Последний раунд

Олег Слободчиков

ПОСЛЕДНИЙ РАУНД

Если в кругу вечно подначивавших проходчиков Сашка Кравцов вспоминал свою первую встречу с бригадиром Быковым, то заявлял многозначительно и важно, что ее специально подстроили свыше. В прямом смысле так оно и было: впервые встретились они на поверхности. В те дни Сашке было совсем не до шуток: три курса брошенного института, спорт — планы на жизнь легкую и радостную летели в тартарары, потому что негде и не на что было жить.

Первая поездка на рудник, серые отвалы породы, серный запах отпалочного газа, сама затхлая контора, навевали такую тоску, что Сашка подумывал — стоит ли рождаться на белый свет для такой жизни? Начальник отдела кадров, обрюзгший от многолетнего сидения за столом, окинул казенным взглядом его крепкую фигуру, и в сонных глазах потомственного бюрократа засветилось озорное любопытство. Он даже отлепил рыхлый зад от стула и шагнул навстречу:

— На одиннадцатый бы участок тебя… Так ведь не возьмут.

Насмешливые глаза Кравцова чуть дрогнули и обидчиво сузились:

— Это почему же меня — и не возьмут?

— Там с кадрами полный комплект. — Сиделец вздохнул, почесал плешивую макушку. — К Быкову бы тебя! — добавил, мечтательно смеживая веки.

Не понять было Сашке, что за смутные предположения промелькнули под лысеющим лбом, только кадровик притопнул ногой, тряхнул остатками кудрей, и в остром лезвии косого солнечного луча закружились пылинки. — Попытка — не пытка! Вот тебе направление, поговори с бригадиром, может быть, и возьмет.

— И что же за благодетель этот Быков? — усмехнулся Сашка, не двинувшись в сторону зависшей руки.

— У-у-у! — просипел начальник отдела кадров, фертом подперев расплывшиеся бока. — У Быкова мужики, поздоровей тебя, ломались. Здесь, — кивнул на то место, где стоял Сашка, — заливались слезами, чтобы только их перевели в другую бригаду…

Кравцов подхватил направление, согнул его вдвое, сунул в карман и вышел.

Начальник участка, с невыспавшимся лицом, даже не спросил трудовую книжку. И он тоже прищурился лукаво:

— К Быкову бы тебя! — задумался и добавил: — Минут через пятнадцать он должен подняться на поверхность. Поговори… Я буду только «за».

Шахтная клеть, проскрежетав, тяжело выползла из подземных глубин.

Остановилась. Как подбородком, дернула-звякнула решеткой и выплюнула очередную толпу чумазых рабочих, дыхнула плесенью и прелью подземелья.

Застучали по бетону сапоги выехавшей смены. В этой бесцветной массе Сашка поймал один взгляд и вдруг забыл, где он и зачем.

Пять лет тренеры пытались вытравить из него чрезмерный азарт — ничего не получилось. Поэтому и не вышел он в большой спорт. И вот, стоял в галерее, нелепый в своем чистом черном костюме, глаза в глаза смотрел на Быкова, уже уверенный, что это именно он, и сумбурно прикидывал: «Вес девяносто кг, лет на пятнадцать старше… Не весогон…» Глядя на бригадира, Сашка уже знал, что будет работать именно с ним, и рудник, шахта начали обретать смысл, который не предполагался ни ситуацией, ни местом.

* * *

Рудник. Шахта. Сырое пространство подземных выработок, сжатое низкими каменными сводами. Тишина. Лишь в узких канавках под трапами журчит мутная вода. Через мгновение под каменный свод врывается яростный рев и проносится состав с рудой. Шахтная клеть с новой сменой летит вниз, мелькают металлоконструкции пролетов. Как этажи высотного здания, возведенного не к небу, а в глубь земли, проносятся ярко освещенные бетонные своды подземных горизонтов.

Забой. Смена. Заклинило буровую штангу. Крутится она свободно, а не вытащишь. Сашка налег всем телом на перфоратор, хотел силой оторвать его от забоя. Будто муравьи облепили тело, от вибрации зуд пошел по коже, поплыли перед глазами лампы освещения, закачалась порода под ногами.

Леха Быков, плечо к плечу, не мог не замечать как мучается ученик. Хоть бы бровью повел — смотрел в одну точку, как в телевизор. Монотонно и гулко грохотал его перфоратор. Сашка яростно сжал зубы, уставился на бригадира сбоку в упор — тот не обернулся. Сплюнул и потянулся к серому от шлама уху Быкова.

