Помоги проекту - поделись книгой:
А сам Шишкин воспрял духом.
После теракта в Нью-Йорке он похвалился мне, что, наверное, полетит туда в составе группы российских следователей для оказания помощи американцам в раскрытии этого преступления.
«Да уж, вы поможете!» — с иронией подумал я, но промолчал.
Спустя какое-то время (может быть, через месяц или больше) я поинтересовался у Шишкина, когда он улетает в Штаты и кто будет вести наше дело вместо него.
— Американцы от нашей помощи отказались, — злобно пробурчал он в ответ. — Ну, пусть попробуют, поищут. — На его узком, бледном лице мелькнуло подобие улыбки. — Ничего они не найдут…
Я, признаюсь, не верю ни в какие всемирные заговоры, ни в наличие мирового правительства, ни в версию участия ЦРУ в терактах 11 сентября. Не хочется мне верить и в версию участия ФСБ во взрывах жилых домов в Москве в 1999 году. Но после слов майора ФСБ Шишкина и его злобной ухмылки я вдруг засомневался и готов был поверить даже в то, что к терактам в Нью-Йорке приложили руку наши славные чекисты.
Большая Медведица
Выступая в феврале 2003 года на праздничном вечере в Центральном доме литераторов в честь 60-летия Лимонова, организованном Александром Прохановым, лидер ЛДПР Владимир Жириновский назвал юбиляра «современным Лениным», а Проханова, соответственно, «Плехановым наших дней». В зрительном зале тогда не было свободных мест, а на сцене не хватало стульев для почетных гостей.
А в это время сам юбиляр сидел в полутьме камеры спецкорпуса для особо опасных преступников Саратовской тюрьмы в ожидании приговора суда.
Уже закончилось многомесячное судебное следствие по его делу, были допрошены все свидетели и дали показания подсудимые, уже завершились прения сторон, где гособвинители С. Вербин и Г. Бабичев просили суд признать Лимонова виновным по всем пунктам обвинения и назначить ему наказание в виде 14 лет лишения свободы в колонии строгого режима, а тезисы моей защитительной речи (из-за большого объема обвинения) заняли целый 500-страничный том, и длилась эта речь ровно три дня.
А еще юбиляр уже успел овдоветь: 3 февраля 2003 года (как раз в день начала выступлений стороны защиты в прениях) пришло сообщение о внезапной смерти накануне его жены — певицы и писательницы Наталии Медведевой.
Наташа знала, какое наказание запросили для ее мужа в последний день января прокуроры, но умерла, так и не узнав, сколько же в итоге дал ему суд…
Поздней осенью 2001 года, когда Лимонов еще находился в Лефортово, он попросил меня организовать ему свидание с Наталией. Так как она официально числилась его женой, следствие, после некоторого раздумья, такое свидание им разрешило.
А Лимонову нужно было встретиться с Медведевой, чтобы обсудить с ней ряд практических вопросов, от которых могла зависеть его дальнейшая судьба. В частности, вопрос оформления Наташей письменного согласия на регистрацию (прописку) Лимонова по месту жительства ее матери в Санкт-Петербурге, там же, где была зарегистрирована и она сама после возвращения из Парижа.
Не имея собственного жилья и даже временной регистрации в Москве, Лимонов значился в документах следствия как человек «без определенного места жительства». В такой ситуации невозможно было и надеяться на изменение ему в дальнейшем меры пресечения на подписку о невыезде или на получение условно-досрочного освобождения после суда. Не говоря уж о том, что само слово «бомж» не характеризует у нас человека с положительной стороны. Тем более — в суде, которого, после событий 11 сентября, «террористу» Лимонову избежать уже никак не удалось бы при всем его и моем желании.
В назначенный день и час я заехал за Наташей, жившей вместе с музыкантом из группы «Коррозия металла» Сергеем Высокосовым (известным как Боров) в старом, жутко обшарпанном доме рядом с Казанским вокзалом. Она и вышла вместе с Боровым из подъезда этого дома вся в черном — высокая, худая и напряженная. Вместе они и поехали со мной в Лефортово.
Я думаю, поездка Борова в Лефортово не являлась его инициативой. Он за все время, что мы были в пути, а потом провели с ним вдвоем, пока Медведева встречалась с Лимоновым, ни разу не сказал ничего плохого об Эдуарде и вообще старался о нем мало говорить. Но в целом у меня сложилось впечатление, что Боров, который в тот момент, по его словам, «твердо завязал» с наркотиками и алкоголем, откровенно сочувствует Лимонову. По крайней мере, сочувствует ему как узнику, как человеку, который испытывает определенные трудности и страдает, пусть даже эти его страдания совершенно иного плана, нежели знакомые Борову мучения наркомана.
Наверное, не менее двух часов мы проторчали с Боровым на холоде около входа в изолятор, ожидая Медведеву, и значительную часть этого времени Сергей говорил на различные философские и прочие отвлеченные темы, рассказывал о себе, о музыке, но ни слова о Наташе.
А она и по дороге в Лефортово, и назад, на Комсомольскую площадь, возбужденно говорила только о Лимонове: ругала его, смеялась своим неподражаемым смехом, вспоминала какие-то моменты их совместной жизни, смеялась и снова ругала…
«Эдик сошел с ума!..»
«Он доигрался!..»
«Эдик сошел с ума!..»
Да, своим арестом, как я понял, Лимонов явно превзошел в ее глазах самого себя. Для нее это было нечто! Мне кажется, что, получи Лимонов Нобелевскую премию по литературе, это бы не так поразило Наташу, как его арест, заточение в Лефортово, ФСБ, обвинение в терроризме… И уж конечно, это было круче любых рок-групп, телевизионных эфиров, «Рождественских встреч» с Пугачевой, а также куда серьезнее и драматичнее всяких лирических стишков, скандальных романов и раздирающих душу песен.
По крайней мере, именно об этом я думал, пока гнал свой «мерс» по вечерней сырой Москве и слушал возбужденный монолог Наталии, сидящей справа от меня.
Затем она много раз мне звонила, мы беседовали, и она была уже более сдержанна и спокойна. Однажды мы пересеклись с Медведевой случайно на концерте группы «ДК», и Наталия сказала, что ей понравился мой альбом «Эротические галлюцинации русского адвоката». Она даже хотела привлечь моих питерских музыкантов и саунд-продюсера Петра Струкова к работе над своим новым альбомом. А спустя некоторое время Наталия передала мне заявление, в котором говорилось о ее готовности (и согласии матери) прописать в их питерскую квартиру Савенко Эдуарда Вениаминовича.
Но потом, после моего отъезда на целых семь месяцев в Саратов (вслед за этапированным туда Лимоновым), наша связь с Медведевой прервалась.
И только после выхода в свет книги Лимонова «В плену у мертвецов» Наталия неожиданно мне позвонила, обрушив очередную порцию брани в адрес Эдуарда.
В той книге Лимонов подробно рассказал о своем свидании с Медведевой в Лефортовской тюрьме, описав эту сцену и саму Наталию очень реалистично и жестко.
…Я увидел её голову на той же высоте, где она и находилась шесть лет тому назад, но голова была другая, ссохлась, словно чучело, сделанное из той этой головы. Время полумумифицировало голову моей некогда любимой женщины. Она не находилась в той степени мумификации, как знакомая мне с возраста 24 лет (я только приехал тогда в Москву) мумия в Египетском зале музея имени Пушкина, но была на полпути к этому состоянию. Вообще-то если бы я был добрый человек, мне следовало бы всплеснуть руками, ничего ей не сказать, разумеется, но, возвратившись в камеру, написать что-нибудь вроде баллады Франсуа Вийона «Дамы былых времён». Это если по-нормальному. Но так как я государственный преступник, судя по статьям, отъявленно жестокосердная личность, припомнив, сколько эта женщина попортила мне крови, я со злорадством подумал: «Так тебе и надо! Твоя некогда прекрасная физиономия фотомодели — похожа на суховатую палку. Твои глаза: один меньше другого, они как два пупка. Тебя, Наталья Георгиевна, время изуродовало за твои пороки…»
Это было не единственное место в книге, отчего Наталия так завелась.
Да, на сей раз в ее словах и в ее голосе слышались только обида и злость. И, если честно, Наташа была совершенно пьяна. Она обвиняла Лимонова во всех смертных грехах и разве что не проклинала его. Она обещала, что «Боров с ним разберется» (каким образом Боров мог «разобраться» с человеком, сидящим за решеткой, Медведева не уточнила; но не думаю, что она хотела, чтобы Боров и сам оказался в «третьяке» Саратовского централа ради мести за оскорбленную честь своей любовницы). Она ругала и меня за то, что я взялся защищать Лимонова и ношусь с ним, как будто он мне сват или брат.
— Он там что — вообще обнаглел?.. Нахуй мне его книжки!.. Пусть себя описывает… — басила она в трубку, растягивая слова. — Передай ему все, что я о нем думаю!..
Это продолжалось долго. Очень долго. А вести подобные разговоры с пьяной женщиной да еще на ночь глядя — занятие, согласитесь, малоприятное.
И только пообещав Наташе, что я обязательно передам Лимонову все ею сказанное «слово в слово», мне кое-как удалось ее успокоить.
Я, конечно, рассказал Лимонову о своем разговоре с Медведевой, но слово в слово его не передал, — у Лимонова в тот момент и без этого было много переживаний.
Может, сейчас данные записки хоть в какой-то степени смягчат мою вину перед Наташей?..
А всего через четыре с половиной месяца после ее смерти и четыре месяца после торжественного празднования 60-летия Лимонова в ЦДЛ он вышел на свободу.
Ходатайство о его условно-досрочном освобождении подписали сразу несколько депутатов Государственной думы, включая и Жириновского.
То было жаркое лето 2003 года, когда такое «вольнодумство» в России еще допускалось, хотя она уже и была путинской.
Но пройдет год-два и все изменится: чекисты расправят плечи и задерут головы; депутаты начнут бояться кремлевской тени; прокуроры — собственной (для этого и был создан Следственный комитет России); последние независимые телеканалы прекратят свое существование; суды, обласканные властью и не боящиеся гласности (которой попросту не станет), прекратят выносить оправдательные приговоры по политическим делам (да и по другим, на всякий случай, тоже); «права человека» станут пустыми словами (и почти такими же ругательными, как «демократ» и «либерал»); свобода слова уйдет в «подполье» Интернета; а уж про «Коррозию металла» или Борова в «приличном обществе» и говорить будет неудобно — «анахронизм».
Может быть, Наталия Медведева все это предчувствовала?..
Режиссер Лиля Вьюгина несколько лет назад сняла для телевидения документальный фильм о Наталии Медведевой. Но из-за Лимонова (которого невозможно было обойти стороной в фильме) его не решился показать ни один российский телеканал. Фильм назывался очень красиво и точно: «Большая Медведица».
Думаю, Лиля простит меня, если я так и озаглавлю этот свой рассказ, — лучшего названия для него не придумать.
Рукописи не крадут
В конце 2001 года Следственное управление ФСБ России, занимавшееся делом Лимонова с апреля, после сенсационного задержания Эдуарда и нескольких его товарищей на глухой таежной заимке в заснеженных Алтайских горах приступило к выполнению требований статьи 217 УПК РФ, то есть к ознакомлению подсудимых и их защитников с материалами этого дела.
Так как дело получилось у них многотомное, то, чтобы тщательно изучить все собранные чекистами «доказательства вины» обвиняемых (показания многочисленных свидетелей, акты всевозможных экспертиз и прочее), требовалось значительное время.
Наши подзащитные знакомились с делом практически ежедневно.
Здание СУ ФСБ располагается на территории Лефортовской тюрьмы, и подследственных доставляют в кабинеты к следователям-чекистам по системе тюремных коридоров и закрытых переходов, что существенно облегчает работу следователей. Им не приходится ежедневно ездить в Лефортово, как это делают следователи СК (тогда — прокуратуры) и МВД, а затем в порядке живой очереди (наравне с адвокатами) занимать кабинеты с мозаичными витражами на окнах.
Но мы, адвокаты, в силу занятости по другим делам и иным причинам приезжали в СУ ФСБ знакомиться с материалами «дела Лимонова» не так часто — два-три раза в неделю, а то и реже.
У меня, помимо дела Лимонова, было много и иных дел, к тому же в январе следующего, 2002 года я планировал традиционно отправиться на месяц в отпуск в Таиланд. Поэтому и попросил одного своего коллегу, адвоката Юрия Иванова, помочь мне принять участие в защите Лимонова и заменять меня, по мере необходимости, на стадии ознакомления с материалами дела.
А знакомиться, повторяю, было с чем! Ведь только сейчас, на этой стадии, мы могли узнать, что накопали опера-чекисты против наших подзащитных за многие месяцы следствия, а также кто и что говорил из свидетелей. Кто из них струсил, смалодушничал и под угрозами оперов оговорил своих товарищей, кто держался на допросах стойко, а кто оказался откровенным провокатором.
Все люди — разные, а дело чекисты состряпали серьезное — «терроризм»!.. И их опера (мы потом убедились в этом в ходе судебного процесса) умеют и красиво врать, и убедительно запугивать, и избивать людей не хуже своих коллег из МВД! Некоторые из них даже не боялись вывозить ночами свидетелей на кладбище, как это было в Барнауле, ставить там на колени на краю выкопанных могил и стрелять… над головой жертв. Позже эти и другие факты грубого нарушения следствием законов послужили основанием для вынесения судом частного определения в адрес руководства ФСБ и Генеральной прокуратуры.
Согласитесь, такие испытания выдержит далеко не каждый опытный, взрослый человек, что уж говорить о совсем юных ребятах!
Поэтому я не буду называть имен тех обвиняемых и свидетелей, кто проявил тогда слабость. Да их, в принципе, было и не много. Но с удовольствием назову убежденного, можно сказать, «прирожденного» провокатора и стукача Артема Акопяна, на которого делали основную ставку как чекисты-оперативники, так и руководитель следственной группы СУ ФСБ Олег Шишкин. И, забегая вперед, скажу: просчитались! Суд не поверил ни единому слову самодовольного, уверенного в себе и в своих покровителях сексота и полностью отверг его показания!
Впрочем, сейчас речь не о них, а о выполнении защитниками и обвиняемыми требований статьи 217 УПК РФ и об адвокате Иванове, пришедшем мне в этом деле на помощь.
В одно из наших с ним посещений Следственного управления и случилось то, о чем я хочу рассказать.
В тот день, перед тем как зайти в СУ, я оставил свой старенький, видавший виды «мерседес» в автосервисе, расположенном недалеко от тюрьмы. Мастера-ремонтники должны были сменить в машине масло и что-то еще там проверить, а я пообещал им забрать машину ближе к вечеру — после работы.
Весь день мы (я, Лимонов и Иванов) не торопясь знакомились с материалами дела.
Как всегда, я принес Эдуарду в портфеле немного перекусить (обычный набор: несколько бутербродов с колбасой и сыром, бутылку минеральной воды и плитку шоколада «Аленка»).
Пока Иванов вел с Шишкиным вялую беседу ни о чем, а Эдуард жевал бутерброды, я забрал у него пару толстых тетрадей с рукописью только что им завершенной «Книги воды» и большой рукописный текст открытого письма Путину.
Закончив работу, мы вышли с Ивановым на улицу, где уже смеркалось, и он предложил подвезти меня на своей недавно купленной машине (тоже «мерсе») до автосервиса. Впрочем, вот так грубо «мерсом» назвать его машину было сложно: она была женского рода или даже — неопределенного рода, выкрашенная в какой-то педерастический, нежно-фиолетовый цвет. И невысокий, полноватый Иванов с круглым лицом в очках выглядел за рулем этой своей новой машины как типичный «чайник». Что, как я позднее догадался, прекрасно поняли и те, кто нас видел, пока мы с ним ехали до автосервиса.
— Да ты оставь портфель, — сказал мне Иванов, когда я уже вышел из машины и хотел было с ним распрощаться. — А то вдруг твоя еще не готова. Посидим здесь, поговорим.
— Хорошо. — Я положил портфель к нему на переднее сиденье, захлопнул дверь и ушел. А когда выехал на своей машине через пять-семь минут на улицу, фиолетового «мерседеса» Иванова на месте не оказалось.
— Что за дела? — подумал я, сразу почувствовав что-то неладное. — Куда его черт понес? — Потом решил, что он мог поехать в аптеку.
Но Иванов отсутствовал недолго. Через минут пять, скрипя тормозами, фиолетовый «мерседес» подлетел ко мне. Я открыл дверь, намереваясь забрать свой портфель, но портфеля на сиденье в машине Иванова не было, а сам Иванов сидел красный, как рак и не мог произнести ни слова.
— Где мой портфель? — не выдержал я, заглянув уже и на заднее сиденье. И только тут Иванов заговорил, выскочил из машины, и до меня дошло, что мой портфель, у «чайника» Иванова… украли.
Да, как только я скрылся за дверью «Мерседес-центра», к машине Иванова слева подъехала грязная «девятка» «Жигулей», водитель который стал что-то спрашивать у нашего «чайника». И пока тот слушал вопрос да отвечал на него, кто-то потихоньку приоткрыл переднюю дверь фиолетового «мерседеса» и…
Короче, Иванов сообразил, что произошло, только тогда, когда «Жигули» внезапно рванули от него на бешеной скорости.
В общем, классическая разводка воров-барсеточников.
— И куда ты сейчас ездил? — спросил я.
— За ними, в погоню, — ответил толстенький Иванов, у которого давление явно начало зашкаливать.
Мне стало жаль его, хотя в первые секунды я готов был его прибить за проявленное ротозейство.
— Ты знаешь, что у меня было в портфеле? — снова спросил я.
— Копии материалов дела, — попытался отгадать он.
— Да. Но еще там у меня была ру-ко-пись книги Ли-мо-но-ва! Ты понимаешь, что это такое?!. А еще мой паспорт с адресом прописки и ключи от квартиры… Поезжай немедленно в ближайшее отделение милиции, пиши там заявление, что у тебя из машины похитили портфель адвоката Беляка с личными документами, материалами уголовного дела и прочим, а я поеду скорее домой.
— А где тут милиция? — растерянно спросил совершенно раздавленный произошедшим пятидесятилетний адвокат.
— Ищи! — только и мог сказать ему я.
Конечно, дома у меня никаких воров не было. Лазать по домам — это не их профиль.
Поздно вечером Иванов мне позвонил и доложил, что заявление в милицию он подал и завтра они ждут меня для составления протокола опроса.
Это был четверг. Тяжелый четверг. Но предстояло еще как-то объясняться с Лимоновым. А это было еще тяжелее.
На следующий день, в пятницу, я поехал в милицию. Дело по заявлению Иванова поручили вести очень красивой сотруднице по фамилии, как сейчас помню, Ленская.
«Это уже хороший знак», — подумал я, отвечая на вопросы дознавательницы и откровенно любуясь ее дивной красотой.
Ленская сразу призналась, что преступников вряд ли они найдут, что портфель с бумагами те, скорее всего, выбросят куда-нибудь на помойку и паспорт тоже вряд ли вернут.
— Ворам были нужны деньги, а такие вещи их не интересуют. Хотя паспорт потом могут и подкинуть.
Выяснилось также, что для того, чтобы возбудить уголовное дело, требуется указать ценность похищенного. И она не должна быть менее пятисот долларов.
— Вы точно хотите, чтобы мы возбуждали дело? — мило улыбаясь, спросила меня супермодель в милицейской форме. — Вы же понимаете, что это будет очередной «глухарь»?
— Понимаю, — сказал я. — Но дело возбуждать надо! Иначе меня не поймут…
— А что с суммой?
— Сумму наберем, — заверил я. — Там у меня была ручка золотая. Она одна больше пятисот долларов стоит. Плюс сам портфель — итальянский. Но главное — среди вещей была рукопись книги писателя Эдуарда Лимонова. И эта рукопись бесценна! Именно так прошу в протоколе и отметить.
Так оно и было все ею отмечено.
В тот же день я пришел к Лимонову в Лефортово и рассказал, что случилось.
— Как же ты мог довериться Иванову?! — стал тут же возмущаться расстроенный пропажей своих рукописей Лимонов. — Зачем ты вообще садился в его машину?! Зачем оставил ему портфель?! Вот она — беспечность! А вдруг это опера за тобой следили? И как я теперь восстановлю рукопись? Если бы это были стихи, я бы вспомнил, но это же — проза! Целая книга! Письмо Путину ладно — я могу восстановить, — у меня пометки, тезисы. Но книга!..
Как мог я пытался его успокоить. Даже показал копию своего протокола опроса, где было черным по белому напечатано: «Рукопись книги Эдуарда Лимонова “Книга воды” — бесценна».
Но в пору было кому-то успокаивать и меня. В общем, перед выходными я принес Лимонову плохую весть…
А в субботу, встречаясь по другим своим делам с людьми… скажем так — известными в криминальных кругах, я поделился с ними своими неприятностями, рассказал, где и как это произошло, что находилось в портфеле.
— Это — грузины, — уверенно сказали мне мои знакомые. Но найти их трудно, в Москве они действуют мелкими группами. И еще могут быть залетные.
В общем, никто мне ничего не мог даже обещать. Да я и не просил.
К Лимонову я не пошел ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду. Подумал, пусть он остынет, успокоится. И в ту же среду, после обеда, вдруг раздался телефонный звонок, и молодой мужской голос предложил мне подъехать к кинотеатру «Гавана».
— У нас есть к вам дело.
— Сейчас буду, — ответил радостно я, догадываясь, какое именно «дело» может быть у этого человека ко мне. — Я живу тут недалеко.
Поделиться книгой: