Она говорила так, как человек говорит сам с собой или – с Богом. Ровным бесцветным голосом она рассказывала о том, что случалось в ее жизни, безо всякой связи переходя от одного события к другому. Все эти разрозненные события были объединены лишь тем, что именно они запомнились Селии.
Память делает необъяснимый выбор, определяя, что оставить на хранение, а что – выбросить за ненадобностью. Отчего-то не верится, что выбора вовсе никакого нет. Попробуйте вспомнить что-нибудь из того времени, когда вам было лет пять или шесть. Вы назовете пять или шесть фактов, не больше. Возможно, они не были так уж существенны, но остались у вас в памяти. Почему?
В ту ночь я слушал Селию, и мне казалось, что я смотрю на нее как бы изнутри, что по отношению к ней я – Бог. И в дальнейшем я и собираюсь придерживаться этой точки зрения.
Селия говорила обо всем подряд, о том, что было для нее важно и не важно. Она не пыталась выстроить свой рассказ вокруг какого-либо сюжета. Но мне это было необходимо! Я, кажется, различал некий невидимый ей план.
В семь часов утра я покинул ее. Отвернувшись к стене, она спала, как ребенок. Опасность миновала. Я словно взвалил на свои плечи тяжесть, лежавшую до того на ее плечах.
Днем я отвез ее на пристань и посадил на пароход. И вот тут-то произошло самое главное… Хотя, возможно, я ошибаюсь. Возможно, ничего особенного не произошло…
В любом случае здесь я не стану этого описывать. Я хочу пока побыть Богом и посмотреть, получится ли у меня портрет Селии. Портрет в четырех измерениях – ведь литературные герои в отличие от моделей художника существуют не только в пространстве, но и во времени.
Книга вторая
Холст
I. Дома
Селия лежала в кроватке и слипающимися глазами рассматривала бледно-лиловые ирисы на обоях детской. Она чувствовала себя абсолютно счастливой.
За ширмой, стоявшей в ногах ее кроватки, няня при свете настольной лампы читала Библию. Ширму ставили специально, чтобы свет не мешал девочке спать. У няни была особенная лампа: медная и тяжелая, с абажуром розового фарфора. За тем, чтобы от нее не воняло керосином, следила горничная Сюзанна – высокая крупная девушка с локтями цвета сырой баранины. Сюзанна была хорошей горничной, но иногда излишне суетливой. Когда она начинала суетиться, то неизменно роняла или смахивала что-нибудь на пол.
Из-за ширмы доносился еле слышный шепот: няня бубнила себе под нос во время чтения. Этот звук усыплял Селию, веки смежались…
Дверь отворилась, и вошла Сюзанна с подносом. Она старалась ступать бесшумно, но ее туфли ужасно визжали и скрипели.
– Простите, няня, я задержала ваш ужин, – сказала Сюзанна вполголоса.
– Тсс… – зашипела няня, – девочка уже спит.
– Да ее пушкой не разбудишь, – ответствовала горничная, с тяжелым и шумным сопением заглядывая за ширму. – Какая она милашка, правда? Моя маленькая племянница с ней не сравнится.
Сюзанна попятилась назад и толкнула столик. Чайная ложка со звоном упала на пол.
– Сюзанна, дорогая, нельзя ли осторожнее? – с мягким упреком попросила няня.
– Но я же нечаянно, – скорбно прогнусавила горничная.
Она вышла из комнаты на цыпочках, отчего ее туфли заскрипели еще громче.
– Няня, – позвала Селия.
– Что, моя дорогая? Что такое?
– Я не сплю, няня.
Няня будто не поняла намека.
– Нет, дорогая.
Пауза.
– Няня?
– Что, мое золотце?
– А что у тебя на ужин?
– Вареная рыба и пирог с патокой.
– О-о! – восторженно протянула Селия.
С минуту ничего не происходило. Потом из-за ширмы появилась няня – маленькая седая женщина в батистовом чепце, завязанном под подбородком. В руке она держала вилку с крохотным кусочком пирога.
– Если только ты обещаешь быть хорошей девочкой и быстро заснуть.
– Да!
Какое наслаждение! Кусочек пирога с патокой был у Селии на языке. Невероятно вкусно.
Няня исчезла за ширмой. Проглотив угощение, Селия отвернулась к стене и свернулась калачиком. Ирисы на обоях танцевали в отблесках каминного огня. Из-за ширмы доносилось усыпляющее бормотание и шелест. Довольная и умиротворенная, Селия уснула.
Селии исполнилось три года. По случаю дня ее рождения все пили в саду чай с эклерами. Селия съела один эклер, а ее брат Сирил – три. Сирил был уже большим одиннадцатилетним мальчиком. Он хотел взять еще одно пирожное, но мама сказала:
– Нет, Сирил, тебе хватит.
– Почему, почему, почему? – как всегда, захныкал Сирил.
Крошечный красный паучок пробежал через стол по белой скатерти.
– Смотрите, – сказала мама, – это счастливый паучок! Он пришел на день рождения к Селии. Значит, ей скоро повезет.
Селия сразу почувствовала себя центром внимания и очень важной персоной. Сирил, перестав клянчить эклер, спросил:
– Ма, а почему пауки приносят счастье?
Наконец Сирил ушел, и Селия осталась одна с мамой. Мама сидела напротив и улыбалась ей. Так ласково улыбаться умела только мама.
– Мамочка, расскажи сказку, – попросила Селия.
Селия обожала мамины сказки – это не были сказки о Золушке, Красной Шапочке или Мальчике-с-пальчик, которыми взрослые обыкновенно пичкают детей. Правда, няня иногда рассказывала об Иосифе и его братьях и Моисее в пустыне. Еще реже – о приключениях детей капитана Стреттона в Индии. Но мама!
Мама умела сочинять сказки о детях, принцессах, мышах, цветах, лошадях, фруктах – обо всем на свете! Единственным, что не нравилось Селии, было то, что мама никогда не рассказывала одну сказку два раза. Она говорила, что забывает их (этого Селия совсем не могла понять).
– Хорошо, – согласилась мама, – о чем?
От предвкушения восторга Селия затаила дыхание.
– О Светлоглазке, Длиннохвостике и сыре.
– Ну нет. Эту я уже не помню. Сегодня у нас будет новая сказка…
Мамины карие глаза задумчиво смотрели на Селию, нежное удлиненное лицо было очень серьезным, точеные ноздри тонкого носа подрагивали.
– Сказка о Любопытной Свечке, – объявила она наконец, выходя из задумчивости.
– Ах! – Какое волшебное название – сказка о Любопытной Свечке!
Селия была очень серьезной девочкой. Она много думала о Боге и старалась хорошо себя вести, чтобы Бог забрал ее на небо. Если она находила камешек – «куриный глаз», который исполняет желания, то всегда загадывала попасть в рай. Иногда Селии казалось, что она слишком любит земные удовольствия – а это большой грех, – и ее охватывал ужас. Такое случалось, например, когда Селию переодевали к обеду в блестящее муслиновое платье с золотым кушаком.
Но в общем Селия была довольна собой. Она была в числе
Однако участь родных вызывала у нее мучительные сомнения и беспокойство. Селия не была уверена даже в маме. Что, если мама не попадет на небо? Жуткая, невыносимая мысль.
Все знали, что играть по воскресеньям в крокет или на фортепьяно (если только не псалмы во славу Господа) – грех. Селия предпочла бы умереть мученической смертью, чем дотронуться до крокетного молотка в воскресенье, хотя с удовольствием лупила по шарам в другие дни. Но мама и папа играли в крокет в воскресенье. К тому же папа играл на фортепьяно и распевал песенки про то, как «мистер Си, вернувшись из Нанси, узнал, что миссис Си уехала в Арси». Ничего себе Псалтырь!
Все это ужасно тревожило Селию. Она решила спросить няню. Няня, честная, набожная женщина, даже слегка растерялась.
– Родители есть родители, – сказала она, – все, что они делают, правильно. Ты не должна осуждать их.
– Но крокет по воскресеньям – это грех.
– Да. Этот день нужно посвящать Господу.
– И что же… Но тогда…
– Рано тебе еще задумываться о таких вещах, детка. Просто продолжай исполнять свой долг.
И Селия, как и прежде, наотрез отказывалась, когда в воскресенье папа совал ей в руки молоток, предлагая хоть разочек ударить по шару.
– Но почему? – удивлялся он.
Однажды мама догадалась.
– Это все няня. Наверно, она ей сказала, что это нехорошо, – тихо зашептала она папе. И, обернувшись к Селии, произнесла уже громче: – Ничего, детка, не играй, если не хочешь.
Но иногда мама принималась ласково убеждать дочь:
– Знаешь, детка, Господь сотворил для нас этот прекрасный мир, и Он хочет, чтобы мы были счастливы, живя в нем. Воскресенье – это особый день, который мы проводим по-особому. В воскресенье нельзя работать и заставлять выполнять работу других людей, слуг например. Но развлекаться – это разрешается.
Но как бы Селия ни любила маму, ее уговоры не действовали. Раз няня говорит, что это грех, значит, так оно и есть.
И все же за маму волноваться она перестала. У мамы над кроватью висело изображение святого Франциска, а на тумбочке лежала книга под названием «Как мы должны почитать Иисуса Христа». Может быть, Господь, надеялась Селия, не замечает, как мама играет в крокет в Его день.
Папа же причинял девочке массу страданий. Он часто богохульничал. Как-то раз за обедом он рассказал смешной анекдот о викарии и епископе. Селия не смеялась – ей было страшно.
В конце концов Селия не выдержала и, однажды расплакавшись, призналась в своих ужасных опасениях маме на ушко.
– Ну что ты, деточка! Папа – очень хороший человек и верующий. Каждый вечер перед сном он молится на коленях, совсем как ребенок. Он один из лучших людей на земле.
– Он смеется над священниками, и играет в игры по воскресеньям, и поет песни. Я боюсь, что он будет гореть в адском пламени, – всхлипывала Селия.
– Какая ерунда! Что ты вообще понимаешь в таких вещах, как адское пламя? – возмутилась мама.
– Это место, где жарятся грешники.
– Да кто тебя запугал?
– Никто, – удивилась Селия. – Я туда и не попаду. Я буду хорошей и полечу на небо. Но, – ее губы задрожали, – я хочу, чтобы папа тоже был в раю.
И потом мама долго говорила о Боге, о его любви и милосердии и о том, что Он никогда не позволит жарить людей на костре.
И опять Селия не поверила. Она знала, что есть ад и есть рай, есть праведники и есть грешники. Если бы только она была точно уверена насчет папы!
Конечно, рай и ад существуют. Для Селии это было так же очевидно, как и то, что нужно мыть за ушами и говорить «спасибо» и «пожалуйста».
Селия часто видела сны. Некоторые сны были смешные и странные – в них перепутывалось все, что случалось на самом деле. Но иногда Селии снились особенно чудесные сны о знакомых ей местах, с которыми происходили невероятные превращения. Такие сны нравились ей больше всего.
За железнодорожной станцией начиналось поле. По-настоящему его пересекала железная дорога, но во сне вместо нее была река, убегающая в лес. По берегам росли желтые первоцветы. И каждый раз, видя во сне сверкающую голубую ленту и цветы, Селия испытывала приятное удивление:
– Надо же, а я думала, здесь железная дорога.
Еще был сон о том, что за их садом нет этого уродливого дома из красного кирпича, а тоже начинается поле. Но в самом увлекательном сне Селия видела потайные комнаты в своем собственном доме. Иногда, чтобы попасть в такую комнату, требовалось пройти через кладовую, иногда – через папин кабинет. Комнаты были всякий раз новые, но в то же время как будто прежние, так что Селия узнавала их, когда ей опять снился этот сон. И всякий раз, обнаружив потайную комнату, она приходила в восторг.
Еще был кошмар – про Стрелка, в напудренном парике и красно-синей униформе. Самое жуткое, что у него выше локтя не было рук – одни обрубки. Увидев его, Селия с визгом просыпалась и тотчас оказывалась в своей комнате, где была няня, где было все хорошо. Селия боялась Стрелка вовсе не потому, что он мог застрелить ее, – Стрелок не носил ружья. Но выражение его каменного лица и неподвижных, с металлическим блеском глаз было до того зловещим, что он представлялся Селии воплощением самого ужаса.
Еще Селия обожала мечтать. Никто и не догадывался, что на прогулке она не просто бредет по дороге, а скачет на белой верховой лошади. (Имея смутное представление о верховых лошадях, она воображала некое животное величиной со слона.) Балансируя на узком кирпичном бордюрчике у огуречной теплицы, Селия на самом деле шла по краю обрыва над бездонной пропастью. Она могла быть принцессой, герцогиней, нищенкой или прислугой. Селия постоянно пребывала в своих выдуманных мирах, и взрослые считали ее «хорошей девочкой», потому что она всегда тихо играла сама где-нибудь в уголке, не надоедая им просьбами. В куклы Селия играла неохотно и только из чувства долга, то есть когда предлагала няня.
– Такая хорошая девочка, – говорила няня. – У нее, правда, совсем нет фантазии, но что поделать – нельзя же иметь все сразу. Вот мастер Томми – старший сын капитана Стреттона – тот просто изводил меня вопросами.
Селия редко спрашивала о чем-либо старших. Все интересное заключалось внутри, в ней самой, а внешний мир не возбуждал ее любопытства.
После одного случая в апреле Селия стала бояться всего на свете.
Они с няней отправились за первоцветами. День был чудесный: солнце припекало, в ярко-голубом небе плыли редкие облачка. Они прошли вдоль железной дороги (там во сне текла река), поднялись на холм, где была небольшая рощица и желтел ковер из первоцветов. Первоцветы чудесно пахли – их аромат слабо отдавал лимоном. Селия очень любила этот запах. Нарвав уже по охапке цветов, они все не могли остановиться.
И вдруг (как в ночном кошмаре про Стрелка) в роще раздался грубый хриплый голос: