Помоги проекту - поделись книгой:
— Все, шабаш, все патроны расстреляем! — крикнул Михайловский. Выстрелы прекратились, и наступила тишина. Тишина! — понял Рудин. Перестрелка у других машин тоже стихла, а это значит, что там, скорее всего, в живых уже никого из их спутников не осталось.
— Ei, você! — послышался резкий голос. — Levante a mão, sai lentamente[2].
— Черта лысого, запытают до смерти, знаю я их, — пробормотал Михайловский и, приподнявшись, выстрелил несколько раз на голос.
В ответ ударили три или даже четыре очереди из автоматов. Олега отбросило назад, и он упал на песок. В грудь ему вошли сразу несколько пуль. Рудин видел, как армейская рубашка грязно-песочного цвета становится темной от вытекающей крови. Он смотрел на умирающего Михайловского и не мог пошевелиться. Вот черно-бурое пятно закрыло всю грудь Олега, и начал темнеть песок под ним. Михайловский не мог сказать ни одного слова, был только слышен хриплый свист из простреленных легких. Он еще дышал. Еще через несколько секунд свист прекратился. Рудин неподвижно сидел на коленях возле мертвого человека. Ужас полностью парализовал его. Ноги стали ватными, в глазах темнело, и почувствовалось, как чья-то невидимая рука сжала его сердце. Сжала, покрутила несколько мгновений, словно решая — раздавить или нет, и затем решила. Отпустила. На место страха пришла ненависть. Рудин потянулся к брошенному на песок «стечкину», но не нащупал его. Оглянулся. Водитель анголец уже засунул пистолет себе за ремень. Дуло его автомата смотрело прямо на Ивана.
— Tudo acabado. É preciso desistir[3], — негромко произнес он, но голос звучал уверенно. Автомат в его руках выражал молчаливое согласие.
— Eles vã o matar-nos ainda![4] — покачал головой Рудин. — Оба сдохнем, — перешел он на родной язык.
Водитель в ответ лишь молча пожал плечами. Указательный палец правой руки лег на спусковой крючок автомата.
— Vai![5]
Рудин ожесточенно сплюнул и медленно поднялся с колен. Водитель громко крикнул в сторону нападавших:
— Nã o atire! Saí mos![6]
В ответ тоже что-то закричали несколько голосов, но Иван слов разобрать не смог. В ушах нарастал звон, словно кто-то раскачивал гигантский колокол, а он, Рудин, находился внутри его. Или, может, это колокол находился в его голове… Звон слился в один бесконечный хоровод звуков, от которого кружилась голова и подгибались ноги. Обрывки мыслей вспыхивали и гасли в его сознании, от страха не способном уже к полноценному существованию.
— Вот и все. Сейчас смерть. Лишь бы не пытали… Господи, я же и не знаю толком ничего… Мама…
Шаг. Еще один. На тяжелых, не слушающихся его ногах Рудин с трудом вышел из-за машины. Руки он с трудом держал поднятыми на уровне плеч, поднять их над головой у него просто не было сил. Водитель шел рядом, неся автомат в одной руке, опустив его стволом вниз. Отойдя от машины на несколько шагов, он бросил автомат вперед на горячий песок и с безучастным видом смотрел на вышедших к ним навстречу людей. Их было человек шесть или семь, Рудин не пытался посчитать. Ему уже было все равно. Он не мог ничего изменить в своей судьбе, и это было то немногое, что его угасающий разум еще осознавал. И осознание этого окончательно лишало его остатков силы воли и силы как таковой. Он медленно осел на песок. Все тело его сотрясала крупная дрожь, а взгляд, очевидно, был настолько полон страха и отчаяния, что приближающиеся к нему люди засмеялись. Белые зубы ярко выделялись на фоне темных, почти черных, лиц. Все нападавшие были одеты в камуфляжную летнюю форму, очень похожую на его собственную. На головах у многих были повязки яркого цвета, глаза троих закрывали темные очки. Когда водитель бросил свой автомат, эти люди тоже опустили свое оружие. И лишь один настороженно поглядывал в сторону автомобиля, держа автомат наизготовку. Он и умер первый. Автоматная очередь оборвала смех. Стрелявший выпустил, как показалось Рудину, весь рожок, такой долгой была очередь. Несколько пуль пролетели так близко над головой, что Иван буквально почувствовал их касание, но боли не было. Пули прошли совсем рядом, но все же мимо него. Когда очередь закончилась, на ногах уже не стоял никто. Четверо умерли мгновенно, включая водителя. Выпущенные веером пули разили без разбора. Еще четверо были ранены, никто из них не был в состоянии вести ответный огонь. Рудин все так же сидел на песке, не понимая, что происходит. Из кустарника неподалеку возник сержант и стремительно бросился вперед к раненым. Раздались несколько выстрелов. В живых остался только один из нападавших. Сэротэтто присел рядом с ним и резко приподнял его голову, повернув лицом к Рудину.
— Ты хочешь с ним говорить?
Иван молчал, непонимающе глядя на невесть откуда появившегося сержанта и на неподвижные тела людей, которые только что собирались убить его самого.
— Ты будешь говорить с ним? Он нужен? — нетерпеливо повторил сержант.
Иван посмотрел на раненого. Лицо ангольца ничего не выражало. Очевидно, он уже смирился со своей участью и ничего хорошего от этих двух белых не ожидал.
Рудин покачал головой, закрыл глаза и устало лег на песок. Он жив. Он жив!!! Остальное не важно.
Раздался еще один выстрел. Рудин не стал открывать глаза, и так все было ясно.
Прошло еще около часа, прежде чем они смогли двинуться дальше в направлении своей базы. За это время Рудин уже пришел в себя и вместе с Ваней укомплектовал рюкзаки водой, небольшим количеством еды, бывшим в машинах, и запасными рожками к «калашниковым». В живых, кроме них, никого не осталось, ни из их конвоя, ни из числа напавших на них партизан. Иван предложил было сержанту похоронить хотя бы своих, но тот покачал головой в ответ.
— Десять человек, слишком много. Нас мало. Очень долго будем копать. Воды тоже мало. Можем не дойти.
Возразить было нечего. Силы действительно стоило экономить, да и задерживаться на месте боя не стоило. Мало ли кого еще принесет нелегкая. Собрав документы у убитых, они оставили тела лежать там, где застигла их смерть. Кто-то так и сидел в расстрелянной машине, даже не успев понять, что произошло, кто-то сжимал в руках оружие, надеясь если не победить, то хотя бы подороже отдать свою жизнь. Конец у всех был один. Каждый встретил свою несшую смерть пулю из АК-47. Каждый заплатил свою цену за дружбу народа Африки с великой северной державой.
— Да здравствует дружба с ангольским народом! — пробормотал Рудин, в последний раз оглянувшись на еще виднеющиеся вдали разбитые автомобили и темные точки тел лежащих возле них людей.
Они прошли не более трех километров, когда диск солнца коснулся горизонта. В отличие от северных широт, где солнце летними вечерами плавно скользит над кронами деревьев и постепенно исчезает из виду, еще долгое время продолжая освещать бегущие по небу облака розовым или багровым цветом, в Анголе солнце, словно уставший солдат, выполняет команду отбой на счет раз-два. Раз! И саванну накрыли серые сумерки. Два! И наступила ночь.
Несмотря на то что ночь выдалась ясной и луна набрала почти полную силу, идти дальше было невозможно. Был риск не столько сбиться с пути, который все же был виден в лунном свете, сколько наткнуться на противопехотную мину. Рудин и сержант недалеко отошли от дороги к одинокому полуживому дереву, которое все еще надеялось дождаться наступления сезона дождей. Сэротэтто быстро нарубил большим ножом, прихваченным им у одного из напавших на них повстанцев, несколько сухих веток с ближайших кустарников. Они развели небольшой костер. Отпугнет ли огонь ночных хищников саванны или, наоборот, привлечет к ним незваных гостей, они не знали. Сэротэтто наклонился к огню, Рудину показалось, что губы сержанта что-то шепчут. Потом он распрямился и, повернувшись к Ивану, многозначительно произнес:
— Звери огня не боятся. — Причмокнул губами и добавил: — Но не любят. А нам спокойнее. — Положив рюкзак под голову, он свернулся на земле калачиком, поджав ноги к груди, словно ребенок. Потом на мгновение открыл глаза и сказал командирским тоном: — Спим по очереди. Разбуди меня через два часа. — После этого он почти сразу заснул.
Рудин ничего не ответил. Говорить было особо не о чем. Не стал он спорить и из-за того, что старшим в их маленьком отряде, во всяком случае временно, стал Сэротэтто. Сержант, представитель одного из народов Севера с лицом, похожим то ли на монгола, то ли на бурята, явно лучше ориентировался в вопросах выживания, лучше владел оружием и, несмотря на небольшой рост, был явно физически сильнее.
Как это было ни удивительно, ночь в саванне прошла спокойно. Откуда-то издалека иногда доносились чьи-то непонятные крики и завывания, но к самим путникам никто не приближался. Выспаться все равно толком не удалось, и все тело ныло после сна на земле. Несколько глотков воды, пара съеденных сухих галет и вновь в путь. Шли быстро, с небольшими привалами каждый час. Ближе к полудню Рудин почувствовал, что силы его уже заканчиваются. Он решил, что во что бы то ни стало дотерпит до очередного привала, а там, что бы ни требовал от него Иван, он как следует отдохнет.
Перевалив через небольшой холм, они увидели в низине небольшую речушку. Иван вспомнил, что три дня назад они пересекали ее вброд на машинах. После монотонного пейзажа саванны река казалась чем-то удивительно приятным. Ноги сами собой зашагали быстрее. Сержант взглянул на Рудина и улыбнулся:
— У реки отдохнем как следует, потом переправимся, а там примерно в пятнадцати километрах уже блокпост наш будет. Сегодня должны дойти.
Река служила естественной границей между саванной с зарослями полусухого кустарника и редкими отдельно стоящими деревьями и зоной африканских лесов. Сразу за неширокой полоской воды были видны зеленые заросли, в которые уходила узкая лента дороги.
Как следует отдохнув и подкрепившись остатками галет, они подошли вплотную к воде. Сержант резко вскинул руку и замер, пристально вглядываясь в мутную воду. Рудин тихо подошел к нему.
— Крокодилы, — произнес Сэротэтто, неотрывно глядя на реку.
— Где? — спросил Рудин, машинально делая небольшой шаг назад.
— Не знаю, — ответил сержант, — не вижу… но боюсь.
Иван улыбнулся. Впервые сержант показал свою слабость, и это было неожиданно приятно.
Ничего не разглядев в грязном потоке, Иван отошел от реки, закинул автомат на плечо и достал фляжку с водой.
— А мы сейчас проверим, есть тут кто или нет. — Рудин, не целясь, широким веером пустил очередь по воде. — Нет тут никаких крокодилов!
Сержант так и стоял с открытой фляжкой в руке, глядя куда-то в кустарник метрах в двадцати от них, от которого их отделяла лишь неглубокая речушка.
— Крокодилов нет, есть другое, — пробормотал он.
Рудин посмотрел в том же направлении и замер. Из зарослей кустарника на открытую воду медленно выходил здоровенный носорог. Животное было взрослое, весьма крупных размеров и явно очень недовольное всем происходящим. Очевидно, что выстрелы не задели его, но сильно обеспокоили. Носорог остановился на мелководье и стоял, раскачиваясь из стороны в сторону и вглядываясь в людей на другом берегу. Известно, что носороги плохо видят, но чтобы разглядеть двух взрослых человек в двадцати метрах от себя, даже ему особой остроты зрения и не требовалось. К тому же огромное животное прекрасно чуяло исходящие от двуногих неприятные запахи. Носорог громко фыркнул и низко опустил свою массивную голову, выставив рог вперед.
— Твою мать! — Рудин понял, что зверь собрался атаковать их, и вновь нажал на спусковой крючок. Два выстрела ушли мимо, а третий лишь вскользь задел бок разъяренного животного. На этом патроны в магазине Рудина кончились. Он быстро отстегнул пустой рожок, бросил его под ноги и выхватил из-за пояса полный магазин. Но больше сделать уже ничего не успел. Огромный зверь бросился на них. Иван хотел бежать, но сержант крепко ухватил его за руку.
— Стой! Рано!
Что именно рано, Рудин не понял. С огромной скоростью промчавшись по воде, носорог выскочил на сушу и был уже в паре метров от людей.
— Прыгай! — Сержант оттолкнул Ивана, а сам прыгнул в другую сторону.
Падая, Рудин почувствовал, как мимо пронеслись три тонны мяса и костей. Смерть снова коснулась его, но не забрала себе. Иван неловко упал лицом в траву, ударившись коленом о камень. Острая боль пронзила ногу. И в это же мгновение Сэротэтто разрядил свой автомат в не успевшего развернуться для новой атаки носорога. У бедного животного подогнулись задние ноги, и с жалобным ревом оно завалилось на бок. Сержант осторожно подошел к бьющемуся в агонии зверю. Потом прицелился и выстрелил.
— Не надо мучиться. Ты не виноват.
Рудин с трудом перекатился на спину, сел и начал растирать ушибленное колено. Подошел Сэротэтто и сел рядом. Они немного помолчали.
— Откуда эта скотина здесь выискалась? Я думал за годы войны их всех перебили! Да к тому же здесь, прямо на переправе. — Рудин оглянулся на неподвижную тушу.
— Может, это и был последний? Кто знает… Нам повезло, ему нет. — Сержант пошарил в своем рюкзаке и достал блестящую плоскую флягу из нержавейки. Открутил колпачок и протянул Ивану.
— Выпей. За носорога. Хороший ром.
Обжигающая горло жидкость добавила сил. Ром был не так уж и хорош, но в данных условиях выбирать не приходилось. Было вообще чудо, что он был у сержанта.
— Там взял, у машин. — Сэротэтто махнул рукой в ту сторону, откуда они пришли.
Рудин понял, что фляга была у одного из нападавших. «И когда успел только найти? — удивленно подумал он. — Вот шустрый чертяка!»
— Хороший ром, — повторил сержант, — я вчера пробовал.
— О как! И даже не поделился! — возмутился Иван.
— Я пробовал, потом спал, потом дежурил. Ты бы пробовал, потом спал и спал, — нагло заявил Сэротэтто с невозмутимым выражением лица.
Рудин хотел было возмутиться, но тут только до него дошло понимание того, что сержант второй уже раз за короткое время спас ему жизнь. Он приподнял флягу и громко сказал:
— За тебя, Ваня, за тебя, родной! — Потом передал флягу сержанту.
Тот улыбнулся в ответ и тоже сделал глоток, спрятал флягу в рюкзак и скомандовал:
— Заряжай! — Они вставили новые рожки в автоматы. — Целься! Огонь!
Воду речушки вспороли выстрелы. Сержант и Рудин от души расстреляли переправу и затем быстро вбежали в мутную воду. Через несколько секунд они уже были на другом берегу. Никаких крокодилов в реке не оказалось. Иван вытер пот со лба и вздохнул:
— Рог-то не отпилили! Рог денег стоит!
— Зачем тебе деньги? — усмехнулся сержант. — Ведь мы же коммунизм строим.
— А ром? Ром денег стоит, — с такой же усмешкой ответил Иван, — во всяком случае, пока стройка не кончилась, бесплатно не наливают.
Сэротэтто задумался. Несколько мгновений он смотрел на темную воду реки, на мертвую тушу, лежащую на пологом склоне. Затем сержант вздохнул, поправил автомат на плече и быстро зашагал по пыльной дороге прочь от реки, от носорога, в густые заросли, протянувшие им навстречу свои цепкие ветви. Не желая отстать, Иван зашагал следом. Следующие два часа он видел перед собой только равномерно покачивающийся при каждом шаге рюкзак Сэротэтто. Когда идти стало совсем невмоготу, Иван начал считать эти покачивания, на второй тысяче сбился и вновь стал считать, уже почти дошел до тысячи, когда их заставил остановиться грубый окрик:
— А ну, стой! Вы кто такие? Оружие на землю.
Уставший Рудин не сразу осознал, что ему так понравилось в этой фразе, произнесенной низким, хриплым, прокуренным голосом. А потом он понял, эти слова были сказаны на родном языке. Их встретила поисковая группа, направленная на обнаружение пропавшего конвоя. Они дошли, они выжили. Два Ивана. Всего двое из целого отряда.
Глава 4
Жизнь, смерть и прочие неприятности
Черный «гелендваген» наконец вырвался из городских пробок, оставив позади последний светофор серого города. Железное сердце забилось быстрее, огромные колеса выбрасывали из-под себя километр за километром. Вековые сосны, росшие по обеим сторонам Чусовского тракта, изредка сменялись небольшими березовыми рощицами, но только лишь для того, чтобы спустя миг опять заполнить собой вид из окон мчащегося вперед внедорожника. Максим и Марина молчали, радио играло совсем тихо, почти не заглушая доносящиеся откуда-то извне гул мотора и шум колесных покрышек. Да и тех было почти не слышно.
Когда Максим предложил оставить детей у его родителей, а самим уехать с ночевкой на Чусовое, Марина была очень удивлена. Их браку было уже одиннадцать лет, и он прошел все этапы от взаимного обожания до постепенного безразличия и даже неприязни. Марина чувствовала, что муж ей изменяет, но не пыталась узнать это наверняка в надежде сохранить остатки того, что когда-то было семьей. У нее было два последних рубежа защиты — это ее неведение и ее сыновья. Пытаясь сохранить эти рубежи, Марина не общалась ни с кем, кто мог бы случайной или неслучайной фразой окончательно разрушить иллюзию существования их семьи. Уже несколько лет Марина нигде не работала, посвящая все свое время воспитанию детей. Детей было двое, два прелестных мальчугана, которых она иногда в порыве отчаянной материнской любви крепко обнимала и держала, не отпуская до тех пор, пока непоседливые мальчишки не вырывались и, убегали, не видя, как их мама плачет. А плакать Марине приходилось все чаще.
Последний год был для нее очень тяжелым. Макс почти не появлялся дома, приезжал очень поздно, отказывался от приготовленного ею ужина и сразу ложился спать. Уезжал он рано утром. Исключение составляли пятницы, когда ее муж просто не приезжал вечером, а заявлялся уже ближе к пяти утра и, как правило, в абсолютно невменяемом состоянии. Обычно привозил его один из дежурных телохранителей отца. Когда Макс чувствовал, что вот-вот отключится, он нажимал кнопку на подаренном отцом браслете, и тревожный вызов уходил на пульт охраны. Охранники находили Макса по GPS-сигналу и почти всегда настолько пьяным, что он еле мог дойти до машины, поддерживаемый с двух сторон. В машине он мгновенно засыпал, и, проснувшись в субботу ближе к вечеру, он порой не всегда сразу понимал, как он оказался в гостевой комнате на первом этаже своего дома. Дальше его заносить Марина охране не разрешала. Это сильно злило Макса, и в таких случаях вечер субботы, омраченный состоянием тяжелейшего похмелья, был скрашен долгим и нудным выяснением, почему он, хозяин дома, был брошен где-то на диване, а не в спальне и стоит ли ему ожидать, что скоро его кинут, как собаку, на коврике перед дверью.
— Знаешь, собаки так не пьют, — заявила ему Марина в последний раз, — а когда ты в таком скотском состоянии, я бы тебя и на коврик не пустила, тебе в хлеву место.
Макс задохнулся от злости.
— Это мой дом, дорогуша, я тут сам решаю, где и кому место, и я спать хочу в своей спальне. А если тебя что-то не устраивает, то ты можешь в свой колхоз и отправляться. Хоть сейчас вещи собирай и вперед, к маме своей, и живите там как хотите…
Звонкая пощечина прервала его тираду.
— Во как, — вздохнул Макс, — больно.
Марина его уже не слышала, она выбежала из дома и плакала навзрыд, растирая по лицу смесь соленых слез и нанесенного утреннего макияжа.
Но сейчас они ехали вместе, одни в машине. Электронная проекция на лобовом стекле показывала, что гелик уже перевалил за сто пятьдесят километров в час. Последние несколько дней снега почти не было, и шоссе, ведущее на Чусовое, было хорошо расчищено. В разгар буднего дня машин было немного, жители пригорода уже давно уехали на работу, и на трассе встречались в основном немногочисленные грузовики, развозившие продукты по местным селам. Черный внедорожник с гулом пролетал мимо них, на обгоне заставляя встречные машины жаться к обочине.
— Мы умереть именно сегодня решили? — нервно спросила Марина, сжимая изо всех сил дверную ручку.
— Ты как будто первый раз со мной едешь, — буркнул Макс, — ничего с нами не случится.
Но все же он сбавил скорость до ста двадцати. Ему не хотелось лишний раз злить Марину, которая и так была обижена на него.
Время близилось к полудню. Холодное зимнее солнце наконец поднялось над макушками сосен и осветило дорогу ярким светом, миллионы раз отраженным каждым кристаллом снега, устилавшего все вокруг. Максим надел солнцезащитные очки.
— Через полчаса будем на месте, может, сразу на горнолыжку махнем, не будем в номер заскакивать? День-то короткий…
— Можно и на горнолыжку. — Марина достала небольшой термос с кофе, налила в металлический колпачок и отпила немного, потом помедлила, словно не решаясь, и протянула кофе мужу: — Будешь?
Обрадовавшись, Максим протянул руку навстречу.
— Спасибо! Ох, кипяток, однако!
Марина сдержанно улыбнулась.
— Не спеши… а что, на склоне когда ночную трассу полноценную оборудуют?
— Да непонятно. — Максим вернул жене колпачок. — Отец с губером разговаривал, тот все отвечает, что денег в бюджете нет, мол, это не социальный объект. А там же муниципальное предприятие, никто из частников не полезет. Пару лет назад батя предлагал мне это дело выкупить, но так долго все обсуждали условия, что он перегорел и теперь сам не хочет.
Дорога сделала очередную петлю между покрытых густым лесом сопок, и наконец открылся вид на озеро Чусовое — любимое место отдыха всего Среднегорска. В нескольких километрах впереди, прямо за озером, возвышалась гора Косая, которая больше была похожа на высокую сопку, часть склона которой была расчищена под горнолыжные трассы.
— Ну вот, минут десять отсюда ехать. — Максим довольно улыбнулся и взглянул на жену.
Она молчала, любуясь открывшимся ей видом. Максим посильнее надавил на педаль газа, и с довольным урчанием черный автомобиль бросился вперед. Марина не возражала, страшно ей уже не было.
Меньше чем через полчаса Максим и Марина катились вниз по заснеженному склону. Макс набрал большую скорость и умчался далеко вперед, он почти не маневрировал, наслаждаясь бешеной скоростью и воздушным потоком, рвущимся ему навстречу. Марина же, немного разогнавшись, начинала выписывать поворот и замедляла движение, так что с вершины спустилась она гораздо медленнее Максима, но удовольствие от этого она получила не меньше. Марине нравилось это плавное скольжение по склону, хотелось, чтобы оно было если не бесконечным, то хотя бы более долгим, таким как в альпийских горах, куда они иногда выбирались с Максимом. Пока длилось это прекрасное скольжение, из головы уходили мысли абсолютно обо всем, о всех проблемах, о загулах и пьянстве мужа, Марина просто наслаждалась движением, наслаждалась жизнью. Описав петлю вокруг ждущего ее у подножия Макса, Марина махнула ему рукой и направилась к подъемнику, Максим поспешил за ней.
Через пару часов, уставшие, с гудящими от напряжения ногами, они сидели в баре у подножия Косой и пили глинтвейн.
— Надо почаще выбираться, — Макс блаженно вытянул ноги, обутые в тяжелые горнолыжные ботинки, — а то я уже забыл, когда прошлый раз катали. Ноги почти отвыкли от этого дела.
— Максим, ты же у нас рулевой обоза, от тебя все зависит. — Марина расслабленно сидела рядом в кресле и смотрела на солнце, медленно крадущееся к вершинам высоких сосен. — Можно и почаще выбираться.
Она выпила всего пару глотков горячего вина и наслаждалась теплом, разбегавшимся по венам. Теплая волна мягко согрела живот, пробежалась по рукам и, наконец, достигла пальцев ног. Марина зажмурилась. «Господи, хорошо-то как! — промелькнула мысль. — Почему же нельзя всю жизнь прожить так, в блаженстве? Почему?»
— Почему что? — Макс пристально смотрел на нее. Марина поняла, что свой вопрос она задала вслух.
Поделиться книгой: