Я не такая

Света совсем запуталась и растерялась.

— Не имею такой привычки, — заметил Ваня. — Если я хочу с кем-то поговорить, то я звоню и говорю. А вешать трубку — это детский сад.

— Значит, это не ты… Значит, ты не хочешь со мной поговорить?

Ваня молчал. Он никого не хотел обижать. Особенно Свету. Но иногда приходится быть жестоким.

— Честно говоря, не представляю, о чем, — сказал он.

— Ах так! — возмутил ась Света. Ее порыв смирения прошел, и она разозлилась не на шутку. — Не о чем со мной говорить?! Дурак!

И она со всей силы бросила трубку на рычаг. Света потрогала свои щеки, они горели, как будто у нее был жар. Коснулась рукой лба, облизала пересохшие губы… «Так и есть, заболела, — с непонятной радостью подумала она. — Кажется, у меня температура».

Она пошла в ванную для того, чтобы умыться и посмотрела на свое отражение. «Я слишком хороша для него, — подумала она, глядя на свою гладкую кожу, на блестящие глаза, на порозовевшие щеки. — Слишком хороша…»

13

Несколько дней спустя Ира шла в школу и думала о Кахобере. Она мечтала о том, что когда-нибудь его бросит жена и он останется один-одинешенек, вот тогда-то как сказочная фея в его жизни появится Ира.

«Я сумею сделать его счастливым, — думала она. — Представляю, как удивится вся школа…» Она вспомнила, как недавно встретила на улице его жену — плотную светловолосую женщину с широким, как будто освещенным изнутри лицом. По тому, какой уверенной была ее походка и как доброжелательно кивала она знакомым, можно было догадаться, что она вполне довольна своей жизнью и, кажется, бросать Кахобера не входит в ее планы.

«Это ничего, — успокаивала себя Ира, — зато я могу его видеть каждый день. А два раза в неделю у нас урок истории. И еще — я могу его рисовать…»

У нее накопил ось уже много портретов Кахобера, и с каждым днем их становилось все больше и больше.

Когда Ира мечтала, ее шаг невольно замедлялся, поэтому в школу она немного опоздала. Открыв дверь класса и по привычке кивнув всем одноклассникам, она уже хотела пройти на свое место, как заметила, что на нее все смотрят. Ира растерянно оглянулась, увидела доску, и все внутри у нее похолодело.

Там красовалась жирная надпись: «Выставка работ Ирины Дмитриевой». А на самой доске, на черной, глянцевой поверхности…

«Нет, только не это, — мелькнуло в голове у Иры, — пожалуйста, пускай я моргну и это видение исчезнет!»

Но видение не исчезало, и весь класс мог видеть несколько Ир иных рисунков, на которых был изображен Кахобер Иванович. Самым позорным было то, что, глядя на эти рисунки, ни у кого не оставалось сомнения — художница без памяти влюблена. На одной картине Кахобер был изображен Дон Кихотом, рыцарем Печального Образа, в латах и на коне; на другой — в королевской мантии и с короной на голове; на третьей — в плаще и со шпагой…

— А вот и сама художница, встречайте, — во всю глотку заорал Боря, завидев Иру. Он принялся хлопать, но его почти никто не поддержал.

Ира смертельно побледнела, на секунду ей даже показалось, что она опять упадет в обморок. Она оперлась о стену. Стена была холодной; и это ободряло. Затем Ира кинулась к доске и стала срывать свои рисунки, — их было много, не меньше десяти. Вот-вот должен был войти Кахобер, а если он увидит свои портреты… Об этом лучше было даже не думать.

— Доброе утро, — услышала она за спиной знакомый, энергичный голос. — Что у вас здесь за шум? — У нас здесь персональная выставка, — сказал Боря, размахивая руками. — У вас есть пригласи тельный билет?

Кахобер с едва уловимой неприязнью посмотрел на Борю, потом перевел взгляд на доску…

Ира успела сорвать почти все рисунки, и только один, на котором Кахобер был изображен в доспехах и латах, был прикноплен так сильно, что никак не поддавался. Ира оглянулась, встретилась с Кахобером глазами и так сильно рванула листок на себя, что край остался на доске.

— Можно посмотреть? — в полной тишине Кахобер подошел к Ире и взял из ее рук свой портрет. Все ждали, как он отреагирует: засмеется, обидится или что-то еще?

— Надо же, — медленно проговорил он. — Сколько раз в жизни меня рисовали, никогда мне не нравилось. Я уж думал, что всему виной моя внешность… Ира, можно я оставлю твой рисунок у себя?

— Зачем? — чуть слышно спросила она.

— На память, — улыбнулся Кахобер. — Он мне очень нравится. Никто не рисовал меня лучше.

— Правда? — с надеждой прошептала Ира, поднимая на него полные слез глаза. В этот момент ей было не важно, что все на нее смотрят, не важно, что все видели ее рисунки и узнали о ее любви. Кахоберу понравились портреты — это было главным.

— Правда. — Кахобер смотрел на рисунок, не скрывая своего восхищения. — Думаю, что ты настоящий художник, если даже из такой фактуры, как моя, смогла вылепить странствующего рыцаря. Пожалуйста, садись.

Ира села за свою парту и смотрела перед собой, боясь поднять глаза на учителя.

— А ты, Боря, зря смеешься, — небрежно сказал Кахобер. — Так рисовать дано не каждому. Может быть, одному из тысячи…

— Подумаешь, — сказал Боря, — да я, если захочу, гораздо лучше нарисую.

— Допускаю, — хитро улыбнулся Кахобер, только, прошу тебя, начинай свои художественные опыты не с меня. Лучше сначала потренируйся на Людмиле Сергеевне, ведь у вас гораздо больше общего.

Все засмеялись потому, что знали, что Боря часто заходит в учительскую, чтобы посекретничать с завучем, и еще оттого, что все представили себе эти рисунки, скорее похожие на карикатуры.

Кахобер начал урок, а Ира все не могла поднять на него глаз. Оттого, что он увидел ее рисунки, ей было и страшно, и хорошо одновременно. «Он взял мою работу домой, — от этой мысли у нее захватывало дух. — Может быть, он повесит ее на стену или поставит за стекло… Будет видеть ее каждый день… Покажет друзьям и родственникам, расскажет обо мне…» Ей казалось, что за несколько секунд она стала ему ближе, чем за все предыдущие годы.

— Как это получилось? — спросила ее Аня, толкая в бок и отрывая от размышлений. — Как твои рисунки оказались на доске? Я вошла незадолго до тебя, не успела сообразить, а то бы я сама их сорвала…

— Не знаю. — Ира пожала плечами. Она полезла в сумку, достала папку с рисунками, которую всегда носила с собой, и начала перебирать листы. — Наверное, кто-то залез ко мне в папку и вынул все портреты Кахобера.

— Ну, чтобы прийти к такому выводу, совсем не обязательно быть Шерлоком Холмсом, — заметила Аня. — Но вот кто залез к тебе в папку — это действительно интересный вопрос.

Подруги резко смолкли, потому что перестал говорить Кахобер, и их голоса были бы слышны.

— Не знаешь, почему Волков отсел от Красовской? — спросила Аня, как только учитель заговорил снова. Теперь Ваня сидел один на задней парте, а место рядом со Светой быстро занял Шустов.

— Знаю, — просто ответила Ира. — Они поссорились.

— Да? — Аня как будто не удивилась. — А не знаешь, из-за чего? — будничным тоном спросила она.

— Думаю, что из-за тебя, — сказала Ира.

— Из-за меня?! Но это невозможно!

— Еще как возможно, — сказала Ира. — Из-за тебя и немножко из-за меня. Не хотела тебе говорить, да, видно, все равно придется… — Ира тяжело вздохнула. — Только, пожалуйста, не обижайся. Обещаешь?

— Обещаю, — подтвердила Аня. Она не могла обидеться на Иру, потому что тогда ей пришлось бы остаться наедине со своими переживаниями. — Говори.

И Ира рассказала о том, как Света пыталась присвоить себе Анины заслуги, а Ира открыла Ване глаза на эту ложь.

— Но я же тебя просила, — с упреком в голосе проговорила Аня. — Не надо было этого делать.

— Да знаю, что не надо, — согласилась Ира. — Я и не собиралась. Но когда услышала, как Волков ее нахваливает, а она его слушает и млеет от удовольствия… Сама не заметила, как все рассказала.

— Ой, наверное, Красовская была в ярости, предположила Аня.

— Не то слово, — улыбнулась Ира. — Просто рвала и метала. Грозилась, что я ее еще попомню…

Подруги переглянулись. Одновременно их посетила одна и та же догадка.

— И ты еще раздумываешь над тем, кто развесил твои рисунки? — спросила Аня. — Думаю, такие, как. Света, используют именно такие приемы.

— Неужели это она? — все еще сомневалась Ира. — Ведь мы же были подругами, она знала, что Кахобер для меня значит…

— Именно потому, что знала, так и поступила. Ужалила в самое больное место…

Они посмотрели на Свету, которая в этот момент делала вид, что ее очень забавляет то, что ей шепчет Боря. При этом она время от времени украдкой поглядывала на Ваню.

— Вот змеюка, — несколько удивленно проговорила Ира. — Хорошо, что Ваня ее бросил. По-моему, он действительно хороший парень.

— Да уж, — вздохнула Аня, — никак не могу с тобой поспорить…

— Слушай, а может быть, сейчас настало время взять реванш? — оживилась Ира.

— Как это? — Аня прекрасно поняла подругу, но ей было неловко в этом признаться.

— Да так. Пригласи его куда-нибудь, а там видно будет. Ведь Красовской больше нет на твоем пути зеленый свет.

— Ага, как же. — Аня пригладила указательными пальцами широкие брови. — И он из благодарности согласится.

— Ну, во-первых, благодарность — не самое плохое чувство, а во-вторых, это будет справедливо, ведь в чайную с ним должна была пойти ты.

Аня с удивлением посмотрела на подругу. Ира говорила уверенно и четко, как никогда. Как будто то, что Кахобер признал ее художественное дарование, изменило все: ее взгляд, жесты, голос. В ней не чувствовалось прежней забитости и покорности судьбе, это был другой — непохожий на других, цельный человек.

— А может, ты и права, — задумчиво проговорила Аня. — В конце концов, чем я рискую? Даже если он никогда меня не полюбит, может, будем друзьями? Иногда мне кажется, что этого достаточно.

Аня лукавила. Потому что когда любишь, дружба с любимым кажется жестокой насмешкой.

Ваня сам подошел к ним после урока.

— Ира, а может, ты и меня смогла бы нарисовать? — улыбаясь так, что были заметны ямочки на щеках, спросил он. — Тебе не сложно?

— Да нет, что ты, — обрадовалась и смутилась Ира. — Конечно, я нарисую. Если в карандаше, то хоть сейчас…

— И нас нарисуй, — сказали, подходя, Юля и Марина. — Мы родителям подарим. На Новый год. — Хорошо. — Ира оторопела от внезапно пришедшей к ней славы. — Обязательно…

— И меня, — сказала Туся, поправляя челку, меня тоже. Как будто я стою на балконе в Вероне, как Джульетта.

Ира улыбалась всем и обещала нарисовать, а Света смотрела издалека, и у нее не укладывалось в голове, как могло получиться так, что она своими руками организовала Дмитриевой эту бешеную популярность.

14

— Можно тебя на минуту? — обратился Волков к Ане.

Она вздрогнула, как будто не ожидала, что он с ней заговорит, и кивнула. «Только на минуту? думала она. — А я бы хотела провести с тобой хоть тысячу лет, и мне бы никогда не стало скучно…»

Они отошли в сторону от всех и стояли напротив друг друга. Аня ждала, что он скажет, а Ваня почему-то молчал.

— Смешно все это получилось, — вдруг сказал он. — Как в сказке про Русалочку.

Аня улыбнулась, ведь он был прав. Она, как бедная Русалочка, спасла его, а Света; как злая принцесса, приписала ее заслуги себе.

— Кажется, там все очень плохо закончилось. По крайней мере, для Русалочки, — сказала Аня. — Если я не ошибаюсь, она превратилась в морскую пену… — Но ведь в жизни все может быть совсем по-другому. — Ваня взял ее за руку. — Спасибо тебе. Спасибо за все.

Аня чуть было не заплакала от своей любви, и от того, как ей хорошо в этот миг, но сдержалась.

— Почему ты мне не сказала, что это ты вынула коробок? — спросил Ваня, по-прежнему держа ее за руку. Он как будто забыл ее отпустить, и Ане хотелось, чтобы так было всегда..

— А зачем? Афера Шустова не удалась, и мне этого было достаточно.

Ваня смотрел на нее с искренним восхищением, так, как будто она спасла ребенка из огня или захватила десяток вражеских шпионов.

— Могу я в знак благодарности куда-нибудь тебя пригласить? — спросил Ваня. — Хочешь, пойдем после школы в кино или в кафе?

«Неужели он говорит эти слова только из благодарности? — с горечью подумала Аня. До нее начал доходить оскорбительный смысл происходящего. — Значит, он хочет отблагодарить меня за то, что его не выгнали из школы, поэтому и приглашает? А я чуть было не поверила, что все можно изменить! Какая же я идиотка!»

— Нет, спасибо, — сказала она, хотя больше всего на свете ей хотелось сказать «да».

— Почему? — спросил Ваня.

Ей показалось, что он по-настоящему расстроен, но доверять своей интуиции она боялась.

— Я занята, вот почему, — довольно резко сказала Аня. — А если хочешь меня поблагодарить, достаточно просто сказать «спасибо».

— Спасибо. — Ваня грустно улыбнулся. — Жалко, что ты занята.

— Пожалуйста, — ехидно сказала она. — Вернее, не за что.

Дома Аня сотни раз прокручивала в голове этот разговор, пытаясь понять, где ошиблась. Она смутно чувствовала свою неправоту, но поступить по-другому просто не могла. Жгучей и мучительной была мысль о том, что к ней нельзя испытывать других чувств, кроме благодарности и дружеской привязанности.

— Ты что, сумасшедшая? — спрашивала ее Ира, зайдя вечером в гости. — Отшивать парня, которого любишь, — это что-то новенькое!

— Да как ты не поймешь — я ему ни капельки не нравлюсь, — начинала злиться Аня. — Ты только посмотри на меня! Еще вчера он любил красотку Свету, а сегодня у него так резко изменился вкус, что он полюбил такого крокодила, как я?

— А что? На Западе сейчас в моде всякие отклонения. Люди настолько пресытились красотой, что им хочется чего-нибудь эдакого…

— Ты издеваешься? — спросила Аня.

— Ага, — радостно закивала Ира. — Если понимаешь иронию, значит, ты не совсем безнадежна. Вот послушай, — она села рядом с подругой. — Если бы я была парнем и мне надо было бы выбирать между тобой и Красовской, знаешь, кого бы я выбрала?

— Меня? — неуверенно спросила Аня.

— Конечно, тебя! — Ира довольно ощутимо толкнула ее в плечо. — И знаешь почему? Потому что мне с тобой хорошо, и все. Внешность имеет значение только при первой встрече, а потом глаз замыливается, и уже все равно. А тем более теперь, когда Ваня узнал и ее и тебя…

Ира внимательно посмотрела на подругу.

— И вообще, тебе не надоело все время сравниваться? Тем более с кем — с Красовской! Ты бы лучше завидовала Клаудии Шиффер, и то интереснее было б!