Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена

Спрашивает одна из них.

— О, да, очень даже интересное! — с улыбкой отвечаю я и начинаю рассказывать.

— Это было во время моего пребывания в Турции, когда мне посчастливилось завоевать некоторое внимание у султана и всего его двора. Я очень часто выезжал по делам службы на своей яхте в Мраморное море. Какие там прекрасные виды! Просто прелесть! Чего стоит один вид на Константинополь?! Но вид на султанский дворец еще замечательнее! Однажды утром, когда я любовался красотой и ясностью голубого неба, заметил я в воздухе, среди серебристых облаков какой-то круглый предмет. Когда я больше стал всматриваться, то заметил еще, что с него что то спускается. Я сейчас же побежал в каюту за самым лучшим своим ружьем, без которого я никогда не выезжал в далекую дорогу, зарядил его на скорую руку пулей и, хорошенько прицелившись, выстрелил; но в предмет этот я не попал. Это очень редко случается со мной, потому что я стрелок ловкий, даже редкий, еще больше, самый лучший во всей стране. Вам ведь это известно. Я быстро заложил другой заряд, но и этот не был счастливее первого. Наконец, третьим выстрелом, я пронзил пулей предмет, и он стал быстро падать прямо в море. Я приказал направлять судно так, чтобы предмет этот мог упасть если не на палубу, то, по крайней мере, не далеко от судна, чтобы можно было рассмотреть, что он из себя представлял.

На небольшом расстоянии от моего корабля я увидел, через несколько минут после выстрела, небольшую, позолоченную корзину, висевшую на огромном аэростате, гораздо большем церковного купола. Мной тогда овладело сильное волнение: я боялся, что нанес вред воздушному путешественнику.

Оправившись от изумления, я стал присматриваться и заметил, что в корзине находится человек и половина жареного барана. Мои люди обступили корзину и о чем-то меж собой разговаривали, как я потом узнал они хотели покончить с хозяином корзины как это делают со шпионами. Вы догадываетесь о чем шла у них речь: о жизни этого несчастного путешественника, дорогие мои. Я, конечно, расстроил их планы и смело подошел ближе к корзине, заговорив с путешественником по-турецки, так как это происходило в турецких владениях, но тот начал мне отвечать по-французски. Тогда я задал ему несколько вопросов на его родном языке. Оказалось, что он чистокровный француз, и просит обождать немного с расспросами, пока он не оправится от смущения.

Он выглядел очень важно. Его нарядный костюм привлекал общее внимание, а из кармана его жилета висела толстая цепь из чистого золота, украшенная разноцветными дорогими камнями; на конце цепи привешено было очень много красивых брелков и медальонов, с изображениями знатных людей. В каждой петлице его фрака висела золотая медаль с различными изображениями; каждая медаль стоила, по крайней мере, несколько сот червонцев. Все пальцы рук его усеяны были красивыми драгоценными перстнями. На среднем пальце правой руки сверкал огромной величины бриллиант. Рубины, сапфиры, аметисты, хризоберилы блестели и переливались тысячью различных цветов, освещая яркими цветами всех находившихся вокруг него. Когда он вынул из одного жилетного кармана свои часы, то двое из наших слуг ослепли от сильных лучей, испускаемых драгоценными камнями, из которых были целиком сделаны часы. Карманы его брюк и сюртука оттопыривались и обвисали до самой земли от тяжести кошельков, наполненных червонцами. Я спросил, зачем он носит с собой так много золота в кармане: его можно всегда с удобством заменить более легкими деньгами — кредитными бумажками.

— Бумажка для меня не имеет ценности, я люблю только золото и драгоценные минералы!

— А что это за изображения и гербы на этих медалях и других предметах? — спросил один из матросов нашего корабля.

— Эти вещи поднесены мне в подарок знаменитыми особами в Франции. Вот, например, эта медаль, поднесена мне баронессой Крюгер, а эта графом Тралялинским, а эта за мои благодеяния в пользу бедных!

Он еще много пересчитывал имен и объяснял значение каждого изображения, но я уже забыл его подлинные слова, а своего не хочу добавлять, чтобы не вызвать недоверия к моим рассказам.

— Боже мой! — подумал я про себя, — этот невзрачный господин должно быть оказал человечеству громаднейшие услуги, если, при господствующей в настоящее время общей скупости, он осыпан такими многочисленными и драгоценнейшими подарками!

От беседы с нами он так устал, что попросил не беспокоить его, пока он не отделается окончательно от смущения. Это было вполне понятно, потому что быстрота падения воздушного шара была так велика, что у него захватило дыхание, и он некоторое время совсем не мог произнести ни одного слова. Кроме того, он думал, что пропадет без следа в морских волнах, так как близко берегов не видно было. Через некоторое время он оправился и рассказал нам следующее:

— Я сам родом француз. У меня нет в достаточном количестве ни знаний, ни фантазии, ни умелости чтобы выдумать такого рода путешествие. Я сознаюсь в этом чистосердечно и себя не расхваливаю, но меня сильно раздражала заносчивость и спесь семи обыкновенных клоунов и танцовщиков по канату. И, вот, чтобы сбавить эту спесь у них, мне как-то случайно пришла мысль воспользоваться услугами воздуха, чтобы подняться еще выше их. И теперь я, конечно, считаю себя родоначальником будущей авиации.

Дней, приблизительно, шесть или семь тому назад, к сожалению точно не знаю, потому что потерял счет времени, — я поднялся на своем шаре в Англии, с мыса Принца Велийского, взяв с собою барана, чтобы потом его сбросить, для потехи любопытных зрителей. Через несколько минут я поднялся довольно высоко, и люди, которых я оставил на земле казались очень ничтожными пылинками; меня же несло все выше и выше. К моему несчастью, через минут десять после того, как я поднялся, ветер переменил свое направление и вместо того, чтобы отнести меня к Экзетеру, где я хотел спуститься, он понес меня к морю. Мне стало так страшно, что я потерял сознание и полумертвым лежал в корзине вместе с бараном. Когда я оглянулся, то увидал, что ветер гонит меня над морем, над которым я долго носился на чрезвычайной высоте. Густые облака, мешали мне рассматривать оставленную внизу под собой землю.

Какое счастье, что я не выбросил барана для потехи публики. На третий день сильный голод принудил меня убить барана и этим спасти себя от голода. Как это ни противно и совершенно чуждо для меня, но я вынужден был совершить такое, своего рода преступление, т. к. был поставлен в критическое положение. Пока я лишал жизни бедного моего спутника, мой шар уже успел подняться выше луны. Я вспомнил одну интересную сказку, будто луна сделана из самого чистого серебра. Ее приятный свет меня ласкал и с большим наслаждением я всматривался в ее лицо, но не успел я хорошенько насмотреться на нее, как почувствовал, что меня что-то сильно греет. Шар на столько приблизился к солнцу, что оно беспощадно жгло мою спину и сожгло совершенно мои усы, ресницы и бороду.

Кстати, я воспользовался лучами солнца, положил убитого барана с той стороны, где оно особенно сильно грело, — и через каких нибудь три четверти часа баран зажарился. Не знаю чем объяснить, что мясо барана оказалось очень вкусным; должно быть это оттого, что оно изжарилось солнечными лучами. Этим то мясом я питался все время своего воздушного путешествия.

Кто знает, до каких пор мне пришлось бы еще летать. Я, чего доброго, посетил бы все планеты небесные. Залетел бы в гости к прекрасной Венере, пожелал бы всего хорошего жителям Марса, и много кое чего еще увидел бы…

— А зачем вы так долго летали, господин? — спросил француза один из матросов нашего судна.

— Эх, дорогой мой, я хотел давно слететь на землю, но веревка, которая соединена с клапаном на нижней стороне шара, предназначенным для выпускания газа, оборвалась, не выпустивши ни одной струйки газа. А без этого спускаться никаким образом нельзя было. — Если бы вы, уважаемый барон, — обратился он ко мне, — не выстрелили в мой шар и не разорвали бы его, и тем не выпустили из него газа, то я мог бы носиться на нем между небом и землей, как Магомет, до самого дня страшного суда.

Окончивши свой рассказ, он крепко пожал мою руку и горячо благодарил меня за свое спасение. Мы устроили пирушку, в честь его спасения. Француз подарил свою золотую корзину моему лоцману, а остаток барана выбросил в море. Шар сильно пострадал от моей пули, а при падении настолько разорвался, что починить его не было никакой возможности, и потому его выбросили также в море.

За короткое время француз подружился с нашими и подарил на память о себе всем нам золотые вещи, которых у него было очень много. Мы его отвезли в Константинополь, и там и представил его султану, который наградил путешественника и отправил его на родину в цветущую Францию.

XI

Вторая поездка барона в Константинополь

Хочется, друзья мои, рассказать вам еще об одной странной истории. Волею судеб я был заброшен в Африку, где меня приняли с большими почестями. Меня назначили важным сановником в Трансваальской республике. Я успешно выполнял все важные и тяжелые государственные поручения и заслужил большое доверие у народа и правительства. Однажды нужно было поручить кому-нибудь съездить в Константинополь для личных переговоров с султаном по очень серьезным и важным делам, как для Турции, так и для Трансваальской республики. Долго обдумывали, кого бы послать с этими поручениями к султану. От переговоров зависело все дальнейшее направление дела. После долгих размышлений, выбор пал на меня. Я был выбран почти единогласно, благодаря тому, что знал хорошо турецкий язык и был знаком с Константинополем и всеми обычаями турок. С большой торжественностью и многочисленной свитой отправили меня в Константинополь с важным поручением. Признаться, я ехал с затаенной радостью в груди и невольно улыбался про себя, когда сравнивал свое настоящее положение, уполномоченного посла, с прежнею должностью султанского пчеловода. Турки приняли нас с большим почетом. Нас поместили в прекрасной вилле, принадлежащей самому султану и немедленно назначили мне у султана аудиенцию. Русский, немецкий, итальянский и французский послы явились ко мне с визитом и засвидетельствовали свое глубокое уважение нашей республике, и, кроме того, они взяли на себя, как это полагается, миссию представить меня султану.

В назначенный час мы отправились к султану. Нас сейчас же приняли. Каково было удивление сопровождавших меня послов, когда султан, пристально взглянув на меня, не договорил даже переводчику приветствия и, улыбаясь, дружески протянул мне руку со словами:

— Здравствуй, Мюнхгаузен! Да, ведь, мы с тобою старые знакомые! Для таких старых друзей не нужно переводчика. Семь тысяч приветствий, дружище мой! Как поживаешь? Душевно рад тебя видеть!..

По просьбе султана, я рассказал ему подробно о своем путешествии в Россию из турецкого плена и еще о многих своих приключениях. Это обстоятельство сразу подняло меня во мнении всех дипломатов, тем более, что я себя держал очень свободно и, не стесняясь, рассказывал султану о своих удивительных приключениях. Султан, по-видимому, очень благоволил ко мне и часто долго разговаривал со мною.

По окончании всех официальных переговоров, мне пришлось еще некоторое время оставаться в Константинополе. Я часто встречался и беседовал с султаном. Султан был со мною откровенен. Однажды он сообщил мне, что дела его в Египте идут очень плохо, и он прямо таки не знает, и не имеет такого человека, которому можно было бы поручить их распутать. Дело же все осложняется и может вызвать очень неблагоприятные последствия. Я с глубоким сочувствием посмотрел на султана. Он улыбнулся и тихо сказал:

— Что ты так посматриваешь, Мюнхгаузен, будто хочешь сказать мне что-нибудь или посоветовать? Я ведь знаю, что ты хороший дипломат, только жаль, что не у меня служишь.

Я с улыбкой посмотрел на султана; признаться, мне приятно было выслушать такое лестное мнение о себе.

— Ваше Величество изволит тешиться над бывшим своим пчеловодом! — тихо сказал я султану.

— О, нет, мой милый Мюнхгаузен, я не шучу, а говорю тебе серьезно, что рад выслушать твои советы и даже готов тебе сообщить то, чего никому из иностранцев не решился бы сказать, и не всякий мой сановник пользуется у меня таким вниманием, как ты, Мюнхгаузен!

