Помоги проекту - поделись книгой:
Каслинский завод, даже первые годы после революции, представлял собою своеобразную, со своим особым укладом каслинскую республику. Чужих, не каслинцев, например, работать на завод не пускали. Когда на заводе поставили свисток, каслинцы зашумели недовольно. Как это: более сотни лет жили без свистка, а теперь вдруг свйсток понадобился. Не желаем! Пусть по-прежнему «будильщик» на работу созывает! Рационализацию каслинцы встретили в штыки. Их в ужас привела эта техническая ломка.
Так бережное хранение тайн ремесла, вековое накопление производственного опыта выродилось в замкнутость, косность, нездоровое секретничество, с которыми пришлось бороться долго, упорно и беспощадно.
В чем же секрет?
Безусловно, каслинские литейщики буквально фокусники своего дела. Недаром их называли «скульпторами по чугуну». Но громкая слава каслинского художественного литья обязана не только одному умению их изумительных рук.
Помимо высокой техники каслинских мастеров, громадную роль играет и качество каслинского чугуна. Чугун, употребляемый в Каслях на отливку художественных вещей, содержит большой процент фосфора, а потому обладает чудесной способностью заполнять без раковин и пустот все малейшие изгибы литейной формы.
Тонкость и четкость каслинского литья объясняется также и качеством песков, идущих на формы для отливок. Много хороших формовочных песков в Каслях — казалташский, малокаслинский, озерной, пыхун, но самые лучшие из них — рыскуль, лазарет (да, да, никакой опечатки — лазарет!) и конский. Только с ними можно добиться от чугунного литья каслинской, ажурности и ювелирной чистоты.
По внешнему виду, для неопытного глаза, они ничем друг от друга не отличаются, на ощупь тонки и шелковисты, как пудра, а если их смешать вместе, они дадут такой формовочный материал, который будет подчиняться малейшему желанию формовщика. Пески эти так славятся, что прежде, при заводчиках, в продаже их было отказано даже петербургским государственным заводам, а места их добычи охранялись особой стражей.
Вот те составные части, из которых слагался секрет каслинского литья!
Чугун говорит
Вечером мы осматривали заводской музей художественного литья.
В маленькой тесной комнатенке было сосредоточено столько красоты, что нас, одновременно с восторженной радостью, охватила растерянность.
Этот грубый утюжный чугун говорил. Он рассказывал нам чудесные истории о радости и печали людей, о их ненависти, любви, о их былом тяжелом, изнуряющем труде. Он увел нас в дремучие леса Урала, в знойные джунгли юга, показал потаенную жизнь их обитателей — зверей, то яростных, то кротких, их вековечную борьбу с человеком. А затем вдруг развернул перед нами галерею незабываемых гоголевских типов: шаркал ножкой Павел Иванович Чичиков, приторно-сладенько улыбался Манилов, орал буян Ноздрев, поджимал тонкие губы скряга-Плюшкин.
И никак, никак не верилось, что все это отлито из чугуна.
Именно чугунного-то, грубого, тяжелого не было в этих одухотворенных человеческих лицах, в благородных линиях конских тел, в тоскующей позе собаки на статуэтке Мэне, или в книге, перелистываемой восторженным Дон-Кихотом, каждый листик которой не толще настоящего книжного листа.
Мельчайшие, ювелирно-чистые детали каслинского литья особенно ясны в рельефных медалях и сквозных ларчиках, блюдах, вазах, где грубый чугун сплетен в тончайшее, нежнейшее кружево. А ведь это не ковкая бронза, не тягучее серебро, не мягкое и податливое золото. Это ломкий, грубый утюжный и сковородный чугун.
Подкованная блоха
Но шедевр музея — шедевр литейного искусства, это часовая цепочка. Она состоит из шестидесяти звеньев, диаметр звена — немного меньше диаметра нашей новой копейки, толщина звена — нитка.
А каждое звено отливалось отдельно и, конечно, без расклепа, тоже только посредством литья, соединялось с соседним. «Вот она, иголка для шприца», вспомнили мы и устыдились. Когда смотришь на такую работу, понятным становится лесковский сказ о подкованной блохе.
Об этой чугунной цепочке великий Менделеев писал восторженно: «Искусство формовщиков и литейщиков особенно сказалось на мелких брелоках к часам и на часовой цепочке. На ней не только каждое звено формовано и отлито так, что цепь образует ряд друг в друга продетых колец, но и по концам цепи крючок и колечко свободно вращаются в чугунном, прямо отлитом (с присыпкой угля) охвате, без всякой обточки или опилки».
И, возможно, что в этот же момент, когда отливалось это звено толщиною в нитку, здесь же рядом производилась отливка огромной, многотонной машинной части! …Уходя из музея мы задерживаемся еще на несколько минут перед одной, особенно прекрасной чашей.
Художник и литейщик облекли ее в строгие формы тюльпана. Она вдохновенно рвется ввысь, чудом держась на тончайшем стебле. Глядя на нее, крепко веришь, что тесно переплетенному в ней творчеству художника и мастера не страшна «веков завистливая даль», что всегда это произведение большого и настоящего искусства будет вызывать восторг и удивление.
А когда заглянешь в эту даль веков увидишь другую чашу, первую «азиатскую чашу» отлитую каслинскими «работными людьми», примитивную, грубую, но легкую и звонкую. Эти две чаши — прабабка и правнучка. Вообразите их рядом, и вам понятным станет, как неизмеримо высоко поднялось искусство литейщиков из Каслей.
От бушварика[2] к резцу ваятеля
Примитивная, грубая, но легкая и звонкая «азиатская чаша» была праматерью художественного литья. Из нее выросло художественное литье, как высшая ступень. Но и люди, работавшие над литьём росли, переходя к высшим ступеням своего труда и творчества. Давайте вспомним о людях, поднявшихся от ремесла к творчеству, перешедших от чугуна к глине и воску, от бушварика к резцу ваятеля.
Кто учил простого рабочего постигать истинную красоту и воспроизводить ее? Никто!
Была одно время при Каслинском заводе школа лепки. Ею руководил скульптор Канаев. Но и в этой школе рабочих не думали посвящать в тайны лепки. Их учили лишь тонко и точно формовать.
Обучение производилось на таких образцах, как пепельницы, рамки и печные заслонки. А в свою мастерскую ни Канаев, ни другие рабочих не пускали! Они засмеялись бы, если бы им сказали, что из полуграмотного рабочего может выйти даровитый скульптор.
А между тем зачастую перед этим полуграмотным рабочим ставились задачи, которые были по плечу только настоящему художнику-скульптору. Речь идет об уменьшении размера художественной отливки.
Два Мефистофеля
Прекрасная вещь Лансере — «Лошадь на воле» плохо покупалась. Не потому, что она не нравилась покупателю. Наоборот лошадники-помещики, гусарские офицеры, купцы-барышники, завсегдатаи бегов и скачек находили ее великолепной. Но ее не поставишь ни в гостиную, ни в кабинет. Вещь была слишком громоздкой. Надо было ее уменьшить, уменьшить… с 25 рублей до 10.
Эта задача была поручена литейному мастеру по художественному литью или, как говорили на заводе, «мастеру по вещам» Василию Федоровичу Торокину. И вот тогда-то торокинский формовочный стол превратился в ателье скульптора, а его скромный бушварик — в резец ваятеля.
Торокин с увлечением взялся за эту работу. Как скульптор, он был еще совсем безграмотен. До всего он дошел своей смекалкой, а смекалке помогли художественный вкус и чутье. Для измерения пропорций он придумал собственного изобретения фигурную линейку. Там, где не брала линейка, пускал в ход простую нитку. И на уменьшенную копию литейщик Торокин перенес все особенности творчества знаменитого скульптора Лансере. Все, до последнего мельчайшего штриха!
Так же талантливо уменьшил он и другие произведения Лансере — «Отъезд казака» и «Джигитовка лезгин». Глубокую любовную лирику первой вещи и стремительный полет, бешеную удаль второй полуграмотный литейщик Торокин передал безукоризненно.
Иногда, при таких уменьшениях, литейщик, сам того не замечая, начинал творить самостоятельно…
В Свердловском музее художественного литья есть два бюста Мефистофеля работы Марелли, один меньше другого в четыре раза. На первый взгляд покажется, что это повторение одного и того же. Но когда вы вглядитесь в лица обоих Мефистофелей, выражения этих длинных с острой бородкой лиц совершенно различны. Тонкое, ядовитое выражение на одном лице и добродушное, веселое, лукавое на другом.
Так неизвестный литейщик внес при уменьшении свою «поправку». Умного, злого гетевского Мефистофеля он превратил в добродушного, простоватого «рассейского» чёрта.
«Господское дело»
Василий Федорович Торокин уменьшил «Лошадей на воле» с 25 рублей до десяти. Вещь пошла. Это все, что было нужно хозяевам Каслей.
Но Торокину этого было мало. Каждую новую модель он встречал с интересом и волнением подлинного художника. И если вещь ему нравилась, он работал над ней с увлечением. Эти дни он жил под высоким давлением, в творческом возбуждении.
Но иногда, при получении новой модели, он испытывал тоску и недоумение. Опять одалиска, фавны, русалка, сатир! А где же подлинная жизнь, которая бурлит вокруг? Где ее радости, печали, ее боль и гнев? В душе Василия Федоровича наростал смутный протест. И может быть из этого протеста выросла его первая самостоятельная работа «Старуха с прялкой».
Он захотел показать людям настоящую жизнь — ту, которую знал сам. За «Старухой» он слепил «Литейщика за работой». «Старуху» отлили. Она подкупала своей правдивостью и ходко шла на рынке. Автор получил за нее десять рублей… Скульпторам с дипломами платили тысячи. Иногда только за диплом.
Впоследствии Торокин проклял тот миг, когда он впервые взял в руки воск и глину: заводоуправление запретило ему лепить. Это дело господское, а не рабочее. Скульпторы приедут из Питера и Москвы, в них недостатка нет. А если рабочие полезут в скульпторы, кто же будет отливать разухабистых одалисок и лихих казаков? Заводу нужны хорошие литейщики — это главное!
Торокин навсегда отложил резец и снова взял в руки бушварик.
Иначе быть не могло. Каслинская чугунная скульптура была, прежде всего, просто-напросто товаром.
Два документа
литье стальное и чугунно-ваграночное: посуда, камины, печи, художественное литье по моделям завода, лестницы, веялочные приборы, гири разные, кресты и памятники.
«Видал я на выставках каслинское литье не раз, сам купил в Екатеринбурге прекрасные образцы, но то, что увидел в Кыштыме, где склад, или, вернее, музей этих отливок, то превзошло все мои ожидания. Отливка тончайших моделей, ажурных блюд, бюстов и статуй так тонка и чиста, что во всех отношениях не уступает бронзовой… Будь эти отливки производимы во Франции или Германии — они были бы у всех и каждого на столе».
Первый документ — каталог фирмы Расторгуевых, второй — цитата из статьи Д. Менделеева в сборнике «Уральская железная промышленность». Первый документ помечен 1900 годом, второй 1899. Разница только год! И в то время, когда великий русский химик по-юношески восторгался каслинским литьем, «наследники Расторгуева» пренебрежительно запихнули его куда-то между печкой и лестницей.
Для них это был только товар, ничем не лучший, чем «гири разные». Этим объясняется обилие отливок бездарных, пошлых, скабрезных, рассчитанных на вкусы мещанского потребителя: бюсты царей и французских президентов, военные группы из истории «побед и одолений христолюбивого воинства», бесчисленные Иисусы, Пилаты, Мадонны, амуры, гадалки. Истинных художников заставляли услаждать тупого обывателя.
А к этому времени каслинское художественное литье достигает высшего своего расцвета. На многих заграничных выставках — в Вене, Филадельфии, Копенгагене, Стокгольме — каслинцы получают далеко не последние награды. Каслинское литье завоевало, без преувеличения, мировую известность. Оно славилось на обоих полушариях, всюду, кроме… Российской империи. У каслинских «скульпторов по чугуну» была судьба общая с палехскими живописцами, вологодскими кружевницами, архангельскими резчиками по кости и туркменскими ковровщицами.
Касли и Париж
Когда началось в Каслях художественное литье, никто точно не знает. Многие показания сходятся на 1804 году. Но безусловно началось оно во времена крепостного права.
Крепостничество на уральских заводах и всемогущество местных заводчиков-магнатов, больших ценителей «изящного» и «прекрасного», несомненно, создало почву для попыток в этом направлении.
Художественным литьем из чугуна на Урале пробовали заниматься многие заводы: Кусинский, Верх-Исетский, Златоустовский, Верхнейвинский, Нювчинский. Но только каслинские литейщики, каслинские пески и чугун оказались пригодными для этого тонкого дела.
Трудно вообразить, в каких условиях работали первые каслинские «скульпторы по чугуну». Отдельной мастерской художественного литья не было. К главному корпусу был пристроен жалкий досчатый сарайчик. За чугуном бегали с ковшами чуть не за версту. По вечерам работали с масленками, которые давали больше копоти, чем света.
И все же из мимолетного барского каприза поднялось большое, красивое дело. Каслинские литейщики буквально своими руками подняли его до высот истинного искусства.
В 1900 году весь мир готовился к выставке в Париже. Готовился к ней и маленький заводик, заброшенный в глушь Уральских гор. Каслинцы послали на всемирную парижскую выставку громадных размеров чугунный павильон, отлитый по проекту архитектора Евг. Баумгартенз в изящном восточном стиле. Павильон этот получил на выставке высшую награду. А по возвращении из Парижа в Касли павильон, восхищавший парижан, был брошен на склад, где и пролежал среди хлама и мусора 30 лет, пока не был частично разворован.
Могло быть и хуже. Могли бросить обратно в вагранку, на переплавку. Ведь это тоже товар!
Скульпторы самородки
На второй день нашего пребывания в Каслях меня познакомили с заводским скульптором. Тихий и застенчивый старичок. Но я настораживаюсь, услышав фамилию Клодт.
— Скажите, а вы не родня знаменитому скульптору Клодту?
Старичок застенчиво улыбается.
— Я его родный внук. Я здесь работаю заводским скульптором.
Он показывает свои работы — бюст Ленина, статуэтку Дзержинского. Добросовестно, но без огонька. Я вспоминаю смелый творческий порыв пастушонка с «Бежина луга» и, не утерпев, рассказываю о юном скульпторе-самородке. Клодт оживляется:
— Таких самородков в Каслях было не мало. Вот их работы. Простые рабочие, литейщики и формовщики Широков, Торокин, работая над образцами великих скульпторов, сами выросли в законченных художников. Особенно талантливы и оригинальны работы Торокина: — «Поездка кулаков на праздник», «Литейщик за работой», «Углевоз» и друг.
На улице, по дороге от Клодта, встречаю знакомца, того старика-мастера, который водил нас по заводу:
— К нашему старикану Клодту ходил? — говорит он. — Деловой мужик! А только надо прямо сказать, не главное теперь это — лошадки, собачки, вазочки, статуэтки. Может быть, на время эту отливку совсем прекратим. А мы сейчас на рынок другое выбрасываем — тракторные части. Это сейчас понужнее будет. Правда, или нет?
— Правда — соглашаюсь я.
Он доверчиво берет меня под руку:
— А о скульптурных отливках не беспокойся! Погоди, дай срок, опять заграницу удивим!.. …На третий день утром, под проливным дождем, покидаем этот удивительный завод, слава которого, вырвавшись из глухомани уральской, перелетела через моря и материки и домчалась до столиц обоих полушарий.
Через восемь лет
На Каслинском заводе мы были летом 1927 года…
Однажды ненастной ленинградской осенью, я развернул «Известия» и натолкнулся на небольшую заметку:
СВЕРДЛОВСК, 1 октября (по телегр. от соб. корр). На Каслинском металлургическом заводе (у оз. Касли, 110 км. от Свердловска) возобновляется производство художественного чугунного литья. Мастерство уральских литейщиков некогда славилось далеко за пределами области. Каслинский завод отливали из чугуна изящные статуэтки, тончайшие узоры, барелефы. В последние годы выпуск такого литья почти прекратился. «В настоящее время завод вновь приступил к производству художественного литья и восстанавливает свое модельное хозяйство. По предварительным наметкам, завод выпустит в 1935 г. художественного литья на 200000 руб».
Вспомнились серебряные каслинские озера, пастушонки в березовой рощице, глиняный козел, готовый умчаться в лесную чащебу, вспомнился удивительный чугун, рассказавший нам много чудесных историй, и потянуло неудержимо на Каменный Пояс.
Через неделю я ходил по сумрачному залу музея художественного литья в Свердловске. Вот снова вздыбился передо мною «Медведь» Либериха, роет от ярости землю рогами баховский «Разъяренный зубр», мчится так, что захватывает дух, «Тройка» Лансере, презирающе и ненавидяще улыбается «Мефистофель» Готье, согнулся над верстаком мой любимый «Каслинский литейщик» Торокина. Снова сплетаются чугунные кружева ваз, чаш и ларчиков. А над всем этим встали сквозные, легкие орнаменты баумгартеновского павильона, завоевавшего золотую медаль в Париже. Здесь только части его — фасад и боковые стенки.
Узнаю еще о двух потерях. Последний каслинский скульптор Клодт умер в Кунгуре в 1929 году. Украдена изумительная чугунная цепочка — шедевр литейного мастерства, некогда восхищавшая Менделеева. Кем украдена, когда, где — никто толком не знает.
Но радуют другие вести. Каслинское художественное литье действительно восстанавливается. В Касли уже отправлено 150 моделей старых отливок. Отобрано только то, что отвечает духу, вкусам и требованиям нашего времени. Приступает к художественному литью и гигантский Уралмашзавод. Трое старых каслинских мастеров литейщиков и формовщиков работают на Уралмаше. Они подготовят смену. В стране трудящихся не от кого и незачем таить секреты каслинского литья.
Работник музея художественного литья говорит мне:
— Частенько заглядывают к нам иностранцы, в большинстве инженеры-металлурги. При виде наших экспонатов они приходят в восторг и изумление. Не раз от них приходилось слышать предположения, что это медные отливки, покрытые черным лаком. Они не верят, считают невозможным придать грубому чугуну такие четкие, тонкие и изящные детали скульптурного подлинника.
А мне при этом вспомнились слова старого каслинского литейщика, сказанные восемь лет назад: — «Дай срок! Снова удивим заграницу!» Слова эти начинают сбываться.
Сбываются и другие пророческие слова великого ученого Д. И. Менделеева: Скоро «у всех и каждого на столе появятся образцы чудесной каслинской чугунной скульптуры». Изменяется содержание и формы ее, но претворенная в предметы искусства и нового быта, она займет в нашей стране подобающее ей место.
Поделиться книгой: