Помоги проекту - поделись книгой:
Глава 10
Лучше умереть за императора, чем жить для себя.
Разгром при Пусане. Наверное, так потомки назовут битву, которая случилась 27-го сентября на траверзе порта Пусан. В психологии есть такое понятие — локус контроля. Это свойство личности приписывать свои успехи или неудачи внутренним, либо внешним факторам. Вы провалили экзамены и говорите себе: «Я получил двойку из-за плохой погоды и предвзятого отношения учителя» — это внешний локус контроля. Если же вы в силах признать свои ошибки, плохую подготовку — значит, у вас внутренний локус контроля.
Так я размышлял, выстукивая зубами ритм чечетки. Волнение на море усилилось и пенные барашки то и дело накрывали меня с головой. Хорошо, что я догадался поясом кимоно крепко привязаться к металлическому шипу, что торчал у самой ватерлинии кобуксона.
А может быть «Позор при Пусане»? Дюжина фрегатов, пятнадцать шлюпов и бригантин, почти две тысячи моряков, покоящихся на дне корейского порта — вот цена моей глупости и недооценки флота Чосона. Внутренний локус контроль, не позволял мне все свалить на штиль, туман и неопытность капитанов судов. Да, корейцы подобрались близко и сразу, минуя артиллеристскую дуэль, пошли в атаку. Штиль не позволил японским судам разорвать дистанцию и реализовать преимущество в калибре, скорострельности. Да что там скорострельность — половина кораблей даже не смогла развернуться бортом к кобуксонам. Пока спускали шлюпки, пока заводили тросы — корейцы подошли на пистолетный выстрел. Те же, кто смог дать залп оказались не готовы сражаться с бронированными галерами. Вместо того, чтобы целить в весла и руль, комендоры целили в корпус, обшитый металлическими пластинами. И опять теряли бесценное время.
К вечеру я замерз до такого состояния, что даже зубная чечетка прекратилась. Периодически я сжимал и разжимал мышцы на ногах и руках, пытаясь согреться, но похоже, что бесполезно. Корейцы зажгли судовые огни и кобуксон продолжал плыть вдоль берега.
А мой внутренний локус контроля продолжал терзать совесть. Любая военная кампания подразумевает проведение разведки. Ставим напротив галочку — не сделано. Боевое охранение флота? Тоже вычеркиваем. Эйдетическая память? И она дала сбой — не помнил я ничего стоящего про корейские броненосцы. То ли были, то ли нет — историки до сих пор ломают копья. Не прозвенел у меня звоночек в голове. Оказывается, были.
Слева по борту мелькнула какая то тень. Я вздрогнул и теснее прижался к обшивке судна. Не дай бог тигровая акула. Там где одна — там и стая. А если еще привлечь их огнями, да запахом крови… Бр… Это только миф, что самая опасная акула — белая. Больше всего людей убили именно эти донные твари. Достаточно вспомнить трагедию «Индианаполиса». Того самого американского военного корабля, который перевозил первую атомную бомбу «Малыш» на базу ВВС США на остров Тиниан. На обратном пути, в Филиппинском море, «Индианаполис» был торпедирован японскими субмаринами. 30 июля 1945 года вошло в историю американского флота как трагедия пострашнее Пёрл-Харбора. Около 900 человек из 1196 находившихся на борту, оказались в кишащей акулами воде. На моряках были только спасательные жилеты, кроме того, на воду удалось спустить несколько спасательных плотов. Нападения акул начались утром, после восхода солнца и продолжались вплоть до спасения остатков экипажа спустя 4 дня. Они набрасывались на людей днем, ночью, переворачивали плоты и все больше входили в раж от потоков крови. Оставшиеся в живых, теряли рассудок от криков поедаемых заживо людей и добровольно бросались в воду. Из 900 человек, попавших в воду сразу после торпедирования, выжило только 317. Спасатели также подняли 88 частично обглоданных трупа.
Я попытался заставить себя не думать про морских людоедов. А о чем тогда думать? Мысли вернулись к пусанской резне. Кобуксоны и не думали вступать в артиллерийскую дуэль с нашими кораблями. Быстрый рывок, удар тараном или плевок пламенем из носового огнемета и к следующему судну. Корейские броненосцы напоминали волков в стаде овец. Овцы блеют, толкаются, но их участь предрешена. Главный удар кобуксоны нанесли по флагману. Сразу два корабля подплыли к нам и один из них проломил тараном правый борт. От удара я потерял равновесие и упал в море. Пытаясь вырваться из водоворота, вызванного тонущим судном, я поплыл к берегу. Но на моем пути оказался второй кобуксон. Корейцы высыпали на палубу и смеясь, начали расстреливать из луков и аркебуз тонущих японцев. Я поднырнул под броненосец, благо его осадка оказалась невелика, и всплыл по другому борту.
До берега была несколько километров. Как сказал один философ, надо трезво оценивать не только свои возможности, но и свои невозможности. Добраться до далеких пляжей Пусана, да еще в вечерний отлив — все это показалось мне малореальным. Помощи тоже ждать было не от кого. Оставалось только прицепиться поясом кимоно к шипу кобуксона и надеется на лучшее.
— Нам я, бада ё![10] — громкий крик по-корейски разбудил меня. Солнце уже встало и на море поднялся ветер. Кобуксон поднял на палубе мачту с парусами. Я оглянулся назад. Все девять кораблей следовали в кильватере за флагманом.
— Нам я, бада ё! — я поднял голову и увидел, что вахтенные заметили меня и теперь тычут пальцем вниз. Что ж. Этого следовало ожидать.
Через десять минут, я практически голый — в одной набедренной повязке — и замерзший, стоял на палубе перед грузным, лысым адмиралом. Рядом с ним вертелся какой-то молодой парень в круглой, парадной шляпе. Вокруг толпились скалящиеся корейские матросы.
— Почему я должен оставить тебя в живых? — на ломаном японском спросил толстяк.
Ага! Значит, меня не узнали и считают простым моряком. Я попытался ответить, но из пересохшего горла вырвался только глухой хрип. Мне сунули в руки кружку с водой. Я отхлебнул и закашлялся. В кружке была морская вода. Матросы захохотали. Адмирал тоже заулыбался. Вот твари!
— Кто вы? — я решил потянуть время — Где я?
— Ты на кобуксоне адмирала И Сунсина — молодой подлиза подскочил ко мне и схватил за волосы, пригибая голову вниз — Хочешь пойти на корм рыбам? Соскучился по своим товарищам?! Быстро отвечай его превосходительству!
— Я младший артиллерист флагмана Таю-бунэ, Шигучи Идитенахер.
— Странное имя — пожал плечами И Сунсин — Младший артиллерист говоришь… С цепными снарядами имел дело?
— Книппелями? Да, было дело.
— Будешь учить моих моряков стрелять книппелями — останешься живым. В трюм его!
Корейцы схватили меня под руки и потащили вниз. В трюме было тесно и воняло рыбой. В проходах стояли мелкокалиберные коронады, валялись картузы с порохом. Да, о пожарной безопасности тут слыхом не слыхивали. И как эти любители умудрились пустить на дно весь мой флот?!
Меня заперли в маленькой коморке на носу судна. В ней не было ни кровати, ни гамака. Из всех удобств — ведро для отходов и жалкое оконце размером с кулак. Под вечер на море началось волнение, перешедшее в шторм. Небо, такое чистое утром, нахмурилось, закатное солнце окрасилось в кровавый цвет и едва пробивалось сквозь белесую дымку. Порывы ветра стали сопровождаться зарядами дождя. Кобуксон то и дело вздрагивал от напора ветра и волн. Я выглянул в окошко. Не пора ли его задраить ставни?
Небо приняло другой вид — белесая дымка сменилась черными тучами, дождь начал хлестать как из ведра. Сверху, по палубе забегали матросы, послышался скрип веревок. Наверняка, спускают мачту. И действительно, спустя какое то время, я услышал размеренные удары в гонг — матросы сели за весла. Корабль перестал рыскать и пошел ровнее.
И тут нас настиг первый шквал. Воздух стал такой плотный, что видимость снизилась до десяти метров. Каждая волна стала походить на огромную гору. Про такие говорят: «девятый вал». Над темной водой грохотал гром и метались ослепительные молнии.
Так продолжалось всю ночь. Я уперся ногами в противоположную стенку, но все-равно несколько раз меня чувствительно крутануло по всей коморке. Мне стало понятно, почему моряки в своем большинстве верят в бога. Живя на суше, мы не сталкиваемся так часто с грандиозными проявлениями природы. Зима сменяет осень, ночь — день. В море же нет никакой уверенности дожить до следующего дня. Каждый шторм грозит бедою, а каждый неосторожный шаг — гибель в зубах акулы. Именно бушующий океан — живое воплощение божьего гнева и каждый мореплаватель это ощущает на собственной шкуре.
К утру штормовой ветер стих, солнце выглянуло из-за туч и весело засияло по волнам. Меня накормили завтраком из рисовых лепешек и даже дали зеленого чаю. Еще день спустя мы вошли в узкую бухту. Я начал гадать, что это за место. Йенду, Ганджин… На побережье Кореи не так уж много пригодных гаваней для флота.
Десяток причалов, стапеля и даже пара деревянных кранов — похоже, что корейцы серьезно вкладываются в военно-морское судостроение. Я попытался прикинуть количество заложенных кораблей, но тут за мной пришли.
И Сунсина встречала целая делегация во главе с чиновниками в черных ханбоках и обязательных круглых шляпах. На причале стояли десятки людей. Некоторые из них махали платками, кричали что-то веселое. Моряки весело отвечали. Я пересчитал количество кобуксонов. Из десяти кораблей домой вернулись девять. Еще один видимо, погиб или во время сражения или сразу после во время шторма.
Мне связали руки и толкнули на сходни. Пока спускался, рассматривал корейцев. Разница с японцами была, что называется на лице. Мужчины-корейцы обладали более густым волосяным покровом, у них чаще можно было наблюдать усы и бороду. Японское лицо мне показалось в среднем более вытянутым, нос шире, а глаза больше. Но больше всего меня поразили корейские женщины. А точнее их одежда. Снизу как обычно — юбка. А вот сверху… нечто напоминающее жакет, только со специальным вырезом для груди. Не вертикальное декольте, а именно горизонтальный вырез, из которого торчат обе голые груди. Целиком и полностью. Сначала я подумал, что это какой то странный выверт моды. Может для удобства кормления ребенка? Но нет, практически все женщины — молодые и старые, мимо которых мы шли носили подобные жакеты.
Пожалуй, ни одна женская одежда в истории человечества специально не открывала бюст. Часть груди, декольте — пожалуйста. Но полностью? Да еще у городских жителей — примитивных охотников-собирателей из Амазонки оставим в стороне… Это ж какая гиперстимуляция мужских инстинктов получается. Да и для чего?
Додумать эту мысль мне не дали. Пинок и я лечу в черную зловонную дыру, а сверху опускается деревянная решетка. Здравствуй, тюрьма.
Глава 11
Я слышу и забываю.
— А вот еще блинчики окономияки! — толстяк Таики облизнулся — Разбавляешь муку водой, кладешь яйцо, капусту. Все это смешиваешь в миске и выливаешь на раскаленную поверхность плиты. Потом поливаешь соевым соусом и посыпаешь стружкой из сушеного тунца или сушеных водорослей. Жаришь пять минут на теппане, обязательно с обеих сторон. М-м-м! Объедение!
— А стружку то, где ты стружку возьмешь? — худой как щепка, Юто, замотал головой — Во всей нашей деревни ледник есть только у господина Окиямы.
— Эх ты, деревня! В городах сейчас полно ледников. В любой хорошей харчевне есть. А ты знаешь, что даже солнцеликий микадо — тут Таики понизил голос — Когда еще был дайме в клане Сатоми, лично придумал рецепт рор-ров[11] и суси!
Третий день я сижу в вонючей, темной яме с двумя тупыми японскими асигару и слушаю их побасенки про еду и женщин. Асигару — вид легкой пехоты, из не-самураев, основным оружием которой являются пики. В основном это обычные крестьяне, которых мобилизовали мои генералы для вспомогательных войск. Дешевые бамбуковые доспехи, копье в руки и вперед патрулировать дороги за спасибо. Никто, разумеется, не собирается платить «черноногим» деньги за службу в армии. Кормят? Выдали палатку и подобие аптечки с бактерицидным мхом, перевязкой? Радуйся! И славь микадо. Что ж удивляться, что вся эта братия периодически дезертирует, напивается в ближайшей деревне рисовым самогоном, после чего попадается корейцам. Те, в свою очередь, их без затей вешают. Похоже, что подобная участь ждет и Юту с Таики. Но пока мужички не познакомились с «тройным деревом» — так в Чосоне называют виселицу из-за треугольной формы, с тремя столбами и перекладинами, на каждой из которых умещается по восемь человек — я вынужден выслушивать истории про гейш (которых они дай бог видели разок издалека), вникать в рецепты средневековых пицц и даже разбирать ссоры из-за скудной баланды, что нам тут выдают.
— Господин артиллерист! — Юто подвинулся поближе ко мне — Господин Шигучи! Как вы думаете, микадо мог придумать рецепты суси?
Я демонстративно закрыл глаза. Все что можно было сказать крестьянам, я уже сказал. Воспитательные беседы также провел. Бежать эти безмозглые дезертиры не собирались — надеялись на милость адмирала. Оставалось лишь практиковаться в благородном искусстве «инэму?ри». Это такая практика дневного сна на работе, в общественных местах. Японская традиция не только не осуждает, но и поощряет подобное занятие: инэмури считается признаком того, что человек не высыпается дома, поскольку очень-очень много работает.
Правда, есть несколько оговорок, своего рода правил хорошего тона. Так, сон во время инэмури должен быть «социальным»: то есть, человек может на собрании, в общественных местах — но сидя так, чтобы создавалось впечатление его участия в действии. Кроме того, большое значение имеет социальный статус спящего. Подчинённый, например, не может себе позволить спать на глазах у начальника. А вот наоборот — вполне. Так что мои крестьяне отнеслись к моим закрытым глазам с большим почтением. Понизили голос, перебрались в другой угол ямы.
Наверху раздались шаги. Открылась решетка. Вниз спустили лестницу.
— Поднимайтесь! — безусый кореец махнул нам сверху рукой — И без глупостей.
Я кивнул «черноногим», подошел к лестнице и, не оглядываясь, поднялся по ней. Яркий свет больной ударил по глазам. Пока я привыкал к освещению, крестьяне также вылезли наверх. Вокруг стоял десяток солдат. Вооружены прекрасно — и самострелами, и бронзовыми мечами, а у одного даже аркебуза в руках. Зато одежда грязная, морды кислые и опухшие. На земле лежало толстое бревно, от которого шли цепи с ошейниками. Раздвинув солдат к нам подошел хмурый адмирал со своим племянником И Буном. И Сунсин начал быстро говорить по-корейски, а племянник переводил.
— Вы, варвары, удостоены небывалой чести. Вас червей доставят ко двору небесного императора Чжу Хоуцуня. Только что прилетел голубь.
Адмирал помахал перед нашим лицом тонкой рисовой бумажкой с иероглифами.
— Сегодня же отправляетесь в Бэйцзин, Северную столицу. Главный евнух Лю Цзинь решил перед отправкой войск показать японских варваров горожанам. Теперь со всего Чосона собирают пленных. Повезло вам — И Сунсин затряс вторым подбородком — Такая честь! Вас подвергнут казни разрезанием на «1000 кусков» на самой площади Небесного согласия. Цените!
Услышав эту новость, крестьяне, подвывая от страха, повалились на колени и принялись умолять адмирала о снисхождении.
— А ты смелый, Шигучи Идитенахер — глядя на меня, произнес И Сунсин — Небось не знаешь, что такое казнь 1000 кусков? Тебя привяжут к врытому в землю кресту и сначала отрежут веки.
— Это чтоб ты не смог зажмуриться от ужаса — посмеиваясь добавил от себя И Бун.
Ну, крысеныш, посчитаемся еще. Кто старое помянет — тот циклопом станет. Я вам устрою еще геноцид с холокостом.
— … может быть даже дадут слабую настойку опия — продолжал тем временем нагнетать адмирал — Значит, чтоб подольше продержались, потешили благородную публику своими варварскими криками. Потом плачи обтянут ваши голые тела мелкой сеткой. Сетку стянут потуже, и помощник палача щипцами захватит первый кусочек плоти, который выступит в ячейке, вытянет его и откромсает острым ножом. Рану прижжет горячим воском, чтоб ты не истек кровью. Потом второй, третий и так пока от вас не отрежут 1000 кусков.
Таики с Ютой уже даже не плакали, а просто дрожали, уткнув лбы в землю.
— Что же стрельба книппелями? — спросил я И Сунсина.
— И про книппеля, и про порох, про все расскажешь — ласково улыбнулся мне адмирал — Заковывайте их!
Нас схватили, набросили ошейники и спустя полчаса мы с бревном на плечах пылили по дороге в Китай. Сопровождал нас отряд из двадцати солдат во главе с И Буном.
Племенник адмирала решил ехать со всеми положенными понтами. Впереди идут два служителя с плетьми — прокладывают путь в толпе. За ним еще один слуга, который бьет в медный гонг. Далее несут огромный бамбуковый зонт с титулом И Буна. Еще четверо солдат тащат на коромыслах большой красный сундук. В нем, как я подозреваю, подношения императору Чжу Хоуцуню. Наконец, в центре отряда — обтянутый зеленым шелком паланкин племянника. Мы в окружении пятерки солдат замыкаем данную процессию.
Чтобы не терять даром время, я начал вспоминать донесения Кико Ходзе о Китае и о Чжу Хоуцуне. Что мы знаем про Поднебесную? А знаем мы неожиданно много. Китай — самая густонаселенная страна мира. По последней переписи в ней проживает порядка 60 млн. человек. Страна простирается от маньчжурских лесов до вьетнамских гор, от океана до Тибета. В империи Мин насчитывается около 2-х миллионов солдат, которые пока вполне успешно противостоят набегам Абахая — основателя соседнего маньчжурского государства. 13 лет назад Абахай даже смог осадить Пекин, но особого успеха не добился. Пусть и с большой добычей, но был вынужден убраться обратно в свои степи.
Пройдет еще лет восемьдесят и маньчжуры, окончательно подчинив себе монгольские княжества: Хорчин, Найман, Аохан — фактически восстановят южную часть империи Чингисхана. После чего легко завоюют Китай, свергнут династию Мин и установят собственную династию — Цин. Кстати, судя по докладам Кико — термин Цин, уже вполне используется маньчжурами. Название династии означает «Чистое» — как противопоставление соседнему китайскому государству Мин (Светлое). К титулу «император» (хуанди) Абахай присоединил его монгольский аналог — титул «богдохан». Не забыл и про новый девиз правления — «Чундэ» («Накопленная благодать»).
Вообще, Абахай мне очень нравился. Маньчжур явно строил прогрессистскую диктатуру. Ввел китайскую экзаменационную систему для будущих чиновников и военачальников, организовал секретариат, ведущий государственное делопроизводство, а также систему «шести ведомств», аналогичную существующей в Китае. На ряд должностей назначены китайские чиновники-перебежчики.
Понимают ли в Запретном городе к какой пропасти движется страна? Понимают. И даже кое-что предпринимают. Против Абыхая сосредоточенны сразу две крупнейшие войсковые группировки — по полмиллиона солдат каждая. Одна прикрывает Харахотунь и проход Сыфынь-коу в Великой стене. Вторая базируется в районе Ляоси (часть Ляонина к западу от реки Ляо). Подвижный и мобильный Абахай легко обходит вялых, сонных китайских генералов, угоняет в Маньчжурию сотни тысяч человек. Но война — это не набеги. Для того, чтобы брать города — нужно тащить с собой обоз с осадным парком. Конным отрядам просочиться через обветшалую «Великую» китайскую стену — особых проблем нет. А вот перебросить через стену осадные орудия, большой обоз — уже затруднительно.
Хребет Китаю сломают вовсе не маньчжуры. Страну добьют массовые крестьянские восстания. Развал армии, тотальная коррупция, бунты — маньчжуры лишь завершат демонтаж династии Мин. Любопытно, что это гниение чувствуется уже сейчас. Судя по донесениям брата и сестры Ходзё в подвалах сокровищницы Запретного города складировано свыше двух тысяч тонн серебра и золота в слитках! Не считая огромного количества разнообразных драгоценных камней. Кики писала, что после визита в сокровищницу Хандзо две недели не мог прийти в себя. Я и сам сначала не поверил депеше. Полдня переводил каны в тонны, думал ошибка закралась. Но нет, повторное донесение подтвердило цифры.
И кто же у нас такой хваткий, что вся страна воет волком и точит ножи?
Глава 12
Ныне задыхаются от гнева
Те, в ком живы преданность и честь.
А мерзавцы делают карьеру,
В ход пуская деньги, связь и лесть!
Имя этого вундеркинда — Лю Цзинь. Именно этот невзрачный евнух — а я видел его портрет с козлиной бородкой — выстроил систему тотальной коррупции и подкупа. Начинал обычным скопцом при предыдущем императоре. Принеси, подай, выйди вон. После того, как на трон взобрался Чжу Хоуцунь, стал при нем главным советником. Постепенно император Китая начал тяготиться государственными делами и вот тут «сердобольный» фаворит «освободил» своего господина от скучных государственных забот. Сын Неба предается развлечениям с наложницами, а страной правит Лю Цзинь. Причем временщик пользуется полным доверием властелина.
Кико Ходзё прислала мне расценки на доступ к императору. Просто за возможность быть представленным Сыну Неба главный евнух берет тысячу золотых ляновых слитков! Для губернаторов провинций — расценки еще выше. До двадцати тысяч слитков! Вокруг Лю Цзиня сложилась мощная клика собратьев-евнухов. Ма Юнчэн отвечает за снабжение армии и подряды. Гао Фэн — ведает назначением чиновников и курирует экзамены на чины. Гу Даюн собирает дань с соседних государств.
— Эй! Японец! — И Бун выглянул из паланкина и поманил меня пальцем.
Нам с крестьянами пришлось прибавить шаг, чтобы подойти ближе к паланкину. Таики с Ютой уже шатались от усталости, а солнце еще даже не перевалило за полдень. Вокруг нас вились мухи и слепни, но племенник адмирала цвел и пах. Во-первых, в паланкине была переносная жаровня, которая отпугивает насекомых. Во-вторых, у него были духи, которые крепились в специальной ладанке поверх одежды.
— Шигучи, ты явно из благородного сословия — И Бун решил развлечь себя беседой в дороге — Неужели ваш микадо не понимает, на что он покусился, напав на Чосон? В движение пришли такие могущественные небесные силы, которые просто сотрут ваши острова с лика Земли! Наша победа у Пусана — это только первое предвестия тех ужасов, что обрушатся на Ниппон!
— Неужели? — хмыкнул я — Кажется, это Ёшихиро Сатоми всего за месяц захватил половину вашей страны, а не наоборот!
— Это временно — отмахнулся от меня И Бун — Китайцы пошлют всего одну армию в сто тысяч солдат и от захватчиков не останется и следа.
— Воюют не числом, а умением…
— Варварское заблуждение! Поддержка духов предков на нашей стороне. Это раз. У нас самые совершенные боевые корабли. Это два. Чосон поддерживает Запретный город. Это три — родственник адмирала загибал пальцы перед моим носом — Наконец, португальцы. Скоро у нас будет самое современное оружие. Мы выкинем вас из нашей страны, а потом придем на острова и покараем изменников небесного порядка.
Утомившись от этой тирады, И Бун откинулся в паланкине, а мы опять оказались в самой конце процессии и продолжили глотать пыль. Я же пытался каждую минуту использовать для анализа ситуации. Через две недели мы будем в Северной столице. Если не удастся сбежать по дороге, придется интриговать, чтобы спасти жизнь. Что еще я знаю о Лю Цзине?
Он резок, злопамятен, подозрителен и скор на расправу. Опасаясь мести евнуха, провинциальные чиновники предпочитают попросту откупаться от него. Если Лю Цзинь вызывает тебя в Бэйцзин — готовь бабки. И трясись от страха. Ибо евнух может использовать сам факт взятки против тебя, устроив провокацию. Взяточника арестовывают, бросают в тюрьму, а все имущество конфискуется.
Но у Лю Цзиня есть и враги. Во-первых, это ученые — члены Императорской Академии Ханьлинь. Ее еще называют Лес Кистей. Ученые отказались вставать на колени перед временщиком, пишут на него жалобы, устраивают.
средневековые флэш-мобы на улицах столицы. Кастрат отвечает на это террором. Часть академиков отправляется в ссылку в провинциальный Нанкин. Часть — попадает в тюрьму. Но движение ханьлинцев множится и растет.
Во-вторых, это удельные князья. Их в Китае тридцать человек. Каждый со своей армией и чиновниками. Всего Кико-сан насчитала при дворе три тысячи титулованных и четыре тысячи нетитулованных особ. Партию аристократии возглавляет генерал Чжан Юн. Имя он себе сделал, разгромив бунтовщиков под предводительством князя Аньхуа и избавив Пекин от Абахай-хана. Но что любопытно, обе эти победы усилили побежденных. Абахай с момента похода в Китай еще больше расширил пределы своего государства. Князь Аньхуа выжил и сплотил вокруг себя еще больше противников нынешней власти. Сдается мне, что Чжан Юн играет краплеными картами.
Что интересно, генерал уже пытался скинуть Лю Цзиня. На парадном обеде, посвященном победе на бунтовщиками, Чжан Юн в присутствии императора прямо обвинил главного евнуха в том, что восстание князя Аньхуа в городе Нинся было спровоцировано безумными поборами, которые устраивали люди Лю Цзиня. И что бы вы думали? Кастрат сумел выкрутиться, да так, что Чжан Юна удалили от двора.
Солнце взошло в зенит и отряд остановился на отдых в придорожной гостинице. Нас накормили рисом, дали воды. И Бун отправился спать, а я все продолжал крутить ситуацию так и эдак.
Китайцы, безусловно, поддержат Чосон и отправят войска. Возможно, что после того, как Хандзо убил тиду Ли Жусуна, в столицу вызовут Чжан Юна. Это боевой генерал с охраной и добраться до него будет не так просто. Более того, одним своим видом Чжан Юн вдохновит войска и боевые действия могут приять совсем не тот характер, на который я надеюсь. Коммуникации растянуты, подкрепления перебрасывать на запад становится все труднее. Особенно меня волнует после Пусана морской отрезок пути. Огромная армия китайцев легко собьет оборонительные заслоны на реке Амноккан и к зиме отобьет Сеул.
Значит что? Правильно, надо еще разок тормознуть китайцев. Например, новым восстанием противников Лю Цзиня! Как говорил Ницше — «падающего, толкни». Так, пазл начинал складываться и на волне этой эйфории я даже придумал, как лично себя обезопасить в столице Китая.
К вечеру хлынул дождь, пыль под ногами сменилась слякотью. Дорогу развезло и мы то и дело падали на сырую землю. Бревно все сильнее мешало идти — в итоге И Бун в ближайшей деревне приказал перековать нас. Движение отряда ускорилось, но не намного.
Вокруг был типичный сельский пейзаж с длинными каналами, дамбами, полями убранного риса, крестьянами… Вот могучий горбатый бык, по колено в воде, медленно тащит грубую соху; за сохою, блестя изгибом потной спины, идет пахарь. А вот, позади них, сзади, высоко поднимая голенастые красные ноги, важно шагает аист, выбирающий из жидкого ила головастиков и разных червячков. Глядя на всю эту сельскую идиллию начинаешь лучше понимать психологию азиатов. Пройдет еще 500 лет, а менталитет, сформированный сельских хозяйством средневековья, будет оказывать огромное влияние на все — от экономике до миграции, от политики до брачных обычаев. Я встречал исследования, которые говорят, что северные китайцы по своей психологии ближе к западным людям — у них аналитическое мышление и в характере ярко выражены черты индивидуализма. А вот у китайцев из южных провинций на первом месте всегда находится коллектив, они более взаимозависимы. Это подтверждается даже тестами-рисунками — когда необходимо схематически изобразить себя с друзьями, то южане рисуют себя чуть ниже, а северяне изображают себя примерно на 1,5 мм выше. Кстати, у американцев этот показатель 6 мм, у жителей Европы — 3,5 мм.
Ученые склонны считать, что разные векторы формирования характера связаны с тем, что традиционно в южных провинциях выращивают рис, а вот северные земледельцы возделывали всегда пшеницу. Технология выращивания риса более трудоемка, работа по уходу за этой культурой требует в 2 раза больше времени, чем уход за пшеницей. К тому же ирригация рисовых полей — процесс, требующий коллективных усилий. А вот пшенице для полива достаточно дождей, и крестьянам нет необходимости обращаться за помощью к соседям.
По дороге мы встречаем, изгоев. Это корейцы, которых исключили приказом вана из благородного сословия «ши» и надели им на шеи деревянные колодки «кангу». С третьего на пятое я начинаю постепенно понимать корейский язык и слушаю, как И Бун проклинает бывших чиновников. Они предали свой народ, открыли ворота провинциального города японцам и теперь солдаты вана их ведут на севере, в город Ыйджу, где обосновался двор Чунджона. Изгоев ждет четвертование. А я делаю для себя вывод, что японской армии не хватает войск даже поставить гарнизоны в самых значимых населенных пунктах. Иначе как бы этих чиновников схватили солдаты?
Незаметно переходим границу между Китаем и Кореей. Она никак не отмечена и не огорожена. Таможенных постов тоже не заметно. Лишь спустя сутки, встречаем большой военный отряд китайцев, которые сидят по обе стороны дороги. У солдат торчат косы из под голубовато-зеленых, круглых шлемов. Сверху одеты бронзовые чешуйчатые доспехи, с длинными кольчужными рукавами и полами. Панцири украшены маленькими заклепками с лакированными головками. Большинство бойцов вооружены длинными узкими мечами, копьями. Есть лучники и аркебузиры, но их мало.
И Бун показывает начальнику на вороном жеребце деревянную табличку с выжженными иероглифами и нас пропускают.
Дождь прекращается, движение на дороге увеличивается, все чаще навстречу попадаются длинные караваны из десяток повозок, запряженных лошадьми и волами. Пару раз нашему отряду приходится уступать дорогу процессиям аристократов. Их слышно заранее из-за криков глашатаев, которые идут впереди и несут красные лопатообразные знаки власти.
Людей вокруг становится все больше и больше. Над дорогой тяжелым облаком висит пыль, сквозь которую безостановочно двигаются люди, лошади, быки, верблюды. Все это толкается, ржет, мычит, ревет и вопит на разные голоса, производя оглушительный нестройный шум. С каждым днем мы все ближе и ближе к Пекину.
— Седьмую встречу Совета старейшин и Бакуфу объявляю открытой — Хиро-сан ударил в гонг и обвел тяжелым взглядом собравшихся в парадном зале мужчин.
Двенадцать человек практически одновременно, глубоко поклонились канрэю — премьер-министру Японии, Окинавы и Ко Рё. Хиро-сан был против того, чтобы включать не до конца завоеванную Корею в собственный титул, но Микадо, перед отбытием на континент решил по-своему. Как будто что-то предчувствовал и решил укрепить авторитет канрэя, которого оставил исполнять обязанности главы страны.
Симодзумо Хиро еще раз окинул взглядом министров и старейшин. Парадный зал был плохо предназначен для подобных встреч. Все нет-нет, да поглядывали на пустующий сандаловый трон в центре. Наспех сооруженный помост под троном с трудом вместил всех и теперь самураи толкались локтями, пытаясь налить чашечку зеленого чая. Все, что будет сказано на этой встрече — должно остаться в тайне. Поэтому в зале не было ни охраны, ни прислуги.
Справа от канрэя сидел глава военного ведомства — Хотта Абе. Месяц назад Абе-сану исполнилось семьдесят. Оставил войска в Корее на сына и тут же, по первому зову примчался в Киото. Пять дней и первый, а также единственный спущенный на воду клипер доставил генерала на острова. Увы, вместе с ним.
приплыл министр по делам чиновников и государственных земель, генерал Токугава Иэясу. Сидит, попивает чай, а лицо такое скорбное-скорбное. «Очень опасен» — подумал Хиро-сан. Успел отличиться в Кореи, получить медаль Фудзи второй степени за взятие Сеула. Хотя всем известно, что столицу Ко Рё брал его подчиненный, тысячник Като Киёмаса. Тот тоже не остался без наград, но Токугава сумел так повернуть, что вся слава досталась ему. Явно рвется к власти.
Рядом с Иэясу расположился глава Палаты тайных дел — Цугара Гэмбан. Вот этот толстяк горюет по-настоящему. Уж больно любил он Сатоми Ёшихиро. «Любит, любит! — одернул сам себя канрэй — Пока не найдено тело, пока не выяснены все обстоятельства разгрома при Пусане…»
Следующий министр, несмотря на тесноту, сидит в одиночестве. Такое ощущение, что вокруг него — прозрачный шар, из тех, что поднимают наблюдателей в воздух. Никто не желает перешептываться, переглядываться с Иттэцу Единая Сталь — руководителем Палаты внешней разведки. Будь его воля, Хиро-сан повесил бы этого подлого синоби на первом суку. Но приказ Микадо — священен. Эх, жаль Ёшихиро-сама не добил Иттэцу во время ритуала любования светлячками — Хотаругари — а лишь ранил. Синоби еще до сих пор не оправился от раны. Сидит криво, перенеся вес, на одну из ног.
Поделиться книгой: