– Я заинтригована, – «улыбнулась» Трута.
– У вас на факультете есть кто-нибудь, кто занимается историей костюма?
– Час от часу не легче! Ты интересуешься историей костюма?
– Конкретно – восемнадцатым веком.
– Лукомский Гавриил Евлампиевич, – практически сразу ответила сестра. – Профессор Лукомский – специалист по истории европейского прикладного искусства восемнадцатого века. Если кто-нибудь и знает много об одежде восемнадцатого века, это он. Ты можешь сослаться на меня. Скажи, что ты мой брат.
– Спасибо, Трута!
– Да не за что! – откликнулась сестра. – Может быть, заскочишь завтра вечером на огонек? Петр давно спрашивает, чего ты глаз не кажешь.
Яков хотел ответить отказом, но неожиданно передумал. Час или два перед сном в компании Норнов показались ему хорошей идеей, хотя он и не знал еще, в чем ее хорошесть. Однако своей интуиции Яков привык доверять.
– Часов в восемь не поздно? – спросил он, зная, что Норны поздно ложатся спать, тем более в субботу.
– В самый раз! Приходи! Петр грозился сотворить кулебяку в пять слоев и приготовить брусничный соус. Каково?
– Предвкушаю, – улыбнулся Яков. – Вино за мной. У меня как раз пара бутылок красного италийского отложена. Не помню, что за марка, но знаю, что вино хорошее.
– Вот и отлично! – обрадовалась Трута. – До встречи!
– Спасибо, доктор, что согласились поговорить!
Полина Берг оказалась гораздо моложе, чем запомнилось Якову. Она была на свадьбе у Труты, но тогда он не обратил на нее внимания. Вспомнил позже, и совсем по другому случаю. Она вышла замуж за командира 1-го пластунского полка Григория Берга, что и само по себе не рядовой факт биографии, но позже ее имя всплыло в связи с нападением на капитана 1-го ранга Браге, приходившуюся Бергу сестрой. Распутыванием той шпионской истории занимался премьер-дознаватель Ногин, и хотя его столоначалие – это контрразведка, Бюро-то одно и то же: так что Яков, который в то время находился на польском фронте, командуя разведкой механизированного корпуса, позже узнал о том деле много интересного. В своем кругу столоначальники не так строго соблюдают границы зон ответственности, как на глазах у подчиненных. Вот тогда, собственно, и выяснилось, что Полина и Трута давно и хорошо знакомы.
– Вы брат Труты, – улыбнулась Полина Берг. – Старший и любимый. Как я могла отказать?
– Еще раз спасибо, – кивнул Яков. – Расскажите мне, пожалуйста, о девушке. Она пришла в сознание?
– Да, сейчас она в сознании. – Полина достала пачку папирос и неторопливо закурила. – Я с ней говорила, расспрашивала, но она ничего не помнит. Совсем ничего!
– Что значит «совсем ничего не помнит»? – задал уточняющий вопрос Яков.
– У нее полная амнезия. Знаете, о чем речь?
– В каком смысле «полная»? – опешил Яков. – Она что, не помнит, что случилось и как они все попали в парк?
– Все гораздо хуже, – пыхнула дымом доктор Берг. – Это состояние называется диссоциированная амнезия. Вернее, диссоциативная фуга[1]. Девушка не помнит не только того, что с ней случилось, когда и где. Она не помнит, ни как ее зовут, ни откуда она родом, вообще ничего, что связано с ее личностью.
– Даже имени? – спросил Яков, которому девушка, похоже, свое имя все-таки назвала.
– Даже имени.
– Что-то еще? – спросил тогда Яков.
– С ней говорил наш психиатр, – начала рассказывать Полина Берг. – Он учился и жил в немецких государствах и утверждает, что пациентка говорит на так называемом бавариш – диалекте немецкого языка, распространенном на границе Баварии и Штирии. Впрочем, иногда она переходит на южно-баварский диалект, на котором говорят в Швабии. Знает франкский. Но это я и сама вам могу сказать: она говорит на ланг д’ок – южно-франкском диалекте. Русского явно не знает. Польского и шведского тоже. Знает, как случайно выяснилось, латынь. Притом знает великолепно. Я подумала о классической гимназии, но древнегреческого она не знает. Познания в географии – отрывочные. Где находится Себерия, не знает, и вроде бы вообще не осведомлена о существовании Себерии, но вот о Баварском королевстве и о Франкии говорит со знанием дела. Об истории то ли не имеет представления, то ли не хочет говорить. Во всем остальном вполне здорова как с физической, так и с психологической точки зрения. Не истеричка. Сознание ясное. Адекватна, рассудительна, понимает свое положение, но не склонна впадать в истерику, предполагая, что состояние со временем улучшится.
– А такое вообще бывает? – удивился Яков, видевший много разных проявлений психических расстройств, но про такую потерю памяти никогда прежде даже не слышавший. – Я не о выздоровлении, а о сочетании симптомов. Такое бывает?
– Все когда-нибудь случается впервые, – пожала плечами Полина.
– Сколько ей может быть лет? – спросил тогда Яков.
– На мой взгляд, двадцать два – двадцать три года… Хорошо сложена, – добавила Полина Берг через мгновение. – Физически здорова. Кожа чистая. Никаких приметных особенностей: ни шрамов, ни отметин. Нет даже родимых пятен. Ногти ухожены. Что-то еще?
«Что-то еще?.. О, много чего еще, госпожа Берг! Но, похоже, главное я уже понял».
– Скажите, Полина Андреевна: ей, вашей пациентке, нужна сейчас какая-нибудь медицинская помощь?
– В общем-то нет, – пожала плечами Полина Берг. – Она даже не простудилась, представьте, а ведь, со слов вашего помощника, пролежала без сознания несколько часов на снегу при температуре, близкой к нулю. Обморожений тоже нет. Другое дело – амнезия. Я сомневаюсь, что пациентка сможет обойтись без посторонней помощи, она практически ничего не знает об окружающем мире. Но и в психиатрической лечебнице ей делать нечего. Полагаю, лучшим решением для нее стал бы институт профессора Вайнштейна. Лев Маркович занимается как раз такими сложными случаями. Расстройство памяти, деперсонализация…
День получился насыщенным. 3-я Градская больница, Особое бюро, городское полицейское управление, Шлиссельбургская академия, Сыскной приказ. Телефонные разговоры, личные встречи, чтение документов – протоколы, показания, экспертизы – и изучение вещественных доказательств. Однако к пяти часам пополудни Яков устранил практически все чреватые осложнениями проблемы, а также разногласия «заинтересованных сторон» и, главное, перевел «Дело о четырех телах в парке Шлиссельбургской академии» в разряд совершенно секретных, попутно изменив формулировку с «убийство двух и более лиц» на «смерть группы лиц вследствие несчастного случая» с подзаголовком «невыявленный природный феномен». Сделать это оказалось непросто, но Яков умел настоять на своем и как раз в пять часов по новгородскому времени получил от министра внутренних дел, который по старинке все еще именовался боярином Сыскного приказа, карт-бланш «черт знает на что». Дело облегчалось тем, что личности погибших по-прежнему оставались неустановленными, но уже было понятно, что это не политика, не шпионаж и даже не обыкновенное убийство. В деле не было состава преступления – во всяком случае, пока его обнаружить не удалось, – но ощущался значительный общественный интерес, который следовало принимать в расчет.
Получив в канцелярии министра все необходимые бумаги, Яков вернулся в Бюро и встретился наконец с профессором Лукомским, с которым до этого лишь дважды говорил по телефону. Лукомский к приезду Якова как раз завершил трехчасовое исследование вещественных доказательств и был готов ознакомить столоначальника с некоторыми предварительными выводами.
– Кроем платья похожи на венецианские или флорентийские, третьего – начала четвертого десятилетий восемнадцатого века, – сообщил профессор, поправив пенсне, – но с нетипичной формой рукавов, а вышивка на костюме мужчины скорее парижская. Украшения же, вероятно, франкские и флорентийские семнадцатого века… И вот еще что. Шелк, на мой взгляд, аутентичный, миланского производства, и это более чем странно. Ткацкие фабрики в Милане, насколько я помню, закрыли еще в середине прошлого века, а эти образцы выглядят совершенно новыми. Я, разумеется, не эксперт, господин Свев, но, по-моему, все это, – профессор обвел рукой разложенные на столах платья и другие детали женского и мужского туалета, – сшито не так давно, из недавно произведенных тканей…
Потом профессор перешел к частностям, то есть к типу использованных при шитье ниток, ниточному соединению деталей, фурнитуре, золотому и серебряному шитью, рисункам на ткани, характерным особенностям нижнего белья и прочим подробностям, на обсуждение которых ушло чуть ли не полтора часа. Разумеется, все это было более чем любопытно, но основные выводы Яков сделал еще в начале беседы и продолжал общение с Лукомским из одной лишь вежливости. Между тем наступил вечер, и оттягивать далее посещение «единственной выжившей в инциденте» стало уже невозможно. Поэтому Яков аккуратно – чтобы, не дай бог, не обидеть уважаемого профессора, – завершил обмен мнениями и, взяв с Лукомского подписку о неразглашении, проводил старика не только до дверей столоначальства, но и до выхода из здания, в котором квартировало Особое бюро.
Здесь, в фойе, Якова ненадолго задержал Орест Олегович Куприянов – такой же по рангу дознаватель и столоначальник, как и Свев, вот только занимался Куприянов политическим сыском, а это, как известно, всегда
– Что там за история в парке Академии? – спросил Куприянов как бы между прочим, успев перед этим обсудить со Свевом пару-другую вопросов, представлявших взаимный интерес.
– Дерьмовое дело, – скривился Яков. – «Детки» устроили бал-маскарад с марафетом и траванулись какой-то гадостью. Сейчас устанавливаем личности и пытаемся выяснить, что за дрянь они употребляли. Состава преступления вроде нет, но трупы-то есть… Так что придется попотеть. Но тебя, Орест Олегович, случай этот не должен тревожить. Ни национал-социалистов, ни, не к ночи будь помянуты, политических нигилистов или коммунистов-максималистов в деле нет. Аполитичное самоубийство по глупости, и ничего больше.
– Ну-ну, – добродушно покивал Куприянов. – Нет – и не надо. Ты, кстати, предупреди своих, в ближайшее время возможны эксы социалистов-революционеров. «Товарищи» нацелились на банки и кредитные общества. Они вооружены и настроены решительно. Может пролиться кровь.
На том и расстались, вежливо раскланявшись и пожелав друг другу приятного вечера и хороших выходных, но у Якова от разговора с Куприяновым остался неприятный осадок. Бог его знает, «политика»: то ли ему что-то известно и он в связи с этим затевает свои интриги, то ли просто по обыкновению всех «охранителей» наводит для важности тень на плетень. Тем более досадным представлялось то, что разговор этот отнял у Якова совершенно не запланированные четверть часа, и в результате до больницы, учитывая также необходимость купить «найденышу» гостинцы – все-таки девушка застряла на больничной койке, – Яков добрался только в девятом часу вечера, когда время для посещений уже истекло. Впрочем, его к пациентке все-таки пропустили, потому что ни у кого из персонала больницы просто не набралось достаточно мужества, чтобы отправить восвояси грозного начальника убойного стола.
– Добрый вечер, госпожа Ринхольф! – поздоровался Яков, входя в палату.
Разумеется, он прежде постучал. Дождался разрешения войти и вошел. «Найденыш», одетая в больничную рубаху и халат и закутанная в два одеяла, сидела в кресле и пила чай с Полиной Берг. Выглядела она плохо. И это даже по сравнению с тем, какой она была утром, когда считалась «мертвым телом». Черные волосы потеряли блеск, снежно-белая кожа приобрела какой-то тусклый зеленовато-серый оттенок, поблекли губы, и только глаза, ставшие, казалось, еще больше на враз осунувшемся лице, напоминали о том, какой красавицей она была еще утром, когда Яков нес ее на руках. Не замерзнув в легком платье ночью на снегу, сейчас в жарко натопленной комнате она едва сдерживала себя, чтобы не стучать зубами.
«Отходит от шока? – прикинул Яков, видевший такое на фронте, и не раз. – Или, наоборот,
– Ринхольф?.. – подняла девушка взгляд. – Меня зовут Ринхольф? Это мое имя?
– Вообще-то я полагал, что это фамилия, – растерялся Яков, совершенно не представлявший, что у немцев могут быть такие вычурные имена, но вспомнивший сейчас, по случаю, что и такие имена у германцев тоже встречаются.
– С чего вы взяли? – Глаза у женщины были огромные, синие с голубоватым белком, и имели необычный, но невероятно привлекательный разрез.
– Вы так назвались, сударыня, – объяснил Яков. – Я спросил, как вас зовут, и вы ответили. Сказали: Альв Ринхольф.
– Не помню, – поморщилась «найденыш». – Но если я так сказала, наверное, так и есть. А вы тот мужчина, который нес меня на руках?
– Помните?
– Смутно, – покачала она головой. – Извините!
– Не за что! – улыбнулся успевший взять себя в руки Яков. – Кстати, я не представился. Яков Свев, к вашим услугам!
– Свев? – Женщина по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, прямо-таки гипнотизировала темной синью своих глаз. – У вас не славянская фамилия, ведь так?
Ну что сказать? Так все и обстояло. В Себерии имелось некоторое количество семей, ведущих свое происхождение от наемников-викингов, поселившихся в одиннадцатом веке в устье Невы. Свевы, Норны, Юты, Фюн и Нюрн. Когда-то их было больше, но на пути из прошлого в будущее большинство иностранных фамилий пресеклось. Последними исчезли лет сорок назад Гюннеры. Умер, не оставив потомства, генерал Петр Зосимович Гюннер, и все. Однако сейчас Якова заботили не преданья старины глубокой, а изменившийся цвет глаз Альв Ринхольф. Утром ее глаза были прозрачно-голубыми, сейчас – кобальтово-синими. Возможно, пустяк. Эффект освещения или еще что, но могло статься, что это не так. Тем не менее на вопрос девушки он ответил.
– Да, – кивнул Яков. – Скорее всего, это прозвище моего предка-норманна. Но это давнее дело, сударыня, с тех пор прошло девять веков.
– Так вы, Яков, дворянин? Аристократ?
– Я новгородец, – усмехнулся Яков, – а в Новгороде или, по-нынешнему, в Себерии дворян как таковых нет. Есть, конечно, несколько княжеских родов. Например, князья Ижорские, и еще иностранные, по большей части европейские, дворянские роды. Вот, к слову, золовка у Полины Андреевны – баронесса фон дер Браге. Но с ней точно так же, как и со мной: род старый, из Дании, но давно обрусевший. Так что фамилия в большинстве случаев к этнической принадлежности – тем более к культурной принадлежности – отношения не имеет.
– Это вы меня нашли? – неожиданно сменила тему женщина. Голос у нее был слабый, с хрипотцой. Больной голос.
– Нет, сударыня, – покачал головой Яков, – вас нашли полицейские. Я приехал позже. Да, вот кстати! Совсем забыл. Это вам! – И он протянул ей пакет с гостинцами. – Тут, собственно, всякая ерунда… – добавил он, когда Полина Берг забрала у него апельсины и шоколад.
Апельсины были из Марокко и пахли совершенно восхитительно, а шоколад был местный, себерский, но, по мнению практически всех знакомых Якову женщин, если и уступал бернскому, то совсем немного.
– Спасибо, – поблагодарила Альв и даже попробовала улыбнуться, но ничего путного из этой затеи не вышло. – Я люблю апельсины. Это ведь апельсины, я права?
– Вы правы, – улыбнулась Полина Берг. – Очистить вам один?
– Нет, не надо, – чуть повела головой «найденыш». – Я просто хочу его понюхать…
Она взяла апельсин из рук доктора Берг и поднесла к носу. Похоже, запах цитрусовых ей действительно нравился. Она даже зажмурилась от удовольствия.
– Как хорошо!
Но хорошо или нет, ничего интересного из короткого разговора с Альв Яков не вынес. Девушка чувствовала себя плохо и, вероятно, поэтому была не склонна к долгой беседе. Яков лишь сумел убедиться в справедливости слов Полины Берг: «Найденыш» вела себя на редкость сдержанно и была вполне адекватна. Устойчивость ее психики к стрессу казалась просто поразительной, и, если не вдаваться в подробности, она отлично скрывала свою практически тотальную амнезию. Вот и все, что удалось узнать Якову тем вечером.
Ночь с пятницы на субботу Яков провел в раздумьях. Не то чтобы он не спал вовсе, но и не думать о сложившейся ситуации не получалось. Вообще-то колебания «на пустом месте» были для него не характерны, тем более в этом случае. Ему просто нечего было обдумывать – Яков знал правду практически с первого момента. Ну, пусть не знал наверняка, но уж точно догадывался, каким, в конце концов, окажется ответ. Оставалось лишь решить, что теперь со всем этим делать, но вот это у него как раз и не выходило. Он просто не знал, на что теперь решиться.
И все-таки ночь – какой бы мучительной она ни оказалась – не прошла даром. Осела муть, и появилась какая-никакая ясность во всем, что касалось сложившейся ситуации. Поэтому, отменив забег, но зато выкупавшись в проруби, Яков направился в Бюро и два часа кряду обговаривал с адъюнктом Суржиным неотложные мероприятия, долженствующие обеспечить его превосходительству столоначальнику полную свободу действий. Ну и задницу прикрыть – обычное дело для чиновника его уровня – никогда не помешает.
В десять он вышел из здания Бюро и, взяв с открытой парковочной стоянки свой собственный «Кокорев-Командор», отправился в старый город на Вендский торг. Там на пересечении Красной и Одежной линий в чайной «Господин Великий Новгород» Яков заказал большую кружку соловецкого взвара[2] и, закурив сигару, приготовился ждать. Если Варвара назначила встречу в половине одиннадцатого, хорошо если придет в начале двенадцатого. Поэтому Яков, собственно, и выбрал чайную. Здесь тепло и сухо, и можно в тишине и покое выпить чего-нибудь горячего – взвара, например, – выкурить сигару и, неторопливо обдумав свои планы, еще раз убедиться, что ввязываешься в чистой воды авантюру. Во что-то до ужаса напоминающее военные экзерсисы по ту сторону фронта, когда импровизируешь на ходу и думать не думаешь ни о последствиях, ни о цене. Следовало, однако, признать, что ни должность – столоначальник, ни звание – премьер-дознаватель, ничего, в сущности, в Якове за прошедшие годы не изменили. Как был рисковым парнем, так им и остался даже тогда, когда вошел в возраст. Горбатого, как говорится, только могила исправит, но вот умирать Яков не собирался ни в коем случае. В особенности теперь, когда в его жизнь так стремительно и неординарно вошла таинственная Альв Ринхольф.
А Варвара пришла в одиннадцать двадцать семь. Не извинилась – с чего бы вдруг? – не объяснила причину опоздания, поскольку никогда ничего и никому не объясняла, хмыкнула, глянув «сучьим глазом» на пустую кружку из-под взвара и окурок сигары, усмехнулась и, сев напротив Якова, который даже не успел подвинуть ей из вежливости стул, закурила сама.
– Надеюсь, это не то, о чем я подумала. – Улыбка великосветской шлюхи и облачко сизого дыма, пропущенного через завораживающий овал губ.
– Ну и о чем ты подумала? – Прошло то время, когда Варвара была способна его смутить, но, следует признать, в свое время она поглумилась над Яковом вволю, что, впрочем, того стоило: любилась она так, что при воспоминании об их безумствах до сих пор дух захватывало.
– Подумала, соскучился.
– Есть немного, но ты зря надеялась.
– Тогда переходи к делу.
Вот так она умела тоже. Казалось бы, только что заигрывала, как последняя потаскуха, но с Варварой никогда не знаешь, где кончается игра и начинается проза жизни. И это тоже факт.
– Вот посмотри. – Яков протянул ей четвертинку листа бумаги с тщательно выписанными размерами и списком необходимых вещей. – Надо бы одеть девушку.
– Маленькая…
– Да, некрупная.
– Что, и белье? – подняла бровь Варвара. – Ты что, Яшенька, в порыве страсти все тряпочки на ней порвал?
– Вроде того, – усмехнулся Яков. – Она в больнице сейчас, и, чтобы забрать ее оттуда, сначала надо во что-нибудь одеть. И это, Варвара, еще одна головная боль. У девушки амнезия, и я не уверен, что она вспомнит, как застегивается бюстгальтер…
– Час от часу не легче! – искренно удивилась Варвара. – А такое бывает?
– Не знаю, не врач, однако хочу взять ее на выходные к Труте. Так что нам нужно для нее практически все, включая «курс молодого бойца».
– А родные у юницы есть? Или она не только без памяти, но еще и сиротка?
– Иностранка, – коротко объявил Яков.
– Тянет тебя, Яша, на приключения… И откуда сия иноземная фемина, если не секрет?
– Откуда-то из неметчины, – пожал плечами Яков. – Скорее всего, из Баварии, но она и этого не помнит. Амнезия у нее, понимаешь ли. Редкая форма тяжелой амнезии. Так ты поможешь?
– Да, помогу, конечно, – пыхнула сигареткой Варвара. – Не бросать же бедную сиротку голой и босой! Дай только коньячку приму на грудь для сугреву, и пойдем в набег!
Стиль общения Варвары мог порой удивить, и многих в самом деле удивлял, однако Якова он просто восхищал. По правде сказать, он в свое время не в одни только Варварины формы был влюблен, и не только лицом русской красавицы восхищался. Его заворожили тогда ее необычные повадки, оригинальные мысли, неординарное актерское мастерство. И, разумеется, естественность существования «в образе». Талант не пропьешь, как говорят в Себерии. И это тоже о Варваре: пила она много и со вкусом, но без коньяка, как утверждала сама Варвара, к ней не приходило вдохновение, и не писались стихи, а без поэзии она не могла жить, как не живут без воздуха. Без кислорода. Без стихов. Без мужиков. Без коньяка…
Глава 2
Красавица и чудовище
Альв удивила его снова. Когда в сопровождении Варвары она вышла из палаты, то выглядела, не в пример вчерашнему, просто замечательно. Она вроде бы даже поправилась на пару килограмм, не говоря уже о прочем. И глаза у нее вновь стали голубыми. Ясный спокойный взгляд прозрачно-голубых глаз, мягкая полуулыбка на полных чувственных губах, матовая белизна кожи, волнистые с живым блеском длинные волосы, завивающиеся на концах. И все это без макияжа, от которого Альв наотрез отказалась, и без ухищрений куафера, если не считать таковыми несколько движений простой щеткой для волос. Естественная, ничем не подправленная красота. И одежда, подобранная Варварой, сидела на «найденыше» так, словно специально для нее шилась. Элегантный шерстяной костюм – удлиненный блейзер, чем-то напоминающий флотский китель, и узкая юбка довольно смелого покроя, – шелковая блуза с галстуком, полусапожки, короткое пальто, шляпа и перчатки. И все это в оттенках от светло-серого до темно-серого, вот только блуза темно-синяя да сапожки из блестящей черной кожи. Вот и говори после этого, что ведьм не существует! Еще как существуют, и Варвара – одна из них. Ведь как смогла угадать с цветами, имея в распоряжении лишь косноязычное описание совершенно незнакомой ей женщины! Чертовщина, да и только!
– Схватывает на лету… – шепнула Варвара прямо в ухо Якова. – Но ты прав, дорогой, про бюстгальтер и пояс для чулок она напрочь забыла… А может быть, и не знала?
«Может быть», – кивнул мысленно Яков, но комментировать слова Варвары не стал.
На том и расстались.
– Куда вы меня берете? – спросила Альв, когда они остались вдвоем.
Поделиться книгой: