Помоги проекту - поделись книгой:
– О, знаю, – с легким презрением отозвалась Анжела. – Вот если бы он вел речь о римском и греческом праве или о малоизвестных поэтах Елизаветинской эпохи, я бы внимала ему с восторгом. Но что он может знать о детях?
– Абсолютно ничего, как мне кажется. Между прочим, на днях он посоветовал завести Лауре собаку.
– Собаку? Но у нее уже есть котенок.
– Он считает, что это не одно и то же.
– Как странно… Я помню, он говорил, что не любит собак.
– Кажется, да.
– Вот Чарльзу собака, наверное, нужна, – задумчиво сказала Анжела. – Он очень испугался недавно, когда у дома священника к нему кинулись щенки. Плохо, когда мальчик боится собак. А если бы у него была своя, он бы уже привык к ним. И верхом ему надо научиться ездить. Я бы хотела, чтобы у него был пони. Вот только пастбища у нас нет.
– Ну нет, никаких пони. Я боюсь, – возразил Артур.
А в кухне горничная Этель говорила поварихе:
– Этот старик Болдок тоже заметил.
– Что заметил?
– Ну что Лаура – не жилец на этом свете. У нее это прямо на лице написано. И никогда-то она не пошалит. Не то что мастер Чарльз. Вот помяни мое слово, вырасти ей не суждено.
Но умер Чарльз.
Глава 2
Чарльз умер от детского паралича. Смерть настигла его в школе. Двое других мальчиков с той же болезнью выздоровели.
Для Анжелы смерть ее дорогого обожаемого сына, такого красивого, живого, была сокрушительным ударом. Здоровье ее серьезно пошатнулось.
Она лежала в затемненной спальне, уставясь в потолок, не в состоянии больше плакать. Муж, Лаура и слуги ходили по притихшему дому на цыпочках. Врач посоветовал Артуру повезти жену за границу.
– Ей необходима другая обстановка, другой воздух. Надо вернуть ее к жизни. Поезжайте куда-нибудь, где хороший воздух, желательно горный. Ну, скажем, в Швейцарию.
Родители уехали, и Лаура осталась под присмотром няни. Ежедневно приходила мисс Уикис, любезная, но нудная гувернантка.
Лауру радовало отсутствие родителей. Формально хозяйкой дома была теперь она. Каждое утро она заказывала поварихе меню на день. Миссис Брайтон, полная добродушная женщина, вносила поправки в сумбурные пожелания Лауры и в конечном счете готовила то, что и собиралась. Что, однако, не умаляло у Лауры чувства собственной значимости. Она не очень скучала по родителям и строила в своем воображении сцену их встречи.
Ужасно, что Чарльз умер. Родители, конечно, любили его больше, чем ее, но Лаура не оспаривала справедливости этого. Однако теперь… теперь-то она займет место Чарльза в его королевстве. Теперь она – единственный ребенок у родителей, и все их надежды и вся любовь сосредоточатся на ней. Она представила себе их возвращение, раскрытые объятия матери. «Лаура, моя дорогая девочка, теперь ты у меня одна на всем свете», – слышала она ее слова, рисуя в воображении трогательные сцены. Сцены, на которые в действительности вряд ли были способны Анжела и Артур Фрэнклины. Но для Лауры они были полны экспрессии и тепла, и она постепенно так уверовала в них, будто они уже произошли.
Однажды она шла по деревенской улице, репетируя воображаемый разговор: шевелила бровями, покачивала головой, бормотала какие-то слова. И так была увлечена этой эмоциональной игрой, что не заметила мистера Болдока, который шел ей навстречу из деревни, толкая перед собой установленную на колеса садовую корзину с покупками.
– Привет, молодая леди.
Лаура испуганно остановилась и покраснела, грубо вырванная из драматической ситуации, в которой отвергала предложение виконта выйти за него замуж, потому что ее мама ослепла. («Я никогда не выйду замуж. Моя мама для меня – все».)
– Родители еще не вернулись?
– Нет. Приедут дней через десять, не раньше.
– Понятно. Не хочешь ли выпить со мной чаю?
– О да!
Лаура была горда и взволнованна. Мистер Болдок, профессор университета, находившегося в четырнадцати милях отсюда, имел в деревне небольшой домик, где проводил отпуска, а иногда и выходные дни. Он не признавал светских манер и обычно довольно невежливо отказывался от неоднократных приглашений четы Белбури, чем несказанно их обижал. Единственным человеком, с кем его связывала многолетняя дружба, был Артур Фрэнклин. Джон Болдок не отличался приветливостью и к своим ученикам относился с такой беспощадной иронией, что только наиболее способным удавалось достичь признания. Остальные прозябали в неизвестности. У него было несколько крупных работ, посвященных малоизвестным периодам истории, написанных таким малодоступным языком, что только немногие читатели понимали, о чем идет речь. Робкие просьбы издателей писать более понятно были жестоко осмеяны. Мистер Болдок заявил, что только те, кто способен оценить его труды, достойны быть его читателями. С женщинами он бывал особенно груб. Но они, им очарованные, готовы были вновь и вновь терпеть его хамство. Он был человеком чудовищных предрассудков и нетерпимого высокомерия, но за его принципами неожиданно открывалось удивительно доброе сердце.
Лаура знала, что это большая честь – быть приглашенной к мистеру Болдоку на чай, и соответственно подготовилась. Пришла тщательно одетая, умытая и причесанная, но с некоторым страхом в душе, потому что мистер Болдок всегда вызывал тревожные чувства.
Экономка мистера Болдока провела Лауру в библиотеку. Он поднял голову и уставился на нее:
– Привет. Что ты здесь делаешь?
– Вы пригласили меня на чай, – сказала Лаура.
Мистер Болдок задумчиво на нее поглядел. Лаура смотрела на него серьезно, почтительно, умело скрывая внутреннюю неуверенность.
– Да, пригласил, – пробормотал мистер Болдок, потирая нос. – Гм… Верно, пригласил. Не знаю только зачем. Ну тогда присаживайся.
– А где? – спросила Лаура.
Вопрос был по существу. Библиотека до потолка была уставлена полками, забитыми книгами. Но многим места на полках не нашлось, и они кучами лежали на полу, столах и креслах.
– Придется нам что-то придумать, – недовольно сказал мистер Болдок.
Он подошел к одному из кресел, менее других заваленному книгами, и, покряхтывая и пыхтя, переложил две охапки на пол.
– Ну вот тебе и место, – отряхивая с рук пыль, сказал он и громко чихнул.
– Разве здесь никогда не убирают пыль? – степенно усевшись, спросила Лаура.
– Ну если только им жизнь не дорога. Приходится вести постоянную борьбу. Женщины так и норовят ввалиться сюда с огромной желтой метелкой и банками какой-то жирной дряни, воняющей скипидаром, а то и чем-то похуже. Собирают все мои книги в стопки по размеру, не заботясь о содержании. Потом запускают какуюто зловещую машину, которая гудит и хрипит, и, довольные, уходят, оставив все в таком состоянии, что потом месяц не найдешь нужной книги. Ох уж эти женщины! О чем только Господь думал, создавая женщину! Наверное, решил, что Адам слишком зазнался, много о себе возомнил – ну как же, хозяин Вселенной, дает имена животным и все такое прочее. Вот Господь и подумал, что пора сбить с него спесь. Наверное, Он был прав. Но создавать женщину – это уж слишком! И чем же все это кончилось для бедняги Адама? Погряз в первородном грехе!
– Мне очень жаль, – извиняющимся голосом сказала Лаура.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Жаль, что вы так относитесь к женщинам. Я ведь тоже женщина.
– Нет еще, слава богу. До этого еще далеко. Конечно, это неизбежно, но не стоит раньше времени думать о таких неприятных вещах. Между прочим, на самом-то деле я не забыл, что ты придешь ко мне сегодня на чай. Все время помнил. Просто по некоторым соображениям притворился, что забыл.
– По каким соображениям?
– Ну… – Мистер Болдок снова потер нос. – Во-первых, мне хотелось услышать, что ты на это скажешь. – Он одобрительно покивал. – Ты выдержала испытание очень хорошо. По-настоящему хорошо.
Лаура смотрела на него, ничего не понимая.
– Но у меня была и другая цель. Если мы с тобой собираемся стать друзьями, а дело, похоже, идет к этому, то тебе придется принимать меня таким, какой я есть – грубый, нелюбезный старый скряга. Понимаешь? От меня бесполезно ждать красивых слов: «Деточка, как я рад тебя видеть! С нетерпением ждал твоего прихода».
Мистер Болдок произнес эти фразы высоким фальцетом с нескрываемым презрением. По серьезному лицу Лауры пробежала улыбка.
– Это было бы смешно, – сказала она.
– Конечно. Очень смешно.
Лаура вновь посерьезнела. Пристально посмотрела на мистера Болдока и спросила:
– Вы думаете, мы станем друзьями?
– Если мы оба этого захотим. А тебе такая идея нравится?
Лаура задумалась.
– Мне это кажется немного странным, – с сомнением сказала она. – Друзьями обычно бывают дети, которые приходят к тебе поиграть.
– Не жди, что я буду водить с тобой хороводы. Как это?.. «Как у наших у ворот завели мы хоровод…»
– Но это же только для маленьких, – с упреком сказала Лаура.
– Наша дружба будет строиться на интеллектуальной основе, – пояснил мистер Болдок.
– Я не совсем понимаю, что это значит, но мне нравится, как звучит, – одобрительно заметила Лаура.
– Это значит, что во время наших встреч мы будем говорить на темы, которые интересны нам обоим.
– На какие темы?
– Ну, например, о еде. Я люблю поесть, и ты, наверное, тоже. Но поскольку мне шестьдесят, а тебе… Сколько? Десять? Значит, наши представления о еде будут разными, а это уже интересно. Поговорим и о других вещах – про краски, цветы, животных, об английской истории.
– Например, про жен Генриха Восьмого, да?
– Совершенно верно. Стоит упомянуть Генриха Восьмого, как восемь человек из десяти тут же зададут тебе вопрос о его женах. Это оскорбительно для человека, которого называли самым красивым принцем в христианском мире. Он был выдающимся по своей ловкости политиком, и помнить его только по его матримониальным попыткам получить наследника по мужской линии крайне несправедливо. Его жены с точки зрения истории не имеют ровным счетом никакого значения.
– А я думаю, его жены имели большое значение.
– Ну вот тебе и дискуссия! – воскликнул мистер Болдок.
– Мне хотелось бы быть Джейн Сеймур.
– Почему именно ею?
– Она умерла, – в каком экстазе произнесла Лаура.
– Но и Нэн Буллен [1], и Катерина Говард тоже умерли.
– Их казнили. А Джейн была замужем только год. Родила ребенка и умерла. И все ее очень жалели.
– Ну что ж, это уже точка зрения. Пойдем-ка в другую комнату, посмотрим, что у нас есть к чаю.
– Какой замечательный чай! – восхищенно воскликнула Лаура. Она обвела взглядом булочки с изюмом, рулет с джемом, эклеры, сандвичи с огурцом, шоколадное печенье и большой пирог с черносливом. И вдруг весело хихикнула. – А вы все-таки меня ждали. Если только… Вы каждый день пьете такой чай?
– Упаси боже! – воскликнул мистер Болдок.
Они уселись за стол. Мистер Болдок съел шесть сандвичей с огурцом, Лаура – четыре эклера и понемногу всего остального.
– Рад видеть, молодая леди, что у тебя отменный аппетит, – одобрительно заметил мистер Болдок, когда они закончили трапезу.
– А я всегда хочу есть, – ответила Лаура. – И никогда не болею. А вот Чарльз болел часто.
– Хм… Чарльз. Ты, кажется, скучаешь по нему?
– Да. Очень. Правда.
Седые брови мистера Болдока приподнялись.
– Ну, ну! Кто же говорит, что ты не скучаешь по нему?
– Никто. А я правда скучаю.
Мистер Болдок сдержанно кивнул. Видя, как девочка посерьезнела, внимательно посмотрел на нее.
– Ужасно печально, что он так умер, – сказала Лаура, явно повторяя чьи-то взрослые интонации.
– Да, печально.
– Ужасно печально для мамы и папы. Теперь… я у них одна на всем свете.
– Да?
Лаура взглянула на него с недоумением. Она опять уже перенеслась в свой выдуманный мир: «Лаура, моя дорогая. Ты теперь все, что у меня есть… мое единственное дитя… мое сокровище…»
– Вот такие пироги! – Это было одно из выражений, которое мистер Болдок употреблял, когда бывал взволнован. – Такие пироги! – Он озабоченно покачал головой. – Пойдем в сад, Лаура, – предложил он. – Посмотрим на розы. Расскажи, как у тебя проходит день.
– Ну утром приходит мисс Уикис, и мы занимаемся.
– Эта та старуха Тэбби?
– Она вам не нравится?
– У нее на лбу написано, что она из Гертона. Запомни, Лаура, никогда не поступай в Гертон!
– А что такое Гертон?
– Женский колледж в Кембридже. У меня мороз по коже, когда я о нем вспоминаю.
Поделиться книгой: