38. Военнослужащий.
39. Критик.
40. Йог.
Маски
Мистер Уильям Латтинг въехал в новую квартиру около семи вечера, и все тут же наперебой засудачили о его лице.
— Оно каменное, — говорили они.
— Оно ледяное, — твердили они.
— Оно очень необычное, — удивлялись они.
Каковым оно, вне сомнения, и являлось.
Ибо оно было вовсе не лицом, а маской.
Если бы вы присмотрелись к нему, то приметили бы тоненькие медные проволочки, которыми маска крепилась за ушами. В вас вперялся холодный оценивающий взгляд широких серых глаз. И губы оставались недвижными, когда он принимал ключ от хозяйки, выслушивал ее наставления об отоплении квартиры, о том, что вентили горячей и холодной воды в ванной комнате барахлят, что одно окно туго открывается, и требуется приложение усилий, чтобы его поднять. Он молча ее выслушал, подчеркнуто, с легким поклоном кивнул и поднялся по лестнице в сопровождении ватаги друзей, обремененных бутылками шампанского.
Хозяйка была не в восторге от того, что ее постоялец, едва вселившись, в первый же вечер закатил пирушку. Но что она могла поделать? Его подпись просыхала на заверенном контракте, и была внесена часть арендной платы — зелененькими купюрами, хрустевшими в ее цыплячьих пальчиках.
Дом был старый и шаткий, населенный вздохами, пылью и пауками. Тараканы выползали побродить по кухонному линолеуму.
Наверху в комнате Уильяма Латтинга горел свет и раздавался топот ног от ходьбы взад-вперед, и временами — грохот опрокинутой бутылки или всплески разговоров и смеха, когда распахивалась дверь.
Остальные жильцы всю ночь не спали из-за чрезмерного жара и освещения в верхней комнате. Иногда в доме воцарялась тишина, и доносился чей-то высокий голос.
— Это он, наш новый постоялец, мистер Латтинг, — говорили нижние соседи. — Он вещает, а они внимают. Все слушают. Не проронив ни звука. А он говорит. Ну и дела!
Голос не умолкал.
С десяти часов на задний двор подкатывали лимузины. Мужчины в вечерних костюмах, белых шелковых шарфах и цилиндрах сопровождали дам в мерцающих, расшитых блестками одеждах по черной лестнице. Они переговаривались и держались словно экскурсанты.
Подъехал фургон для перевозки мебели, и двое дюжих грузчиков внесли в вестибюль большой стенд, обтянутый синим бархатом, и подняли по лестнице наверх. Хозяйка выглянула и заметила пятьдесят две маски, пришитые к стенду медной проволокой; все они отличались цветом, размерами и очертаниями. Она захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, приложив руку к сердцу и прислушиваясь к его биению.
Вечеринка началась шесть бутылок назад. Уильям Латтинг восседал в центре комнаты, как обычно. Иногда он по полчаса молчал, но его серые глаза были всегда настороже. Гостям в комнате казалось, они не могут и шагу ступить, не подвергаясь его мысленному осуждению. В третий раз за четверть часа в дверь постучались и вошли носильщики с очередным бархатным стендом, увешанным масками. Уильям Латтинг остановил их на выходе из своей комнаты:
— Здорово сработано, черт побери!
— Да ты никак шутить с нами вздумал! — воскликнул один из них.
Работяги уставились на своего работодателя. Он был не в той маске, что прежде, а напялил новую, большую, заскорузлую и с виду глуповатую.
— Вот вам пятерка за труды! — сказал он, бесцеремонно припечатывая купюру к ладони грузчика. — Горло промочить!
Грузчик сначала уставился на банкноту, потом на маску.
— Годится! — Его лицо медленно расползлось в улыбке. — А как же без этого, мистер Латтинг!
Выйдя за порог, они переглянулись:
— Вот
Латтинг помахал рукой собравшимся в комнате и сорвал глупую маску. Под ней оказалась гладкая, бесстрастная серая маска из папье-маше. Сценка, разыгранная с носильщиками, вызвала одобрительный смех. Не проронив ни слова, он занял свое место на стуле. На столике, который доставал до его колен, лежали три стопки — по полдюжины масок в каждой, впрессованных одна в другую. Весь вечер его наманикюренные пальцы проворно перебирали эти маски, сортировали, меняли, то натягивали, то сбрасывали.
В первом часу ночи раздался стук в дверь.
Латтинг даже не обернулся.
— Войдите! — гаркнул он, силясь перекричать стоявший гвалт.
Вошла съеженная хозяйка, ошеломленная переполохом и огоньками, мерцавшими в поднятых бокалах. Теребя пальцы, она окинула всех взглядом.
— Я ищу мистера Латтинга! — закричала она.
Латтинг уставился в потолок.
— Дражайшая мадам, вы не одиноки. Я ищу его уже многие годы!
— Но где же он? — Она посмотрела на Латтинга. — Это вы — мистер Латтинг?
Она сделала несколько неуверенных шажков. Потом она узнала бриллиантовый перстень на его левой руке.
— Так это
— Как знать, — рявкнул Латтинг. — Если вы ищете того джентльмена с розовым бесстрастным лицом, каштановыми бровями и ямочкой на щеке, мадам, то вряд ли вы его найдете. Мы не бываем совершенно одинаковы. Вернуться назад невозможно. И вам не советую. Все переменчиво. Вот он я. Чем могу служить?
— Вечеринка, — прошептала хозяйка, чтобы не смутить гостей упреком, — от нее ужасный шум.
— Неужели? — прошептал мистер Латтинг, склоняясь к ней, и в этот самый миг его правая рука плавно, неслышно, украдкой, исподтишка сменила прежнее лицо на новое — устремленное вперед лицо подозрительной сплетницы с блеском в глазах, которая шушукается, гримасничает, язвит; лицо прачки, умудренное годами, падкое на грехи.
Хозяйка, казалось, ничего даже не заметила, а если и заметила, то было так привычно видеть подобное пылающее злобой лицо, что она поделилась с ним своей ужасной тайной. Она предостерегла мистера Латтинга цыплячьими пальчиками:
— Ужасный шум. Нашим постояльцам приходится вставать в пять утра, рыть канавы, заливать цемент. У вас тут очень шумно!
— Шумно, это точ-чно! — прошипел мистер Латтинг из-под кляузной маски. — Что за бесцеремонные люди!
— Вот и я про то же! — воскликнула хозяйка, доверительно кивая.
— Ужасно бесцеремонные! Никогда не подумают о нас, обездоленных! — вскричал мистер Латтинг
— И шампанским! — вскричала хозяйка.
— И своим чертовым шампанским, благодарю, — прошептал мистер Латтинг, всплеснув руками.
Он уставился на потолок, словно вечеринка бушевала на крыше.
— Чтоб им пусто было с их пьянками-гулянками! А нам с вами куда деваться? Я вас спрашиваю? А? — Он моргнул с отсутствующим взглядом. — Некуда! Они еще, чего доброго, до трех-четырех утра будут топтаться, хамло неотесанное!
— У-у, хамло! — хозяйка уставилась в потолок.
Вечеринка притихла. Бокалы зависли в воздухе. Сцена прямо-таки потрясла гостей до глубины души.
— А теперь послушайте меня, моя дорогая, — очень доверительно прошипел мистер Латтинг, прижав палец к орлиному носу. — Вам следует спуститься к себе и забраться в постель. А я замолвлю пару-тройку словечек этим скользким богатеям. Вы позволите мне позаботиться об этом? А?
— А вы справитесь? — изумилась хозяйка.
— Не извольте беспокоиться, милейшая! Еще как справлюсь! Вы только топайте к себе! А я их зонтиком по макушкам, зонтичком!
Хозяйка потянулась, чтобы взять своего благодетеля за руку.
— Спасибо вам. Мы все так устали. Я так устала. Спасибо!
Она обернулась и обнаружила себя в окружении гуляк.
— Что такое! — завизжала она.
В отчаянии она смерила их с головы до пят, узрела бокалы в руках. И заморгала в недоумении, не понимая, что происходит. Она глянула на мистера Латтинга на его стуле, сгорбленного, с трясущимися заскорузлыми руками в женской маске, и с воплем пулей вылетела за порог, грохнув дверью.
Взрыв хохота. Все разинули рты и загоготали. Принялись пить. Комната задребезжала.
— Прекратить! — приказал Уильям Латтинг.
Все прекратилось так же внезапно, как началось.
Латтинг вскочил, гневно потрясая зонтом и тыча им в гостей.
— Вы слышали, что она сказала! — заверещал он надтреснутым голосом. Старушечья маска осыпала их всех обвинениями:
— Угомонитесь! Прочь! Вон!
Он показал на дверь.
— Поздно. Порядочным людям давно пора в постель. Мне утром вставать, стирку делать, за детьми присматривать, мужа на работу провожать!
В голосе сквозило безудержное негодование и раздражение. Он стукнул зонтом по столу, сметая с него бокалы, заковыляв старушечьей походкой.
Гости так и застыли в изумлении.
— Браво! — сказал кто-то, поднимая бокал за Латтинга.
— Убирайтесь! — взвизгнул Латтинг.
— Послушайте, мы и часу тут не пробыли! — пожаловался кто-то из угла.
— С глаз долой!
Он распахнул дверь и встал, раскачиваясь из стороны в сторону, в проеме:
— Порядочные люди, порядочные женщины вроде меня, у которых годами не бывало мужчины, не могут уснуть! А мы вспоминаем все вечеринки нашей юности, когда мы были пышными да сочными — и прямо плакать хочется!
Из его глаз брызнули слезы.
— А теперь проваливайте!
Гости слушали и верили. Вот что невероятно — они поверили! Кем бы он ни был, ему до́лжно было верить безоговорочно, без сомнений и споров.
— Это моя квартира, и меня содержит Управление общественных работ, — голосил Латтинг старушечьим голосом. — У меня никого нет, муж пьет, не просыхая, дети бросили школу, а мой удел — холодная постель. Так что катитесь отсюда к чертям собачьим и дайте мне поспать!
Гости оставили свои бокалы и взяли свои меха.
— Изысканное гостеприимство.
— Спокойной ночи, Латтинг.
Они выходили по-одному — волна духов за волной никотина, а за ними — волны белых шарфов и норковых шубок.
— Убирайтесь! — верещал мистер Латтинг. — Скатертью дорога!
И грохнул дверью.
Десяток мужчин и десяток женщин на ощупь пробирались в темноте по нескончаемым ступенькам, читая сдавленным шепотком имена обитателей крошечных комнатушек-гробиков:
— Гачичелли. Моран. Смит. Бледсо. Келли. Лопес. O’Тул. Аракелян.
За какой-то дверью стрекотала пишущая машинка.
— Держу пари, это Сароян! — воскликнул один мужчина.
— Что за Сароян? — не поняла какая-то женщина.
— Замнем для ясности, — поморщился мужчина. — Ну и вечеринка! Так это и есть великий Латтинг? Он каждый раз так выпроваживает гостей?
— Да.
— И друзья спускают ему это с рук?
— Да.
Он раскурил сигару, не сводя с нее глаз.
— Гм. Да. Черт возьми!
Уильям Латтинг затворил дверь и обернулся, не оглядываясь по сторонам. Он приблизился к стулу и плюхнулся на него, не меняя обличья. Минут через пять после того, как он отдышался в тишине, сквозь глазные прорези маски Латтинг заприметил молодого человека в кресле в дальнем углу.