Skyrider
ЗАПАДНЯ
«Дом её ведет к смерти, и стези её — к мертвецам;
Никто из вошедших к ней не возвращается и не вступает на путь жизни».
Часть первая. Тенета
Глава 1. Восемь самоубийств
Загадочная смерть Алексея Ершова, моего лучшего друга и бывшего однокурсника, как это ни удивительно, не стала для меня совершенной неожиданностью. Где-то в глубине души я всегда подозревал, что этот не в меру любопытный журналист когда-нибудь попадет в «скверную историю». И, надо же, однажды это все-таки произошло.
Все началось с того, что он мне позвонил прямо посреди ночи — хорошо, я тогда жил один. Мне показался странным его чересчур возбужденный голос, что было ему совершенно не свойственно — опытному корреспонденту криминальной хроники с многолетним стажем.
— Слушай, Кира, мне нужна твоя консультация, как специалиста…
— В два часа ночи? Оригинально!
— Извини, Кир, — совершенно без какой-либо тени раскаяния торопливо проговорил он, — но в другое время я просто не могу с тобой поговорить.
— Много дел на работе? Совсем без выходных?
— Ну, да… Хотя, знаешь, не совсем в этом дело. Долго объяснять.
— Ладно, не буду тебя пытать, — я знал, что Ершов не из тех, кто распространяется о своей жизни, а также и то, что звонить попусту он бы не стал. — Выкладывай, чего хотел, не тяни.
— Окей, Кир, ты как специалист по всякого рода таинственным вещам…
— Ты мне льстишь.
— Да, ладно, ты итак это знаешь и без меня. Так вот, скажи мне, плиз, ты когда-нибудь сталкивался с таким символом — загляни в почту.
Я включил ноутбук, зашел в почту и открыл вложение к письму Алексея. Это была фотография довольно плохого качества — мятый листок бумаги, карандашный набросок, тонкие волосяные линии, странно ломкие, изгибающиеся. Что-то вроде запутанного лабиринта. Центр этого «лабиринта» обозначен жирной точкой. Линии от центра потолще, числом восемь.
Если честно, тогда мне показалось странным, что из-за такой пустяковины следует беспокоить человека в такой поздний час. И у меня даже возникло подозрение, а не напился ли Леха до чертиков и не разыгрывает ли он меня. Впрочем, раньше за ним такого я как-то не замечал. Шутник и балагур, ко мне он относился с подчеркнутым пиететом, как к «старшему товарищу», хотя мы с ним и одногодки.
— Ну и «чего тебе надобно, старче»? — я не смог подавить зевок.
— Не иронизируй. Если бы ты знал, каким чудом попал мне этот рисунок в руки, ты бы сам приехал ко мне и не в два, а в три часа ночи!
Тут даже мое ангельское терпение не выдержало и с громким треском лопнуло — ненавижу, когда меня используют «втемную».
— Слушай, Лех, ты конечно отличный парень и вообще супергерой во всех отношениях, но честно и откровенно признаюсь — мне не нравится, когда ты себя ведешь так. Давай баш на баш — ты мне объясняешь, в чем дело, а я, со своей стороны, чем смогу, как говориться… А то получается немного нечестно, согласись?
— Соглашусь, — невозмутимо ответил он. — Но я тебе потому и ни о чем не говорю, потому что ты мне ценен, как человек не «в теме». И в то же время достаточно умный и сведущий в своей области, чтобы навести меня на правильные мысли. Честное пионерское, как только все прояснится, я тебе сам все расскажу, ничего не утаю.
— Ладно, идет.
— Так вот, Кир, я хотел бы узнать — ты когда-нибудь встречался с такими символами или похожими на них в своей работе?
Я ещё раз беглым взглядом окинул злосчастный рисунок.
— Признаюсь, нет, хотя изображение что-то смутно мне напоминает… Подожди! — вдруг осенило меня. — В порядке бреда, лабиринт и в центре жирная точка с восемью линиями — может, это паутина, а в центре — паук?
— В точку! — в его голосе я почувствовал какую-то дрожь, странное приторное придыхание. — Блин, как же я сам не догадался! Вот что значит взгляд со стороны!
— Только какое это дело имеет отношение ко мне или к моей работе?
— Прямое. Кир, ты случайно не сталкивался в своей работе с какими-то «организациями» или культами всякими, сектами, старыми и новыми, которые пользуются символом паука?
Спросонья мозг у меня работал с периодическими «зависаниями».
— Ну, ты, блин, и задачки задаешь, профессор! Сразу так с полпинка я тебе ничего не скажу. Надо поднимать материалы…
— Хоть что-нибудь, но прямо сейчас! — взмолился он. — Ниточка нужна, ниточка, нить! Завтра может быть уже поздно!
— Поздно? Что ты имеешь в виду? — что-то шевельнулось у меня груди — неприятное липкое предчувствие неотвратимой угрозы.
— После, Кир, после, обещаю, все тебе расскажу. Давай, сваргань что-нибудь на скорую руку — но сейчас!
— Ну-у-у, если на скорую руку… Вообще, тут я должен тебя разочаровать. В религиозной символике паук встречается не так часто. По крайней мере, в близких к нам культурам — христианской, мусульманской, иудейской. Большое значение он имеет у других народов — в традиционной культуре Африки, Америки, Индии. Паук часто предстает в роли творца мира, героя, несущего, так сказать, культуру в массы и так далее. Исключительно положительный персонаж.
— Ну а в качестве злого героя он вообще нигде не встречается? — опять с каким-то странным придыханием спросил он.
— Ты пересмотрел «Властелина Колец», я вижу, или ещё чего похуже? — попытался сыронизировать я, но получилось фальшиво. На душе кошки скребли — в первый раз в жизни я слышу в голосе Ершова такое откровенное беспокойство. — Наоборот, у большинства народов мира паук — это символ удачи, богатства, благополучия. Паук в доме — это к богатству, гласит древняя английская поговорка. Если тебя интересуют символы зла — то это скорее змей или дракон. Вот это уж точно космическое зло — причем почти у всех народов мира встречается.
Алексей как-то облегченно вздохнул.
— Ну и слава всемогущему Джа! Значит, если только ты не ошибся в толковании рисунка, это не опасно…
— Что? Не опасно?
— Да нет, ничего, это не важно…
— Опять «не важно»! Слушай, Леш, все, хватит, так дальше не пойдет! — возмутился я. — Давай уж откровенность за откровенность. У нас был уговор!
— Хорошо. Этот рисунок я спер у одного человека, показавшегося мне сначала подозрительным. Она рисовала его, я наблюдал за ней со стороны…
— Кто «она»?
— Не важно. Один из моих информаторов.
— Ого, у тебя снова появилась женская агентура?!
— Типа того. Ладно, Кир, извини тогда за беспокойство. Давай пересечемся как-нить на выходных, послезавтра, например, попьем пивка. У меня есть для тебя пара любопытных историй.
— Ага, договорились. Кстати, только сейчас подумал об этом — символ ещё напоминает восьмиконечную звезду в лабиринте звездного неба. Соединение звезд линиями — обычная практика у древних астрологов для обозначения созвездий, вот и получается лабиринт. Эта ниточка уже ведет нас к Шумеру и культу…
— Надеюсь, и тут ничего криминального нет? — нетерпеливо перебил он.
— Нет, Леш. А почему ты думаешь, что если твоя «информаторша» рисует за твоей спиной такие картинки, то в этом есть что-то такое?
— У меня были для этого основания. Ну ладно, подробно поговорим потом, при встрече.
На том и распрощались.
Наутро ночной разговор со старым другом почти совершенно стерся из моей памяти, и я окунулся в омут самых обыкновенных дел. Накопилось много работы по отчетности, и мне было не до Алексея и его темных махинаций с информацией для очередного, судя по всему, громкого журналистского расследования. Пока я не получил от него смс, где он просил меня завтра срочно встретится с ним. Я не возражал. Встречу назначили в центре, где-то на Бульварном Кольце, сейчас уже не помню точно.
Так вот, на встречу Алексей не пришел.
Что-то неприятно ворохнулось у меня в груди, но я постарался успокоить, вернее, усыпить змею сомнения внутри себя. В самом деле, пару раз у нас с ним уже случались такие нестыковки — Леха был до крайности занятой человек, его планы могли поменяться в последний момент, а позвонить или даже отправить сообщение ему было недосуг. Почему-то мне тогда не пришло в голову ему перезвонить, да и важное дело у меня было в центре, так что я не придал тогда этому значения.
И лишь вечером, как обычно просматривая новости в сети, я узнал, что известный журналист, автор многих скандальных разоблачений Алексей Ершов покончил с собой в ночь с пятницы на субботу, повесившись в ванной, на бельевой веревке.
Алексей Ершов — полноватый, общительный, жизнерадостный шатен, суетливый, расторопный и необыкновенно располагающий к себе с первого взгляда — всегда был моей полной противоположностью. Уж не знаю, почему мы с ним так сдружились ещё в университете. Наверное, по известному космическому принципу, который гласит, что противоположности притягиваются.
Оба мы поступили на исторический. Но уже на втором курсе Алексей, которому изрядно наскучили «периклы» да «платоны», сказал мне как-то: «Ну их к чертям, всех этих мертвецов в простынях! Они и без нас себя чувствуют распрекрасно. И что толку ковыряться в их могилах? Жизни хочу, Кира, жизни!»
Это его фраза про «жизнь» тогда мне запала в душу и стала своего рода «ярлычком» для обозначения этого человека в моей необъятной, как и у всякого историка, памяти. Для Леши жизнь была всем. Жизнь как броуновское движение частиц — хаотическая, бурная, наполненная общением, постоянными перемещениями в пространстве, тусовках.
Переведясь на журналистский, он почти совершенно пропал из моего поля зрения и я уж думал, что наши дороги никогда больше не пересекутся. Однако Ершов по какому-то странному капризу судьбы, время от времени возникал на моем пути. Видимо, я также плотно засел в его внутричерепном жестком диске, как и он — в моем.
В основном, он выплывал из необъятного житейского моря для того, чтобы проконсультироваться со мной по всякого рода историческим темам — иногда из любопытства, иногда и по работе. Как и большинство людей с явно выраженными экстравертными чертами характера, он никак не мог заставить себя сесть и самостоятельно изучить какой-то вопрос. С другой стороны, обладая живым умом, он всегда был жаден до знаний. Это вынуждало его общаться и с такими, казалось бы, совершенно противоположными ему людьми, как я — чтобы сходу, в одной беседе на часок-другой, узнать все, что его интересует, получить уже переработанные, осмысленные чужим умом, «готовые» знания. То ему вдруг позарез понадобилось узнать, почему погиб Древний Рим, то почему Россия приняла православие, а не католичество, навеки изолировав тем самым себя от мировой западной цивилизации, то вдруг стал пытать меня, существовала ли реально Атлантида, как об этом пишет Платон. В общем, спектр его интересов был достаточно широк, так что даже мой энциклопедический склад ума не всегда мог его удовлетворить.
Но за редкими исключениями наших встреч с ним, я узнавал о его жизни из средств массовой информации, особенно светской хроники. Леша был заядлым тусовщиком, что, кстати, изрядно помогало ему в работе — именно там он находил пищу для своих громких дел, о которых, думаю, мне здесь излишне упоминать. Достаточно сказать, что его роман с одной «рублевской» женой едва не стоил ему головы, но принес ему такой успех, что сотрудничество ему предложили даже в администрации президента. Впрочем, об этом я узнал с его слов.
Писать ему по почте было, как правило, бесполезно, и эту затею я потом оставил, звонить — тем более. Когда надо, он находил меня сам, и каждый раз это было полной неожиданностью для меня. То он позвонил мне в середине лекции, так что пришлось срочно разгонять студентов — ему как всегда «архисрочно» понадобилось встретиться со мной, то пришлось выходить с ним на связь по скайпу прямо в купальных трусах на пляже. А теперь вот — и среди ночи.
Мне всегда казалось, что в глубине души ему не хватает того, что он потерял, уйдя с исторического. Какой-то фундаментальности, что ли, систематичности знаний, в его миросозерцании оставалось множество пробелов, «черных дыр», которые исподволь мучили его, требовали своего заполнения. Но жизнь диктовала свои законы. Жизнь, во всем её многообразии красок — от политических скандалов до светских сплетен — затягивала его как паутина, из которой он так и не смог выбраться.
Надо сказать, что при каждой нашей встрече я пытался достучаться до него, сказать, что все это рано или поздно плохо кончится. Но он всякий раз отмахивался от меня, наверное, также как от своей чересчур заботливой мамаши и шутливо сравнивал меня с муравьем, который по уши закопался в земле. Сам он предпочитал быть стрекозой, бороздящей просторы воздушного океана и наслаждающейся «ветром, что бьет наотмашь и насквозь». Я смеялся и в очередной раз пересказывал ему басню Крылова (на самом деле, умного древнего грека Эзопа, но это дело не меняло), которую он знал и без меня. Но он лишь шутливо отмахивался: «Твой Крылов — это пошлый муравей, который из зависти к стрекозам придумал эту историю. Я напишу потом свою басню, где муравей окажется в дерьме, а «стрекозел» будет на коне». Я пожелал ему удачи, но новой басни от него так и не дождался. И уже не дождусь никогда.
Как я уже сказал ранее, меня ничуть не удивило сообщение о смерти Лехи Ершова. Морально я давно был готов к тому, что рано или поздно это случится. Наверное, жены и друзья военнослужащих, полицейских или летчиков испытывают что-то подобное, не знаю.
Но что меня поразило по-настоящему, это не сам факт его смерти, всегда ходившего по «лезвию ножа» журналиста-скандалиста, а то, КАК она произошла. Быть может, если бы Леху нашли с пулей во лбу в каком-нибудь подъезде, задавленным автомобилем в глухом переулке или труп его обнаружили где-нибудь на свалке с проломленным черепом — это бы меня не так поразило. Мол, ну что тут поделаешь — долеталась «стрекоза»!
Но чтобы завзятый жизнелюб и гедонист Леха покончил жизнь самоубийством — это для меня было совершенно невероятным!
И газетные заголовки подтвердили тогда мое ощущение. Большинство более или менее вменяемых статей о нем так или иначе намекали, что самоубийство Ершова — это всего лишь грубо замаскированная форма убийства, другими словами, что не он повесился, а его «повесили» — те, кто был недоволен его разоблачениями. И вроде бы и следственные органы взяли как основную версию именно убийство на профессиональной почве…
Тогда мне не показалось это странным.
На похоронах Леши собрался весь столичный бомонд. Мы — его старые университетские товарищи — сразу оказались на положении «бедных родственников». Известные журналисты, политики, бизнесмены, светские львицы…
Произносились речи — но все больше о политике. Я, как человек совершенно чуждый «реального» мира, во всяком случае, их не слушал.
Нам с Костей Синицыным, нашим общим товарищем по первокурсным ночным посиделкам, стоило большого труда протиснуться к его гробу.
Но и тут нас ожидало разочарование — в последний раз увидеть Леху нам и здесь не удалось — гроб оказался наглухо закрытым.
Поделиться книгой: