Дальний выстрел

Н. Блейк

Дальний выстрел

    — Его светлость в грачевнике, сэр, — объявил Эмфлет, встречая меня в холле. Он поманил мизинцем горничную. — Алиса, багаж мистера Стренжвейса. Мы вам отвели вашу старую комнату, сэр. Я надеюсь, что вы получите удовольствие от визита к нам.

   То ли мне показалось, то ли в голосе дворецкого сквозила абсолютно непрофессиональная неуверенность. Почему я не должен был получить удовольствие от приезда сюда? Любому цивилизованному человеку должно быть приятно погостить в красивом, ухоженном загородном доме, где не считаются с расходами. К тому же Жервес был моим старым другом и я не виделся с ним вот уже года два.

— Я, пожалуй, сразу пойду прогуляюсь, — сказал я.

   — Очень хорошо, сэр. Его светлость с величайшим удовольствием ожидал вашего приезда.

   Я обратил внимание, что Жервесу так и не удалось убедить Эмфлета не обращать внимания на его титул. Вот уже 20 лет, как Жервес, который был тогда совсем еще молодым человеком, стал приверженцем учения Толстого. Будучи старшим сыном графа Уэссекского, он решил отказаться от титула и называться отныне просто мистер Масбери. С этим решением пришлось считаться всем — друзьям, соседям, родственникам, слугам. Именно тогда он преобразовал поместье в кооператив.

   Однако все его старания разориться терпели неудачу. Его кооперативное хозяйство процветало. Состояние, оставленное ему матерью — американской — в ценных бумагах, росло и росло, хотя он не обращал на него никакого внимания. Ну а если, отказавшись от титула, он и потерял кого-то из своих друзей, то уж наверняка они не стоили того, чтобы называться друзьями и жалеть о них было незачем.

   Когда мы шли через лужайку, Эмфлет потихоньку вытер пот со лба. Для апреля день действительно был необычайно жаркий. Крики грачей на вязах, к которым мы подходили, казались прохладными, как водопад. Я даже позавидовал Жервесу, который был там, наверху, ведь перспектива лазания по веревочной лестнице, дабы добраться до него, не прельщала.

   Посмотрев вверх, я с трудом различил какой-то небольшой предмет, который оказался бутылкой из-под пива. Бутылка раскачивалась на веревке, спускавшейся вниз с ближайшего вяза.

   Молодой лакей молча снял ее, взял полную бутылку с серебряного подноса, сунул горлышко в веревочную петлю и дал сигнал поднимать. Бутылка вновь ушла ввысь, где между двух верхних веток была сооружена узкая, хорошо замаскированная платформа.

   — Генри подает надежды, сэр, — уныло и, как мне показалось, не очень убежденно сказал Эмфлет.

   — Давно он у вас? — поинтересовался я.

   — Месяцев восемь, сэр.

   Значит, Генри сумел продержаться на работе под надзором взыскательного Эмфлета восемь месяцев. Что ж, возможно, я ошибся и он действительно подавал надежды.

   — Его светлость находит, что там наверху очень жарко, — заметил Эмфлет.

   Я подозреваю, что читатель не очень-то верит моему повествованию. Либо этот ваш друг лунатик, заключает он, либо вы все выдумали. Но это лишь потому, что читатель незнаком с Жервесом Масбери.

   Жервес был эксцентрик, который мог позволить себе любые эксцентрические выходки и к тому же знал, как сделать, чтобы они приносили ему доход. Эксцентричность, как я ее понимаю, — это не что иное, как явное воплощение тайных желаний, позволяющее достичь желаемого как можно быстрей. Узнав, что Жервес в грачевнике, я ни на миг не сомневался, что за его необычным поведением скрывается вполне рациональная цель.

   Точно так же, увидев поднимающуюся к вершине вяза бутылку, я воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Ведь Жервесу было значительно легче подтянуть к себе бутылку, чем его лакею лазать по веревочной лестнице всякий раз, когда его хозяина обуяет жажда.

   Лестница задрожала. Жервес увидел меня и поспешил вниз с легкостью, удивительной для мужчины, которому почти пятьдесят. Спрыгнув с высоты шести футов, он обнял меня за плечи и сказал:

   — А вы совсем не изменились, Найджел.

   Он тоже не изменился. Те же пронзительные голубые глаза, те же усы а-ля Адольф Менжу, только чуточку попышнее и будто наэлектризованные, тот же заразительный энтузиазм — словом, Жервес был таким, как прежде.

   — Вы, пожалуйста, оставайтесь здесь, Генри, — сказал Жервес лакею. — Я скоро вернусь.

   И затем, обращаясь ко мне:

   — Генри регулярно подает мне бутылочки, как младенцу. — Его голубые глаза приняли сосредоточенное выражение. — Скажите-ка, Эмфлет, кто у нас сейчас гостит? Я слегка отвлекся.

   — Ваш брат с женой, сэр. Мистер Прю и мисс Кэмлот.

   — Да, да, верно, — он взял меня под руку. — Вам лучше сейчас же познакомиться с ними. Чтобы быстрее с этим покончить. Тогда мы спокойно проведем остаток дня, наблюдая за грачами. Уверяю вас, это захватывающее зрелище. Я заранее, еще до их прилета, устроил себе там маленькое укрытие. Вы тоже поместитесь.

   — Нет, Жервес, — твердо ответил я. — Там тесновато. Да я и не очень-то интересуюсь повадками грачей. И давно вы увлеклись наблюдением за птицами?

   — Да это так, для разрядки, дорогой мой. Уж больно я выдохся этой зимой, работал над новым типом взрывчатки. Мак-Алистер меня привлек. Времени мало — вот что плохо. Года через два будет война. А то и раньше.

      Едва мы вышли из тени вязов, нас приветствовал невысокий, склонный к полноте человек, чью фотографию я не раз видел в газетах. Это был Томас Прю, член парламента, известный адвокат, берущийся за безнадежные дела. И если то, что только что сказал Жервес, было правдой, то и главное дело его жизни можно было считать проигранным. Прю был ярым пацифистом, попавшим в прошлую войну в тюрьму за свои убеждения, и с тех пор он неустанно проповедовал пацифизм во всех уголках страны.

   Удивительно было встретить здесь парламентария-пацифиста, и, когда Прю отошел, я осведомился об этом у Жервеса.

   — О, Том Прю — честный человек, — отвечал Жервес. — И потом, он может кое-чему научить моего братца. Вы же знаете Гектора — настоящий поджигатель войны. У них с Томом был захватывающий спор вчера за обедом. И Том прямо задавил его интеллектом. С тех пор Гектор и Диана с ним практически не разговаривают. Пошли найдем их.

   В конце концов мы обнаружили их возле гаража, увлеченно копавшихся в моторе своего «бентли». Я уже почти забыл, какая это была великолепная пара. Оба высокие, красивые, златоволосые — в них было что-то львиное и в часы бурной деятельности, и в часы отдыха. Гектор был не менее энергичен, чем его брат, но, в отличие от Жервеса, не мог найти выхода своей энергии. Война наверняка помогла бы ему самореализоваться.

   Дианой я восхищался, хотя и не любил ее; на мой вкус, она была слишком честолюбивой и властной. И потом, она была целиком поглощена своим мужем. Более, чем какая-либо другая супружеская пара, они производили впечатление единого целого, команды, функции каждого члена которой идеально отлажены и согласованы. Теперь, глядя, как слаженно, угадывая мысли друг друга, они выворачивали внутренности автомобилю, на котором исколесили всю Европу, я вновь почувствовал это.

   Мисс Антея Кэмлот, стоявшая рядом с выражением лишнего человека на лице, очевидно, разделяла мои настроения. К Жервесу она повернулась с явным облегчением, а может, и более чем с облегчением, как показалась мне. Бедная девочка, подумал я, да если б ты даже соединяла в себе прелести Цирцеи и Шебы, все равно тебе не очаровать Жервеса. Память о той, что навсегда вошла в его сердце, не стереть ни одной женщине.

   Хотя я и моложе Жервеса на 10 лет, в течение долгого времени он поверял мне свои тайны. Я был одним из немногих людей, включая, конечно, членов семьи, знавших о трагедии Розы Бортвик. Она была дочерью фермера, арендовавшего землю у отца Жервеса, и Жервес влюбился в нее без памяти. Узнав о серьезности намерений сына, его отец добился отъезда девушки.

   В доме начались ужасные сцены, и в конце концов отец и сын стали совсем чужими друг другу. Что только не предпринимал Жервес, пытаясь найти Розу, но все его поиски ни к чему не привели.

   Четверть часа спустя, когда все мы уже сидели на лужайке за чаем, мысли мои были все еще заняты этой печальной историей. Разговор между тем коснулся Гитлера.

   — Давно надо было показать ему, что нас не запугать, — говорил Гектор Масбери. — Если б только политики не были столь нерешительны…

   — У политиков есть еще и ответственность, — отозвался Томас Прю. У него был чудесный сильный голос, резко контрастировавший с неказистой полноватой фигурой. — Посмотрите на этого молодого человека, — он указал на Генри, стоявшего неподалеку, в тени вязов. — А теперь умножьте его на несколько миллионов. И представьте эти миллионы изувеченными, разорванными в куски, в грязи и пыли… Так ли уж неестественна нерешительность политиков?

   Лицо Гектора исказилось гневом.

   — Все это сентиментальная чушь. Выбор стоит между возможной смертью и рабством. Очевидно, некоторым здесь больше по душе рабство.

   Я заметил, как Диана бросила на него предупреждающий взгляд. В разговор вступила Антея Кэмлот.

   — Но мистер Прю говорил не о политиках. Он говорил о людях, которые поплатятся жизнью. О Генри. Давайте спросим, что он сам об этом думает. — И она позвала. — Генри!

   Молодой лакей сделал несколько шагов в нашу сторону. На его лице можно было прочесть любопытную смесь почтения и иронии.

   — Генри, что бы вы предпочли: стать рабом немцев или быть убитым?

   Генри не спеша обвел нас всех взглядом.

   — Уж если на то пошло, мисс Кэмлот, — сказал он наконец, — многие считают, что я и так уже раб.

   Я увидел, как вздрогнул Эмфлет. Даже в пронизанном эгалитарными настроениями доме Жервеса это было чересчур. Неудивительно, что старый дворецкий так неуверенно говорил о том, что Генри справляется со своими обязанностями. Диана, очевидно, была настроена так же.

   — Такое впечатление, Жервес, что ваши слуги творят что хотят! — воскликнула она.

   — Вы не должны быть строги к Генри, — сказала Антея. — В конце концов, сегодня он почти весь день простоял у подноса с лимонадом. Если это не рабство, можете считать, что я фараон.

   Я сидел рядом с Жервесом, и мне показалось, что слова, которые он прошептал, предназначались для меня одного. «Юность должна пройти через испытания», — услышал я.

   Вдруг Диана воскликнула:

   — Боже мой, я оставила в доме носовой платок. Генри, — она относилась к типу женщин, отдающих приказания слугам, не глядя на них, — принесите мне его. Он на туалетном столике.

   — Мне было приказано находиться здесь, мадам.

   Я боялся взрыва. Жервес явно не собирался вмешиваться: он поочередно посматривал то на Диану, то на молодого лакея. Но Гектор уже вскочил и направился к дому, будто угадав мысли жены.

   — Я принесу, — сказал он.

      После чая Жервес снова поднялся к себе на вяз. Гектор и Диана установили на лужайке мишень и агитировали всех заняться стрельбой из лука. Но Антея, прекрасно понимая, что в этом состязании ей не сравниться с Дианой, намекнула, что не будет возражать, если я прогуляюсь с ней по розарию.

   Отправившись вслед за Эмфлетом и Генри, уносившими в дом чайные принадлежности, мы видели, как Гектор с Дианой, заарканив явно не испытывающего энтузиазма мистера Прю, принялись обучать его искусству стрельбы из шестифутового лука.

   — Скромное, но многообещающее начало, — заметила Антея. — Научите пацифиста стрелять из лука, и вскоре он уже будет расхаживать с заряженным автоматом.

   Розарий Жервеса с аккуратно подстриженными травяными дорожками, фонтанами, статуями и изящными шпалерами, высвечивающимися на солнце, был очень красив даже тогда, когда розы еще не зацвели. Мы с Антеей уселись на складные стулья, готовые наслаждаться компанией друг друга. Я-то во всяком случае. Вскоре, однако, выяснилось, что она привела. меня сюда с другой целью.

   — Вы ведь в каком-то смысле детектив? — спросила она.

   — В каком-то смысле. Почему вы спрашиваете?

   Несколько мгновений ее глаза следили за пролетавшей бабочкой.

   — О! В этот раз все здесь кажется таким странным.

   — Например?

   — Ну, этот маленький Прю, слоняющийся как потерянный, и их ссоры с Гектором, и Диана, постоянно пристающая к Жервесу по поводу нового лакея. Да и то, что Жервес сидит на дереве, ни на кого не обращая внимания.

   «И в частности, на вас», — подумал я. Вслух я сказал:

   — Странно, конечно, но это всегда был странный дом.

   — И все же Жервес в самом деле необычно обращается с Генри, вам не кажется? То все спускает ему, то ведет себя как тиран. Вот сегодня, например, он с полудня не выпускает его из виду.

   — А может, это Генри охраняет Жервеса, — будто между прочим предположил я.

   — Охраняет его! — Антея посмотрела на меня теплыми темными глазами. — Не хотите ли вы сказать… Послушайте. Вчера поздно вечером я спустилась вниз взять книгу в библиотеке и услышала, как Жервес очень резко разговаривал с кем-то в кабинете рядом. Он кричал: «Больше вы моих денег не получите. Теперь я нашел лучший способ ими распорядиться»!

   — Интересно. А вы знаете, с кем он разговаривал?

   — Нет. Но тут любой дурак догадается. В доме есть лишь один человек, подходящий на роль шантажиста.

   — У вас слишком слабые улики против Генри. С таким же успехом это мог бы быть Гектор. Разве он всю свою жизнь не сосал из брата деньги?

   Антея в нетерпении встала. Я принял ее не слишком всерьез. Во всяком случае, так ей показалось. Мы не спеша вернулись на лужайку, где все еще упражнялись лучники. Златоволосая, с натянутым луком, Диана выглядела богиней. Гектор стоял с ней рядом, сунув руки в карманы твидового жакета. Рядом с ними Томас Прю представлял не слишком вдохновляющее зрелище.

   Стрела Дианы полетела в золотых лучах солнца. Затем она обернула свое разгоряченное, взволнованное лицо к нам.

   — А теперь я пошлю золотую стрелу! Мы часто так делали в детстве. Все смотрите! И вы, Генри, смотрите тоже!

   Она заставила лакея выйти из-под вяза на лужайку. Все должны видеть ее триумф.

   Достав из колчана обычную стрелу, она натянула тетиву.

   — В небе она станет золотой, — сказала Диана.

   Грациозно наклонившись назад, она выстрелила прямо вверх. Темная стрела взвилась ввысь. Скорость делала ее почти неразличимой для глаз. Солнце уже закатилось за низкий холм к западу от нас, но высоко в небе лучи его прямо-таки струились с вершины холма. Внезапно они осветили стрелу, засверкавшую золотом, и некоторое время она еще продолжала путь золотой ниткой в сгущающейся синеве неба.

Это было странно захватывающее зрелище, момент очищения. И все мы, как дети, захотели вдруг сделать то же самое. Но чем ниже за холм опускалось солнце, тем выше нужно было послать стрелу.

   Через четверть часа лишь стрелы Гектора и Дианы долетали до золотого потока. Но вот и у Дианы не получилось. Гектор предпринял последнюю попытку. Его стрела лишь мгновение блистала золотом, а затем задрожала, стала падать и врезалась в вяз позади нас. Мы слышали, как она воткнулась в ветку и затем стала падать, задевая одну ветвь за другой. Шум падающей стрелы все усиливался, стал уже совершенно неправдоподобным, и, будто в ночном кошмаре, стрела обернулась вдруг человеческим телом, с шумом падавшим вниз.

   Несколько секунд спустя тело Жервеса Масбери ударилось о землю в каких-нибудь полудюжине ярдов от места, где мы стояли.

   Казалось, в первый момент никто не мог найти слов, чтобы высказать мысль, одновременно озарившую всех. Затем Антея Кэмлот обвиняюще крикнула Гектору, все еще стоявшему с луком в руке с видом ошарашенного, испуганного ребенка, разбившего ценное украшение:

   — Вы его застрелили!

   Диана сказала каким-то бодрым материнским голосом:

— Не надо истерик. Ну, конечно же, Гектор не мог его застрелить.

   Томас Прю неотрывно смотрел на тело, лицо его исказилось ужасом, губы шевелились. Должно быть, какой-то перенесенный в детстве шок, зрелище крови и раздробленной кости и сделали его пацифистом.

   Генри наклонился над телом, будто пытаясь поднять его голову к себе на колени. Потом сказал бесцветным голосом:

   — По-моему, сломана шея.

   — Я всегда ему говорила, что эта платформа ненадежна, — сказала Антея, вглядываясь в верхушки деревьев. Сотни грачей, с шумом и криком вылетевших из крон, когда падало тело, начали потихоньку возвращаться.

   Я вышел вперед и положил руку на плечо Генри. Я чувствовал, что он дрожит. Мы вместе смотрели на то, что осталось от Жервеса. Лицо его приобрело какой-то сине-розовый оттенок. Сердце мое дрогнуло. Это было уж слишком, слишком гротескно и неправдоподобно.

   Я наклонился и понюхал его губы. Затем нашел в траве в нескольких ярдах от тела то, чего никто не заметил в момент трагедии, — осколки упавшей с дерева бутылки из-под лимонада. Я поднял один из них. От него доносился тот же запах цветов миндаля, что и от губ Жервеса.

   Злой, я повернулся к столпившимся на лужайке.

— Возможно, стрела его и задела, — сказал я, — безусловно, шея его сломана. Но убил его яд — синильная кислота, которая была вот в этой бутылке.

Еще через час мы опять собрались вместе за столом в столовой. Местный констебль всех допросил и теперь охранял тело. Инспектор полиции, врач и все прочие были уже в пути. Тем временем, воспользовавшись ключами Жервеса, я осмотрел его кабинет, где обнаружил пару заинтересовавших меня вещей.

   Я обвел взглядом собравшихся за столом. Антея тихо плакала. На бледном лице Томаса Прю застыли недоумение и растерянность. Гектор почему-то все еще сжимал в руках лук и стрелу, которые будто приросли к пальцам. Только Диана выглядела относительно нормально.

   — Я думаю, мы можем кое-что выяснить до прибытия вестчестерской полиции. Самоубийство, похоже, отпадает. У Жервеса не было к тому причин, это не тот тип человека, да и предсмертной записки не было, поэтому я боюсь, что его убили.

   Все четверо зашевелились, будто испытав облегчение, когда мучившее их предположение подтвердилось.