня. С громким лаем она запрыгала вокруг меня, забегая то справа, то слева. Она носилась по дорожке, описывая большие круги, и не знала, как выразить свою радость.

Вместе вошли мы в дом. Симба чуть с ума не сошла от волнения: она перепрыгивала через стулья, взобралась ко мне на колени, но тотчас же спрыгнула на пол; взбежала по лестнице, ведущей в спальню, притащила с моей кровати подушку, положила ее к моим ногам и снова закружилась по комнате, заливаясь радостным лаем.

Наконец она устала, положила голову на мои колени, заглянула мне в глаза и стала лизать мою руку.

И тогда я решил больше не расставаться с Симбой.

Прошло несколько недель — и я едва не изменил решения. В августе была объявлена война. Меня и моих двух приятелей, охотников за крупной дичью в Африке, записали в один и тот же стрелковый полк. Через месяц мы должны были отплыть в Африку.

Жизнь в военном лагере меня не пугала. Я привык жить на открытом воздухе, в палатке, привык к лишениям, недоеданью, утомительным переходам. Я был более или менее приспособлен к солдатской жизни, но что было мне делать с Симбой? Не так давно я дал клятву не расставаться с ней; неужели теперь я должен был нарушить слово?

В отчаянии я обратился к своему начальству и, к великому моему удивлению, получил такой ответ: «Можете взять ее с собой!» И Симба вторично отправилась со мной в Африку.

Вторым моим спутником был чернокожий, по имени Эрнст. Я познакомился с ним в Африке во время последнего моего путешествия через весь континент, и вместе со мной он приехал в Англию. Он говорил по-английски и теперь вызвался служить нам переводчиком и присматривать за Симбой.

Собака быстро подружилась с солдатами и стала любимицей всего полка. Лагерь мы раскинули неподалеку от озера Магади. По вечерам я и мой приятель Дрисколл, который полжизни провел в Африке, отправлялись на прогулку и всегда брали с собой Симбу.

Вскоре военные власти узнали, что на своем веку я немало занимался фотосъемками, и меня вызвали в главный штаб в Найроби для временной работы по специальности. Одно дело — держать-в лагере собаку, получив на то разрешение начальства, по едва ли уместно являться в штаб в сопровождении фокстерьера. Я боялся, как бы меня не прогнали вместе с моей собакой. Выход был один: оставить Симбу в лагере на время моего отсутствия. Я мог быть спокоен: тысяча человек будут за ней присматривать и позаботятся о том, чтобы она была накормлена.

Но Симба разрушила мои планы.

Рано утром я поехал в автомобиле на станцию, где распрощался с Симбой и поручил шоферу отвезти ее назад в лагерь. Я следил за ними, пока автомобиль не скрылся из виду; шофер держал собаку за ошейник, а она вырывалась и оглядывалась, чтобы еще разок посмотреть на меня.

Поезд тронулся, как только я вошел в вагон. На станции Магади у меня была пересадка. К великому своему удивлению, я, выйдя на платформу, увидел Симбу.

Должно быть, она вырвалась из рук шофера. Кондуктор мне рассказал, что как только тронулся поезд, он увидел собаку, которая стрелой неслась по платформе и одним прыжком вскочила в последний вагон. Когда поезд прибыл в Магади, она выпрыгнула на платформу и побежала вдоль вагонов, отыскивая своего хозяина.

— Вот так пес! — воскликнул кондуктор. — Жаль, что это не моя собака.

Многим хотелось иметь такую собаку, как Симба, но я надеюсь, что она была довольна своим хозяином и не хотела его менять.

Конечно, мне ничего не оставалось делать, как взять собаку в Найроби. У меня нехватило духу ее бранить. В штабе мне приказано было ехать с моим фотографическим аппаратом к озеру Виктория, и я вынужден был оставить Симбу на попечение одного приятеля.

Вернулся я через несколько педель и привез очень красивую мартышку Колобус. На станции меня встретили мой приятель, и Симба. Увидев меня, Симба пришла в восторг, стала вертеться, прыгать, но вдруг увидела мартышку и остановилась, как вкопанная. Колобус был непрошенным гостем. Он стоял подле меня, словно я был его собственностью? Но никто не имел на меня никаких прав — никто, кроме Симбы. Он не понравился ей с первого взгляда. Пока Колобус жил у меня, Симба относилась к нему с презрительным равнодушием, и боюсь, что бедная мартышка была обижена.

В Найроби я провел несколько дней, проявляя и отпечатывая снимки. В город приехал мой друг Дрисколл, и мы с ним отправились на два дня на ферму к нашему приятелю Мак Миллану, жившему в двадцати километрах от города. Под вечер Дрисколл, я и один врач, проживавший на ферме, отправились на прогулку. Впереди бежала Симба, преследовавшая старых своих приятелей — бородавчатых свиней. Вскоре мы подошли к высохшему руслу реки, имевшему в глубину до пяти метров и напоминавшему своеобразный тоннель, так как сверху оно было прикрыто упавшими деревьями. Симба, бежавшая вдоль берега, остановилась там, где начинался этот тоннель, потянула носом воздух и громко залаяла, а шерсть на спине ее встала дыбом.

Я понял, в чем дело. Повернувшись к своим спутникам, я указал на тоннель.

— Там лев!

— Вздор! — отозвался Дрисколл.

Но подойдя ближе, я так же, как и Симба, почуял запах льва.

Должен сказать, что я не вижу никакого удовольствия в бесцельном избиении животных; такого рода спорт внушает мне отвращение. Я много путешествовал, и, конечно, мне часто приходилось брать ружье и итти на охоту, чтобы пополнить запасы мяса в лагере. Случалось мне стрелять в нападающих носорогов и других зверей, но это вызвано было необходимостью защищаться. Бессмысленно убивать животных для развлечения. Если ‘бы мне захотелось прослыть метким стрелком, я бы предпочел стрелять в картонную мишень.

Меньше всего привлекала меня мысль об охоте на такого великолепного зверя, как лев. По, признаюсь, бывают случаи, когда львов необходимо пристреливать. Лев-людоед внушает ужас окрестным жителям, а поэтому людоеда, поселившеюся неподалеку от человеческого жилья, следует убить раньше, чем он отважится перейти в наступление.

Львы, которых Симба выследила в тоннеле, пришли из джунглей и расположились по соседству с фермой. Днем они, по всей вероятности, будут прятаться в тоннеле, а вечером выйдут на охоту, и горе тому туземцу, который вздумает в сумерках итти по тропинкам, где до сей поры можно было прогуливаться в полной безопасности.

Подумав, я решил, что прямая наша обязанность — избавить население фермы от опасных соседей. Дрисколл и доктор со мной согласились, и втроем мы стали придумывать план атаки на львиную крепость. Пройдя шагов двадцать, я обогнул густо разросшиеся кусты и нашел выход из тоннеля. Трава здесь была вышиною в полметра.

Волнение Симбы возрастало с каждой минутой. Однажды она уже одержала победу над львом, и сейчас ей хотелось еще разок помериться силами с противником. Но у меня были основания предполагать, что нам придется иметь дело не с одним львом, а с тремя. Вскоре выяснилось, что я ошибся: в тоннеле скрывались не три, а четыре льва. Конечно, я боялся за Симбу, но мне большого труда стоило ее удержать.

К сожалению, мы были плохо вооружены для битвы со львами: доктор захватил ружье, с которым не умел обращаться, у Дрисколла был револьвер, а у меня — карабин, часто дававший осечку.

Неподалеку от высохшего русла пробегала тропинка. Увидев туземца, возвращавшегося на ферму, я приказал ему передать Мак Миллану, что мы зовем его на помощь и просим принести большое бондуки (ружье). Тем временем доктор занял позицию у входа в тоннель, а Дрисколл — у выхода, я же шагал взад и вперед вместе с Симбой, надеясь, что львы, почуяв запах собаки, не покинут своего логовища. Прошло полчаса, а Мак Миллан не являлся. Я присел на землю отдохнуть и покурить. Вдруг увидел я доктора, направлявшегося ко мне. Ему тоже захотелось покурить, и он покинул свой пост. Я его пожурил и отослал назад, но львы уже выскользнули из тоннеля и, крадучись, пробирались в высокой траве. Издали увидели мы четыре желтых спины. Спустя несколько минут пришел Мак Миллан, по было уже поздно.

В джунглях очень легко заблудиться. Я на опыте убедился, что в таких случаях Симба незаменима. Каким-то таинственным образом она находила наш лагерь. Не зная, в какую сторону итти, я садился, закуривал трубку, потом вставал и весело говорил ей: «Ну, Симба, домой, в лагерь!» И собака бежала вперед, показывая мне дорогу. Ею руководил какой-то инстинкт, чуждый человеку.

Однажды батальон расположился лагерем и выставил сторожевые посты. Дежурный офицер, недавно приехавший в Африку, предложил мне сопровождать его во время вечернего обхода постов. Мы отправились в путь. Впереди бежала Симба. Вскоре нас окутал густой туман, и мы заблудились. Бродили мы около часа, не нашли ни одного поста и не могли определить, где лагерь. Наконец я предложил обратиться за помощью к Симбе.

Она сразу взяла верное направление и привела нас прямо к лагерю, но не к той его части, где находилась наша рота. Мы наткнулись на передовой пост индусской роты, стоявшей в противоположном конце лагеря. Часовой нас окликнул:

— Стой! Кто идет?

— Друзья — ответил я.

— Пароль? — спросил индус.

Конечно, я знал пароль нашей части лагеря, но понятия не имел о пароле индусской роты. Так я и сказал часовому, думая, что он нас не пропустит, но во всяком случае укажет дорогу. Однако часовой оказался парнем сговорчивым.

— Пароль — Кисуму, — сообщил он.

— Верно! Кисуму, — повторил я.

— Проходи, приятель, все в порядке, — сказал часовой.

Я был ему очень благодарен, но, к сожалению, спутник мой не разделял моих чувств, по-видимому, он считал этот способ узнавать пароль несколько необычным. Но когда я посоветовал ему не пользоваться паролем и продолжать прогулку в тумане, он поспешно отклонил мое предложение. И Симба привела нас обоих к нашим палаткам.

Глава девятая

Симба надевает хаки и учится летать

МАРТЫШКА Колобус жила у меня довольно долго, но Симба ее не любила и относилась к ней подозрительно. Мартышка часто проказничала; любимым ее занятием было таскать потихоньку вещи из карманов всех, кто приходил в мою палатку, а затем разрывать эти вещи — носовые платки, бумаги, письма — на мельчайшие кусочки. Я был очень доволен, что она оставляет меня в покое и интересуется только карманами моих гостей.

В нашем батальоне служили четверо охотников, которые большую часть своей жизни провели в Африке. По вечерам мы собирались в палатке и рассказывали о своих приключениях, а люди, впервые посетившие эту страну, слушали нас, затаив дыхание. Знали мы чуть ли не всех африканских животных и птиц, и нам было о чем рассказать. Но не следует забывать, что война шла своим чередом, и не часто удавалось нам спокойно провести вечерок.

Ежедневно нам угрожала опасность попасть в засаду. Патрули, отправлявшиеся на разведку, должны были соблюдать величайшую осторожность. Выходили они обычно на рассвете. Однажды и я с Симбой присоединился к отряду разведчиков. Мы подошли к опасному месту, где не так давно был перебит отряд в двадцать человек. Вдруг мы остановились, увидев какие-то странные фигуры, притаившиеся неподалеку от тропы. Не сомневаясь, что немцы устроили нам засаду, мы решили подкрасться к ним с тыла. Каково же было наше удивление, когда, подойдя ближе, мы увидели, что выслеживаем не врага, а стадо павианов!

Конечно, обе армии — и немецкая и английская — придумывали всевозможные уловки, что-

отсутствуют 3 страницы

виан. Быстро отвязывала она его, и вдвоем они совершали набег на нашу кухню и столовую.

Джеи любила виски и мастерски умела вытаскивать пробки из бутылок. Произведя опустошение в столовой, она бежала к горизонтальному шесту, протянутому на значительной высоте перед нашей палаткой, взбиралась на него и прогуливалась взад и вперед, словно канатная плясунья. Забавно было смотреть, как она старается сохранить равновесие, будто хочет убедить зрителей, что ничуть не пьяна. Иногда она падала с шеста на землю и приходила в ярость, если кто-нибудь над ней смеялся.

Конечно, Симба не участвовала в этих проказах и, кажется, относилась к ним неодобрительно. Когда Джен возвращалась с набега, Симба подходила к ней, обнюхивала ее мордочку и отворачивалась, брезгливо сморщив нос. Должно быть, ей не правился запах виски.

Но несмотря на это, Джен и Симба были очень дружны. Вставали они на рассвете и, забравшись в автомобиль, следили, как снимаются с аэродрома аэропланы. Потом сидели они рядышком и тревожно посматривали на небо, ожидая возвращения машин. Первой замечала их Джен. Видя, что подруга ее начинает волноваться, Симба бежала ко мне и радостным лаем возвещала новость.

Когда мы жили в лагере, раскинутом в джунглях, я почти не отпускал ее от себя, но здесь, на аэродроме, она пользовалась неограниченной свободой и могла резвиться, сколько ей вздумается. Приятелей у нее было много: все мои товарищи охотно с ней играли.

Большое развлечение доставляли ей ежедневные попеты. На аэродроме поднималась суета: аэроплан начинал медленно двигаться по земле, развивал скорость и, оторвавшись от земли, плыл по воздуху. Это зрелище приводило Симбу в восторг. Когда мне случалось летать, трудно было удержать ее: она рвалась к аэроплану.

Я не решался взять ее с собой. Симба часто отправлялась со мной в опасные экскурсии, и мне очень хотелось побывать с ней среди облаков, по я боялся. Правда, она была очень послушна, но что, если во время полета она забудет о дисциплине и вздумает выпрыгнуть из аэроплана! Конечно, я привязал бы ее к сиденью, но все-таки она могла сорваться и упасть. Вот почему я твердо решил не делать этого опыта.

Дня на два, на три я должен был уехать. Симбу я оставил на аэродроме. Пока меня не было, один из моих приятелей-летчиков посадил Симбу в аэроплан, крепко привязал ее к сиденью, и она полетела.

Позднее он мне рассказывал, что во время полета она притихла и сидела смирно. Хотел бы я знать, испугалась ли она, когда аэроплан поднялся над землей, знакомый аэродром остался где-то внизу и вскоре скрылся из виду, а вместо него появились какие-то туманные белые массы облака, надвигавшиеся со всех сторон! Спустя не которое время внизу показалось крохотное пятнышко, которое быстро приближалось и увеличивалось. Это была земля. Наконец можно было разглядеть аэродром, а на аэродроме — людей. Симба узнала старых своих приятелей, увидела свою подругу Джен, которая восседала на заднем сиденьи автомобиля и смотрела на небо.

Я не сомневаюсь, что полет на аэроплане показался Симбе самым удивительным из всех ее приключений.

Глава десятая

Я расстаюсь с симбой

Я ждал конца войны, мечтая вернуться с Симбой в Англию, отдохнуть, а затем предпринять новое путешествие в джунгли.

Но война еще не была окончена, когда я серьезно заболел лихорадкой и дизентерией. Меня отправили в госпиталь и поместили в палату для тяжело больных, где я пролежал много дней. Доктора считали мое положение безнадежным, да и я был уверен, что близок конец. Тысячи километров отделяли меня от старых моих друзей, оставшихся в Англии. Новые друзья, с которыми я встретился в дни войны, также находились далеко. Я остро чувствовал свое одиночество. Не было у меня ни одного друга, которого бы я мог подозвать к постели, чтобы в последний раз пожать ему руку.

Ни одного?

Нет, один друг у меня был, хотя я и не мог пожать ему руку. Я вспомнил о маленькой Симбе, которая жила у моего приятеля неподалеку от госпиталя и с нетерпением ждала моего возвращения.

Я послал за ней. Когда ее ввели в палату, она остановилась, потянула носом воздух и бросилась прямо к моей кровати. У меня не было сил пошевельнуться, я мог только свесить руку с кровати. Симба потерлась о нее влажным носом и стала лизать ладонь. Моя беспомощность ее пугала; мне кажется, она не могла понять, почему я не встаю, почему не поиграю с ней. Я былслишком слаб, чтоб говорить; я даже не мог приласкать ее. Коснувшись ее носа, я слегка сжал его. Надеюсь, она меня поняла.

Однако я выжил. Вопреки предсказаниям докторов, я медленно возвращался к жизни. Не знаю, как это произошло. В течение нескольких дней я лежал без сознания. Помню, словно сквозь сом, как меня перенесли на борт госпитального судна. И снова я потерял сознание.

Очнулся я, когда мы уже плыли в открытом море. Тотчас же я спросил о Симбе, но, казалось, никто не знал, где она. Тогда я понял, что меня везут в Англию, а моя собака осталась в Африке.

Я утешался мыслью, что приятель, у которого жила Симба во время моей болезни, позаботится о ней и оставит ее у себя. Но мне грустно было возвращаться домой одному.

По приезде в Англию я болел несколько месяцев. Из письма моего приятеля я узнал, что Симба действительно живет у него. Мне кажется, она была бы счастлива, если бы не скучала по вас, — писал он. Приезжайте-ка за ней в Африку".

В следующем году я последовал его совету. Я поехал в Африку за Симбой, но не увидел ее. Она умерла за два месяца до моего приезда.