Помоги проекту - поделись книгой:
Леонид Млечин
ФОРМУЛА ВЛАСТИ. От Ельцина к Путину
От автора
Десять лет Борис Николаевич Ельцин определял нашу жизнь, а мы, похоже, толком так и не успели в нем разобраться. Сам он вообще не любил говорить о себе, о своих мыслях, чувствах, эмоциях, планах и идеях. Никто, за исключением самых близких людей, не слышал его откровений. Если он вообще способен на откровенность. Книги, написанные за него, не в счет. Другие, конечно, много чего наговорили о Ельцине, в том числе и всякой несусветной и обидной бессмыслицы.
Надо отдать должное Ельцину. Он вел себя достойно. Стойко переносил клевету и никогда не отвечал ни на брань, ни на критику.
Его эпоху называют десятилетием упущенных возможностей, временем великих надежд и разочарований. Но только ли Ельцин виноват в том, что не сбылись наши чаяния? Это задача не для одного человека. Просто мы наивно надеялись, что все произойдет как-то само собой, без нашего участия. Что он все сделает за нас один. Не получилось, и тогда Ельцина стали топтать ногами с той же остервенелостью, с какой еще недавно потрясали его портретами на митингах и демонстрациях.
Это ведь мы сами, нарушив заповедь, творили себе кумиров. Десять лет назад новое поколение политических лидеров воспринималось как отряд мессий, спустившихся с небес. Это была ошибка. Мессианство вообще ни к чему хорошему не приводит. Политик, возомнивший себя мессией, нередко добивается успеха, но обществу его появление сулит большие неприятности. Полезнее всего честолюбивые, но и трезво оценивающие свои личные способности люди, которые уверены в том, что умеют принимать взвешенные и разумные решения.
В представительной демократии таится бездна подвохов и разочарований. Идеальных людей не бывает. Многие блестящие персонажи, которым избиратели с готовностью отдавали голоса, не оправдали надежд. И люди огорчаются, не понимая, что это горе поправимо: неумелого можно переизбрать.
Мы, скорее всего, недооценили масштаб личности Ельцина. Он из тех, кто делает историю. Он из породы людей, которые неостановимо идут к власти. Для них власть — это, пожалуй, единственное, что приносит удовольствие всегда. Все остальное доставляет лишь кратковременную радость. На наше счастье, Ельцин пришел к власти и оставался у власти с помощью механизма демократии.
Нарушив историческую традицию, Ельцин перестал давить своих подданных, насильно тянуть нас в светлое будущее. Нельзя сказать, что народ ему за это сильно благодарен. Впрочем, окончательный вердикт всегда выносит только история.
Часть первая
МЕСТО В ИСТОРИИ
Глава первая
«Я СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО МОГ»
9 января 2000 года в Большом театре вручали премии «Триумф», присуждаемые выдающимся мастерам литературы и искусства. В царской ложе появился Борис Николаевич Ельцин с Наиной Иосифовной. Зал встал. И художественный руководитель Большого театра Владимир Васильев сказал ему фантастические слова:
— Вы триумфально пришли и триумфально ушли.
Зал вновь встал. Это было признание. Ему забыли все плохое. Люди отходчивы. С той минуты, как Ельцин добровольно отрекся от власти, он вошел в историю. Самый талантливый режиссер не сумел бы так искусно покинуть политическую сцену, как это сделал первый президент России.
Прощаясь 31 декабря 1999 года со страной, Борис Ельцин говорил, что он уходит раньше положенного срока не потому, что плохо себя чувствует:
— Посмотрев, с какой надеждой и верой люди проголосовали на выборах в Думу за новое поколение политиков, я понял: главное дело своей жизни я сделал. Россия уже никогда не вернется в прошлое. Россия всегда теперь будет двигаться только вперед. И я не должен мешать этому естественному ходу истории. Пол года еще держаться за власть, когда у страны есть сильный человек, достойный быть президентом и с которым сегодня практически каждый россиянин связывает свои надежды на будущее? Почему я должен ему мешать?
Борису Николаевичу написали очень хорошие слова для прощальной речи. Он просил у страны прощения за то, что не оправдал надежд, что многие мечты не сбылись и не удалось одним махом перенестись в светлое и счастливое будущее.
— Я сам в это верил, — говорил Ельцин. — Казалось, одним рывком — и все одолеем.
Он не лукавил, действительно в это верил.
«Весной 1986 года, — вспоминает тогдашний посол в ФРГ Юлий Квицинский, — первый секретарь Московского горкома партии Борис Ельцин, приехав в Западную Германию, убежденно говорил, что перестройку надо сделать за три-четыре года. Ради этого Ельцин готов был спать несколько часов в сутки, пожертвовать своим здоровьем и даже жизнью».
Посол Квицинский засомневался: потерять здоровье и загнать себя — дело не хитрое, но так быстро завершить перестройку едва ли удастся.
— Надо не бояться один раз сделать больно, — повторил Ельцин, — потом будет легче.
Где же в России место обитания власти? Всякий скажет — в Кремле. Знающий уточнит — в первом корпусе, где расположен кабинет президента. Это так и не так. Когда президентом был Борис Ельцин, власть была сосредоточена в нем самом, где бы он ни находился.
При этом в момент общения с ним, говорят хорошо знающие Бориса Николаевича люди, не ощущаешь этой эманации власти. Он не властный человек в прямом смысле слова, но все его существо было настроено на достижение власти и на ее удержание.
Летом 1989 года помощник президента СССР Георгий Шахназаров спросил Горбачева:
— А почему бы вам не удовлетворить амбиции Ельцина? Скажем, сделать его вице-президентом?
Михаил Сергеевич отрезал:
— Не годится он для этой роли, да и не пойдет. Ты его не знаешь. Ему нужна вся власть.
Ельцин принадлежит к числу людей, которые лучше всего проявляют себя в роли полновластного хозяина. А вот подчиненные из них получаются неважные.
Он родился таким, такова его генетическая структура. Вся его жизнь была подчинена этой внутренней программе. И даже когда он уходил в отставку (а он делал это дважды), то с глубоким смыслом. Не стоит забывать, что в его жизни первая отставка привела к победе и к президентству, вторая — словно перечеркнула все его ошибки, неудачи и промахи и обеспечила ему место в истории.
Он не постоянно находился в состоянии борьбы. Он вступал в нее где-то в середине игры, когда становилось ясно, что возможен проигрыш. Тогда он брался за дело, и ситуация сразу менялась. Он не машина. В нем решение должно было созреть. Когда это происходило, он действовал. А так он мог как бы дремать, порождая самые странные предположения на свой счет.
— Он хитрый, — говорит Андрей Козырев, бывший министр иностранных дел России. — Он следил за всем полем. И многие ошибались, думая, что он уже потерял хватку. Впечатление создавалось такое, будто крокодил спит. И я видел, как многих людей это подводило. Он, возможно, специально делал вид, что спит. Хотел посмотреть: а как они себя поведут?..
Он тоже совершал ошибки, ведь и самый гениальный шахматист иногда проигрывает. Он потерпел множество мелких поражений, он оставил страну в бедственном положении, но в борьбе за власть выиграл все основные битвы. В этом его отличие от Горбачева, блистательного тактика, который одерживал одну мелкую победу за другой, но проиграл главную битву и лишился власти. Ельцина никто не сумел лишить власти… Он ушел сам, когда счел это целесообразным.
Противники Ельцина относятся к нему уничижительно. Но как же в таком случае ничтожны его противники, которые постоянно ему проигрывают! Наверное, многим это сознавать неприятно, но он побеждал во всех выборах, в которых участвовал. Ему дважды пытались объявить импичмент. Причем оба раза депутаты — сначала Верховного Совета, потом Государственной Думы — были уверены, что избавятся, наконец, от этого человека. И все равно Ельцин их обставил.
Мелкий политик, как и шахматист средней руки, ставит перед собой конкретную цель, достигнув ее, переходит к следующей, словом, карабкается наверх шаг за шагом, всякий раз просчитывая всего лишь несколько ходов вперед.
Гроссмейстер, шахматист от Бога, сразу представляет себе, как будет развиваться вся партия и какая позиция ему нужна, чтобы добиться успеха. Так и прирожденный политик Ельцин сначала формулировал в голове окончательную цель и лишь потом думал о том, как к ней приблизиться, что нужно сделать сейчас, а что потом.
По словам некоторых его помощников, наблюдать за действиями и ходами Ельцина было так же интересно, как следить за игрой шахматного чемпиона Гарри Каспарова или слушать лекции гениального физика Льва Ландау.
Занимаясь политикой всю жизнь, Ельцин конечно же многому научился. Но главное было заложено в нем с детства.
В прежние времена Ельцин завоевывал сердца избирателей в тот момент, когда неожиданно улыбался, крепко жал кому-то руку и произносил одну, максимум две фразы. И это не те фразы, которые в состоянии выдумать самые талантливые консультанты. Это простые фразы, которые подсказывал Ельцину его политический инстинкт.
— Это беспредельно талантливый человек, — вспоминает бывший помощник президента Георгий Сатаров. — Борис Николаевич учился, впитывал от других. У него колоссальная память. Он любил ею блеснуть, фундаментально готовился к поездкам, и мы ему всегда организовывали общение с интеллектуалами, независимыми экспертами, чтобы он мог обогатиться. Ему это дико нравилось!
Он, конечно, любит блеснуть, себя показать. И на серьезной международной встрече мог повергнуть своего партнера на переговорах в полное недоумение интересными подробностями, неожиданными поворотами. Он это обожал! Поэтому он ценил, когда ему предлагали оригинальные идеи, выкладывали интересную информацию. Он все впитывал, понимал с ходу. Это не было систематическим образованием, но внутренний талант позволял ему умело эксплуатировать новые идеи.
Советское, конечно, в нем тоже оставалось. Прежде всего это касалось каких-то общих вещей, понимания принципов управления страной. Ему все-таки самым важным казалось управление через кадры. Это классическое советское искусство. Новый принцип — естественное управление посредством законов — давался Ельцину тяжело…
Он получал огромное количество информации, все читал и запоминал. Он человек с феноменальной памятью, это свойство многих партийных работников, можно сказать, критерий профессионального отбора. Без отличной памяти невозможно было продвинуться наверх, потому что приходилось часто менять сферу деятельности и заниматься вещами, о которых еще вчера не имел ни малейшего понятия.
— Он все и всех помнит, — говорит Евгений Савостьянов, бывший заместитель руководителя президентской администрации. — Ему не надо было, называя фамилию, объяснять, о ком идет речь…
Ельцин все мгновенно усваивал и умело пользовался информацией. Он поражал партнеров на переговорах своей осведомленностью. Причем цитировал и цифры и факты на память, не заглядывая в бумаги. Он сначала побаивался поездок за границу, поэтому, готовясь, собирал специалистов, внимательно слушал их и очень многое запоминал.
Поэтому когда Ельцин принимал заведомо неудачные решения, никто не хотел верить, что это он сам придумал. Грешили на других, на тех, кто дает ему советы. Хотя его окружение никогда не позволяло себе выходить из определенных рамок. Ссылки на окружение лишь маскировали ясно выраженную президентскую волю.
Он менялся. Он расстался со многими представлениями и мифами советских времен.
После того как осенью 1999 года в немецкой клинике умерла от лейкемии Раиса Максимовна Горбачева, Ельцин послал за ее телом спецсамолет из правительственного авиаотряда. Вражда двух президентов осталась в прошлом, делить больше нечего и незачем. Возможно, Ельцин понял, что все в жизни преходяще и перед лицом смерти уже ничто не имеет значения.
Он многое в себе поборол. Он так и не захотел стать диктатором, даже не пытался. Средства массовой информации годами буквально обливали его помоями. А он решил для себя, что свобода печати должна сохраниться, и ни один журналист его не боялся. Разносить президента было безопаснее, чем любого чиновника в стране.
Его не раз толкали в сторону чуть ли не военной конфронтации с Западом. Анатолий Чубайс однажды рассказал журналистам «Нового времени» о том, как шло совещание в Кремле по поводу расширения НАТО:
— Какие там варианты обсуждались! Просто волосы дыбом вставали. Пересмотр бюджета, деньги на военно-промышленный комплекс, поддержать Федеральную службу безопасности и другие спецслужбы, усилить разведку, мобилизация экономики, Центральному банку денег напечатать…
И все-таки Ельцин на это не пошел. Чувствовал, что может погубить страну.
Аналитикам казалось, что Ельцин постоянно ошибается, все делает не так, как надо. Но аналитики руководствуются обычной логикой, основываясь на известных им фактах, на анализе ситуации. А у него совершенно иная логика, основанная на интуиции, а не на изучении деталей.
— Он производил впечатление человека, который не хотел вникать в детали, хотел из всего сразу получить главное, конкретное, — вспоминает генерал Николаев. — Он не хотел вникнуть в суть вопроса. Он хотел получить ответы на тот блок вопросов, который был ему интересен, и извлечь главное звено — то, что он считал важным…
Ельцин очень опытный политик.
— Когда я обращался к нему с каким-то делом, он иногда мог сказать: «Ну что, вы сами не можете решить этот вопрос?» — рассказывает Андрей Козырев. — Это означало, что он оставляет себе свободу рук, чтобы потом, в случае неблагоприятного развития событий, иметь возможность сказать: вот я вам доверил, а вы ошиблись. Но мне важно было позвонить и доложить. Я, по крайней мере, честен: я не взял на себя то, что не должен был брать. А если он хочет оставить себе свободу рук — это его право…
Ельцин быстро принимал решения, но не спешил их обнародовать. Устраивал совещания, выслушивал противоположные мнения, иногда казалось, что он склоняется в сторону тех, с кем в реальности не согласен. Те, кого он в действительности поддерживал, уже готовы были подать в отставку, и тут он объявлял решение, которое для многих становилось неожиданным.
— Он полагался на мнение окружающих его людей? Или как-то сразу понимал: это хорошо, а это плохо? — задал я вопрос Георгию Сатарову.
— Во-первых, он для себя решал, можно ли полагаться на то, что говорит этот человек, или нельзя. Я уверен, что он собирал информацию об окружающих его людях, да ему и стучали на всех. Во-вторых, конечно, у него были собственные представления о том, как надо решать многие проблемы.
Сатаров вспоминает, как он пришел к президенту с аналитической запиской, в которой предсказывались напряженные политические баталии:
— Борис Николаевич, вы, конечно, все знаете и без меня, но нас ждут такие вот потрясения…
Ельцин положил руку на стол:
— Давайте поспорим, что все будет нормально?
Сатаров заулыбался:
— Борис Николаевич, я с удовольствием поспорю и с еще большим удовольствием проиграю, но я обязан отработать и наихудший вариант.
Президент согласился:
— Это правильно, это ваша обязанность.
Но в конце концов президентская интуиция победила расчет его помощников…
— Значит, у него действительно есть интуиция, о которой некоторые говорят с восхищением?
— Он хорошо знает политическую элиту, знает людей, с которыми имеет дело, и это помогает его интуиции. Вот пример — отставка Примакова. Если бы в тот момент я был помощником президента, я бы ему сказал, что ни в коем случае этого не надо делать. Нельзя трогать Примакова — будут большие потрясения. Я был в этом уверен на сто процентов. Он бы мне так же протянул бы руку: давай поспорим, что все пройдет спокойно! И он оказался прав…
История болезни Бориса Николаевича Ельцина составляет не один толстенный том. Букета даже известных всем нам заболеваний достаточно, чтобы другого человека — не президента — давно отправили бы на покой.
Правда, нам постоянно говорили, что его интеллектуальные способности не затронуты. Но в последние годы на телевизионном экране мы видели малоподвижного человека, который говорил крайне медленно и с видимым трудом.
— Обычно человек говорит так же, как и думает. Борис Николаевич только на экране такой или в жизни тоже? Он тугодум, или это обманчивое впечатление, или это следствие одолевающих его болезней?
— Он же интроверт, — отвечает Георгий Сатаров. — Интроверты всегда говорят медленно. У них процесс речи связан с приоткрыванием самого себя, это проблема для них. Он не человек живой речи. Такова его физиология, личная психофизика.
Со стороны очень странно было наблюдать, как Борис Николаевич медленно, словно с трудом, букву за буквой выводит на документе свою простую подпись. Когда нам показывали такую сцену по телевидению, это воспринималось как очевидный симптом каких-то серьезных болезней. То ли рука ему не подчиняется, то ли он вообще с трудом управляет собой.
Но люди из ближайшего окружения Ельцина говорят, что так было всегда. Многие люди подписываются быстро и размашисто. Борис Николаевич всегда медленно и старательно выводил свою подпись. Вообще относился к этому делу всерьез.
Возможно, в молодые годы он не был таким. Но, обосновавшись в Кремле в роли президента самостоятельной России, Борис Николаевич серьезно изменился. У него были свои представления о том, как должен вести себя президент великой России, и он старательно играл эту роль. Изменились его манеры, взгляд, даже походка стала неспешной. Он стал избегать стремительных движений — теперь они казались замедленными…
— Подпись под указами или распоряжениями — дело десятое. Значительно важнее другой вопрос — как он реагировал на поступающую к нему информацию, понимал ли, что ему хотят сказать, объяснить, доказать? Его реакция была такой же замедленной? Или же он достаточно быстро соображал, но не подавал вида, не спешил проявить свои эмоции? — продолжал я задавать вопросы Сатарову.
— По глазам, по мимике можно были видеть, как он реагирует — и ловит быстро. А выдавал свою реакцию медленно; Может быть, внутри переваривал… Но ловил быстро.
«Он вообще человек немедленных, быстрых реакций, — считает Сергей Филатов, бывший руководитель президентской администрации. — Если его что-то зацепило, он мог тут же по селектору позвонить: тут у меня Филатов, есть интересная мысль, давайте сделаем то-то и то-то… Если его идея захватывала, он тут же начинал действовать».
— В разговоре Ельцин предпочитал слушать или говорить? — спросил я у Евгения Савостьянова.
— Как правило, больше приходилось говорить самому. Он слушал. Не отличался говорливостью. Он вызывал человека не для того, чтобы при нем произносить речи. Он вызывал, чтобы выслушать подчиненного о его работе, иногда дать какие-то указания, замечания.
— Ельцину интересно беседовать с человеком, который приходит к нему по делу? Он его внимательно слушает, вникает? Он смотрит в глаза собеседнику или безразлично отводит взгляд?
— Пока ты говоришь, он всегда смотрит в глаза. По всей вероятности, хочет понять, насколько ты сам готов к разговору, в какой степени владеешь материалом. Обычно такие встречи длились минут двадцать. За это время надо доложить, как идут дела по тем направлениям, которыми занимаешься. На каждый вопрос уходило три-четыре минуты. Нельзя растекаться мыслями по древу и философствовать.
— Заранее предупреждали, по какому вопросу предстоит докладывать президенту?
— Нет, просто говорили: «Президент вызывает сегодня на двенадцать часов. Встреча в таком-то помещении». Дальше это его дело, о чем он будет спрашивать. Ты идешь докладывать свое. Но через двадцать минут надо встать и уходить. С Ельциным можно было спорить. Но, желательно, не публично. Не следовало, скажем, на совещании обязательно стараться настоять на своей точке зрения, чтобы президент вначале сказал одно, а потом признал: вот, Иван Иванович все правильно придумал, а я ошибался…
Но спорить с ним можно было, с этим соглашаются все, кто работал с президентом. Он всегда выслушивал своих сотрудников и никогда не говорил: «Заткнитесь, замолчите!»
Он любил полагаться на профессионалов. Резолюцию «Не согласен!» можно было увидеть очень редко. Как ни странно.
Ельцин был надежным партнером: если он принял решение, то от него не отступался. Это происходило только в том случае, если ему подсовывали какую-то ненадежную бумагу, которую потом оспаривали другие чиновники. Если его с аргументами в руках убеждали в необходимости какого-то решения, то он с ним соглашался. Вел себя порядочно. Он знал, что принял это решение и разделяет ответственность за него. Даже если не подписал документ, а всего лишь сказал: «Действуйте по своему усмотрению».
Бывало другое: он знал, что решение заведомо непопулярное, и хотел, чтобы критиковали какое-то ведомство, а не его самого. Тогда разыгрывалась соответствующая игра: президент возмущался тем, что принимаются какие-то решения, о которых он ничего не знает! Таким образом он выводил себя из-под удара.
Вопрос к Андрею Николаеву, бывшему директору Федеральной пограничной службы:
— А переубедить Ельцина можно было? Или если он занял какую-то позицию, то будет до последнего стоять на своем? И его с места не сдвинешь?
— Вполне можно было. Он совершенно точно чувствовал, когда человек квалифицированно докладывает, а когда пытается лапшу на уши вешать. Мгновенно мог оценить ситуацию и сказать: «Хорошо, спасибо, идите работайте». Он не занимался политесами, мог любого остановить, сказать: «Разберитесь, мы к этому вопросу еще вернемся». Как правило, в следующий раз этому человеку не скоро предоставлялась возможность докладывать президенту.
Но мстительным он не был. Плохого работника мог без сожаления уволить, но поверженного не топтал. И тех, кто не подчинялся его воле, тоже не заносил в черный список.
Эдуард Россель, губернатор Свердловской области, рассказывал журналистам, как в 70-е годы, когда он работал на комбинате «Тагилтяжстрой», его пытались сделать председателем горисполкома в Нижнем Тагиле.
Ельцин, тогда еще секретарь обкома, приехал в город, вызвал Росселя и сказал:
— Вы, конечно, знаете, что у нас нет председателя горисполкома?
Поделиться книгой: