Под землей с фотоаппаратом: Рассказы спелеолога

Скельская пещера. Темнота внизу — не пропасть, а всего лишь тень от скалы

Сидим на корточках возле отверстия, только страхующий скучает в стороне. Изнутри неопределенное ворчание. Веревка уходит по сантиметру. Кажется, это тот самый вариант, когда страховку используют для выдергивания застрявшего… Но нет, он вылезает сам.

— Ничего нет. Выклинивается.

Это значит — сужается, переходит в трещины. Отмечаем пещеру на плане и идем дальше.

Путь спелеолога нелегок

Следующую "дыру" под краем белой, изъеденной водой и ветром скалы нахожу я. Камень летит вниз довольно резво. По праву первооткрывателя — идти мне. Одалживаю каску, проверяю фонарик, ребята крепят лестницу. Пошел! Узкий, гладкий ствол отвесно уходит вниз. Бьет дрожь от волнения — ведь это первая моя пещера, первая найденная мной, первая, в которой до меня не был еще никто. Десять метров, двенадцать, пятнадцать… Внизу — дно. Мягко спрыгиваю на вязкую глину. Все. Небольшое расширение, трещины, по которым уходит вода. И больше ничего… Никаких намеков на продолжение, никаких ответвлений. Делаю в блокноте набросок и выхожу наверх.

Пора возвращаться к лагерю. По дороге нагоняем другую поисковую группу. Ребята злы, от одного из них пахнет тухлятиной. Тридцатиметровая шахта, в которую он спускался, была завалена дохлым скотом.

— Интересно, какие идиоты это придумали — сбрасывать падаль в пещеру? Ведь вода, стекающая туда, в конце концов выходит речкой около курорта!

Под землей можно увидеть просторные сводчатые залы

Вечером у костра Дублянский рассказал нам о прошлогодней экспедиции в Тернопольской области. Однажды спелеологи остановились в селе, где в самом центре, под небольшим каменным крестом бил из-под земли источник явно карстового происхождения. Он считался "святым", и верующие издалека приезжали испить его водицы.

Дублянский поднимается из пещеры

Разыскивая пещеры в окрестности села, группа Дублянского набрела на глубокую карстовую воронку, в которой был устроен скотомогильник. Сбоку в нее впадал ручей. У Дублянского появились кое-какие подозрения… В ручей подсыпали флюоресцин — вещество, ничтожные количества которого окрашивают воду в красивый, переливающийся зеленый цвет. К изумлению сельчан, через несколько часов их "святой" источник внезапно стал зеленым. В результате свалка падали была сразу же перенесена на другое место, воронка очищена, а вера в святость воды изрядно пошатнулась.

Иногда приходится пробираться сквозь каменные заросли

Постепенно я перезнакомился со всеми обитателями палаточного лагеря, чем-то напоминавшего запорожский курень, а чем-то военное училище. Свердловчане славились огромными, клепанными из жести, шлемами; ребята из Харькова восполняли неопытность энтузиазмом и неутомимостью; опыта же, бесспорно, больше всего было у симферопольцев, севастополыдев, ялтинцев. Пещеры они чуть пренебрежительно называли "дырами" и редко говорили "сталактиты" и "сталагмиты", употребляя суховатое слово "натёки". Но, разговорившись, они так образно описывали эти самые натеки, так вдохновенно вспоминали грозную красоту подземелий, что казалось, будто вот-вот они начнут говорить стихами.

Каждый день в "пещерном университете" на Караби шли занятия. Техника штурма карстовых полостей, методы археологического обследования пещер, поиск, топосъемка… Здесь не ставились оценки и не велись классные журналы, но отстающих не было.

В теплое солнечное утро наша поисковая группа пошла на северо-западные склоны Яйлы.

Здесь были вездесущие школьники-симферопольцы, инструктор Вадим Душевский и только вчера пришедшая в лагерь москвичка, худенькая женщина лет сорока в великолепном мотоциклетном шлеме — предмете зависти всех окружающих.

Блуждая по зарослям терновника и держидерева, мы только к полудню нашли первую пещеру. Это был горизонтальный грот в верхней части обрыва; просто навес, под которым в непогоду пастухи укрывают скот, и земля в нем была усыпана толстым слоем овечьего помета. В глубине над самой землей виднелась узкая щель. Искать тут было нечего, мы набросали план грота и уселись в тени у края обрыва. Но москвичка не стала отдыхать — она присматривалась к чему-то в глубине, потом притащила кусок доски, встала на колени и быстро-быстро начала выгребать землю из щели. Сначала ребята только смотрели и отпускали шуточки, но потом один, второй, третий включились в работу. Наконец, в щель хоть с трудом, но мог уже пролезть человек. Москвичка исчезла в глубине, и через секунду донесся торжествующий крик: "Здесь натеки!" Грот опустел в несколько секунд; ребята, как ящерицы, проскальзывали в щель. Я остался последним.

Щель была не шире двадцати сантиметров, земля казалась рыхлой. Стало страшно от мысли, что я могу застрять здесь. А если залезу внутрь и земля рухнет — все останемся в ловушке. Я понимал, что все это чепуха, что никакой опасности нет, и как ни низок выход, но он абсолютно надежен. Но в то же время на плечах почти физически ощущалась тяжесть, я чувствовал, как тысячи тонн камня давят мне на спину. Меня знобило, было отчаянно стыдно за свою трусость, стыдно перед товарищами, работавшими внутри. Я уже побывал не в одной пещере, спускался в шахты и не боялся. Чего бояться, когда ты идешь на надежной страховке? Не казались страшными и пещерные колодцы — их темнота маскировала глубину. Но эта щель…

Из-под земли высунулась чья-то голова, со щеками, измазанными глиной. Это был Вадим. Он сразу все понял.

— Трусишь? Плюнь! В первый раз всегда так бывает!

Я втиснулся внутрь, толкая перед собой сумку с аппаратом и вспышкой. Мысли переключились на то, как половчее пройти эту щель, и страх постепенно ушел от меня.

В такой пещере я еще не бывал. Высотой она была не больше метра, и двигаться приходилось ползком или на четвереньках. Дно было мокрое и грязное. Вдобавок тут жила лиса, и на ее "визитные карточки" мы натыкались то и дело.

Натеки были небогаты и некрасивы — грязно-коричневые приземистые столбики, ребристые занавеси. Я собрал в пробирку сидевших на стенках мух, сделал несколько снимков. Ребята кончали топосъемку, на планшете вырисовывалась довольно простая в плане пещера метров девяносто глубиной. Старательно огибая лисьи уборные, я пополз к выходу и почувствовал под коленкой что-то хрупкое.

В луче фонарика белел человеческий череп. Неподалеку лежал второй.

Через минуту в этом коридоре сбилась вся группа. Все ползали по полу, вглядываясь в покрывавшую его толстую корку кальцита и грязи. Кто-то нашел третий череп — детский. Ни один скелет не сохранился целиком — кости лежали порознь, наверно, когда-то их растащили звери, и были как бы утоплены в кальцит, его тонкая корка покрывала их, как глазурь. Двое взрослых, ребенок и обломки аккуратных, сделанных на гончарном круге сосудов из желтой глины.

Жить здесь людям было невозможно, в таком неуютном месте они могли только прятаться от врагов. В сосудах — они относились к средневековью — наверно, была вода и пища. Может быть, враги завалили вход? Или, разведя костер, удушили беглецов дымом! А может быть, эти люди сами предпочли смерть… Чему? Рабству?

Пещеры были непохожи одна на другую, у каждой — свое лицо.

Тишину пещер нарушает только звук падающих капель

Большой Бузулук — глубокий "карман" в плоскогорье — почти до самого конца освещен солнечным светом, его отблески играли на огромной ледяной колонне. Отвесные колодцы шахты Гвоздецкого, похожие на вставший дыбом коридор, были наполнены мрачной тишиной. Десять часов провел я там на маленьком уступе у сотого метра глубины, страхуя штурмовую группу; очень холодные десять часов. А зал Шахты Мира похож на светлый дворец, и во дворец этот нужно было лезть сбоку, из маленькой "часовенки" на стене.

Под этим залом на глубине 135 метров есть другой — еще больше. Только однажды, три года назад, в нем были люди.

Запомнилась мне еще одна пещера. Ее открыли накануне дня рождения Дублянского, и ребята решили "подарить" ее Виктору Николаевичу, назвав его именем.

Было хмурое туманное утро, когда мы отправились к ней. Накануне к вечеру поисковая группа закрепила там лестницу и разведала ближнюю часть пещеры.

Пологий край воронки плавно сбегал к узкому и длинному провалу. Я заглянул вниз. Шахта была двухэтажной — метрах в тридцати внизу ее перекрывала громадная пробка из скал и земли, на которой росла трава и даже торчало деревце; рядом чернела щель. Кто-то уже возился там, налаживая промежуточную страховку.

У ледяного колодца в пещере Большой Бузулук

Спуск был несложен. Правда, лестница не доходила до самого дна, и спускавшийся передо мной Колесников последние метры шел по стенке. Я предпочел слезть ему на плечи.

Включаю фонарик. Вокруг высокие запыленные скалы. Натеки потускнели и покрылись мертвенно-серым налетом; луч с трудом дотягивался до сводов, покрытых трещинами. Мы были в огромном обвальном зале, почти в четверть километра длиной, но размеры его скрадывались нагромождениями глыб. Чем дальше мы шли, тем выше уходили своды. Сначала где-то в углу, потом все ближе, все звонче застучала капель. Здесь, в глубине зала, натеки становились вычурнее и ярче, наконец, скалы раздвинулись — и мы вошли во дворец.

Если бы мрачную и торжественную музыку можно было выразить в камне, она, наверно, выглядела бы именно так. Плавными дугами взвивались к высокому потолку волнистые каменные драпировки, из тьмы и камня выступали мощные ступенчатые колонны и свисали с потолка белые, оранжевые, кремовые сталактиты. Мы расставили обрезки свечей в разных концах зала — он засиял мягким сиянием, как торжественный храм. И посредине, на высоком постаменте, сторожил все эти чудеса лукавый чертик, с огромной головой и кривым носом.

Пещеру Дублянского сторожит чертик

В стороне раздается протяжный, гулкий, звенящий удар. Потом второй, третий. Кто-то из ребят, подобрав обломок сталактита, постукивает им по длинным, складчатым, почти прозрачным занавесям. Постепенно звуки складываются в мелодию — дин-дон-дон-дон-дин-дин-дон-дон — "я не знаю, где встретиться…". Звуки несутся со всех сторон, заполняют зал, гремят и замирают где-то в вышине. Серой тенью вырывается летучая мышь, испуганная шумом и светом.

Из конца зала доносится другая мелодия. Залихватский фокстрот сменяется речью на каком-то восточном языке. Потом молчание, потрескивание и вдруг: "Увага, увага! Говорыть Кыив!"

На большом и плоском натеке, совсем как на круглом столе, лежит раскрытый чемоданчик. В нем светятся неоновые лампочки, поблескивают циферблаты. Геофизик Юра Баулин подкручивает ручки, сидя на другом натеке, похожем на подушку-пуфик.

— Ну и как?

— Что-то прощупывается.

— Полость?

— Вроде бы. Подожди, сейчас прослушаю на другой волне… Лишь бы электроника не села от влажности.

Снова звучит восточная речь.

— Стамбул, — бросает Юра.

Я уже знаю, что Юра при работе настраивается только на три станции — Стамбул, Бухарест и Киев, дающие три азимута. Таинственный чемоданчик — радиоприемник c точно направленной антенной. Он позволяет "просвечивать" из пещеры соседние пустоты, определяя их по усилению радиосигнала. Так можно найти пещеры, не имеющие связи с поверхностью, и определить направления водотоков, скрытых от человеческого глаза. Способ надежный, уже проверенный на пещерах, положение которых известно.

Почти весь день провел я здесь, перетаскивая штатив с аппаратом с места на место и отыскивая ракурсы поинтереснее. Сверху приходили все новые и новые люди посмотреть пещеру. Я воспользовался этим, и когда от сырости перестала работать вспышка, москвичи подняли ее наверх и подсушили на солнце, а симферопольцы принесли обратно.

Часа в четыре, проголодавшись, решил выходить. На пути к выходу меня то и дело ослепляли фонарики идущих навстречу харьковчан — осматривать пещеру они ринулись всей группой. Их энтузиазм был похвален, но то, что они не оставили никого на страховке, было совсем не простительно.

Кое-как я зацепился за первую ступеньку. Лестница, дернувшись, смахнула с уступа несколько килограммов земли и камней; минут пять, вжав голову в плечи, я ждал новой порции, потом осторожно полез вверх. Первый участок пути — до земляной пробки — пришлось идти вообще без страховки, но лестница здесь лежала на скале, и я чувствовал себя уверенно. Последующие двадцать восемь метров — на самостраховке; занятие унылое, хотя и полезное. Делается это так: преодолев несколько ступенек лестницы, садишься на очередную верхом и закрепляешься карабином на самой верхней, до которой можно дотянуться. Подъем на метр — снова перестегиваешься.

И вот, наконец, трава и низкое, бьющее в лицо солнце.

Часа через два первый харьковчанин вылез на земляную пробку, и я предложил ему посидеть там и организовать промежуточную страховку. А поскольку он замерз, я сбросил вниз охапку хвороста и спички. Я сидел у своего костра, он у своего, мы мирно беседовали, когда из пещеры, чихая и кашляя, выбрался человек и с кулаками набросился на моего собеседника.

Оказалось, что дым от наших костров не поднимался вверх, а засасывался под землю, и там был ад кромешный: густой дым забивал легкие, ел глаза, его пелена сократила видимость до двух-трех метров. На пути у возвращавшихся был колодец — просто чудом никто не упал в него. Бедняги так измучились, что, поднявшись, они не в силах были даже ругаться, только лежали жадно дыша. Я еще раз понял: легкомыслие в пещере может обернуться грозной опасностью.

Настала пора уезжать. В последний раз я выбрался на Тай-Кобу — гору, поднимавшуюся над яйлой на западе. Отсюда была видна вся Караби с ее бесконечным множеством воронок и добрая треть побережья, от мыса Меганом и крутых скал судакской крепости до припавшей к морю глыбы Аю-Дага. Ветер нес облака на юг, я смотрел, как они стекают с отвесных обрывов и медленно тают в горячем воздухе низин. Я лежал и думал — что же дала мне Караби? Новых товарищей? Новые впечатления? Несколько недель отдыха, который был так нужен в этот нелегкий для меня год?

Нет, пожалуй, я получил больше. Я познал то удивительное чувство уверенности, когда спускаешься в пропасть — и не боишься, потому что твою страховку надежно держит товарищ. Я видел, как горели глаза у ребят, говоривших о пещерах, в которых до них не был никто, и разделил их восторг. Я открыл для себя новый мир и понял, что, пока могу ходить по земле и ездить в экспедиции, меня всегда будет тянуть в пещеры.

Как возникли пещеры?

На свете очень много самых различных пещер, и возникали они тоже по-разному. Есть пещеры, созданные морским прибоем и выветриванием; самая знаменитая из них — мрачный и величественный Грот Фингала — находится на шотландском острове Стаффа. Бывают пещеры в потоках застывшей лавы.

А есть искусственные пещеры, созданные человеком, выбитые в камне или твердом грунте. В нашей стране, в Крыму и на Кавказе, сохранились даже пещерные города. В Польше, в Величие около Кракова, есть огромные пещеры, образовавшиеся при добыче каменной соли; они украшены статуями и барельефами, сделанными из огромных глыб соли.

Однако большинство пещер возникло в результате карстовых процессов, то есть процессов растворения и переотложения горных пород.

1 — вода, капающая со сводов, выделяет кальцит, образуя трубку. Падающие с нее капли выбивают ямку в глинистом дне пещеры; 2 — основание трубки становится толще, а ямка под ней заполняется кальцитом; 3 — трубка с утолщенными стенками превращается в массивный сталактит, под ним возникает сталагмит; 4 — сталактит и сталагмит срастаются в колонну, называемую сталагнатом

Слово "карст" происходит от названия известнякового плоскогорья Карст [Крас] в Динарских горах в Югославии. Чаще всего карстовые явления возникают именно в известняках. Карбонат кальция, из которого состоит известняк, в дистиллированной воде практически нерастворим, но в дождевой или речной воде он все-таки растворяется. Правда, на глаз заметить этот процесс невозможно, так медленно он протекает. Значительно быстрее он идет, если поместить известняк в воду, насыщенную углекислотой, то есть, попросту говоря, в обычную газированную воду. Почему? Оказывается, скорость растворения известняка зависит от количества углекислого газа, содержащегося в воде. Более того, известняк не просто растворяется в воде, как тает в ней сахар или соль; все происходит гораздо сложнее. Содержащая углекислоту вода вступает в химическую реакцию с известняком, и в результате возникает новое вещество — бикарбонат кальция, гораздо сильнее растворяющийся в воде. Дождевая вода, падая на известняки, растворяет камень, образуя карры — борозды, желобки, ложбинки, часто покрытые острыми, как зубья, выступами. По сети мельчайших трещин вода проникает в глубь скалы, и в толще скального массива возникает система водотоков. В конце концов вода выходит наружу в виде источника, но по дороге она все сильнее и сильнее размывает и растворяет стены водотоков, образуя пустоты. Если уровень грунтовых вод затем понижается, вода покидает галереи, уходит в глубь массива, создает новые этажи пещеры.

Карры — известняк, изъеденный водой

Горизонтальные участки водотоков превращаются в залы, а вертикальные каналы становятся карстовыми колодцами, естественными шахтами. Нередко эти колодцы начинаются на поверхности, где возникает характерная карстовая воронка с ведущим в глубину отверстием — понором.

Карстовый источник, бьющий из скалы

Однако вода не только разрушает скалу. Когда она стекает со стен пещеры или капает со сводов, какая-то часть содержащегося в ней бикарбоната снова переходит в нерастворимый карбонат кальция, образуя натек. Постепенно вырастает многообразное и причудливое убранство пещеры, образуются свисающие со сводов сталактиты и поднимающиеся к ним навстречу сталагмиты. Когда, соединившись, они срастаются, возникают колонны-сталагнаты.

Карстовые процессы в известняках протекают очень медленно. Об их темпе можно судить по скорости нарастания натеков, которую можно измерить. В пещере, расположенной в крохотном княжестве Монако, десятилетиями велись промеры нескольких сталактитов. Оказалось, что они нарастают по четыре десятых миллиметра в год, за сто лет увеличиваясь на четыре сантиметра!