Я низко поклонился султану в знак своей глубокой благодарности и от радости не мог проговорить ни слова, а султан подошел ко мне и потрепал меня по плечу со словами:

— Дружище, мы, ведь, понимаем друг друга! Я хочу тебе сообщить важную государственную тайну и надеюсь, конечно, что она останется между нами, а чтобы никто нас не подслушал, то я предлагаю взобраться на мою, самую высокую башню; там нет никого, и мы можем посоветоваться.

На башню вела винтообразная лестница, в которой было около пятисот ступенек. Я быстро взобрался на нее и стал любоваться чудными видами Константинополя и Босфора, тогда как толстый султан еще не дополз и до середины; раскрасневшись он так громко дышал, что стены башни трещали. Да, господа, очень уж высокая башня! Жаль только, что через несколько дней после того на нее упал с неба метеор, и она сгорела до основания, даже развалин не осталось.

— А как же тайна? — хотите вы спросить.

— Тайна, господа, сгорела вместе с башней, так видно хотел Магомет, из боязни, чтобы стены башни кому-нибудь не выдали тайны: вы знаете, что теперь и стены слушают и рассказывают. А я, как честный человек, обязан так же смолчать, тем более, что государственной тайны нельзя рассказывать даже друзьям и самым близким людям. Тайна имела некоторое отношение к общеевропейской войне…

Боже мой! Я немного уже проговорился, но, довольно! Достаточно вам сообщить, что это касалось отчасти и трансвальской республики, а потому я выразил соглашение помочь султану и выполнил его поручение вполне добросовестно. Переговоры о делах сблизили меня с султаном. Мы часто уединялись на берег моря и долго беседовали, любуясь чудным морским видом. Беседы по поводу поручения, которое давал мне султан, чередовались с моими рассказами о различных приключениях со мною. Султану мои рассказы очень нравились. Он очень хвалил меня и не уставал меня слушать. Между прочим, я рассказал ему о том, как я летел на бомбе. Султан неудержимо смеялся во время моего рассказа об этом происшествии.

— Вот бы мне хотелось посмотреть, как это ты летел на бомбе! Ну, молодец, Мюнхгаузен, молодец! Ведь, правда, трудное было путешествие?!

— Да, Ваше Величество, очень трудно было удержать равновесие на круглой, гладкой бомбе! Но что делать? Во всем нужна удача и решительность, особенно для молодого военного человека, только начинающего свою карьеру.

Султан вспомнил еще со смехом, как я во время своего плена завлек на оглоблю медведя, и долго еще мы с удовольствием вспоминали о далеком прошлом.

Закончив свои дела в Константинополе, я отправился в Каир в качестве турецкого посланника. Сам султан, со всей своей свитой, приехал провожать меня, еще раз напомнил мне о важности моей миссии и трогательно простился со мной.

Внимание султана так тронуло меня, что я не мог найти ответа, скрестил только на груди руки и низко ему поклонился. Наш корабль отчалил при звуках военной музыки. Султан еще долго стоял на берегу и провожал нас глазами, пока корабль не скрылся из глаз. Во время переправы на берег Азии ничего особенного с нами не произошло, и путь был, сравнительно, недалекий. На противоположном берегу нас ждал уже караван верблюдов, и мы без передышки пустились в путь по азиатским пустыням.

Каждый себе представляет Азию страной дикой и страшной, но как бы вы были довольны, если бы вам удалось познакомиться хоть немного с этой страной. Я много ездил по Европе, был в Америке, служил в Африке и много уж видел на своем веку всяких всячин, но таких чудес, как в Азии, мне еще не приходилось встречать. Какие там удивительные люди! Какая чудная природа! У меня была многочисленная свита, как это подобает посланнику, но я не мог отказать себе в удовольствии пополнить ее еще несколькими встретившимися мне там субъектами. Они настолько интересны, что мне хочется вам кое что рассказать о них.

Не успел наш караван удалиться на несколько миль вглубь страны, как я заметил человека среднего роста, страшно худого, на вид совсем невзрачного. Он так скоро бежал по пустыне, что своим бегом подымал целое облако пыли. На каждой его ноге было по свинцовой гире, весом, по крайней мере, в три пуда каждая. Я был сильно изумлен и окликнул его:

— Друг мой, куда ты так спешишь, и зачем ты привязал к ногам гири? Ведь, так гораздо тяжелее бежать?

— «происхожу от маленького племени скороходов. В нашем роду никто никогда не плакал, одной слезинки не проронил; кроме того, мы не чувствуем боли и смотрим на мир Божий, как на рай, пожертвованный нам для наслаждения. Гири я привесил для того, чтобы потише бегать: так как я не нуждаюсь в данное время в быстрой ходьбе, то умеряю ее тяжестью гирь, потому что мне некуда торопиться. Всего час прошел, как я вышел из Алжира, но я не жалею о нем.

— Что ты там делал? — спросил я его.

— В Алжире я служил у одного знатного сановника почтальоном и разносил его письма во все концы света, а так как мне много приходилось бегать, то я еще больше развил скорость ног моих. Мой сановник ночью пришел с бала и видно ему вчерашний день очень понравился, потому что сегодня утром он приказал мне догнать вчерашний день. Сколько я ни бежал, сколько ни трудился, но догнать его не мог. Господин мой так рассердился на меня, что немедленно отказал мне в должности и велел в два часа покинуть его владения. Я вышел, подумал немного, взял с собой птицу и отправился в путь. Через минут десять я далеко за собой оставил его проклятые владения и присел, чтобы привязать гири, так как мне некуда было торопиться. Теперь хочу направиться в Китай; говорят, что это очень интересное государство; может быть в Пекине найду себе подходящее место. Через каких-нибудь полчаса я буду в Пекине, для меня это только маленькая прогулка.

Мне этот человек очень понравился: он мог мне быть всегда полезным, так как посланнику часто приходится посылать гонцов с пакетами в разные стороны. Я посмотрел на скорохода и сказал:

— До Пекина все таки далеко, не останешься ли ты у меня? Поступай лучше ко мне на службу я тебе очень рад буду!

Скороход очень обрадовался моему предложению. Я приказал дать ему верблюда, но он все-же больше бежал пешком для того, чтобы не разучиться быстро бегать.

Спустя некоторое время, мы добрались до широкой долины. Голодные верблюды стали щипать зеленую траву, которая красивым бархатистым ковром покрывала долину. Как то легче стало дышать, а трава будто кланялась нам, тихо перешептываясь с ветерком. Кто-то предложил сделать здесь привал, чтобы отдохнуть и подкрепиться. В это время я заметил недалеко от дороги неподвижно лежавшего человека. Когда мои спутники увидели его, то подумали, что он убит или спит. Когда же мы приблизились к нему, то увидели, что он весело подмигивает, и так близко припал ухом к земле, точно хотел подслушать разговор подземных обитателей.

— Что ты там слушаешь, приятель? — крикнул я ему.

— От нечего делать, прислушиваюсь, как трава растет.

— Что ты шутишь? Разве ты можешь это подслушать?

— Ничего нет легче, — ответил незнакомец. — Я могу услышать еще и не то…

— Ну, так поступай ко мне на службу, друг мой! Имея такой слух, ты можешь мне быть полезным.

Он быстро поднялся на ноги и охотно присоединился к нашему каравану. Мне было весело, и я шутил со своею свитой. Я мог уже удивить не одного смертного такими людьми, которых Бог мне послал, точно манну с неба.

Поехали дальше. Не успели мы отъехать нескольких миль, как навстречу нам попался охотник. Он направил дуло своего ружья в синеву небес. Я посмотрел в ту же сторону, но ничего не увидел.

— Что это ты, милый, на воздух стреляешь?» — спрашиваю я его. — Но все равно, Бог на помощь тебе, охотник! Но куда же ты целишь, я ничего не вижу, кроме синего неба?!..

— Это я пробую новое ружье! — ответил он, — мне его подарили. На кресте страсбургской колокольни сидел воробей, так вот, я его только-что застрелил. Хорошо стреляет новое ружье!

Вам уже известно, что я страстный охотник и замечательный стрелок, — как же мне было не обнять и не расцеловать такого молодца! Само собою разумеется, что мы ударили по рукам, и он поехал с нами. Таких стрелков мало, это было просто находка! Стрелять из азиатской пустыни в воробья, сидевшего на кресте страсбургской колокольни! Видано ли это? Да, удивительная страна Азия! Чтобы еще больше познакомить вас с этой чудной страной, я хочу рассказать вам еще следующее.

Мы увидели высокого, плечистого, коренастого человека.

Мы продолжали путешествие.

Наш караван прошел уже через пустыню, и мы приближались к Ливанским горам. Густой кедровый лес широко обогнул вершины этих гор и далеко растянулся вглубь страны. После продолжительного путешествия по пустыне, мы как-то легче вздохнули при виде леса и поспешили в его приятную тень, чтобы немного отдохнуть. А лес величаво качал своими ветвями, как будто простирал к нам свои мощные руки. Наконец, мы вошли в лес. У самого подножия хребта Ливанских гор мы увидели высокого, плечистого, коренастого человека; он веревками перевязал несколько сот больших кедровых деревьев и, замотавши концы веревок на свои могучие плечи хотел уже тянуть, но я остановил его.

— Что это ты делаешь? Разве не опасно самому быть в таком густом лесу? Ведь, здесь есть много хищных зверей?

— Для меня звери не опасны, я одним ногтем убиваю самого сильного льва. Только со мной приключилось маленькое несчастье: мне нужно было нарубить дров, и с этой целью я пришел в лес, но к сожалению забыл дома топор. Возвращаться домой далеко, и, вот, я решил выручить себя из беды. Прошу вас, отойдите, пожалуйста, от деревьев, чтобы не зацепить вас.

— Посмотрим, как ты себя выручишь из беды! — сказал я.

В эту минуту силач на моих глазах потянул веревку и выдернул с корнем все деревья, как будто это был маленький кустик. Он привел меня в изумление, так как лес занимал громадную площадь, а он взял все деревья на плечи и понес их, как соломинку. Я, конечно, не выпустил из рук такой находки. Скорее я отказался бы от всяких почестей, от своего посольского звания и крупного содержания, чем отпустить такого молодца.

К моей свите прибавился еще один интересный человек. Все вместе мы продолжали свой путь. Как только мы перешли египетскую границу, вдруг, поднялась такая сильная буря, что я боялся, чтобы нас не подняло на воздух. Вихром срывало одежду, и ветер так свирепствовал, что трудно было двигаться. Такого ветра я никогда не видал. Казалось, вот-вот, унесет нас буря в поднебесье, со всей поклажей, с людьми и верблюдами. Я посмотрел в ту сторону, откуда поднялся такой сильный вихрь. Там я увидал, недалеко от дороги, семь мельниц, крылья которых так быстро вертелись вокруг своих осей, что трудно было рассчитать форму каждого крыла в отдельности, а свист и жужжание крыльев напоминали мне жужжание веретена, во время длинных зимних вечеров в деревне.

Недалеко от мельниц, с правой стороны дороги, стоял толстый, хорошо сложенный человек и большим пальцем закрывал левую свою ноздрю. Когда он увидел нас и заметил наше смущение и даже отчаяние, он повернулся к нам лицом и отнял палец от ноздри. Когда же мы подошли к нему поближе, он вежливо поклонился нам. В ту же минуту вихрь стих, как-будто его и не бывало. Все семь мельниц остановились, как бы по волшебству, не производя ни малейшего движения. Сильно удивленный этим непонятным для меня явлением, я громко крикнул этому человеку:

— Что это ты, любезный, колдуешь, что ли? Что это все значит? В тебе, должно быть, нечистая сила сидит, или чего доброго, ты сам черт?

— Никак нет, ваше превосходительство, — отвечал незнакомец. — Я не черт, а просто работник. Я только дую в нос и произвожу небольшой ветер для своего хозяина-мельника, а чтобы не слишком сильно вертеть мельничные крылья и не опрокинуть мельницы, я закрываю всегда одну свою ноздрю.

— А, вот как! А сколько ты получаешь от своего хозяина, мельника, за свою работу.

Он назвал мне совсем ничтожную сумму. Я мог бы ему дать вдесятеро больше, лишь бы он остался у меня.

— Да, — подумал я, — это неоценимый человек, который может оказать при случае большую услугу: он может на море поднять бурю, или смести с лица земли какого угодного врага, даже стотысячную армию. Если же случится, что у меня захватит дух, когда я буду рассказывать о каком-нибудь страшном приключении со мною, может вывести меня из тяжелого положения, подувши немножко в одну ноздрю.

Не долго думая, я с ним покончил дело так, что мы оба остались очень довольными.

Большим пальцем он закрывал одну ноздрю.

Он оставил своего хозяина и охотно последовал за нашим караваном.

Через некоторое время мы приехали в Каир. Я приступил к исполнению возложенных на меня поручений и очень скоро покончил со всеми делами. Успех мой превзошел всякие ожидания. Султан был очень доволен, когда узнал о благоприятном исходе переговоров. Когда моя миссия была окончена, я хотел обратно направиться домой без всяких почестей и торжеств. Для того, чтобы меня никто не стеснял, я отпустил всю свою свиту на родину, поручив ей представиться султану и доложить ему подробно о ходе дел. При себе же оставил только пятерых новых слуг, о которых вкратце я вам уже рассказал. С этими то замечательными людьми я отправился в дорогу, как совершенно частный человек. Необходимо заметить, что Нил в хорошую погоду бывает так великолепен, что красоту его трудно передать словами. Однажды мне захотелось проехаться на лодке по Нилу. Скоро все было готово, и мы, наняв лодочников, отправились в Александрию. До сих пор не могу себе объяснить, почему все, что хорошо начинается, очень часто плохо кончается. Так вышло и у нас. Мы запаслись провизией и три дня плыли в лодке без всяких приключений. По дороге встречалось много дивных видов. Перед нами вырастали и исчезали живописные города, древние памятники искусства, пирамиды и бесчисленное множество развалин древних сооружений.

Всем известны капризы старого Нила. Он часто выступает из берегов и широко разливает свои воды. На третий день нашего путешествия, под вечер, мы заметили какой-то особенный золотисто красноватой оттенок воды в реке. На следующий день вода стала быстро прибывать, и пенистые волны мутного Нила заклокотали, зашумели и разливались по широкому полю. Нил за короткое время разлился на несколько миль. К вечеру того-же дня нас так высоко подняли волны, что мы, не замечая того, что уже давно потеряли русло реки, плыли куда глаза глядят. Перед нами и вокруг нас неистово ревели волны, обдавая нашу лодку пенистой водой. До самого горизонта невидно было ничего, кроме мутно-красноватой воды.

Дней, кажется, через пять, когда уже солнце зашло, и на землю спускались тихие сумерки, нашу лодку занесло куда-то в густую заросль, и мы неожиданно для себя на что-то наскочили. Лодка остановилась. Я сначала думал, что мы сели на риф, но когда утром поднялось солнце и осветило волнующуюся воду, мы к удивлению увидели следующее: мы находились между ветками миндального дерева. Вокруг нас на далекое

расстояние видны были густо сплетенные ветки миндальных деревьев, усеянные спелыми плодами. Оказалось, что мы находимся на высоте 60 футов над поверхностью земли, но лодка не могла сдвинуться с места. Когда солнце поднялось выше, и было, приблизительно, часов около девяти, вдруг, поднялся сильный вихрь, и лодку нашу бросило в сторону и накренило ее так, что она одним бортом зачерпнула воды и моментально пошла ко дну вместе с провизией. Наши старания спасти ее были тщетны. Оставалось только думать о спасении своей жизни.

В эту критическую минуту великую услугу оказали нам ветви миндальных деревьев. Нас было восемь человек взрослых и двое детей. Мы ухватились за ветки и долго держались на поверхности воды. Быстро проходили дни за днями, чередуясь с темными ночами, а мы все держались за ветки и утоляли голод миндальными плодами. Так прошло около пяти недель. Наконец, вода начала быстро убывать, а через неделю мы сошли с деревьев на землю. Почва была покрыта толстым слоем ила, и нам пришлось потратить много усилий, пока мы добрались до потонувшей нашей лодки. Она лежала, затянутая илом, саженях в сорока пяти от миндальных деревьев. Мы вязли по колено в грязи, направляясь к лодке.

Султан водил меня по своим дворцам…