Помоги проекту - поделись книгой:
Начались годы лишений и мытарств. Как известно, царское самодержавие, лишив нас по суду «всех прав и состояния», отправив на вечное поселение, не платило нам ни одной копейки пособия, а загоняло туда, куда «Макар не гонял телят пасти». Умирай с голоду, да и только.
На первых порах отношение местного крестьянства к политической ссылке было довольно сдержанное, если не сказать больше. Полицейские власти, духовенство вели против нас гнусную агитацию, под влиянием которой крестьяне порой не продавали нам ничего, даже хлеба. А где найти работу, когда в глухой деревушке, куда нас поселили, насчитывалось полтора десятка дворов. Понадобилось немало времени, чтобы завоевать расположение крестьян.
Чем приходилось заниматься в ссылке? В Малышевке, по месту приписки, я два месяца скитался без работы, а затем при содействии местного учителя устроился до осени на землеустроительные работы переселенческого ведомства: копал ямы для столбов, валил лес в тайгу для прокладки просек. От непривычного физического труда с рук долго не сходили кровавые мозоли.
Осенью 1910 года, когда истек положенный шестимесячный срок безотлучного пребывания в волости, мне выдали «волчий» паспорт, разрешавший передвижение по Балаганскому уезду, кроме г. Балаганска. Я ушел в поисках заработка в село Черемхово, расположенное на линии железной дороги, в центре угольного бассейна. Там после нескольких месяцев бесплодных скитаний получил пару домашних уроков у местного купечества. Жил, признаться, впроголодь. Так прошли 1911–1913 гг. Летом 1913 года поступил на службу в торговую фирму «Д. М. Гоголев и сыновья». Служащих у хозяина было четверо. Мне больше приходилось заниматься конторским делом, в котором я имел опыт еще с юношеских лет.
После приезда в с. Черемхово связался с местной партийной организацией, состоявшей преимущественно из ссыльных, и мне дали поручение — вести работу среди торгово-промышленных служащих и шахтеров. В 1913 году в Черемхове создан нелегальный профессиональный союз торгово-промышленных служащих, я являлся его председателем, а членом комитета — Федор Федорович Сисекин, член КПСС с 1903 года. Партийной работой в Черемхове в годы революционного подъема в стране руководил большевик Николай Семенович Атабеков. В 1914 году по его заданию я дважды ездил в Иркутск для связи с Иркутским комитетом партии.
Здесь уместно упомянуть о владельцах фирмы Гоголевых. Сам старик Дмитрий Максимович Гоголев, в прошлом народоволец, в свое время «ходил в народ», работая в Европейской России волостным писарем. В 90-х годах прошлого века его арестовали и сослали на вечное поселение в Сибирь. Как предприимчивый человек, он начал заниматься торговлей, а потом постепенно и богатеть. Детей воспитывал в духе свободолюбия, дал им высшее образование. Старший сын Дмитрий Дмитриевич, руководящий делом, знал о моей нелегальной работе среди служащих, шахтеров и всячески содействовал мне в этом, отпуская в рабочее время для встреч со служащими других торговых предприятий. Так, для характеристики его настроений, можно привести следующий случаи. В 1914 году в Черемхове под руководством социал-демократической организации была объявлена всеобщая забастовка шахтеров. Владельцы копей сначала проявили несговорчивость и не хотели удовлетворить экономических требований бастовавших. В забастовочном фонде имелись весьма небольшие средства, а рабочие и их семьи голодали. Как тут быть? Забастовочный комитет обратился к местному кооперативу об отпуске рабочим продуктов в кредит впредь до окончания конфликта. Такую же просьбу партийная организация через меня передала Д. Д. Гоголеву, имевшему на копях Маркевича шахтерскую лавку. Хозяин дал согласие на отпуск из этой лавки товаров в кредит и предоставил лошадей для перевозки продуктов. После окончания забастовки мы возместили Д. Д. Гоголеву стоимость товаров.
В связи с ликвидацией торговли Гоголевых мне пришлось в 1915 году оставить либерального хозяина и отправиться на сплав, на реку Лену, где я поступил на паузок — торговое судно, которое курсировало от Качугской пристани до с. Витим. Останавливались для торговли в каждом населенном пункте, расположенном на берегу Лены. От с. Витим на буксире мы прибыли в г. Бодайбо, где хозяева продали свои товары лесной золотопромышленной компании «Лензолото». На паузке я работал вместе с политическим ссыльным А. М. Амброзевичем.
В ссылке скитался до самой февральской революции, которая застала меня в с. Тыреть Черемховского района.
Многие боевые друзья погибли в застенках царских и колчаковских тюрем, многие мужественно сражались за установление и защиту власти Советов в годы гражданской войны и в партизанских отрядах, отдавая свою жизнь во имя победы Октябрьской революции. Это было замечательное поколение революционеров-большевиков.
Из 60 активных членов Обской группы, участников борьбы в годы первой революции, в живых осталось всего четыре человека. На их долю выпало великое счастье быть свидетелями и участниками грандиозного строительства коммунизма в нашей стране, успех которого обеспечен семилетним планом развития народного хозяйства СССР под руководством Коммунистической партии Советского Союза.
Г. Д. Потепин
«Техника» Обской группы РСДРП
В Томске царская охранка и полиция в дни черной реакции чинили жестокую расправу над активными участниками революции.
31 марта 1906 года, одновременно с несколькими товарищами по подпольной работе, я был арестован и заключен в тюрьму, именовавшуюся тогда «исправительным арестантским отделением», которая находилась в районе железнодорожной станции Томск-2.
В переполненной тюрьме я увидел много товарищей, знакомых по совместной работе в партийном подполье. Здесь же вторично, в тюремных условиях, мне пришлось встретиться с Сергеем Костриковым (Сергеем Мироновичем Кировым), арестованным 30 января 1906 года (В первый раз я и С. Костриков вместе с другими товарищами были арестованы на подпольном партийном собрании в Томске 2(15) февраля 1905 года).
Среди заключенных было несколько человек из Новониколаевска (Новосибирска), арестованных по делу Обской группы РСДРП, из них хорошо помню Василия Шамшина.
При аресте, во время обыска, у меня и товарищей никаких компрометирующих документов и материалов не нашли, поэтому жандармам не удалось создать судебного дела, но они использовали предоставленную губернатору власть и выслали нас в числе 7 человек из Томска в Туруханский край Енисейской губернии этапным порядком под надзор полиции.
графия, мы жили втроем, но вскоре Сара уехала в Каинск.
Все необходимое для работы: оригиналы, бумагу и деньги на содержание доставлял нам Блюм. Ответственность за типографию он возложил на меня, поэтому держать с ним связь и получать от него все указания приходилось мне. Иногда я бывал у Блюма на квартире, где раза два встречался с Василием Шамшиным, которого немного знал по Томской тюрьме.
В этот период в Новониколаевске Василий Шамшин вел большую партийную работу по расширению связей с рабочими. Несмотря на царивший в то время разгул столыпинской реакции, на жестокий полицейский террор и повседневную опасность очутиться в лапах у жандармов, большевики Обской группы самоотверженно боролись за сохранение и укрепление своей партийной организации.
Они смело проводили большую революционную работу среди железнодорожников, рабочих некоторых городских предприятий, военных и приказчиков.
Руководители Обской группы возлагали большие надежды на нашу «технику» и предполагали в ближайшее же время возобновить выпуск ранее издававшейся небольшой нелегальной газеты «Обской рабочий», прекратившей свое существование после провала старой «техники» в октябре 1907 года.
Мы отпечатали еще одну или две прокламации и начали вести подготовку «техники» к предстоящему выпуску газеты, как неожиданно для нас работу в типографии пришлось не только прекратить, но и срочно перевезти «технику» в безопасное место, ввиду нависшей над нами угрозы провала.
Вспоминаются подробности этих событий.
Однажды рано утром к нам пришел Борис Блюм. Поговорили о делах. Собираясь уходить, он незаметно от Степана подал мне знак, чтобы я вышел к нему на улицу. В то утро от него я узнал, что получены очень неприятные известия в отношении Степана Беды, что я должен как можно скорее прийти к Блюму на квартиру и там все узнаю.
Я держался, как и прежде, спокойно, чтобы не вызвать никаких подозрений Степана, придумал какой-то, не вызывающий сомнений, предлог и вышел из дома.
В квартире Блюма я встретился еще с одним товарищем, которого однажды уже видел, но имя его не помню. Оба они были очень встревожены и сразу же мне рассказали, что Барнаульский комитет подозревает Степана Беду в связи с охранным отделением и что необходимо немедленно от него избавиться.
Я, конечно, был страшно потрясен этой неожиданностью, так как, живя с ним вместе в течение 2–3 недель, ничего подозрительного в его поведении не замечал. Он держался скромно, один никуда не ходил, как будто ни о чем не расспрашивал, поэтому и не вызывал как у Блюма, так и у меня никаких подозрений.
Обсуждая создавшееся положение, мы даже высказывали некоторое недоумение. Если Степан действительно является провокатором, то почему, имея полную возможность провалить «технику» вместе с нами, он не сделал этого до сих пор. Но так как сообщение Барнаульского комитета являлось для нас вполне авторитетным, то мы предположили, что он, вероятно, выжидал, пока ему представится возможность собрать больше сведений о составе Обской группы, выявить ее руководителей и тогда совершить предательство.
Над нами нависла самая серьезная опасность, и нужно было немедленно спасать «технику».
Блюм сказал, что руководителями группы намечен примерно такой план: я возвращаюсь в типографию и рассказываю Степану специально для него придуманную историю о том, что за нами якобы следят шпики, в частности, за мной сегодня увязался такой тип, от которого я еле избавился. И что эта слежка меня крайне встревожила, соблюдая большую осторожность, я пошел к Блюму и рассказал ему об этом случае. Блюма обеспокоило мое сообщение, он сделал вывод, что нас выследили, что «техника» находится в опасности и ее надо спасать. Нам предложено немедленно сложить в большие ящики все типографское оборудование: станок, вал, кассы, шрифты, запас бумаги и пр. для перевозки в другое надежное место. Через час-два Блюм приедет на подводе и все увезет. Нам же в городе оставаться опасно, поэтому нам дадут деньги и мы разъедемся в разные города.
Когда я рассказал всю эту историю Степану, он страшно рассвирепел, начал меня в чем-то обвинять, оскорблять и готов был меня избить. Из обычно скромного и сдержанного человека, каким я его знал по совместной работе, он превратился в зверя. По его поведению я понял, что мое сообщение, вероятно, срывало тайные намерения Степана.
Как он ни «бесился», все же ему пришлось принять участие в укладке оборудования в ящики.
Через некоторое время на подводе приехал Блюм с одним товарищем. Они очень спешили, передали нам деньги, и, обращаясь главным образом к Степану, Блюм сказал, что, так как за нами следят, они увозят от нас «технику» и считают, что нам нужно немедленно уехать из города во избежание ареста.
Ящики с оборудованием и некоторыми вещами погрузили на подводу, и товарищи уехали.
После их отъезда Степан еще долго ругался и наконец заявил, что он не сегодня, так завтра уезжает в Красноярск, где раньше работал и где у него есть родные.
Я тоже ему сказал, что уезжаю в г. Омск.
До самого ухода Степана на вокзал у меня были опасения, что он еще может сходить и донести на нас в охранку, поэтому, как только он ушел, я сразу же отправился к Блюму.
Так и осталось для нас неясным, что же помешало Степану Беде нанести предательский удар Обской группе.
Итак, «техника» была сохранена, никто из нас не арестован. Мне предложили остаться пожить у одного из товарищей и подождать, пока будет найдено новое помещение для «техники». Я согласился и остался ждать. Помню, что мне дали временную работу, которую я выполнял дома.
Но вскоре выяснилось, что никаких перспектив на скорое подыскание подходящего для типографии помещения нет, поэтому я получил согласие на выезд из Новониколаевска.
В начале марта я уехал в Иркутск, где тогда жили и работали мои томские товарищи (Башуров, Дробышев и др.).
В Иркутске я жил по чужому паспорту, работал в одной из больших типографий города. Однажды, в конце лета или ранней осенью 1908 года, я зашел к своим старым друзьям и товарищам по работе в Томске — Федюкиным. У них я встретился с только что приехавшим из Новониколаевска Сергеем Костриковым (С. М. Кировым).
Встреча была неожиданной и радостной. Больше двух лет мы с ним не виделись. Он рассказал о себе, о Томской тюрьме, в которой просидел два года, о трудных условиях работы в Новониколаевске, где охранка усиленно следила и производила аресты, в результате чего многие активные работники находились в тюрьмах. Он очень сожалел, что многие мероприятия, в частности возрождение подпольной типографии, намеченные Обской группой во время его пребывания в городе, не удалось осуществить.
Он шутливо заметил, что и ему пришлось оттуда убраться подобру-поздорову из-за усиленного внимания жандармов к своей особе.
Я рассказал ему, что в январе — феврале этого года тоже работал в Новониколаевске, в подпольной «технике» Обской группы РСДРП, о провокаторе Степане Беде. Он подробно расспрашивал меня об этих событиях и высказывал свои соображения.
Здесь, в Иркутске, сказал он, по мере восстановления связей нужно будет организовать подпольную «технику». Причем намекнул, что я как печатник буду в этом деле полезен.
Уже в 1917 году, после февральской революции, однажды, читая какую-то томскую или красноярскую газету (не помню), я увидел опубликованный список тайных агентов и провокаторов охранки, выявленных при разборе материалов жандармских архивов. В числе этих предателей было и имя Степана Беды. Советский народ заклеймил этих презренных людишек на вечный позор.
Г. Е. Дронин
От февраля к октябрю
До 1914 года я жил в Канском уезде Енисейской губернии на положении ссыльного поселенца.
После получения права передвигаться в пределах Сибири мне выдали паспорт, в котором было написано, что «предъявитель сего Дронин Григорий Ефимович, крестьянин из ссыльных Енисейской губернии, уволен в разные города и селения Российской империи, за исключением Европейской России».
Я решил поселиться в Новониколаевске, но сначала заехать ненадолго в Иркутск, Красноярск, Томск, повидаться со своими товарищами, с которыми до ссылки работал в Европейской России.
В городах Восточной Сибири задерживаться мне было опасно, так как при побегах из места поселения я проживал в них по чужим паспортам. В Красноярске, например, занимался партийной работой, где в 1908 году арестовывался как петербургский мастеровой Павел Александрович Малышев. Однако из-за отсутствия улик вскоре меня освободили. Затем я жил на станциях Иланская, Иркутск, Тайшет и других местах по паспорту крестьянина Енисейского уезда Ивана Тимофеевича Ярлыкова.
Регулярных сведений о большевистской работе из-за границы и центральных промышленных районов почти не получали.
В Новониколаевск я приехал примерно в марте 1914 года и рассчитывал встретиться с ранее выехавшим из Канска и поселившимся здесь известным мне по ссылке Николаем Игнатьевичем Левченко, бывшим железнодорожным учителем, сосланным в Сибирь по делу РСДРП из Екатеринославской губернии, и с некоторыми другими товарищами. Конечно, хотелось использовать их опыт по устройству в новом городе и налаживании связи с партийным подпольем.
В Новониколаевске я узнал, что здесь недавно попытались создать с.-д. организацию, но жандармы разгромили ее с первых же шагов. Вместе с тем были закрыты все профессиональные союзы, в том числе один из сильных, — союз торгово-промышленных служащих.
Что представлял собой в экономическом отношении дореволюционный Новониколаевск?
Еще задолго до февральской революции город выдвинулся в первый ряд крупных губернских центров старой Сибири.
Во многом этому способствовало само расположение города, выросшего на пересечении Сибирской железной дороги с Обью, связывающей Новониколаевск с богатейшим югом Томской губернии, — важнейшей частью Алтая, и Монголией.
Судовой грузооборот в 1916 году в Новониколаевске достиг 16 миллионов 274 тысяч пудов. «Такого головокружительного роста, — писала газета „Голос Сибири“, издававшаяся в Новониколаевске, — не знает ни одна пристань округа, не исключая и Омск. Все это с несомненностью указывает на огромный рост коммерческого значения Новониколаевска и на чрезвычайно ускоренный темп его» («Голос Сибири», 1916 г. № 53).
Известный царский сатрап, председатель Совета Министров Столыпин, пытавшийся подвести буржуазную основу под хозяйство России с сохранением царского самодержавия и с выгодами для помещиков, проезжая в 1911 году по Сибири, любовался Новониколаевском, как своим детищем, и предсказывал, что быть ему «сибирским Чикаго».
Он не только предсказывал, а всячески стремился насадить и укрепить в Новониколаевске крупную черносотенную силу. Выросли кулацкие мощные крестьянские хозяйства, главным образом зерновые и животноводческие, на основе их возникло крупное маслоделие, которым славилась вся Западная Сибирь, в особенности Алтай и Барабинский район.
Новониколаевск не располагал большими пролетарскими силами. Мукомольная, лесопильная промышленность, склады сельскохозяйственных машин и орудий не являлись сосредоточением больших пролетарских прослоек. Заводов крупных не было. Имелись только железнодорожные депо да некоторые другие сравнительно небольшие предприятия. В торговых организациях, учреждениях сосредоточивалось большое количество служащих, и до войны 1914 года город выделялся движением служащих — приказчиков. Здесь находилось также много грузчиков, но они оказались слабо организованными.
Когда началась война, Новониколаевск стал крупным военным центром. В его гарнизоне насчитывалось от 50 до 70 тыс. солдат и сотни преданных самодержавию офицеров. Отсюда непрерывно отправлялись на фронт маршевые роты, формируемые из рабочих и крестьян.
В первые же дни империалистической войны в Новониколаевске прошли стихийные выступления мобилизованных в армию. Зимой 1914 года я был свидетелем таких выступлений. В одном из воинских эшелонов, прибывших на станцию, по-видимому, имелись свои агитаторы, за которыми шли мобилизованные. В течение трех дней они останавливали все проходившие воинские поезда, в результате на станции скопилось большое количество солдатских эшелонов. Мобилизованные разгромили вокзал, воинские и винные лавки. Так выражали они свой протест против империалистической войны. Для усмирения их местные власти вызвали вооруженные силы гарнизона. С большим трудом удалось «уговорить и посадить» новобранцев по вагонам и отправить поезда по назначению, на запад. Убитых и раненых на станции осталось много… Эти события нигде в печати не освещались.
Во время войны город становился также крупным кооперативным центром Сибири. Здесь создаются сибирские объединения по линии потребительской и кредитной кооперации: «Закупсбыт», «Сибкредитсоюз», отделение Московского народного банка. Сосредоточиваются здесь также крупные склады сельскохозяйственных машин и орудий международной компании жатвенных машин в Америке фирмы «Мак-Кормик», отделения московских мануфактурных и других торговых фирм и многочисленные транспортные конторы.
В эти годы кооператоры, при поддержке отделения Московского народного банка, в ущерб сибирскому сельскому хозяйству увлекались подрядами на войну. В практической деятельности они доходили даже до того, что становились членами Биржевого комитета — организации чисто капиталистической. В кооперативном аппарате эсеры забаррикадировались от проникновения в него социал-демократов.
В условиях работы на оборону и военно-полицейского режима массовое рабочее движение было крайне затрудненным. Первыми «нарушителями» царско-полицейских устоев явились грузчики. Под руководством социал-демократов большевиков (Кидяев, Соколов, Каширцев, Серебренников и др.) они провели несколько удачных забастовок. Наиболее крупная забастовка грузчиков, охватившая все мельницы и пароходные пристани, произошла 5 июня 1915 года. Грузчики прогнали наряд конной полиции, пытавшейся нагайками выгнать их на работу, и в конце концов добились повышения зарплаты.
В годы войны Новониколаевск пополнился политическими ссыльными. Перебрались сюда на жительство и ссыльнопоселенцы, пришедшие в ссылку в годы реакции и теперь получившие право передвижения в пределах Сибири.
Вслед за мной из канской ссылки приехали тт. А. А. Черепанов, М. М. Загуменных и многие другие.
Местом наших встреч стала маленькая библиотека «Общества попечения о народном образовании». Заведовал этой библиотекой К. Я. Растегаев. Он и его жена оказались хорошими и верными товарищами (Во время колчаковщины. К. Я. Растегаев был арестован, вывезен на Дальний Восток и там, по-видимому, погиб).
К. Я. Растегаев по нашей просьбе выписывал и доставал для библиотеки марксистские книги, журналы, газеты. Так, через него мы получали и читали «Правду», «Просвещение», «Вопросы страхования», «Вестник приказчика» и другие. Через эту библиотеку социал-демократы устанавливали связи и явки. Кроме ссыльных, которых я знал, библиотеку посещали местные большевики-рабочие — Кидяев (железнодорожник), Каширцев (машинист лесопильного завода), Шамшин Иван Дмитриевич (плотник), сыновья его — Иван (тоже плотник) и Василий (служащий), рабочие Пуляшкины — муж и жена, Резниченко, Якушев, Волкомиров, Светличный, Васильев и др. Вслед за нами, ссыльнопоселенцами, появились и жили в городе административноссыльные В. Р. Романов, Ф. И. Горбань (одесский металлист). Ростов (Клименко — питерский рабочий), А. И. Петухов и другие. Затем образовалась целая колония эвакуированных во время войны латышей, среди них — т. Витолин. Они поддерживали связь с нарымской ссылкой. Общение друг с другом было делом нелегким — около нас находились провокаторы, шпионы, но, несмотря на все это, контакты налаживались.
Я долго подыскивал какую-нибудь платную работу, и наконец-то поиски увенчались успехом. Удалось найти заработок в московской чайной фирме. Управляющий О. Я. Бородин и почти все служащие конторы оказались либо в прошлом эсеры, либо социал-демократы и им сочувствующие.
В числе клиентов этой конторы был известный Андрей Деренков, организовавший при своей лавке в Анжеро-Судженске библиотеку, о которой в книге «Мои университеты» упоминает М. Горький.
При зачислении меня возник спор с эсерами, почему управляющий принял меня на вакансию, освобожденную эсером. Эсеры настаивали принять их кандидатуру, но Бородин сумел меня отстоять.
Устраиваясь в разные предприятия, учреждения и организации, мы создавали там двойки, тройки членов нашей партии, старались охватить своим влиянием и те предприятия, где никто из наших товарищей не работал. Так, на военном сухарном заводе существовала группа вo главе с Ф. И. Горбанем, на городской станции установилась связь, кажется, с электротехником Каширцевым (точно не помню фамилию товарища, он погиб в тюрьме).
Но особенно успешно налаживалась работа среди торгово-промышленных служащих, грузчиков, рабочих мукомольных мельниц и лесных складов. Впоследствии хорошей оказалась организация из рабочих и служащих американской фирмы Международной компании жатвенных машин «Мак-Кормик».
Вскоре я был арестован. Томское губернское жандармское управление, получив обо мне из Енисейской губернии информацию и перехваченное мое письмо к М. Н. Вдовину (М. Н. Вдовин — быв. железнодорожник, ссыльнопоселенец Анциферовской волости, Енисейского уезда, мой товарищ со школьного возраста), прислало за мной в Новониколаевск жандармского офицера. Но так как при обыске ничего «предосудительного» обнаружить не удалось, меня освободили.
Как известно, в 1914 году, с начала империалистической войны, стали создаваться военно-промышленные комитеты, такой комитет биржевики образовали и в Новониколаевске. При нем необходимо было существование рабочей группы, так как без нее «по закону» договора, заключенные военными органами и капиталистами о поставках на армию, считались неправильными. Поэтому биржевики-капиталисты всячески стремились привлечь рабочих и служащих в рабочую группу промышленного комитета.
Зная большевистскую тактику, мы с участием пролетарских масс провели бойкот выборов в «рабочую группу» военно-промышленного комитета. Тогда биржевики при помощи служащих и руководителей биржевого комитета, эсеров, с участием соглашателя Сушкина, «рабочую группу» организовали явочным порядком. Секретарем в нее назначили бывшего социал-демократа Е. Крутикова, состоявшего вместе с другим бывшим социал-демократом Ивановым членами частнопредпринимательской мастерской. В «рабочую группу» входил также мелкий торговец Пахтусов — член черносотенного «Союза русского народа».
После февраля 1917 года стало известно, что Крутиков — Егорка, как его называли рабочие, — провокатор, агент жандармского ведомства.
Одним из благоприятных условий для развертывания нашей массовой работы явилось то обстоятельство, что в Новониколаевске задержалось много безработных, ехавших в Сибирь из Европейской России.
«Отцы города», владельцы торгово-промышленных предприятий жадно хватались за дешевую рабочую силу, принимали их на работу за пониженную зарплату.
Мы проводили беседы с рабочими и служащими, ходили в городскую управу к «отцам города», доказывая им необходимость профсоюзов, организацию которых губернские власти запрещали. К этим нашим мероприятиям привлечены были служащие и рабочие ближайших к Новониколаевску больших торговых сел, например, при ст. Чик и других.
С начала империалистической войны 1914 года мы проводили массовую работу под знаком обследования положения семей мобилизованных в армию торгово-промышленных служащих, водили нуждающихся в городскую управу за помощью, потом включились в обследование всех семей мобилизованных и беженцев из районов войны.
Через членов семей мобилизованных в армию мы сносились с отдельными солдатами, а через них проникли в военные казармы.
Развертывая массовую работу, мы старались создавать легальные профсоюзы, но ни одной профсоюзной организации оформить и зарегистрировать до февральской революции так и не удалось. Наиболее активно и упорно в этом направлении действовали торгово-промышленные служащие. Администрация Томского губернского центра раз пять возвращала им представленный для регистрации Устав союза, затем в выдаче разрешения на объединение торгово-промышленных служащих в профсоюз окончательно отказал и губернатор. Даже рабочие клубы тогда открывать не разрешалось, терпелась только работа больничных касс.
Однако наша массовая работа развила сознание трудящихся, что сказалось при создании профсоюзов после февральской революции 1917 года, которые большевики организовали и возглавили.
В Новониколаевске до второй половины 1915 года издавалась в единственной типографии газета «Алтайское дело», но она бойкотировалась массами как штрейкбрехерская.
В 1915 году из иркутской ссылки приехал известный литератор социал-демократ Н. А. Рожков и приступил к изысканию средств для издания ежедневной газеты. Почва для выхода газеты оказалась благоприятной. Мы приняли участие в организации ее. Рожкову было трудно найти подходящего «благонадежного», с полицейской точки зрения, официального редактора. Тогда мы выдвинули К. Я. Растегаева. Газета стала выходить под названием «Голос Сибири», фактически редактировал ее Рожков.
Мне, И. Б. Резникову, старому большевику С, И. Канатчикову и другим были известны уклончивые выступления Н. А. Рожкова в годы столыпинской реакции. В условиях того времени мы могли тормозить его попытку по изданию газеты, но тогда он мог опереться на меньшевиков. Чтобы не допустить этого, мы, большевики, сами помогли организовать газету и приняли участие в ее работе и редактировании, тем не менее отдельные соглашатели, меньшевики примазывались к Рожкову и использовались им.
Помимо работы в «Голосе Сибири», мы не оставляли самостоятельную работу и в массах. Надвигалась экономическая разруха, вызванная войной. В городе с каждым днем все острее ощущался недостаток хлеба и мяса. Рабочие и их семьи голодали. Перед магазинами выстраивались очереди женщин и детей. В то же время на станциях лежали в ожидании подачи вагонов большие запасы заготовленных на вывоз из Сибири мяса, хлеба и других продуктов сельского хозяйства.
К концу 1916 года в Новониколаевске вновь начались массовые выступления мобилизованных. Заволновались солдатки, они требовали хлеба, громили продовольственные лавки. Усиливались организованные протесты рабочих и служащих; активизировалась и учащаяся молодежь.
Поделиться книгой: