Дома на комоде стояла фотография Беннетта в бейсбольной форме. Он только что отбил хоум-ран, и его лицо было одновременно напряженным и ликующим, словно в этот момент он испытывал нечто трансцендентальное. Элис хотелось, чтобы Беннетт хоть разок вот так посмотрел на нее.
Но когда Элис Ван Клив позволяла себе об этом думать, то понимала, что ее замужество стало кульминацией случайных событий. Разбитая фарфоровая собачка, когда они с Дженни Фицджеральд играли дома в бадминтон, так как на улице шел дождь, и что еще им оставалось делать? Потеря из-за систематических опозданий места в школе секретарей. Явно непристойная выходка, направленная против босса ее отца во время рождественских коктейлей. «Но ведь он положил мне руку на задницу, когда я разносила волованы!» – запротестовала Элис, на что ее мать, вздрогнув, заявила: «Элис, нельзя быть такой вульгарной!» Эти три события, а еще инцидент с участием друзей Гидеона, брата Элис: слишком много ромового пунша и испорченный ковер. Она не знала, что в пунше есть алкоголь! Ей никто не сказал! В результате родители решили предоставить ей, по их словам, «время для размышления», то есть запереть в четырех стенах. Элис собственными ушами слышала, как родители разговаривали на кухне.
«Она всегда была такой. Она точь-в-точь твоя тетка Харриет», – безапелляционно заявил отец, после чего мама целых два дня с ним не разговаривала, словно сама мысль о том, что Элис пошла в родственников по материнской линии, была крайне оскорбительной.
И вот после долгой зимы, в течение которой Гидеон посещал бесконечные балы и коктейли, по уик-эндам пропадал в домах своих друзей или тусовался в Лондоне, Элис мало-помалу выпала из всех списков приглашенных и в основном сидела дома, занимаясь без особого энтузиазма неряшливым вышиванием. Ее единственными выходами в свет были визиты в компании матери к престарелым родственникам или посещение собраний Женского института, где обсуждались такие животрепещущие темы, как выпечка тортов, составление букетов и «Жития святых». Короче, все будто сговорились свести Элис смертельной тоской в могилу. Элис перестала расспрашивать Гидеона о подробностях светских вечеринок, поскольку от этого ей становилось только хуже. В результате она угрюмо играла в канасту, с небрежным видом жульничала во время игры в «Монополию» или сидела, положив голову на руки, за кухонным столом и слушала радио, где обещали большой мир за пределами душного мирка ее проблем.
Итак, два месяца спустя, одним прекрасным воскресным днем на церковном весеннем фестивале совершенно неожиданно появился Беннетт Ван Клив, с его американским акцентом, квадратной челюстью и белокурыми волосами, который принес с собой запахи другого мира, расположенного за миллионы миль от Суррея. Он мог бы быть даже Горбуном из собора Парижской Богоматери, и тогда Элис наверняка согласилась бы, что перебраться на колокольню – действительно отличная идея, спасибо большое.
Все мужчины, как обычно, смотрели на Элис, и Беннетт был сражен наповал элегантной молодой англичанкой с огромными глазами, со стильно подстриженными волнистыми светлыми волосами, с таким чистым звонким голосом, какого ему еще не доводилось слышать у себя в Лексингтоне. И, как заметил его отец, судя по изысканным манерам и умению изящно поднимать чашечку чая, она вполне могла бы быть британской принцессой. А когда мать Элис призналась, что благодаря брачным связям два поколения назад у них в роду была даже герцогиня, старший Ван Клив едва не испустил дух от радости:
– Герцогиня? Королевских кровей? О, Беннетт, разве это не польстило бы твоей дорогой матушке?
Отец и сын совершали поездку по Европе с миссией программы помощи по линии Объединенной церкви Христа Восточного Кентукки, чтобы проверить, как почитается вера за пределами Америки. Мистер Ван Клив спонсировал также нескольких участников миссии в память о своей покойной жене Долорес, как он имел обыкновение говорить, когда в разговоре наступало временное затишье. Возможно, он и был бизнесменом, но это ничего не значило, абсолютно ничего, если работа не делалась под Божественным покровительством. Элис показалось, что его несколько обескуражили скромные и не слишком бурные проявления религиозного рвения у прихожан церкви Святой Марии, а прихожане в свою очередь были поражены страстной речью пастора Макинтоша о сере и адском пламени. Бедную миссис Арбатнот даже пришлось вывести через боковую дверь на свежий воздух. Но если британцам и не хватало набожности, то, как заметил мистер Ван Клив, они с лихвой компенсировали это своими церквями, своими кафедральными соборами и всей своей историей.
Тем временем Элис и Беннетт были целиком поглощены собственным, ничуть не менее духовным опытом. Они прощались, держась за руки и обмениваясь пылкими заверениями в нежных чувствах, несколько экзальтированными в свете неотвратимой разлуки. А еще они обменивались письмами, пользуясь его остановками в Реймсе, Барселоне и Мадриде. Обмен этот достиг почти лихорадочного напряжения во время приезда Беннетта в Рим, и, когда на обратном пути он сделал Элис предложение, это стало сюрпризом лишь для самых неосведомленных домочадцев, а Элис с проворством птички, увидевшей, что дверца клетки внезапно распахнулась, колебалась не дольше полсекунды, прежде чем сказать «да» своему сгорающему от любви – и уже восхитительно загоревшему – американцу. Ну и какая девушка не сказала бы «да» красивому мужчине с квадратной челюстью, который смотрел на нее как на хрупкую статуэтку? Тем более что все последние месяцы остальные смотрели на нее как на зачумленную.
– Ты само совершенство. – Они сидели, с поднятыми от ветра воротниками, на качелях в саду родителей Элис, Беннетт сжимал ее узкое запястье, а отцы молодых людей благосклонно следили за ними из окна библиотеки, причем оба чувствовали облегчение, хотя и по разным причинам. – Ты такая нежная и утонченная. Совсем как чистокровная лошадь.
– А ты до неприличия красив. Совсем как кинозвезда.
– Маме ты бы очень понравилась. – Он провел пальцем по щеке Элис. – Ты похожа на фарфоровую куклу.
Шесть месяцев спустя он уже не считал ее фарфоровой куклой. Элис была в этом абсолютна уверена.
Они молниеносно поженились, объяснив подобную спешку тем, что мистера Ван Клива ждут дела. У Элис возникло такое ощущение, будто весь ее мир полетел вверх тормашками; она чувствовала себя пьяной от счастья, особенно после того угнетенного состояния, в котором пребывала в течение этой долгой зимы. Мать Элис упаковала ее дорожный сундук с тем же слегка неприличным удовольствием, с каким рассказывала каждому из своего круга о чудесном американском муже Элис и о его богатом промышленнике-отце. Возможно, было бы неплохо, если бы мать Элис выглядела чуть более печальной при мысли о том, что ее единственная дочь переезжает в ту часть Америки, где никто из знакомых никогда не бывал. Однако и Элис точно так же не скрывала своего желания уехать. И только ее брат неприкрыто грустил, хотя Элис не сомневалась, что проведенный в гостях ближайший уик-энд сразу излечит его от тоски. «Я непременно приеду тебя навестить», – сказал Гидеон, но оба знали, что не приедет.
Медовый месяц Беннетта и Элис включал пятидневное плавание по морю в Соединенные Штаты Америки, а затем – поездку по суше из Нью-Йорка в Кентукки. Элис нашла Кентукки в энциклопедии и сразу заинтересовалась скачками. Казалось, там круглый год проходит День скачек. Элис все приводило в щенячий восторг: их внушительный автомобиль, огромный океанский лайнер, бриллиантовый кулон, который Беннетт купил ей в Берлингтонском пассаже в Лондоне. Элис не возражала против того, что мистер Ван Клив составлял им компанию в течение всей поездки. Ведь как-никак не могли же они бросить пожилого человека в одиночестве, а Элис была настолько воодушевлена перспективой покинуть Суррей, с его притихшими по воскресеньям гостиными и вечной атмосферой молчаливого неодобрения, что не стала возражать.
Если Элис и испытывала смутное неудовольствие тем, что мистер Ван Клив прилип к ним точно банный лист, она быстро смирилась, стараясь казаться именно той восхитительной версией самой Элис, которую оба мужчины предпочитали видеть. На борту океанского лайнера Элис с Беннеттом могли хотя бы прогуливаться после ужина вдвоем по палубе, пока отец Беннетта занимался деловыми бумагами или беседовал с немолодыми пассажирами за капитанским столом. Беннетт обнимал Элис своей сильной рукой, а она поднимала вверх левую ладонь с новеньким сияющим золотым кольцом на пальце, в очередной раз удивляясь тому факту, что она, Элис, стала
– Это, конечно, не совсем то нижнее белье, которое положено носить невесте, – шепнула Элис, надевая сорочку и пижамные штаны.
После того как мистер Ван Клив во сне перепутал занавеску двуспальной койки молодоженов с дверью в ванную комнату, ни в чем другом Элис не могла чувствовать себя комфортно.
Беннетт поцеловал жену в лоб.
– В любом случае прямо сейчас, когда папа совсем рядом, слишком откровенное проявление чувств было бы неправильным, – прошептал он в ответ и, положив между ними длинный валик, добавил: – А иначе я могу потерять над собой контроль.
И они лежали рядышком, целомудренно держась за руки и шумно дыша, когда под ними вибрировал огромный корабль.
Оглядываясь назад, Элис понимала, что длинное путешествие было наполнено подавленным желанием, тайными поцелуями на палубе за спасательными лодками и полетом воображения, когда волны под ними ритмично взмывали вверх и падали вниз.
– Ты такая прелестная! Когда мы приедем домой, все будет по-другому, – жарко шептал ей на ухо Беннетт, и Элис любовалась красиво вылепленными чертами мужа и зарывалась лицом в его душистую шею, гадая про себя, как долго она сможет терпеть эту крестную муку.
И потом, после бесконечного путешествия на автомобиле, с бесконечными остановками по дороге из Нью-Йорка в Кентукки у этого священника и у того пастора, Беннетт сообщил, что вопреки ожиданиям Элис они будут жить не в Лексингтоне, а в маленьком городке дальше к югу. Итак, проехав Лексингтон, они продолжили путь по узким пыльным дорогам мимо беспорядочно расположенных и сгруппированных в произвольном порядке домов, над которыми нависали покрытые лесами бесконечные горы. Все отлично, заверила мужа Элис, пытаясь скрыть свое разочарование при виде главной улицы Бейливилла, с парой кирпичных зданий и ведущими в никуда узкими дорогами. Она обожает сельскую местность. И они могут ездить в город подобно тому, как ее мама ездила в лондонский ресторан «Симпсон на Стрэнде». Ведь так? Элис усиленно пыталась сохранять оптимизм, даже узнав, что первый год им придется жить с мистером Ван Кливом. «Я не могу оставить отца одного, пока он горюет по маме. По крайней мере, не сейчас. Любимая, не надо делать такое испуганное лицо, ведь это второй по величине дом в городе. И у нас будет своя комната». А когда наконец они оказались наедине в этой комнате, все, конечно, пошло вкривь и вкось, причем настолько, что у Элис просто не хватило слов это описать.
С привычным зубовным скрежетом, с которым она пережила пансион и «Пони клуб», Элис попыталась приноровиться к жизни в маленьком провинциальном городишке в штате Кентукки. Что было самым настоящим культурным шоком. Она могла обнаружить, сильно постаравшись, некую грубую красоту окружающей природы, с ее бескрайним небом, пустыми дорогами и меняющимся светом, с горами, где между деревьями бродили настоящие дикие медведи, и с парившими над вершинами орлами. Элис приводили в священный ужас масштабы всего, что ее окружало, и огромные расстояния, к которым, казалось, она должна приспосабливать собственные виды на будущее. Но, по правде говоря, писала Элис в еженедельных письмах к Гидеону, все остальное было в высшей степени невыносимо.
Она буквально задыхалась в этом большом белом доме, хотя Энни, практически бессловесная экономка, избавила ее от всех домашних обязанностей. Дом, и впрямь один из самых больших в городе, оказался забит тяжелой старинной мебелью, а все свободные поверхности были заставлены фотографиями покойной миссис Ван Клив, или безделушками, или немигающими фарфоровыми куклами, причем при любой попытке Элис хотя бы на дюйм сдвинуть одну из них либо отец, либо сын говорили: «Это мамина любимая». Суровый и благочестивый дух миссис Ван Клив по-прежнему витал в доме, плотным саваном накрывая все кругом.
Элис угнетало постоянное присутствие мистера Ван Клива рядом с ними: он решал, что им делать, что есть, как проводить день. Что бы ни происходило в доме, мистер Ван Клив не мог оставаться в стороне, и даже если Элис с Беннеттом просто заводили в своей комнате граммофон, он врывался к ним без стука и говорил:
– Мы что, слушаем музыку? О, вам нужно поставить Билла Монро. Нет ничего лучше старины Билла. Ну давай, парень, выключи эту какофонию и поставь старину Билла.
А если мистер Ван Клив пропускал стаканчик-другой бурбона, требования уже сыпались как из рога изобилия, и тогда Энни, предвидя, что хозяин дома вот-вот выйдет из берегов и начнет предъявлять претензии по поводу обеда, предпочитала под любым предлогом скрыться на кухне. Он просто скорбит по маме, шептал Беннетт. Нельзя осуждать человека за то, что он не хочет оставаться один на один со своими мыслями.
Вскоре Элис обнаружила, что Беннетт никогда не спорит с отцом. В тех редких случаях, когда она позволяла себе сказать, очень спокойно, что никогда не была большой любительницей свиных отбивных или что находит джазовую музыку довольно волнующей, отец и сын роняли вилки и неодобрительно смотрели на нее с таким шокированным видом, будто она, раздевшись догола, сплясала джигу прямо на обеденном столе.
– Элис, ну почему нужно быть такой упертой? – шепотом спрашивал Беннетт, когда отец выходил, чтобы проорать Энни очередные приказания.
И Элис очень быстро поняла, что лучше вообще не высказывать своего мнения.
Вне дома было чуть лучше: жители Бейливилла мерили Элис тем самым оценивающим взглядом, каким привыкли смотреть на все «иностранное». Большинство людей в городе были фермерами; они прожили жизнь в радиусе нескольких миль отсюда и знали друг о друге абсолютно все. Конечно, там были и иностранцы. Они работали на «Хоффман майнинг», а именно пятьсот шахтерских семей со всего мира, за которыми надзирал мистер Ван Клив. Однако большинство шахтеров жили в домах, предоставленных им компанией, ходили в принадлежавшие компании магазин и школу, пользовались услугами врача компании и были настолько бедны, что не могли позволить себе личный транспорт или хотя бы лошадь, а потому крайне редко пересекали пределы Бейливилла.
Каждое утро мистер Ван Клив и Беннетт отправлялись в автомобиле на шахту и возвращались в начале седьмого вечера. B этот промежуток Элис как могла убивала время в чужом доме. Она попыталась подружиться с Энни, однако та своим молчанием и преувеличенным усердием в выполнении домашней работы однозначно дала понять, что не собирается вступать в разговоры. Элис предложила ей помощь в приготовлении обеда, но Энни, безошибочно угадав, что Элис ничего не смыслит в блюдах южной кухни, заявила, что мистер Ван Клив крайне трепетно относится к своей диете и предпочитает исключительно южную еду.
Большинство домашних хозяйств выращивали собственные фрукты и овощи, и мало кто не держал свинью или кур. В городе был только один большой магазин, где вдоль дверного прохода высились мешки с мукой и сахаром, а полки были заставлены консервными банками, и только один ресторан – «Найс-н-квик», с зеленой дверью и объявлением, строго предписывающим клиентам приходить в обуви. В ресторане подавались блюда, о которых Элис в жизни не слышала, вроде жареных зеленых томатов и листовой капусты, а еще нечто такое, что они называли печеньем, но на самом деле оказалось чем-то средним между пшеничной лепешкой и пышкой. Элис как-то попробовала приготовить печенье, но из-за капризной плиты оно получилось не мягким и воздушным, как у Энни, а настолько жестким, что буквально загремело, когда его бросили на тарелку. Элис могла поклясться, что Энни его сглазила.
Местные дамы несколько раз приглашали Элис на чай, и она честно пыталась поддержать беседу, но не находила темы для разговоров, поскольку ничего не смыслила в квилтинге, чем, похоже, здесь увлекались все поголовно, и не знала имен, вокруг которых крутились сплетни. А первое чаепитие, устроенное Элис, дало богатую пищу для разговоров о том, как она подала к чаю «крекеры», а не «печенье». Что, по мнению дам, объяснялось ее истеричностью.
И в результате самым простым было сидеть у себя в комнате на кровати, снова и снова перечитывать немногие привезенные из Англии журналы и писать очередное письмо Гидеону, стараясь не выдавать печального положения дел.
Со временем она поняла, что поменяла одну домашнюю тюрьму на другую. Порой Элис казалось, что у нее не хватит сил пережить очередной тоскливый вечер, когда отец Беннетта, сидя в скрипучем кресле-качалке на крыльце, вслух читает Библию
– Итак, что такое передвижная библиотека, черт побери?!
Элис оторвал от воспоминаний резкий тычок острого локтя Беннетта.
– Они организовали такую в Миссисипи, доставляют книги по воде, – послышался чей-то голос в дальнем конце зала собраний.
– Но по нашим ручьям на лодках точно не проплыть. Слишком мелко.
– По-моему, план состоит в том, чтобы использовать лошадей, – сказала миссис Брейди.
– Они что, собираются перевозить лошадей вверх и вниз по реке? С ума сошли!
Из Чикаго пришли первые книги, сообщила миссис Брейди, и остальные уже на подходе. Большой выбор художественной литературы от Марка Твена до Шекспира, практические руководства с рецептами, советами по домоводству и воспитанию детей, а также комиксы – дети будут визжать от восторга.
Элис бросила взгляд на наручные часы, гадая, когда наконец сможет получить свою порцию ледяной стружки в сиропе. Единственным плюсом этих собраний была возможность не сидеть весь вечер дома. Даже страшно подумать, что они станут делать зимой, ведь у них не будет подходящего предлога куда-нибудь сбежать.
– Интересно, и у какого мужчины найдется время кататься верхом? Нам нужно работать, а не наносить визиты с последним номером журнала «Ледис хоум».
По залу пробежала волна сдержанного смеха.
– Хотя Том Фарадей обожает рассматривать картинки с женским бельем в каталоге «Сирс». Я слышал, он часами изучает их в туалете!
– Мистер Портеус!
– Это не мужчины, а женщины! – послышался чей-то голос.
Зал на секунду притих.
Элис оглянулась посмотреть. На пороге задней двери стояла женщина в темно-синей хлопковой куртке с закатанными рукавами, кожаных штанах и в сапогах, заляпанных грязью. На вид лет около сорока, лицо красивое, длинные темные волосы затянуты небрежным узлом.
– Верхом ездят женщины. Распространяют книги.
– Женщины?
– Что, одни? – спросил какой-то мужчина.
– Последний раз, когда я смотрела на себя в зеркало, то видела, что Бог дал мне две руки, две ноги, совсем как у мужчин.
По залу снова пробежал ропот. Заинтригованная, Элис пригляделась получше.
– Спасибо, Марджери. В округе Харлан нашлось шесть женщин, и система уже создана и работает. И, как я сказала, мы собираемся запустить здесь нечто подобное. У нас есть два библиотекаря, а мистер Гислер любезно согласился дать нам лошадей. И мне хотелось бы воспользоваться представившейся возможностью, чтобы поблагодарить его за щедрость. – Миссис Брейди жестом пригласила молодую женщину выйти вперед. – Многие из вас наверняка знают мисс О’Хара.
– Ну да, мы хорошо знаем семейство О’Хара.
– Тогда вы в курсе, что за последние несколько недель она помогла нам наладить дело. У нас также есть Бет Пинкер. Бет, встань, пожалуйста… – (С места смущенно поднялась и снова села веснушчатая девушка с курносым носом и русыми волосами.) – Которая работает с мисс О’Хара. И одна из многих причин, почему я созвала это собрание, состоит в том, что нам нужны еще дамы, разбирающиеся в литературе и организации библиотечного дела, чтобы мы могли продвинуться вперед с реализацией этого наиважнейшего гражданского проекта.
Слова попросил мистер Гислер, торговец лошадьми. Он встал с места и после секундного колебания начал спокойно и уверенно говорить:
– Что ж, по-моему, замечательная идея. Моя мать была большой любительницей чтения, и я предложил отдать свой старый коровник под библиотеку. Я верю, что все разумные люди здесь поддержат это начинание. Благодарю. – Он сел на место.
Марджери О’Хара, прислонившись спиной к письменному столу в передней части зала, пристально вгляделась в море лиц перед собой. Элис услышала пробежавший по залу неодобрительный шепоток, но Марджери О’Хара это, похоже, нисколечко не задело.
– Наш округ слишком большой, – продолжила миссис Брейди. – Силами всего двух девушек тут явно не справиться.
Какая-то сидевшая впереди женщина спросила:
– И что за штука такая? Ваша конная библиотека?
– Ну, библиотекари будут ездить на лошадях в самые отдаленные поселения, чтобы обеспечить материалами для чтения тех, у кого нет возможности посещать библиотеку округа, скажем, в силу слабого здоровья, немощи или отсутствия транспортных средств. – Миссис Брейди опустила голову, поправив на носу очки для чтения. – Мне хотелось бы добавить, что это будет способствовать распространению образования, поможет нести знания в те места, где их, к величайшему сожалению, катастрофически не хватает. Наш президент и его супруга верят, что данный проект вернет знания и образованность на передние рубежи сельской жизни.
– Лично я не позволю своей благоверной скакать по горам! – выкрикнул кто-то с задних рядов.
– Генри Портеус, похоже, ты просто боишься, что она не вернется назад, а?
– Тогда забирайте мою! Лично я буду просто счастлив, если она ускачет прочь и больше не вернется.
Зал дружно расхохотался.
Миссис Брейди не могла скрыть разочарования.
– Джентльмены, пожалуйста! – Она повысила голос. – Я прошу хоть кого-нибудь из наших дам принять участие в создании общественного блага и записаться в добровольцы. Управление общественных работ обеспечит нас лошадьми и книгами, а от вас лишь потребуется доставлять книги по крайней мере четыре дня в неделю. Конечно, придется рано вставать, да и день будет долгим, учитывая топографию нашей прекрасной местности, но ваш труд будет сторицей вознагражден.
– Тогда почему бы вам самой этим не заняться? – спросил кто-то из зала.
– Я с большим удовольствием записалась бы в волонтеры, но, как многие из вас отлично знают, меня мучают боли в ногах. Доктор Гарнетт предупреждал, что поездки верхом на такие расстояния будут слишком опасной физической нагрузкой. Поэтому в идеале мы ищем волонтеров среди дам помоложе.
– Но это небезопасно для молодой леди. Лично я против.
– Твоя правда. Женщины должны следить за домом. Ну и что дальше? Женщины спустятся в шахты? Сядут за руль лесовозов?
– Мистер Симмондс, если вы не способны увидеть разницу между лесовозом и экземпляром «Двенадцатой ночи», то нам остается лишь надеяться, что только Господь Бог спасет экономику Кентукки, поскольку лично я не знаю, куда мы таким образом придем.
– Семьи должны читать Библию. И ничто иное. И кто в любом случае проследит за тем, что они там будут пропагандировать? Вы же знаете, какие они там у себя на севере! Они способны распространять самые безумные идеи.
– Это всего-навсего книги, мистер Симмондс. Те самые, по которым вы учились, будучи ребенком. Хотя тогда, если мне не изменяет память, вы предпочитали дергать девочек за косички, нежели читать книги.
В зале раздался очередной взрыв смеха.
Никто не шелохнулся. Какая-то женщина посмотрела на своего мужа, но он едва заметно покачал головой.
Миссис Брейди подняла руку:
– Ой, совсем забыла сказать. Это оплачиваемая работа. В нашем округе вознаграждение составит двадцать восемь долларов в месяц. Итак, кто хотел бы записаться?
В зале послышались перешептывания.
– Я не могу, – заявила какая-то женщина с экстравагантно заколотыми рыжими волосами. – Только не с четырьмя детьми и с пятым на подходе.
– Ну а я решительно не понимаю, зачем нашему правительству тратить с таким трудом заработанные деньги налогоплательщиков на обеспечение книгами людей, которые даже не умеют читать, – заявил мужчина с двойным подбородком. – Ведь половина из них даже не ходит в церковь.
В голосе миссис Брейди послышались едва заметные нотки отчаяния.
– Испытательный срок – один месяц. Ну давайте же, дамы! Я не могу вернуться и сказать миссис Нофсьер, что в Бейливилле не нашлось ни одного добровольца. И что она о нас подумает?
Все примолкли. Пауза затягивалась. Слева от Элис пчела лениво билась в окно. Люди начали нетерпеливо ерзать на местах.
Несгибаемая миссис Брейди обозрела собрание:
– Ну давайте! Не стоит повторять инцидент с учреждением Фонда помощи сиротам.
И тут совершенно неожиданно многие дамы сочли необходимым срочно проверить состояние своих туфель.