Неугомонный Носир

— Видно, и в самом деле он где-то крепко уснул, — заметил Шерали.

— И всегда он такой, — распалялся я, — то уснёт, то отстанет! Одно слово — шатрама!

— Однако ждать, пока он выспится, пользы мало. Нужно начинать поиски, — решительно сказал Шерали. — В этих диких местах какие только хищники не водятся!

— Тогда — на поиски!

— Пошли!

ДИКИЙ ЗВЕРЬ

Не знаю, где лазил бедняга Шерали. Мы разошлись в разные стороны.

Я спустился в ущелье. Горы теснились вокруг. Здесь, на дне ущелья, темно, словно уже наступил вечер. Я оглянулся вокруг и немножко струсил. Арчовые пни и большие камни среди травы казались мне дикими кабанами. Хоть и страшно было, но надо искать друга, и я, продолжая громко звать Носиршатраму, снова пошёл вперёд.

«Не может же человек пропасть бесследно? — рассуждал я. — Значит, с ним что-то случилось».

— Гайрат! Скорей сюда! — вдруг услышал я чей-то голос.

Он доносился сверху, из зарослей арчи. Это Шерали звал меня. Но самого его не было видно. Подниматься по крутому склону было трудно. Я карабкался вверх, прижавшись к скале, как змея. Последнее усилие — и я взобрался. Но что это? Под большой арчой стояли Шерали и Носиршатрама! И Шатрама, вместо того чтобы извиниться за свой поступок, стал ещё насмехаться надо мной:

— Посмотри-ка, Шерали, на этого лежебоку. Наш Гайратджан совсем выдохся, словно машина, у которой кончилось горючее!

— По правде сказать, ума у тебя ни на грош! — рассердился я.

— А что случилось-то? Что случилось? — сразу стал задираться Носиршатрама. — Мы с Шерали никак не дозовёмся тебя, где ты ходишь?

Ну каков этот Шатрама! Я с ног сбился, ищу его по всему ущелью, и я же виноват. Отлупить бы его как следует, да только связываться не хочется.

— Эх ты, лежебока! — не унимался Носиршатрама. — Ты лучше спроси, как я от медведя удирал!

— От медведя! — не поверил я своим ушам. — Не может быть! И медведь не тронул тебя?

— А что он мог мне сделать?

— Да разорвать на кусочки!

— Верно ты говоришь, — сдался наконец Носиршатрама. — Если бы я не влез на эту арчу, то мне бы уж был конец! Медведь положил передние лапы на ствол и встал во весь рост. Я уж думал: конец мне. Хорошо, что косолапый не смог влезть!

Да он не хотел лезть! — вмешался в наш разговор Шерали. — Дерево для такого зверя не препятствие. Во всяком случае, с медведем шутить не стоит. Он добрый, пока не разозлишь его. Но сам первый на людей не нападает. А стоит лишь немного рассердить его, так он и на голый столб вскарабкается.

Шатрама молчал. И я попросил его рассказать, как же он повстречался с медведем.

Упрямый Шатрама всё-таки нашёл родник и увидел возле него стаю куропаток. Одна птица прихрамывала. Носиршатрама решил сначала поймать куропатку, а потом напиться. Да не тут-то было. Только он нагнулся, чтобы схватить птицу, как та увернулась и быстро-быстро заковыляла в кусты. Шатрама — за ней. Ему казалось, ещё немного — и он поймает куропатку, но всякий раз птица увёртывалась. И, наконец, нырнув в густые арчовые заросли, совсем исчезла. Носиршатрама оглянулся — и чуть не присел от страха!… На него шёл огромный медведь! Носиршатрама одним махом вскарабкался на высокую арчу.

— Так я и сидел на ней, пока медведю не надоело и он не ушёл восвояси. А потом я спустился на землю. Здесь и нашёл меня Шерали, — закончил рассказ Шатрама.

— Короче говоря, ты спасся! — заключил я. — Но смотри, в другой раз будь осторожнее. А не то всё расскажу твоему отцу.

— Есть, лежебока! Есть быть осторожным! — вскинув ладонь к виску, отвечал Шатрама.

— Ладно. Посмотрим! — заметил Шерали.

Мы двинулись к тому месту, где оставили ослов и вязанки хвороста.

— Вот ты говоришь, что медведи первыми не нападают на людей, — обратился Носиршатрама к Шерали, — а на меня напал.

— Ну и что? Мало ли как бывает. Вон у нас прошлым летом что случилось… Пришёл к нам на стоянку один парень из кишлака. Расхвастался, что, мол, стреляет без промаха! Взял он ружьё и отправился на охоту. В горах он повстречал медведя. Вскинул ружьё, выстрелил. Но промахнулся, только слегка поранил медведя. Парень испугался и пустился наутёк; хорошо ещё, что сумел удрать от разъярённого зверя. О своём позоре парень рассказал только мне. Отцу моему он не стал рассказывать: видно, постыдился. В тот же день парень ушёл в кишлак. А наутро мы, как обычно, погнали отару в горы. Овцы напали на густую сочную траву и паслись, не поднимая голов. Отец мой уселся на мягкой траве и стал наигрывать на домбре. Я сидел немного поодаль и чистил своё ружьё. Пёс наш, Юлбарс, куда-то убежал. Вдруг слышу — одна из овец трижды ударила копытом о землю. Это было плохим предзнаменованием. Я тут же вскинул голову. Серый козёл — вожак, который обычно возвышался над всей отарой и всегда чуял приближение хищников, — уставился горящими глазами в то место, где сидел мой отец. Я привстал и глянул туда. И что же? Огромный медведь… подкрадывался к отцу, держа в лапах камень! Сначала я растерялся и хотел было окликнуть отца. Но зверь был уже близко и мой крик не помешал бы ему бросить камень. Я быстро собрал ружьё, зарядил и припал к земле. Отец не чувствовал надвигающейся опасности. Знай себе напевает. Медведь поднял камень — сейчас швырнёт! Я прицелился и выстрелил. Медведь взревел и… рухнул. Я подбежал к убитому зверю, смотрю: это тот самый медведь, которого ранил наш незадачливый гость из кишлака. Вчерашняя рана его была на виду — я не ошибся. Медведь, видимо, хотел отомстить за свою рану первому встречному человеку.

ПОЛВОН РАНЕН

У нас с Носиршатрамой уже вошло в привычку вставать затемно, раньше всех. Проворно одевшись, мы открывали ворота загона. Овцы выходили на волю, а мы с палками в руках бежали им вслед.

Но в то утро вышло всё не так. Отару на этот раз погнал сам Собир-амак. Вместе с ним ушёл и Полвон.

Отец поставил перед нами миску со сметаной и сказал:

— Ешьте как следует. Сегодня у вас будет работа.

— Какая ещё работа, Касым-амак? — озадаченно спросил Носиршатрама. — Здесь ведь нет хлопка, который нужно полоть!

— Не беспокойся, сынок, — улыбнулся отец. — Вам предстоит бо-ольшая работа! Потруднее, чем прополка хлопка! Вы ещё попотеете!

— Мы работы не боимся! Укажите лишь, что нам делать! — закричали мы дружно.

Перед работой надо хорошенько подкрепиться. Мы быстро умяли полторы большие лепёшки и всю сметану. И ещё выпили по две пиалы чаю. Ведь на работе-то пить захочется! Животы наши раздулись, а сами мы были в отличном настроении.

Отец велел нам обоим взобраться на чёрного осла и прихватить с собой топорики. На нашего белого ослика он погрузил хурджин с лепёшками и бутылью айрана, подобрал с земли заржавленный кетмень, что валялся возле загона, уселся на осла, и мы тронулись в путь.

К нам стали присоединяться люди из других юрт. Были среди них и Шерали, и напарник Аликула-чабана. И все они — с кетменями и топориками. Однако мы с Носиршатрамой всё ещё не понимали, куда это едет столько народу. Может быть, мы все отправлялись на хашар?[9] У отца спросить — боязно. Вы же знаете его характер! Разве можно дважды спрашивать у него об одном и том же?

Носиршатрама тоже побаивался моего отца и молчал, лишь вопросительно поглядывал на него да на меня.

Помог нам Шерали.

— Видите, — сказал он, — овцы вытоптали и съели вокруг всю траву. Им уже не хватает корма. Вот почему чабаны поднимаются выше по ущелью, строят там новые загоны и ремонтируют старые.

Мы проехали километров десять и выбрались из ущелья на просторный луг. Река здесь была ближе, чем на старом пастбище, и горы вокруг были выше и острее.

Мы спешились. Отец внимательно осмотрел прошлогодний загон. Ни сильные ветры, ни снегопады не разрушили его стен.

Мы с Носиршатрамой, пустив в ход топорики, быстро нарубили большие ветки миндаля. Отец залатал ими прохудившийся в нескольких местах плетень. А чтобы стены стали крепче и могли сопротивляться ветру, он загнал ветки наполовину в землю.

Мы закончили работу уже к полудню. Но наши ближайшие соседи, напарник Аликула-чабана и его товарищи, ещё не справились с ремонтом.

— А ну-ка, ребята! — обратился к нам отец. — Пойдёмте-ка подсобим соседям!

Шерали радостно приветствовал нас. Не прошло и часу, как соседи тоже управились.

— Смотри-ка, в одно мгновение всё сделали, — сказал напарник Аликула-чабана. — Недаром узбеки говорят: «Когда людей много, то и заяц не убежит».

Закончив работу и немного отдохнув, мы снова забрались на своих ослов и отправились в обратный путь.

На следующее утро на всех стоянках было большое оживление. Перед каждой юртой стояли ослики — хозяева грузили на них свой скарб.

Мы с отцом в два приёма перевезли наше имущество на новое место. Носиршатрама был уже там и исполнял обязанности караульщика.

Первая ночь прошла спокойно. На второй день отец взял нас с Носиршатрамой на пастбище.

Места были новые, и мы с приятелем целый день лазали по горам. К вечеру мы с ног валились, даже есть не могли. Правда, от рисовой молочной каши, сваренной Собир-амаком, невозможно было отказаться. Каша была вкусная, сладкая. Жёлтое масло так и переливалось в ней. Опустошив миски, мы с Носиршатрамой тут же повалились на постель.

Было уже, наверное, за полночь, когда я вдруг проснулся. Что-то случилось. Открыл глаза и Носиршатрама. Снаружи, за стеной, слышался громкий, возбуждённый крик моего отца. Беспрерывно лаяли собаки.

Собир-амак в смятении перевернул свою постель, схватил тёплый халат и тут же бросил его. Потом выхватил ружьё и выскочил из палатки.

— Собир-бой, бегите сюда! — донёсся страшный вопль отца.

Мы с Шатрамой так и подхватились.

Возле загона я увидел живой клубок ожесточённо грызущихся собак. В одной из них я сразу узнал Полвона, а вот другая была мне незнакома.

Собаки хрипели, рычали, и было ясно, что бой идёт не на жизнь, а на смерть. Полвон, видимо, побеждал, потому что его противник из последних сил пытался вырваться, но Полвон намертво вцепился ему в горло и не отпускал.

В это время к нам подошёл Аликул-чабан. Он поднял свой фонарь повыше и посветил. Тут я отчётливо разглядел чужую «собаку».

Это был огромный серый волк, намного крупнее Полвона! И всё-таки наш Полвон подмял волка! Последним конвульсивным движением хищник зажал в зубах ухо Полвона, и бедный пёс даже шевельнуться не мог. Мы едва не кричали от жалости к Полвону.

Аликул-чабан передал фонарь Собир-амаку. А сам просунул палку между челюстями волка. Зверь разжал зубы, и Полвон высвободился.

Волк уже вытянулся на земле, а Полвон всё ещё не выпускал своего врага. С большим трудом отец оттащил пса. Полвон тяжело дышал, глаза его блуждали. Из порванного уха текла кровь. Накинув на Полвона свой кушак, отец отвёл пса к палатке. А мы, довольные и счастливые исходом схватки, шли следом.

Отец хотел смазать ухо Полвона какой-то мазью, но пёс не давался. Взгляд его всё ещё был беспокойным, шерсть стояла дыбом.

Теперь народ собрался возле нашей палатки.

— Касым, — обратился к отцу Аликул-чабан, — у тебя есть свежее мясо?

— Нет, свежего нет. Только солонина. А зачем?

Тогда старик обратился к Шерали:

— Беги, сынок, возьми там у нас большой кусок свежей баранины.

Шерали опрометью помчался к своей юрте. Мы были удивлены: зачем старику понадобилось мясо?

— Волчья кровь ядовита, — говорил Аликул-ата. — У Полвона могут зубы от неё испортиться и выпасть. А если пёс съест сейчас свежего мяса, то его зубам никакого вреда не будет. Полвона надо ценить и беречь. Видимо, Полвон приучен бороться с волками и барсами.

— Верно говорите, Аликул-ата, — поддержал старого чабана Собир-амак. — Я даже и не предполагал, что наш Полвон может схватиться с таким волком!

— Ваш Полвон ещё молод, не вошёл в полную силу. Поэтому-то, — наставлял старик моего отца, — и нужно всегда быть настороже, беречь пса, чтобы и впредь не робел…

Тут вернулся Шерали. Пёс жадно набросился на мясо, съел его и снова забеспокоился. Отец мой удерживал Полвона, гладил его, старался успокоить.

— Да ты и сам берегись, — добавил старый чабан, уходя. — Как бы этот доморощенный не опозорил тебя однажды, Касым.

Отец нахмурился. И мне стало не по себе. Лишь Собир-амак и Носиршатрама ничего не поняли.

ВЕЧНАЯ ДРУЖБА

Полдень. Воздух так накалился, что нам пришлось завести овец в загоны. Ведь загоны были совсем рядом с этим богатым травой пастбищем.

Мы разместили овец, и Носиршатрама спустился к реке за водой, а я принялся колоть дрова, готовясь кипятить чай.

Собир-амак вытащил из хурджина свой походный радиоприёмник и повесил на столбе палатки.

— Ну-ка, Собир-бой, — обратился к нему отец, смазывая рану Полвону, — покрути-ка ухо своего хафиза[10]. Сейчас ему как раз время петь.

Собир-амак, большой радиолюбитель, не заставил ждать.

Пел какой-то молодой певец. Отец внимательно слушал.

— Спасибо твоему учителю, дорогой мой, — произнёс отец, когда певец кончил.

— Понравилось?

Это сказал Шерали, незаметно подошедший к нашей палатке.

— Касым-амак, — обратился он к отцу, — пожалуйте сейчас все в нашу юрту. Мама приготовила угощение. Идёмте.

— Уж не кулчатой[11] ли?

— Нет, не кулчатой, — сощурив глаза, улыбнулся Шерали. — Но то, что вы особенно любите!

— Спасибо, сынок. Сейчас придём! — сказал отец.

И как только Носиршатрама вернулся с реки, мы все двинулись к стоянке Аликула-чабана.

Свою куполообразную войлочную юрту хозяева называли «чёрный дом». У этого «дома» была даже небольшая дверца. Здесь мы и столкнулись с какой-то пожилой женщиной.