— Чего рисуешься? Трудно показать, как бурят?

Бригадир невозмутимо обернулся заляпанным грязью и машинной смазкой лицом. Невозмутимо крикнул:

— Разопрись пневмоподдержкой в забой!

— Этой? — пнул Сашка по трубе-домкрату, свисающей с перфоратора.

Бригадир насмешливо кивнул. Ученик сделал все как надо, но слишком резко нажал на рычажок подачи воздуха и… нечеловеческая сила отбросила его назад. Отлетев, Сашка ткнулся носом в жижу из воды и шлама.

Леха Быков отключил воздух. Грохот в забое оборвался, со свистом засипели шланги. Бригадир плавно опустился на землю, лег на спину, задрал ноги и захохотал, дергаясь в конвульсиях, пока Сашка выбирался из-под своего постукивающего поршнем перфоратора. Щель бригадирского рта разевалась, как пасть хищной рыбины, выброшенной на сушу.

Сашка вскочил с бешеными глазами, стряхнул с руки мокрую рукавицу, двинулся боком на Быкова. Тот сел, вытряхнул из смятой пачки сигарету, пустил дымок, глаза его смотрели пристально и серьезно:

— Ну ладно, ладно! Уж и пошутить нельзя?! Это тебе вроде крещения!

И Сашка, остановленный этим взглядом, расслабился, шевельнул губами:

— Ну, погоди… Посмеюсь… Года не пройдет!

«Что за человек? — думал, давясь обидой. Смачивал водой из шланга поцарапанное при падении лицо. — Глупая, инфантильная жестокость…» Сашка сжал зубы, глядя на вращающуюся штангу: «Ох и отыграюсь… Леша с лесопилки».

В забое гулко шипел сжатый воздух, то и дело срываясь в грохочущую дробь бурения. Бригадир оглянулся, будто расслышал угрозы, вспомнил бросок, распахнул сомовью пасть, опять загоготал, задергался. И Сашка Кравцов, перехватив его взгляд, тоже рассмеялся.

* * *

Ни через полгода, ни через год явного превосходства не было, не было. Зато зрителей было предостаточно. Поединок становился все напряженней, в него азартно втягивалась вся бригада, за ней и участок.

Сашка сдал экзамен на взрывника, получил пятый разряд. Уже несколько раз начальник участка заводил разговор, мол, пора бы Кравцову взять звено. И тут горластый, самоуверенный Быков тушевался, начинал пространно доказывать, что Сашке и по возрасту, и по опыту рановато руководить звеном. И сам Кравцов, поглядывая на бригадира, отнекивался: повышение означало разные смены с Лехой…

Странные складывались между ними отношения. Еще утром, в прокуренной комнате раскомандировки, Леха отыскивал глазами Сашку. Подсаживался, скалясь, начинал подначивать:

— Вот ты, студент, грамотный. Объясни, что за молодежь пошла? Сын, значит, в обиде — денег даю ему мало, квартирой его не обеспечил…

— Родители должны помогать детям! — спокойно отвечал Сашка, носивший под сердцем давнюю обиду, что брошен в жизнь голым, как выбракованный щенок в омут без камня на шее. — Иначе, зачем рожали?

— Помогать?! — дергался Леха. — Я всего сам, своим горбом добился и младших братьев на ноги ставил. С двенадцати лет пашу. И все на меня влезть хотят.

— Судьба твоя такая? — подзадоривал Сашка.

— Пусть дети радуются, что мы их на свет породили, а дальше сами, как я!

— Хм! Уработался, — язвил Сашка и крутил головой, подмигивая сидящим рядом проходчикам: — После быковской смены жену зарядил! Подвиг!

— Быков, Кравцов! — возмущался мастер. — Прекратите галдеж: вашему звену задание даю!

— Да пошел ты… — огрызался Леха. — Будто я не знаю, что мне делать! — И снова оборачивался к напарнику. В горле у него хрипело и клокотало:

— Вот ты как повернул, студент! А я так думаю: выкормил, вырастил, и дальше — пошел вон! Сам-дорогу пробивай… Пахать надо! А то вымахал, как шкаф, и все ему дай, дай! — ворчал приглушенно и вдруг срывался в голос, надвигаясь грудью на Сашку: — Ты чего вчера не отпалил, а?

— А ты взрывчатку заказал? — вскакивал Сашка.

— Быков, Кравцов — опять?! — грозно шевелил бровями мастер.

Распалив себя еще до смены, оба искали, на чем бы выместить раздражение.

Леха нырял в какой-нибудь штрек. Сашка торопливо готовил к работе перфоратор или скреперную лебедку, предвкушая, как бросит небрежно бригадиру:

— Пока ты где-то шлялся, я половину задания сделал…

И внезапно выплывал из полутьмы Быков. Спокойный, с лицемерно-слащавой улыбочкой. Говорил вкрадчиво, поблескивая глазами:

— Дучка забилась! Может, посидим, поспорим о технике безопасности? А там, глядишь, конец смены — и по домам.

Мерил Сашку немигающими глазами — вдруг сдрейфит?

Сотни тонн взорванной руды, как через воронку, рвутся в скреперный штрек через выработку малого сечения — дучку. Но несколько глыб расклинились в ней — затор. Небезопасная работа ликвидировать его: здесь нужны ловкость, мгновенная реакция, опыт. Ведь руда и без помощи человека, своим весом каждую секунду может вырваться в штрек.

Сашка, цыкнув сквозь зубы, отправлялся за взрывчаткой.

— Отпалишь сам?

— Запросто!

— Ладно уж. Молод еще. Шесть лет назад меня с таким же салагой в забое завалило. У него от страха ядра полопались. Ненароком, сделаешь бывшего ученика инвалидом — потом ублажай молодуху! А-га-га, — распахивал пасть бригадир.

— Мерин ты старый! — усмехнулся Сашка — В дучке если радикулит не прихватит… На молодухе-то точно…

Леха морщился, как от зубной боли, — радикулит давно при нем, — задирал голову с вызовом:

— А ты меня согнутым видел?

Поругиваясь, вместе подвязали к шесту пачку взрывчатки. Подвели под завал. Раз отпалили, два. Бесполезно. Надо лезть в самое пекло. Хорошо, если растолкаешь взрывчатку по щелям, отпалишь и завал прорвется. Иначе придется разбуривать.

В дучку они лезли вместе, ощущая в глубине души дрожь и дикое веселье: все решал миг личной удачливости и ловкости.

Взрыв! Каменная струя врывалась в штрек. Продолжалась смена. Визжала, тряслась скреперная лебедка. Ее ржавый трос Сашка чувствовал, как свой нерв, — он был на пределе. Но снова, в который раз появлялась возможность перехватить нагловатый взгляд бригадира и швырнуть ему такой же — а это видел? Я тоже так могу!

Вытянув смену, ни в чем не уступив друг другу, выезжали на поверхность.

Добродушно переругивались. Если смеялся один, то другой огрызался. Зато тот, кто был в выигрыше, не деликатничал, а проигравший не принимал снисхождения.

На первых месяцах работы в шахте удивлялся, бывало, Сашка, почему, промаявшись на горном горизонте без дела, после смены еле волочишь ноги от усталости? И почему после больших физических перегрузок усталость не гнетет?

— Потому что, когда ты по-настоящему пашешь — тебе по-настоящему платят! — На все был готов ответ у Быкова. — Когда тебе по-настоящему платят — ты чувствуешь себя человеком. — А если ты себя уважаешь — силы утраиваются.

— Он ухмылялся, довольный ловким ответом, и продолжал рассуждать. — А вот если работать не хочешь и тебе из жалости подбрасывают гроши, как иждивенцу, — тут, конечно, и гордость, и силу — последнее растеряешь.

— Что ж, по-твоему, я в уме всю смену только и делаю, что подсчитываю: обурил — червонец, отпалил — пятак, отскреперовал…

Быков снисходительно клал ладонь на плечо напарника: мол, мы хоть в институтах не учились, но кое-что понимаем:

— К примеру, на своем огороде пашешь — думаешь, сколько осенью овощей снимешь?.. — Сашка не успевал рта раскрыть в ответ, как Быков делал свои выводы: — Если б знал, что урожая не будет — пропала бы всякая охота работать.

— Так это же совсем другое! — сбрасывал Сашка с плеча бригадирскую руку: — Это бессмысленный труд…

И начинался новый спор.

* * *

Быков бурил в забое, Сашка в скреперном штреке взрывал негабарид — крупные для погрузки глыбы породы и руды. Оставался-то пустяк! Проходчик обошел последний, самый крупный валун, плюнул на него. По-хорошему — разбурить бы. Но ради одного шпура настраивать и тащить перфоратор очень не хотелось. Ведь это на полчаса задержка.

С минуты на минуту мог подойти бригадир — только для того, чтобы поддеть напарника. Сашка нервничал и спешил. Торопливо уложил накладной заряд, потянул проводки взрывной магистрали в откаточный штрек.

Ну, точно! Леха уже сидел, покуривал и посмеивался. Сашка озабоченно засопел, ожидая насмешек, присоединил проводки к взрывной машинке, крутнул ключ, нажал на кнопку — взрыва не было. Он лихорадочно повторил — тишина!

— Магистраль рваная, — крикнул Быков. — Я еще вчера собирался ее выкинуть. — Швырнул окурок, встал, насадил каску на голову. — Может, замкнуло где! — бросил через плечо.

Сашка скрипнул зубами — невезуха! Скрутил концы магистрали и, скользя по ней рукой, кинулся обратно в скреперный. Заряд лежал на глыбе целехонький, но один патрон с капсюлем-детонатором упал на породу. Сашка обрадовался, что не случилось холостого взрыва. Подумал, что повезло. Выпустил из руки проводки, и тут в лицо ему ударила жгучая волна взрыва.

Быков с перекошенным лицом налетел на него в темноте, ощупал, осмотрел при свете аккумулятора. Удостоверился, что ничего страшного не случилось. Едва у Сашки стал стихать грохот и скрежет в голове, едва прояснилось в глазах, в луч его аккумулятора попал бригадир. Быков лежал на спине и дергал ногами, будто крутил невидимые педали велосипеда.

Прорезиненные штаны на Сашке посекло взрывом в клочья. Кусок провода впился в кожу руки. Проходчик выдернул его, и алой струей потекла по кисти кровь. Невероятно легко отделался.

— Отпалишь сам! — с трудом прошепелявил он.

Мотаясь от одного борта штрека к другому, пошел. Нужно было здесь, на горном горизонте, достать хоть какие-нибудь штаны и выехать незамеченным нагора. Стоило столкнуться с инженером по технике безопасности или с кем-нибудь из начальства — плакала премия у всей бригады.

* * *

Сашка выскочил из автобуса. Здание бытовки дышало привычным жаром калориферов. Дверь в раскомандировку участка была подозрительно прикрыта, из-за нее доносились взрывы хохота. После этого наступали секунды напряженной тишины со стрекотанием знакомого голоса: та-та-та — как стук поршня… И снова раскаты смеха.

Сашка распахнул дверь — на миг все смолкли. Знакомые лица уставились на него, и хохот грохнул с десятикратным усилием, будто кто-то вывернул регулятор громкости до отказа.

Еще не понимая, в чем дело, но догадываясь, Сашка отыскал глазами бригадира. Быков полулежал на скамье в центре круга рабочих и блаженно щурился от дыма папиросы. Сашка пробрался к нему, пристально глядя в припухшие после сна лица. Шлепнулся на скамью рядом с Лехой — ни кивая, ни здороваясь и не сводя с него глаз. Закинул ногу на ногу. Щелчком выбил сигарету из пачки. Леха, жмурясь, как сытый кот на печке, так же серьезно смотрел в глаза своему проходчику.

Чуть притих смех. Леха отправил окурок к другому уху и размеренно зарокотал хриплым голосом:

— Слышу, значит, в скреперном боевик шарахнул. Заскакиваю. Саня стоит навытяжку, вокруг него пыль коромыслом. Я глазам не верю — без штанов и вроде чего-то на кровле рассматривает. Я тоже глядь вверх — мама родная! — там как на сковородке…

Видно, не первый раз рассказывал Быков про этот взрыв: Сашка — не будь дурак — сам рассмеялся, и смена стала терять интерес к вчерашнему происшествию.

У каждого из них была своя чудинка. Была она и у Лехи Быкова. В отместку за его острый язык рудник не упускал случая посмеяться над его мечтой, обросшей множеством анекдотов. Это была мечта о тихой жизни на пасеке, которую вот уже лет десять он строил где-то далеко за городом. Поговаривали, что Быков там, в уединении, пытался вырастить сибирские мандарины.

Из верных рук дошел до Кравцова слух, что Быков за большие деньги уговаривал вертолетчиков забросить ему на пасеку навоз. Леха эти слухи категорически отрицал, но при этом зеленел лицом.

Притих смех. Кто-то уже ругал предыдущую смену. Выбрав нужный момент, Сашка прищурился на быковский манер, потянул носом воздух.

— От кого это навозом потягивает? Или силосом? Лех? Может на тебя с вертолета мешок с дерьмом упал? Поутру, говорят, пожарник кружил над конторой.