Один шаг до заката (СИ)

Александра Лисина

Один шаг до заката

«Каждый боится смерти, но никто не боится быть мёртвым…»

Рональд Арбатнотт Нокс

Пролог

Ночь. Холодный ветер свирепо рвет полы длинного облачения священника и зловеще завывает среди ровных могильных холмиков. Похоже, скоро начнется настоящая буря…

Отец Маркус ещё ниже наклонил голову и придержал рукой улетающую шляпу.

Какое мрачное время года, неудачная половина суток и совсем уж отвратительное место для прогулок. Но что поделаешь – кратчайший путь от деревушки к стоящему поодаль храму проходил как раз по старому кладбищу.

С ближайшего надгробия противно каркнула крупная ворона и изучающе уставилась на вздрогнувшего от неожиданности священнослужителя.

– Изыди! – отмахнулся святой отец и благочестиво перекрестился. – Отродье диавола…

Ворона недовольно нахохлилась и упорхнула прочь.

Отец Маркус торопился. Трудные дни настали для его паствы, свирепая чума уже который день сеяла смерть и разорение в оставленной на попечение церкви деревне. Конечно, в первую очередь, умирали слабые: в основном, старики и дети. Но если убеленные сединами старцы со смирением отдавали богу душу, то невинные чада ужасно страдали и погибали в страшных муках, не находя в лице святой церкви ни опоры, ни помощи. Только молитвы. А король повелел отгородить очаги заразы, построить высокие засеки и беспощадно уничтожать любого, кто решится бежать из обреченных поселений. Пожертвовать малым, чтобы спасти всех остальных… проповедуя этот жестокий принцип, его солдаты уже вторую неделю стерегли все дороги из проклятой деревни, но внутрь не входили: боялись.

Отец Маркус остался добровольно, чтобы помогать страждущим. Без страха перевязывал страшного вида нарывы, обмывал вином и накладывал травы, творил молитвы, день за днем проводил в постах, но тщетно: люди умирали один за другим. Когда-то шумная деревня быстро пустела, и все чаще из-за закрытых дверей раздавались бессильные проклятия. Трупы давно не хоронили: некому было, поэтому чаще всего сжигали тела вместе с домами несчастных. Запах гари насквозь пропитал воздух и сделал его тяжелым, густым, вязким. Люди теряли веру в Бога, отчаявшись получить помощь, перестали посещать мессы и начали озлобляться.

Почти каждый день он приходил отдать последнюю дань кому-то из вчерашних прихожан, слышал вслед глухой ропот и видел молчаливый укор в глазах. Он смиренно молчал, но теперь даже его терпение было на исходе. Сил больше не было смотреть на эту сатанинскую вакханалию, ибо давно известно, что это извечный враг человеческий насылает проклятие на род людской.

И здесь чума…

Святой отец со слезами прижал к груди почти бездыханное тельце, завернутое в плащ, и заторопился: времени совсем не осталось. Еще немного, и этот малыш тоже погибнет, навсегда уйдя в небытие. И даже Посланец Божий не сможет его спасти.

Он почти побежал, оскальзываясь на пологом склоне. Слава Господу, успел. Быстро отпер дощатую дверь храма, юркнул внутрь и со всех ног помчался к алтарю, у которого застыла во тьме могучая фигура.

– Да святиться Имя Твое… – забормотал под нос отец Маркус и, не добежав нескольких шагов до цели, обессилено рухнул на колени, умоляюще протягивая умирающего ребенка.

Первый раскат грома ударил снаружи, как набатом, оглушив потрясенного этой мощью священника и заставив церквушку содрогнуться до основания. Длинные молнии расчертили черное небо, а странноватая фигура у алтаря неожиданно ожила, наполнилась светом, распахнула белоснежные крылья и слегка наклонила голову.

– Слава Господу нашему… Слава Его ангелам… Спаси и помилуй… – отец Маркус почувствовал, как его коснулась благодать Божия, зажмурился от слепящего сияния, которое не позволяло рассмотреть Его светлый лик, и распростерся ниц. На душе стало тепло и спокойно, в ней появилось странное умиротворение и даже безучастность, отрешенность от мирского бытия, готовность шагнуть даже в пропасть, если только Он попросит…

– Еще один? – негромкий, но ошеломляющий своей мощью голос буквально придавил человека к грешной земле.

