Место, где падают деревья

Кристиан Бэд

Место, где падают деревья

Осенью здесь падали деревья. Они стояли голые, пока не пересыхали у самого корня. А потом налетал ветер, и в лесу начинался деревопад. Так было потому, что зима здесь длилась ровно четыреста дней, и каждый день был равен земному месяцу.

Я бы сказал тебе, что зима длилась здесь тридцать три земных года, но это будет весьма относительной правдой. Ведь она длилась тридцать три года, три месяца, три дня, три часа, три минуты, три секунды…

И вот так она делила всё на три, пока душа не остывала. Потому здесь, на Кайкго, положено зимовать только бездушным аппаратам.

Лишь однажды двое остались на этой планете на всю зиму. Он и она.

* * *

— Мне кажется, что осень никогда не наступит, — сказала Исель Ронсан.

Наван не ответил, он раскладывал по тарелкам овсянку. По двум тарелкам, хотя одна так и останется нетронутой.

Мегью, кошка сомалийской породы, надменная, медово-рыжая, с редкой тёмной остью по хребту, шумно фыркнула. Она по запаху знала то, чего люди не могут понять, даже глядя на календарь: лету пришёл конец.

Исель и Наван Ронсан были биоинженерами, они прилетели на Кайкго изучать револис аргис — живые камни.

Исель — невысокая, рыжеватая, как и её кошка, худощавая, с пухлыми вкусными губами. Наван — брюнет с короткой бородкой. Они были сработавшейся супружеской парой, активно делали карьеру и не тратились на сантименты. Особенно Наван. А Исель, ласковая от природы, с детства умела довольствоваться малым — случайным прикосновением рук, поволокой в любимых глазах. Она любила надевать его рубашки и не настаивала на большем. Но всё это было давно. Почти два года назад.

Наван сел рядом с саркофагом и подвинул чашечку с утренним кофе поближе к лицу жены, хорошо различимому за толстым стеклом. Медицинский агрегат был огромным. Исель могла там и есть, и спать, и даже сделать десяток шагов из конца в конец, но там же она была заперта. Только зима Кайкго могла сделать её свободной.

— Осень… — повторила Исель одними губами. Дыхание её было таким холодным, что не замутило стекла.

Наван кивнул, не поднимая тёмные глаза от чашки. Никто не знал, кому было тяжелее, ему или Исель — тонкой, хрупкой, но очень сильной.

Мегью, не выносившая томительные паузы этих утренних завтраков, требовательно замяукала, выпрашиваясь за дверь.

Наван встал и выпустил кошку. Крупных хищников на планете не было, они просто не переживали здешнюю зиму.

Разнообразие насекомых и растений уже угасало, опережая осеннюю непогоду. Но Мегью с удовольствием пугала последних жёлтых «бабочек», что липли на тепло атомной станции.

К полудню прилетел Сион Асмин, космобиолог со станции «Азорра». Её уже приготовили к консервации. Биологи улетали завтра.

Сион был высок, кряжист, совершенно сед. И весь он последние дни был как немой укор.

Он хотел, чтобы семья Ронсан тоже поднялась на орбиту, а потом, законсервировав и там жилые модули, отправилась с остальными к Марсу, где располагался сейчас основной форпост землян. Он полагал, что Наван задумал чушь, а Исель — и вообще нечего спрашивать, нужно просто погрузить её саркофаг на атомолёт. Ах, у вас ещё кошка? Ну а ту взять за шкирку и сунуть в багажный отсек!

Наван слушал и молчал. И в конце концов друзья перестали это обсуждать. Совсем.

— Я договорился, — сказал Сион, глядя под ноги. — На базовых спутниках оставят резервное топливо. На всех трёх спутниках. Если ты…

Наван кивнул.

— Если ты передумаешь… — Биолог замолчал и стал смотреть в окно на Мегью, решившую вдруг извести всех «бабочек» в округе.

Наван отправился в кухонный отсек жилого модуля нарезать консервированную ветчину. Они с Исель решили устроить сегодня «отгул» на пару часов, чтобы можно было напоследок напоить друга чаем и накормить вареньем из «оранжевых бусин». Местного, прошедшего все положенные биопроверки растения: терпкого, пряного, горького до сладости.

Кайкго была царством самых удивительных растений, семена которых приспособились расселяться по планете весной. Ведь мест для зимовки часто оказывалось не так уж много.

Тем не менее зимой планета не была безжизненной. Биоценоз организовывали револис аргис («живые камни»), становясь основанием пищевой цепочки для зимних видов животных — в основном это были насекомые и крошечные грызуны.

Наван любил сравнивать револис аргис с полыми холмами из английских сказок. Ведь именно рядом с живыми камнями в запредельные морозы теплилась жизнь. Но даже аппаратам была небезопасна температура Кайкго, а особенно её ледяные бури и внезапные холодовые провалы, когда едва ли не космический холод колодцами сходил на грунт.

Потому «холмы Кайкго» не были до сих пор изучены как следует. И наблюдение за ними всю долгую зиму могло принести науке огромную пользу. Если исследователям удастся выжить, разумеется.

— А кошка-то не замёрзнет? — спросил Сион, откусывая бутерброд.

Сладкого он не любил, но, не желая обидеть Исель, зачерпнул и варенье и заел им ветчину, стараясь не морщиться.

— Кошка, я думаю, замёрзнет в последнюю очередь, — заверил Наван.

Сион поднялся, скомканно попрощался. Ему было неловко и больно, но он должен был улетать.

Исель смотрела на экран компьютера, заменяющий ей окно, пока стосорокаметровая капсула атомолёта не растворилась в небе.

— Нам нужно универсальное горючее, — сказал Наван задумчиво. — Простое и экологически чистое. С тех пор как на Земле закончились углеводороды, мы слишком зависим от электричества. Но возьми условия астероидов или наши, на Кайкго, и остаётся лишь атом. Мы здесь не сможем зимой использовать лёгкие электрические машины. Слишком велики перепады температур.

Наван повторял хорошо известное, чтобы не говорить о текущем. И даже Мегью, просочившаяся в дом, когда уходил Сион, притворно зевнула.

— Да, — кивнула Исель, и динамик передал её голос ясно и без искажений. Наван сам настраивал его. — Я помню. Ты говорил, что процессы в живых камнях регулируют бактерии. Что именно они превращают жидкость, скапливающуюся в основании «каменных колоний», в некое биологическое топливо. Но мы искали одиннадцать лет и не нашли даже следов подобных процессов.

— Ничего, — сказал Наван. — У нас впереди целая зима.

Он посмотрел на часы, убрал со стола тарелки, аккуратно упаковал в плёнку остатки ветчины. Запасы были регламентированы, даже «овсянку жены» Наван привык доедать на ужин. Исель не ела обычной пищи, её питали специальные растворы, не разрушающие её гелеобразную кровь.

История болезни Исель Ронсан была причудлива, словно история человечества. Был момент, когда земляне всерьёз рассматривали замораживание своих тел как некий прорыв к продолжительности жизни. Тогда же был выведен вирус, превращающий кровь в сверхтекучий при низких температурах гель, и всё население Земли получало тогда прививки, внедряющие этот вирус в геном. Вирус должен был активироваться в момент смерти, совершенно меняя некробиоз человеческого тела. Затем тело охлаждали и отправляли на хранение. Предполагалось, что учёные уже близки к тому, чтобы сделать людей бессмертными, и скоро они разморозят тела, вновь вдохнув в них жизнь.

Эти времена давно прошли, теперь продолжительность жизни регулировалась иначе, однако фрагменты спящего вируса не так-то просто оказалось удалить из генома людей. Вирус маскировался и иногда просыпался сам.

Он не убивал, Исель могла вести полноценную жизнь, но… только при отрицательных температурах.

Так они и жили: +20 °C в модуле, где обитал Наван, и –20 °C — за толстым стеклом саркофага. Для Исель с Марса доставили специальный компьютер и медицинское оборудование, но лаборатория была, конечно, целиком на Наване.

Медики не смогли ответить на вопрос, что пробудило вирус в крови Исель после девяти лет жизни и исследований на Кайкго. Возможно, ретроболезнь проснулась сама по себе или причиной были стрессы, смена климата, межзвёздный перелёт…

Исель ругала себя лишь за то, что за девять лет брака они с Наваном не удосужились родить малыша. Мальчика или девочку. Супруги не думали, что останутся зимовать на Кайкго, и планировали завести детей уже на марсианской станции «Азимут».

На следующее утро прямо на золотые гроздья «бабочек» крупными хлопьями повалил снег.

Теперь Наван каждое утро начинал с похода к окну, за которым висел градусник.

Этот утренний ритуал он соблюдал неукоснительно: поход к градуснику, чтение метеосводки со спутника, чашка кофе, «завтрак» с женой, обмен улыбками через стекло, а потом уже — проверка датчиков, обзор работы наблюдательных модулей, программирование громоздких атомных роботов, строящих туннель к ближайшей колонии живых камней: долину всё сильней засыпало мягким и липким снегом.

Исель трудилась дома, систематизируя данные.

Сначала упали ниже нуля ночные температуры.

Но утром солнце быстро нагоняло градусы, и снег начинал таять. (Исель и Наван называли звезду Кайкго солнцем, это тоже была жёлтая, приветливая звезда.)

Наконец холод установился твёрдо. Просмотрев утренний прогноз погоды, Наван улыбнулся и даже сподобился добавить в кофе ложечку коньяка.

— Мы сможем прогуляться вместе! — сказал он торжественно.

Исель так и замерла. Два года она смотрела на мужа через стекло.

Конечно, Наван мог бы иногда входить в саркофаг, одевшись потеплее, но… кто потом будет чинить сложнейший агрегат, случись с ним чего от перепадов температуры?

На Исель были лёгкая шубка и термообувь, чтобы возможное тепло не пробралось к телу. Наван же был одет в куртку и тёплые ботинки с совершенно противоположной целью. Однако он вновь мог обнимать жену и держать её за руку, пусть эта рука и пряталась в перчатке.

Утренние исследования были переложены на плечи автоматов — Наван не мог наглядеться на Исель. Лицо её было так близко: он смотрел ей в глаза всего лишь через плотный тяжёлый воздух Кайкго и мельтешение падающего снега.

Рука об руку они дошли до колонии живых камней. Сначала по долине к ней вела промятая роботами тропинка, а там, где начинался поваленный лес, был построен уже туннель, чтобы с дальнейшим похолоданием людям было удобнее вести исследования у самых каменных «корней». Здесь Наван устроил основной наблюдательный пункт, оборудованный датчиками тепла, движения, камерами. Именно таким пунктам не удавалось ещё пережить зиму Кайкго.

Самые крупные камни колонии были с небольшое здание, самые маленькие — не больше Исель. Округлые, похожие на исполинские яйца, они торчали прямо из толстой лесной подстилки.

Роботам пришлось потрудиться, чтобы очистить вокруг камней достаточное для исследований Навана пространство и сформировать проход в упавших деревьях.

Исель шла с осторожностью. С непривычки она быстро устала. Ей хотелось опуститься на снег, такой приятный, мягкий и… тёплый на вид.

Она мысленно отметила этот феномен. Потом сняла теплоизолирующую перчатку и прикоснулась к снегу голой рукой… Тёплый!

Исель улыбнулась. Изучение собственной болезни очень помогало ей сохранять желание жить и работать. Она вела не только дневник исследований, но и дневник собственных реакций.

— Ну вот и моя выносная лаборатория! — выдохнул наконец Наван.

Он тоже слегка запыхался, но больше от волнения.

Супруги оказались в обширной снежной пещере у подножия большого камня и двух малых. Там у Навана стояли датчики, запустившие щупы глубоко в землю, ещё совсем тёплую. Снулых насекомых, которых всегда было много вокруг каменных колоний, Наван аккуратно смёл в кучку, чтобы не мешали.

Исель с осторожностью поднесла к каменному боку руку в перчатке.

— Мне кажется, или камни стали более упругими? — спросила она.

Наван снял перчатку, провёл пальцами по чуть влажной холодной поверхности.

— Нужно бы взять пробы… — сказал он с сомнением.

Но первый же соскоб даже без приборов, просто на глаз, уже подтверждал выводы Исель.

Наван нахмурился. Теперь ему не нравилось всё. Слишком долго земля под камнями сохраняла тепло, слишком быстро остывали сами камни…

— Что ты думаешь обо всём этом? — спросил Наван, когда они возвращались к модулю.

— Я думаю… — Исель остановилась, взяла его за руки — перчатки к перчаткам, поднялась на цыпочки и заглянула в глаза. — Я думаю: мой муж на пороге великого открытия! Я думаю… — Исель лукаво улыбнулась. — У меня — великий муж!

«И он разгадает не только загадки Кайкго, — подумал Наван. — Он найдёт и лекарство от ретровируса. У него есть кровь Исель и 33 года зимы на Кайкго. И никто здесь не сможет ему помешать поставить самый смелый эксперимент, если он будет нужен. Да хоть бы и на самом себе…»

Наван обнял жену, стараясь не дышать на любимое лицо. Его дыхание могло обжечь.

На глазах у Навана выступили слёзы, но Исель прижалась к его груди и не видела их. Сама она больше не умела плакать.

Наван проводил Исель, постоял, открыл дверь в модуль. Мегью, мяукая, выбежала ему навстречу.

В модуле было уютно. Его пространство свободно трансформировалось, можно было смонтировать любое количество блоков для отдыха и работы.

Сейчас зона отдыха была развёрнута всего одна. Почти весь модуль, даже места, предназначенные для жилой зоны, были перенастроены Наваном под лабораторию. Только в углу жался небольшой пузырь, где хранилась всякая всячина. Этакая холодная кладовка.

Квантовый компьютер встретил Исель урчанием. Пока Наван, раздав машинам задания, готовил ужин, она повисла над «пюпитром» — специальной рамкой, которая сканировала голос, мимику, движения рук, температуру тела, чтобы максимально достоверно перевести в машинные символы.

— Сегодня я впервые после начала болезни гуляла по снегу! — начала диктовать Исель.

Компьютер тут же отметил её возбуждение.

Основательно промёрзший Наван разогревал консервированный борщ и одновременно листал старые отчёты, раскатав один из мониторов на полстены. Изменения в камнях насторожили его. Ничего подобного он не замечал за 11 лет исследований.

И всё-таки он косился и на другой монитор, где компьютер просчитывал гипотезы по ретровирусу, поразившему Исель.

Наван не говорил даже Исель, что основные его исследования совсем не те, о которых он с такой горячностью заявил Всеобщему комитету космобиологии. Только здесь, на Кайкго, было достаточно тихое место для нерегламентированного и требовавшего массы специальных разрешений изучения ретровируса. Вряд ли ему дали бы заняться этим на Марсе.

Кайкго сгубила Исель, она же должна была и спасти её.

Мегью уже два раза подходила к пустой миске, потом демонстративно заскреблась у дверей… Но Наван и этого не заметил. Тогда кошка в два прыжка взлетела на стол, уселась прямо перед дверцей электропечки, откуда биоинженер планировал доставать свою порцию борща.

Он уже протянул руку, всё ещё бегая глазами по строчкам… и наткнулся на мягкую шубку Мегью!

Наван вскрикнул, кошка возмущённо шарахнулась и спрыгнула на аппарат Бюела, на дисплее которого неделя за неделей самописцы вычерчивали линию температуры грунта в районе каменной колонии № 1.