Любовь вне закона

Пока они беседовали, Деев вышел в холл — не столько проконтролировать Величко, сколько чтобы еще раз посмотреть на убитого.

— Он и есть Тамонников, — сказал следователь.

— М-м? Как установил личность?

— Очень просто, товарищ майор. Залез в карман, а там карта банковская. Я позвонил, соврал, что карту на улице нашел, хочу вернуть владельцу.

— Фамилию в протокол занес? — спросил Деев, присев на корточки рядом с телом.

— А как же! — просиял Величко.

— Поторопился, Коля. Как бы переписывать не пришлось.

— Это еще почему?

— Может, он карточку у кого-то из приятелей спер, — предположил Деев задумчиво. — Или убийца ему подсунул, чтобы нас с толку сбить. Я же говорил: факты, факты и только факты. Никакой отсебятины, никаких домыслов.

Величко с ненавистью посмотрел на парня у своих ног.

— Устроили тут, понимаешь… Им тут что, Чикаго?

Деев на это никак не отреагировал. Он изучал выражение лица покойника, перекошенный рот, стиснутые кулаки. Одежда была модная и явно не на вещевом рынке купленная: новенькая толстовка, яркие брючки, дорогие кроссовки.

Цокнув языком, Деев вернулся в комнату, чтобы осмотреть остальные трупы. Тот, что с расстегнутой ширинкой, был одет с вызовом, заключавшимся в драных штанинах и пиратском черепе на свитере. Лет 20–25, точнее по мертвому лицу не определить. Половой орган без признаков обрезания и выпущенного семени. «Член без особых примет, среднего сложения», — пошутил про себя Деев, мимолетно улыбнулся и встал над парнем с выбитым глазом и вышибленными мозгами. Похоже, он был самым младшим в этой компании.

— Итак, вот что мы имеем, — заговорил Деев по привычке озвучивать свои умозаключения, дабы проверить, как воспринимают их окружающие. — Хозяин дома, предположительно Александр Тамонников, привез в загородный дом родителей веселую компанию. Сколько их было, охранники не видели, потому что окна автомобиля тонированные, а дело было ночью. С большой степенью вероятности можно предположить, что было их четверо.

— Трое парней и одна девушка, — вставила Фельдман. — На столе почти полная бутылка виски и открытое шампанское. Винный бокал один. Со следами помады.

— Именно, — согласился Деев. — Они немного выпили, покурили…

— Анашу, — уточнил кинолог, успевший обнюхать пепельницу с папиросными окурками.

— Теплая была компашка, — сказала Фельдман.

— Они все были уже навеселе, — продолжал Деев. — Охранник, пропустивший их, заметил, что машина подозрительно вильнула, когда набрала скорость за шлагбаумом. Кроме того в доме было выпито слишком мало, чтобы дело дошло до трагедии. Девушка сидела здесь, — он показал на диван. — По неизвестной причине при ней имелось оружие. Когда один из парней расстегнул джинсы и хотел вступить с ней в половую связь, она открыла огонь.

— Не удивлюсь, если выяснится, что он предложил ей сделать ему… Ну, вы знаете это модное словечко. Только пакость остается пакостью, как ее ни назови.

Эксперт Фельдман состроила мину, означавшую, что уж она-то никогда бы не позволила себе ничего подобного. Правда, шевельнувшаяся бровь намекала на некоторые вольности, допустимые в отношениях с очень близким, очень дорогим мужчиной, однако распознать сигнал смог бы только чрезвычайно наблюдательный человек, каковым кинолог не являлся. К тому же его внимание было поглощено рассказом Деева, изобилующим весьма яркими и правдоподобными подробностями. Заслушался даже Величко, закончивший работу в холле. Правда, он не удержался от искушения поддеть начальника, припомнив ему эпизод с банковской картой:

— То, что здесь была девушка, не факт, а допущение, — произнес он с умным видом, как бы в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.

Деев реплику мимо ушей не пропустил, отреагировал моментально.

— Я оперирую фактами, лейтенант, — сухо сказал он. — Вот, — он снял со спинки дивана длинную волосинку. — И вот, — находки были протянуты Фельдман, уже приготовившей для них отдельный пакетик. — И вот, — Деев заглянул в пепельницу. — Мы имеем следы помады на одном из окурков, а покойники, как можно убедиться, женской косметикой не пользовались.

Пристыженный Величко присел в сторонке и продолжил составление акта осмотра места происшествия. Эксперт Фельдман вооружилась пинцетом и принялась собирать окурки. Кинолог и его пес заняли такую позицию, чтобы беспрепятственно разглядывать ее сзади. Кашин и Деев расхаживали по комнате, заглядывая в книги, шкафы и за картины на стенах.

Только покойники ничего не делали. Все, что им осталось на этом свете, так это гнить и разлагаться.

Глава вторая. Под особым контролем

Пампурин раздраженно отставил чашку и, хмурясь, уставился на дочь.

— Опять не пойдешь? У тебя два зачета с прошлой сессии не сданы. Не пора ли за ум взяться? Одни гульки на уме. По-твоему, мы твое обучение оплачиваем, чтобы ты могла по ночам шляться неизвестно где?

— Валера! — укоризненно воскликнула жена. — Девочка больна.

— Не вмешивайся, Маша! Вечно ты за нее заступаешься!

— Как же мне за нее не заступаться? Она моя дочь.

— Моя, между прочим, тоже. Но это не дает ей повода отлынивать от занятий.

— Никто не отлынивает! — Наташа вскочила из-за стола, едва не опрокинув стул. — Болею я, можешь ты понять?

— Что-то я не слышал, чтобы ты кашляла, — заметил Пампурин сердито.

Разгорячившись, он не заметил, как раздавил яйцо всмятку, и теперь желток стекал по пальцам, не улучшая и без того не слишком радужное настроение.

— Померяй температуру и вызови врача, раз больна, — крикнул он в спину дочери.

Наташа развернулась в коридоре и заглянула в кухню, чтобы выкрикнуть в ответ:

— У меня не простуда, ясно? Но мне плохо, можешь ты это понять?

— Что это с ней? — удивился Пампурин, когда они с женой остались одни.

Почти все пространство оконной рамы занимало серое мартовское небо с росчерками голых веток. Снег то таял, то опять валил крупными хлопьями. Уже не зима, но еще и не весна, а хотелось определенности.

— Вы, мужчины, иногда такими глупыми бываете, — покачала головой Мария. — Неужели тебе все растолковывать надо?

— А-а-а, — протянул Пампурин. — Вот оно что.

У него было простое и правильное лицо: с глубокими морщинами на щеках, прямым ртом и красивыми ореховыми глазами. Подбородок мощный, пожалуй, даже излишне мощный, раздвоенный. Порядком отросшие волосы гладко зачесаны назад, от чего на лбу из них образовался треугольник. Голос хриплый, как у заядлого курильщика.

Жена его обожала. Дочь тоже. Но в семьях всякое случается. В том числе и разные недоразумения.

— Наконец-то догадался, — сказала Мария, шумно собирая посуду со стола. — Слава тебе, господи.

— Что-то я не припомню, чтобы ты работу по… гм… «техническим причинам» пропускала, — заметил Пампурин, подходя к мойке.

Он уже был в костюме, но галстук пока не завязал, и это было очень правильное решение, учитывая лопнувшее яйцо.

— Наташа тяжело переносит критические дни, — тихо объяснила Мария, ставя посуду под струю воды. — А твои нападки ставят ее в неловкое положение. Ты к ней цепляешься в последнее время.

— Я не цепляюсь!

— Цепляешься!

— Я просто пытаюсь держать ее в рамках, вот и все. После того случая, когда она явилась под утро…

— Со всеми бывает, Валера, — вступилась за дочь Мария.

— И с тобой было? — насторожился Пампурин.

— Ой, чего только мы по молодости не вытворяли… — она отмахнулась, а по губам ее скользнула чуть заметная улыбка. — И выпивали, бывало, и по дискотекам бегали, и… — жена хихикнула. — Да ты и сам еще тот гусь был. Помнишь, как в Бердянске украл меня у родителей? Кстати, я и забеременела тогда…

— А Наташке рано! — прошипел Пампурин. — Ей учиться нужно, ума-разума набираться. Вот получит диплом, тогда и…

— У меня ты диплом не спрашивал, когда в постель тащил.

— При чем тут это! — он поморщился. — Вечно у тебя одни глупости на уме.

— Только ты у нас праведник! — перешла в наступление Мария. — А кто позавчера домой пьяный приполз?

— Ну уж и приполз… — Пампурин быстро покинул кухню, взял галстук и стал завязывать его перед зеркалом в прихожей. — Что за манера преувеличивать? Обычная встреча одноклассников. Посидели, выпили…

Мастеря узел, он избегал смотреть на отражение жены, успевшей встать у него за спиной.

— Все одноклассники летом встречаются, на годовщину выпускных экзаменов, — сказала она.

— А мы весной, — отрезал Пампурин. — Так повелось.

Затронутая тема нравилась ему все меньше и меньше. Галстук упорно не желал завязываться правильно.

— Дай-ка я, — сказала Мария, разворачивая мужа лицом к себе. — Вот так. — Она ловко захлестнула и заправила в петлю шелковую шлею. — Доволен?

— Доволен… Эй! — он попробовал просунуть палец под галстук. — Туго, Маша!

— Это еще не туго. Вот если вздумаешь врать…

Не закончив своей шутливой (точнее, полушутливой) угрозы, Мария поправила узел и отступила, любуясь творением рук своих. Пампурин, в свою очередь, любовался ею. Она была одной из тех миниатюрных блондинок с кукольным ротиком и пышным бюстом, которые никогда не жалуются на отсутствие внимания мужчин. Васильковые глаза, оттенённые синим халатиком, казались нарисованными, как и свободно разметавшиеся локоны, обрезанные лишь немногим ниже уровня мочек ушей, чтобы были видны сапфировые сережки. Спереди волосы росли прямо от макушки, а сзади были не только подстрижены, но и подбриты, обнажая затылок с трогательной ложбинкой.

— Ты же знаешь, Маша, я никогда тебе не вру, — произнес Пампурин, погладив жену по волосам.

И это была очередная ложь, как мрачно отметил он мысленно, покидая дом и направляясь к машине. Позавчера со встречи одноклассников все только началось, причем их, одноклассников, собралось только трое, так что, по сути, это была обычная пьянка под благовидным предлогом. Намеревались тихо-мирно посидеть у Федьки Крюкова, а потом нелегкая понесла их в ресторан, где поддали уже нешуточно. Последнее, что отчетливо помнил Пампурин, это случайная встреча с рецидивистом Неделиным, проходившим в уголовных сводках как воровской авторитет Неделя. И пьяная болтовня с ним никак не красила Пампурина. Ни как солидного отца семейства, ни как старшего следователя прокуратуры.

О чем они говорили? Кажется, ничего лишнего Пампурин себе не позволил. Спросил, давно ли Неделя освободился, собирается ли взяться за ум, обзавестись семьей, устроиться на работу… Дурацкие вопросы. Неделя даже не стал притворяться, что таковыми их не считает. Сказал, что подошел, чтобы еще раз поблагодарить Пампурина.

— Да ладно, — отмахнулся тот. — Дело прошлое.

— Я твой должник, — напомнил Неделя. — Жизнь моя, может, и никчемная, но ты ее спас.

Они поёживались под укрывавшим их мокрым снегом на обочине дороги, где, как выяснилось, оба рассчитывали поймать такси. Приятели Пампурина остались в ресторане, а он нашел в себе силы отказаться от искушения и отправиться домой. Тем не менее алкоголь в крови давал себя знать, потому что Пампурин неожиданно предложил:

— Может, завернем куда-нибудь, опрокинем по рюмашке?

— Как хочешь, — сказал Неделя с непроницаемым лицом.

— Черт! — Пампурин пьяно хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл. Тебя же за общение с «мусором» на ножи поставят.

Он редко прибегал к уголовному жаргону, хотя по роду службы владел им неплохо. И отлично знал, что если воры увидят их вдвоем, то Неделе могут «предъявить» стукачество, что будет равнозначно смертному приговору.

— Я твой должник, — повторил Неделя упрямо.

Он был моложе Пампурина лет на пять или даже больше, но со стороны они казались ровесниками. Дело было в выражении лица Сергея Неделина, в его манере держаться. Глянет — как бритвой резанет. Скажет — точно гвоздь вколотит. По-волчьи поджарый, настороженный, готовый хоть прямо сейчас убить или быть убитым. Когда его брали, он оказал сопротивление, ранил двух спецназовцев, а те его в отместку свинцом нашпиговали и умирать на снегу бросили. Пампурин, присланный на место событий для осуществления прокурорского надзора, вмешался, а бойцы на него вызверились: «Не лезь куда не просят, не то и тебя положим, а на бандюгу свернем. Пусть подыхает, нормальным людям жить спокойней будет».

Так-то оно так, однако Пампурин заартачился, полез на рожон. По правде говоря, поначалу он лишь о своем авторитете беспокоился и чести мундира, а на истекающего кровью Неделю даже не смотрел. Потом встретился с ним взглядом, прочел в мутнеющих глазах звериную тоску и не отступил, несмотря на то, что на него ствол для острастки направили. Короче говоря, отстоял парня, самолично сопроводил в больницу и там сдал докторам под расписку. За минувшие годы и думать забыл о том случае, и тут на тебе — судьба вновь свела.

Пампурин ухмыльнулся и тут же нахмурился.

— Погоди, погоди, — произнес он, старательно ворочая языком. — А что это ты на свободе гуляешь? Тебе же вроде «десяточку» впаяли?

— Если я скажу, что по УДО выпустили, ты ведь не поверишь? — сухо спросил Неделя.

Настоящим ворам условно-досрочное освобождение не светило, поэтому Пампурин нахмурился еще сильнее.

— Не испытывай судьбу, Сергей. Ты ведь в бегах, насколько я понимаю? Хочешь, чтобы еще десятку накинули? Давай явку с повинной оформим?

— Я думал, весна идет, а тут пурга такая, — Неделя скривился. — Давай замнем для ясности, прокурор. Калган за тебя подставлю, а на цырлах бегать не стану. Скажи свой номерок. Отзвонюсь — сохрани на память. Может, пригожусь, — Неделя предостерегающе зыркнул на Пампурина. — Сливать никого не буду. Это западло. С другими просьбами обращайся.

Закончив свою короткую речь и выслушав ответную, он растворился в ночи, как будто его и не было. Звонок прозвучал, когда Пампурина качало и трясло в такси. Борясь с тошнотой, он не ответил, а на следующий день перезванивать не стал. Что могло понадобиться следователю прокуратуры от вора в законе? Одна только мысль об этом была смешна и нелепа… И опасна. Ведь Пампурина тоже никто не стал бы по головке гладить за подобные контакты. Первым импульсом было уничтожить подозрительный номер к чертовой матери, но что-то Пампурина остановило. Предчувствие? Надежда еще раз увидеться с Неделей и направить его на путь истинный? Прокурор не знал. Не так давно он избавился от похмельного синдрома, чтобы задумываться. Пометил номер буквой «Н» и оставил.

Теперь, когда супруга напомнила о том вечере, Пампурин полез в карман за мобильником. Никакие контакты с преступниками, да еще беглыми, ему не нужны. В прокуратуре имеется собственная служба внутренней безопасности, которая отслеживает подозрительные связи сотрудников. Стоит оказаться «под колпаком», и на карьере можно ставить крест. Подобные пятна в биографии представителя закона недопустимы.

Пампурин уже приготовился открыть список контактов, когда в его руке вдруг зазвонил телефон. Вздрогнув, Пампурин посмотрел на светящийся экран и увидел, что вызывают его из приемной прокурора области. «Ну вот, — подумал он обреченно. — Доигрался».

* * *

Кабинет государственного советника юстиции Распопова занимал седьмую или даже шестую часть здания облпрокуратуры. В советские времена здесь размещалась лучшая школа города. Имелся там и спортивный зал, небольшой, но достаточно просторный, чтобы играть в баскетбол и заниматься гимнастикой. Теперь мяч здесь не бросали, через «коня» не прыгали, а решали человеческие судьбы. В буквальном смысле. Поэтому Распопов ощущал себя в некоторой степени богом, и был по-своему прав.

— Садись, Валерий Константинович, — сказал он, не отрывая взгляда от бумаг, разложенных на столе размером с комнату в малогабаритной квартире.

Потолок кабинета уходил чуть ли не в поднебесье, стены отстояли так далеко друг от друга, что Пампурин почувствовал себя маленьким мальчиком, который зачем-то забрел в храм. Собственно, по задумке прокурора, масштабы его владений так и должны были воздействовать на посетителей. Подавлять и принижать. Именно такой эффект всегда производили тронные залы и кабинеты высокого начальства.

Пампурин на внезапно ослабевших ногах приблизился к столу и опустился на одно из двух полукресел для посетителей. Кресла были подобраны так, чтобы сидящий едва возвышался над уровнем стола и на него можно было смотреть из прокурорского кресла сверху вниз.

— Что там у тебя? — спросил Распопов, не переставая листать страницы, перебирать бумаги и перетасовывать их в какой-то непостижимой последовательности.

— Явился по вызову, Василий Петрович, — осторожно уточнил Пампурин, все еще устраиваясь на непривычно низком сиденье.

— Ну да, ну да. Как дела продвигаются? — Распопов строго взглянул на подчиненного поверх массивных очков, нацепленных на кончик носа, как это делают обычно актеры, изображающие больших начальников. — «Глухих» нет? Возвращенных на доследование?

— Стараюсь не допускать, Василий Петрович.

— Знаю. Поэтому и хочу поручить тебе одно особо важное дело.