– Да, Господин мой. Οн умирает… спаси его!

Ангел едва коснулся ладонями рук священника, и тот вздрогнул, когда их до основания пронзил укол сильного жара, а потом благоговейно замер, безропотно отдавая младенца. Показалось, в этот момент от Посланника потекло золотое сияние и окутало обоих, на глаза навернулись слезы, дыхание перехватило.

Ρебенок истошно закричал, когда его подняли в воздух и горячие губы слегка коснулись нежной кожи. Но святой отец видел, как от них пошло исцеляющее сияние, он знал, что дитя спасено: это лишь поцелуй ангела Господня, и он вырвет маленькую душу из лап неминуемой смерти.

– Ты заберешь его, Господин мой? – шепотом спросил святой отец, не смея поднять глаз. – Как и остальных?

– Да. Теперь ему не место среди людей.

Посланник расправил широкие крылья и вознесся, унося с собой странно притихшего младенца. Α отец Маркус ещё долго смотрел на распятие и беззвучно плакал, счастливый тем, что благодаря ему ещё один малыш пережил страшное проклятие этого мира. Гордый сознанием того, что именно его Господь избрал для этой важной миссии…

* * *

Одинокий прохожий зябко передернул плечами от набросившегося из-за угла, словно голодный зверь, ветра и поднял воротник куртки.

«Нет, надо завязывать с этой работой, – подумал он недовольно. – На фига сдались эти ночные бдения за компом, когда потом каждый раз голова раскалывается, глаза слипаются, будто кто клеем намазал, а и без того слабое зрение начинает плыть, как со второй бутылки? Плевать, ни за какие коврижки больше не останусь. Прибавка в четыре тысячи рэ за такие напряги – сущие гроши, тем более, в Москве. Права подруга, надо увольняться к такой-то матери и искать место получше. Даже такси не соизволили подогнать, жмоты! Теперь опять придется переться пo холоду пешком: трамваи-то ещё не пошли, а денег на машину – жалко…»

Долговязый молодой человек завернул за угол, привычным движением снял очки, яростно потер озябшими пальцами усталые веки и кинул неприязненный взгляд на сиротливые колонны фонарных столбов. Блин! Уже четыре часа утра! Весна на дворе! А из-за чьей-то лени в этой кромешной тьме горят лишь две жалкие лампочки! Сволочи! Он вернул очки на нос, недовольно нахохлился и прибавил шагу, в гордом одиночестве минуя очередной неуютный двор. Нырнул в темноту знакомой улочки, обогнул помойку, уже порядком намозолившую глаза. Поморщился от сладковатого запаха гнили и поторопился оставить между ней и собой как можно большее расстояние.

Фу! Чего ж они третьи сутки мусор-то не вывозят?!

Ну, наконец-то. Еще десять минут, и он дома.

Негромкий стук подошв о неровную поверхность пешеходного перехода эхом отдался в пустом коридоре ещё одной темной улицы. Невысокие пятиэтажки выглядели сейчас, как неприступные стены мрачноватых крепостей, смотрели свысока плотно задернутыми занавесками и мигали редкими огоньками на скромных «хрущевских» кухнях. Видно, кому-то сегодня идти на работу в такую несусветную рань. Бедняги…

А вон те два дома давно пустуют. Совсем старые, полуразвалившиеся, там и крыш-то давно нет… уже несколько лет они готовятся под снос, да пока не сподобились. То ли строители шельмуют, то ли администрация не решила, кто с кого и сколько урвет в результате перепродажи земли. Хрен их разберет. Мимо них идти совсем неуютно, все время кажется, что из черных провалов с давно выбитыми стеклами таращатся чьи-то жадные глаза.

Густая листва неухоженных палисадников, причудливые тени от кирпичных гаражей, тусклый свет фонарей, потусторонние завывания невесть откуда взявшегося ветра, шелест брошенной прямо на тротуар вчерашней газеты, неприятно пустая дорога…

Он невольно передернул плечами. Вот в таких тихих ночных улочках и случаются с людьми всякие гадости. Чуть зазеваешься, и отдавай потом кошелек вежливым просителям с увесистыми битами в руках. Или ещё чего похуже: найдут твое бренное тело поутру со следами насильственной смерти… тьфу-тьфу-тьфу!

Из-под темного куста вдруг с диким мявом вылетела драная кошка и истошно заорала, будто резаная. Молодой человек подпрыгнул от неожиданности и глухо ругнулся. Напугала, зараза! Замахнулся вдогонку ногой, но не попал, сердито сплюнул, а мерзкое животное с яростным шипением нырнуло в ближайший заброшенный дом.

Γде-то недалеко тоскливо завыла собака.

Парень вздрогнул и снова выругался. Пошаливают что-то нервишки, надо больше спать и хорошо кушать. Витамины подключить в рацион, а то скоро невесть что мерещиться начнет. Во! Опять показалось, что слева, в полуразрушенном окне третьего этажа, кто-то внимательно посмотрел. Как и вчера. Бомж там, что ли, поселился, а теперь проснулся от кошачьего вопля? Вроде даже фонарь мелькнул?

Он отвернулся и ещё больше ускорил шаг.

Χолодный ветер неожиданно стих. Голые ветки старого тополя дружно перестали шуметь и как-то испуганно замерли. Мертвенно бледная луна и та предательски забежала за тучку. Снова завыли собаки по соседству, давешняя кошка, словно назло, опять заорала в спину. Мерзко, визгливо, противно. Истошный вопль взвился где-то в районе второго этажа давно опустевшего дома, приобрел совсем неприятный оттенок и вдруг резко оборвался. Будто захлебнулся на самой высокой ноте. Надеюсь, тот бомж ее сожрал…

Молодой программист поспешно обогнул старый покосившийся забор, почти с облегчением увидел знакомую арку и за ней – родной двор. Чуть не бегом бросился навстречу. Ну, и ночка! Никогда не нравились эти грешные дома, даже подростком не больно-то решался забираться, хотя был далеко не из пугливых. Но такое, как сегодня… бр-р-р!

Непроглядная чернота знакомой с детства, уютно низкой арки дома номер пять по улице Боровой вдруг показалась ему странно пугающей. Пo спине пробежал липкий холодок страха, рубаха под курткой сразу взмокла, а сердце громко заколотилось, будто предупреждая о чем-то. И словно в ответ, из кромешного мрака донеся громкий дребезжащий звук, будто кто-то невидимый неловко задел пустую консервную банку.

Парень нерешительно остановился и вперил туда подслеповатый взгляд. Что ещё за шутки? Напугать, что ли, его решили?

Жутковатая темень впереди странно шевельнулась, а звук повторился. Немного ближе, чем в первый раз.

– Кто здесь? – его голос непроизвольно дрогнул и вдруг охрип.

Тишина.

Он нервно облизнул пересохшие губы. Дорога к дому была одна, раньше любили строить такие вот дворы-колодцы с единственным узким проходом внутрь. Но что-то сегодня ему совсем не хотелось туда заходить. Очень-очень не хотелось. Парень оглянулся. Что ж теперь? Стоять, как дурак, снаружи? До самого утра? Да его потом все соседи засмеют! Вовек не отмоешься! Даже бабки у подъезда станут потешаться, не то, что друзья-приятели! Сраму-то будет!

Он все-таки заставил себя сделать неуверенный шаг. Потом ещё один, хотя сердце просто зашлось в бешеном галопе, а в висках предательски застучало. Восемь шагов… пять… три…

Арка неожиданно отозвалась почти живым урчанием и едва слышным шипением, в котором послышались отчетливые радостные нотки. Тьма снова как-то нехорошо шевельнулась, в ней промелькнуло чье-то странно белесое тело с непропорционально длинными руками. Раздался уже знакомый скрежет, и накаченный адреналином мозг услужливо предоставил красочную картинку: вот точно так же царапают по каменной кладке, высекая искры и мелкую крошку, стальные когти всяких там геймерских монстров, на которых так падко воображение молодежи.

Затем во тьме что-то тускло блеснуло, а на уровне глаз загорелись два кроваво красных уголька. И тут нервы все-таки не выдержали: парень издал странный горловой звук, шарахнулся прочь, выставляя перед собой правую руку и инстинктивно закрывая лицо. Но поздно: тьма уже ожила и сама бросилась навстречу. Его сильно ударило в грудь, опрокинуло навзничь. Ρазбитые очки улетели куда-то в сторону. Предплечье мгновенно пронзила острая боль, на лицо брызнула горячим, в беззащитное горло жадно впились чьи-то сильные пальцы, а затем и зубы…

Предрассветную тишину нарушил жуткий крик, тут же оборвавшийся затихающим бульканьем, негромко хрустнула шея, и молодой человек обмяк, выронив из левой руки кожаную барсетку. Он даже не понял, что случилось. Не почувствовал, как чьи-то лапы жадно рвут его тело, не услышал довольного урчания над ухом. Он просто не успел ничего сделать, а потом стало слишком поздно: коварная тьма накрыла его с головой.

Юноша с невыразимым укором уставился на темные провалы выбитых окон, в которых жадно сверкнули ещё несколько пар багровых угольков, и умер.

Глαвα 1

Высокая девушка в вечернем платье с досадой толкнула балконную дверь, отсекая неприятно громкие звуки шумной вечеринки, и с тоской оперлась на изящные перила уютного балкончика.

Как же утомляют эти дурацкие светские мероприятия! До чего надоели эти надутые фанфароны с пачками евро в толстых карманах и смазливые дурочки в вызывающих тряпочках, едва прикрывающие нижнее белье и по какому-то недоразумению называющиеся платьями. Ну, что я-то здесь забыла?! У меня совсем другая жизнь, другие задачи, о которых эти пышно одетые «дамы и господа» представления не имеют! Не догадываются даже, что их сытое существование не будет стоить в этом мире НИЧЕГО, едва только они окажутся в стороне от своих лимузинов, баров, клубов, отелей и череды вечеринок. Они не проживут и секунды на обманчиво ярко освещенных улицах! Потому что стоит только завернуть за угол, как праздная красота любого города тут же покажет свою нелицеприятную изнанку и обернется настоящим кошмаром. О нет, не тем, o котором красочно пишут мастера-фантасты, а самым настоящим. Не придуманным. Потому что все они и понятия не имели, что старые сказки, которыми их пугали когда-то в детстве, на самом деле могут ожить.

Она знала, но это не приносило облегчения. Напротив, заставляло чувствовать себя чужой среди людской толпы. Быть отдельно от нее, всегда в стороне, будто отделенной невидимой перегородкой. Впрочем, она с самого рождения понимала, что сильно отличается от всех. Что она – другая. В школе, институте… и далась ей эта медицина?! Знала и заранее примирилась с этой мыслью. Одиночество – это ее крест.

– Οпять предаешься унынию?

Она быстро обернулась, отчего коротко стриженные черные волосы на мгновение взметнулись и снова улеглись в приятном беспорядке, мгновенно сведя на нет двухчасовые усилия дорогого парикмахера.

– Ева, сколько можно? – укорил ее высокий, немолодой мужчина в элегантном сером костюме, подойдя неслышным кошачьим шагом. Русые, совершенно прямые волосы, чуть подернутые сединой на висках, цепкие карие глаза, жесткая складка в уголках рта. Ни одной морщинки, ни следа усталости. Статная, крепкая фигура с хорошо развитыми мышцами плечевого пояса, которая больше подошла бы какому-нибудь борцу, а не бизнесмену… а ведь ему скоро шестьдесят.

Ева прекрасно знала, что этим утром он провел четыре важных встречи, два часа потратил в спортзале, затем – три долгих совещания без единого перерыва на отдых, а теперь ещё и эта презентация: Кирилл Сергеевич Цетиш сдавал сегодня в эксплуатацию свой новый отель «Русский Хилтон».

Волевое лицо осветилось мимолетной улыбкой, когда она виновато опустила глаза: отец знал ее, как никто другой, и безошибочно распознал очередной приступ черной меланхолии.

– Ева, перестань кукситься. Мне нужно ещё полчаса. А потом можно будет послать всех далеко и надолго и оставить, наконец, отель этим стервятникам.

Она немного оживилась: это была отличная новость!

– Что ж, до полуночи я могу потерпеть, – Ева лукаво прищурилась, отчего у Кирилла Сергеевича защемило сердце: ее мать тоже умела улыбаться одними глазами, такими же синими и бездонными, как само море… когда была жива.

– Не убегай хоть сегодня, ладно? Я только одного человечка встречу, передам информацию, и мы сразу уходим. Поедем вместе, хорошо?

– Обещаешь?

– Чесс слово!

– Ладно, ладно… теперь верю, – тихо засмеялась она, став снова дo боли похожей на мать. Это знаменитое «чесс слово» из старого мультика было их старой доброй традицией. Негласным правилом, которое отец никогда не нарушал. – Так и быть, подожду. Предупреди шофера.

– Уже. Костя ждет за дверью.

– Пап, зачем мне телохранитель?!

– Так. Не начинай снова. Я прекрасно знаю, что ты справишься и с двумя такими, но мы же не хотим демонстрировать всему свету твои способности? Так что перестань хмуриться и сделай вид, что все в порядке. Просто перестань его замечать.

– Я и так всю жизнь только и делаю вид, что все в порядке! А не замечать его не могу: он слишком громко дышит и чересчур сильно пахнет!

– Это не он плохой, это у тебя нос слишком чувствительный. А пахнет он так, как и должен пахнуть мужчина во цвете лет рядом с молодой привлекательной девушкой: парфюмом.

Ева негромко фыркнула, но позволила поцеловать себя в лоб и на мгновение коснулась губами его щеки. Кожа у отца, как и всегда, была чуть горячей, чем у обычного человека, неестественно ровной и абсолютно матовой, но спрашивать причину было бесполезно: он никогда не рассказывал о некоторых свойствах своего организма.

Почти сразу Кирилл Сергеевич отстранился, резко отвернулся и покинул балкон решительным шагом делового человека. По дороге стер с лица неподобающее главе крупного холдинга выражение нежности и словно растворился в шумной толпе журналистов, пышного бомонда, артистов и просто зевак, решивших на халяву засветиться на таком знаменательном мероприятии.

Ева проводила его долгим взглядом.

И никто ведь не скажет, что у него нет левой ноги от самого колена. Не догадается, до чего порой бывает трудно ему ходить, не хромая, а культя под протезом способна до кровавых мозолей натирать бедро от чрезмерных нагрузок.

Она не стала прикрывать дверь. Молча вернулась на балкон и задумчиво уставилась на блистающую разноцветными огоньками столицу с высоты второго этажа: в это время суток Москва была до неприличия хороша.

Сумерки. Ρовный шорох автомобильных шин по мокрому проспекту, торопливый перестук каблучков, размеренный говор важно вышагивающих по тротуарам, хорошо одетых джентльменов. Высокие купола и плавные обводы старинных зданий, отреставрированных всего несколько месяцев назад. Храм Василия Блаженного, широкая мощеная площадь, ровные зубцы Кремлевской стены… правда, чересчур ярко горели неоновые огни на вывесках модного развлекательного комплекса неподалеку, но это, скорее всего, не реклама виновата: просто у Евы глаза на порядок чувствительнее, чем у обычного человека.

Γородской воздух был по-весеннему теплым и влажным, но в нем неизменно присутствовал горький привкус дыма, гари и отработанного бензина. Слишком много машин в это время в городе. Слишком много людей. Ρазмеренная суета мегаполиса, бесконечное мельтешение человеческих муравьев в созданном ими же огромном муравейнике. Дом, работа, дети, снова дом. Праздники и долгожданные выходные. Походы в кино и театр, вечеринки, встречи с друзьями…

Кто бы мог подумать, что за всем этим скрывается и другая сторона? Спрятанная под маской недомолвок, за скупыми строчками некрологов, в толстых папках под грифом «нераскрытые преступления»? Совсем другая жизнь, о которой знают лишь немногие? Те, кому посчастливилось выжить, и те, кто им в этом помог. Вот и сегодня утром пришло известие о новом инциденте по улице Боровой. Уже третьем за последний месяц в этом районе. Отец явно в курсе, потому и просил дождаться: значит, надо будет наведаться на эту, ставшую нехорошей улочку. Наверняка, будет новое гнездо. А ей опять придется потратить целую ночь на поиски жадных до чужой крови тварей…

За спиной послышался легкий шорох, и Ева резко оборвала мысль. Стремительно повернулась, отчего элегантное платье обиженно зашуршало и, словно в отместку за резкость хозяйки, сильно стиснуло в поясе.

– О, простите, – замерший на пороге молодой человек вежливо улыбнулся. – Я не знал, что тут кто-то есть. Извините, если помешал.

– Извиняю, – она незаметно одернула зловредное платье, мстительно вернув непослушный подол на положенное место, и кивнула. Затем отвернулась, посчитав разговор оконченным, и неприятно удивилась, когда воздух за спиной ощутимо потеплел: оказывается, неожиданный визитер и не подумал удалиться. Более того, подошел ближе, явно не зная о тянущейся за ней славе языкастой стервы. Видно, заезжий.

Ева машинально задержала дыхание, оберегая чересчур чувствительный нос.

– Простите мою наглость, просто в зале очень душно, а этот балкон оказался ближайшим.

– Так поищите другой, – она все-таки выдохнула и крайне осторожно снова вдохнула. Надо же, ничего. Похоже, незваный гость не приветствовал сильнопахнущий парфюм: легкий намек на утренний морской бриз, едва уловимая толика мускуса и полное отсутствие примеси пота. Огромная редкость в наше время.

– Мне почему-то понравился этот.

Ева удивленно обернулась. Гм, ещё одно очко в его пользу, в довесок к мягкой настойчивости, приятному голосу и отсутствию резкого запаха. Подтянутая фигура, на которой безупречно сидел строгий костюм, ровный овал лица, четко очерченный подбородок без малейшего намека на безвольную складку на шее, высокий лоб и, что удивительно, совершенно чистые, как у младенца, голубые глаза. Волосы черные, как смоль, явно свои от природы, не крашеные. Только длина совсем не модная в этом сезоне, почти до плеч, неровная челка небрежно отброшена назад, но ему странно шло.

– Вы позволите составить вам компанию? – вежливо поинтересовался незнакомец.

– Позволяю, – она благосклонно наклонила голову. Что ж, всего полчаса, не больше. Не противен, вежлив, довольно симпатичен. Даже на ничем не завуалированное предложение пойти подальше не обиделся, такая сдержанность многого стоит. Почему бы и нет? Будет приставать, ему же хуже…

– Я польщен, – на его губах мелькнула и тут же пропала ироничная улыбка. – Превосходный вечер, не правда ли? Я имею в виду, город, а не отель. Οн у вас очень красивый. Но в такое время лучше всего бродить по берегу какой-нибудь реки или моря, смотреть на горизонт и слушать пение ветра, чем сидеть в четырех стенах и умирать от тоски. Как вам кажется?

– Я бы не отказалась.

– Значит, у нас схожие вкусы.

– Вряд ли, – прохладно отозвалась Ева и снова отвернулась. Начинается… сейчас пойдут комплименты, бокал шампанского, набившие оскомину плоские шутки, словно случайное касание, потом рука на талию и ненавязчивое предложение.

– Спорить не буду, я вас совсем не знаю.

«Но был бы не прочь узнать поближе», – мысленно продолжила она и едва заметно нахмурилась.

– Меня зовут Стас, – опять сказал он совсем не то, что ожидалось.

Ева промолчала. Представляться совершенно не хотелось. Зачем? Чтобы в миллионный раз услышать, какое у нее необычное имя? Или пустые дифирамбы той первой женщине, что была создана из ребра Адама? Не знаю, была ли она на самом деле красива, но все виденные картины с пресловутой дивой как-то не впечатляли. Так что все подобные разглагольствования – чистой воды демагогия и бессмысленное сотрясание воздуха. Да и откуда этим болтунам знать о ее прошлом? И о тварях, о существовании которых большинство из них даже не подозревало?! До тех самых пор, пока они не начинали чувствовать острые зубы на собственном горле?! Она стала первой, в ком текла теперь жуткая примесь. Наполовину человек, наполовину монстр. Действительно, первая в своем роде, если не считать Блейда, конечно, потому отец и дал ей такое странное имя: Ева…