Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну и уходи! — проводил его уполномоченный. — Хлеб не сдаете, а о колхозе говорить начинаете… Чтобы хлеб сдать! Выполните задание, уеду, тогда и об'единяйтесь.
Ночью уполномоченный повел на село наступление.
В школе, в нижней комнате, Рябовских оставил членов комсода. Сам расположился наверху.
Окна заставил школьными досками и партами. Тускло горела лампа. На столе наган.
Вызванные крестьяне после короткой беседы с членами комиссии посылались наверх.
Робея, вошла в комнату уполномоченного вдова Мерзлякова.
Рябовских затопал ногами.
— Не сдаешь? Не сдаешь?.. Снегом заставим питаться! На Соловки тебя отправим, на Соловки!
Мерзлякова растерянно попятилась.
— Милай… Дык я свезла же на своей Бурухе… Не надо мне Соловков. Чо кричать-то на бедных?
Заплакала.
Уполномоченный, не смущаясь, закричал вниз:
— Следующего.
Семахин, середняк, из следуемых ста пятнадцати пудов не сдал двенадцать.
За Семахиным затворилась дверь. Начался допрос.
Матерясь, остервенелый Рябовских бросился на вошедшего, схватил его за грудь, приставил к морщинистому, обветренному лбу дуло нагана и неистово закричал:
— Везешь? Иначе — пришью на месте!
Семахин кряхтел.
— Не везешь? Снимай штаны. Раздевайся, скотина, донага.
Рябовских уже не кричал, а шипел сквозь стиснутые, побелевшие губы…
…Щелкал взводимый курок…
Старик Боков слетел с лестницы, часто закрестился и с испугу выполз из школы на четвереньках.
По селу ползли слухи: уполномоченный по ночам расстреливает крестьян. Правда, все еще были живы, но слухам верили.
Слухи усердно распространялись. Ползли дальше, за село…
Крестьяне решительно отказались приходить в комиссию.
Не вывозили хлеба и прятались по домам.
Не действовали никакие угрозы.
2
Спорили ожесточенно.
Перебравшись в Лихари, найдя Костюка, секретаря, я немедленно же начал звать его на соседний берег.
Костюк возмущался поступками Рябовских, но — своя рубашка ближе к телу: вокруг кипела работа, и он в заботах о Лихарях плевал на Амурское.
Между тем раздражение росло. Амурское нуждалось в помощи извне безотлагательно. Каждый неверный шаг Рябовских немедленно использовался и преувеличивался кулаками. Костюк упрямился. Значит, нужно вмешательство райкома. Досада щемила мое сердце — до района было не менее сорока длинных и тяжелых сибирских верст.
Дверь лихаревского сельсовета с треском распахнулась. В комнату вкатился круглый, полный, в пушистом черном полушубке, необычайно кряжистый человек. Костюк мгновенно сжался. Вошедший остановился у стола. По-военному рубил воздух короткими словами:
— Дальше своего села не видишь? Позор! Что сделано?
— Кончаем хлеб… — заторопился Костюк.
— А соседи? — крикнул на него вошедший. — Соседям морду бьют? Не понимаешь? И тебе и мне морда набита.
Вошедший строго приказал:
— Ты и Багров со мной в Амурское. Быстро.
У выхода я придержал Костюка за рукав.
— Кто это?
— Батыев… Секретарь райкома.
Приехал кстати!.. Понятие о Батыеве я имел. Окружная газета, не в меру усердствуя, обвиняла — и бездоказательно — Батыева во всех партийных грехах. Мне довелось читать и ответ Батыева. Большое письмо, пересыпанное цифрами и матерными ругательствами, сводило на-нет все газетные утверждения. Редакции пришлось полученное письмо полностью, если не считать вычеркнутых ругательств, напечатать.
По дороге к реке наскоро делюсь с Батыевым впечатлениями.
— Каково! — возмущается Батыев, и вспыхивающая папироска заставляет блестеть его сплошь золотые зубы. — Я узнал и немедленно выехал. А тут рядом сидят — и пальцем не шевельнут.
Ленивый, громоздкий паром медленно двигался по воде. Глухо и неодобрительно лязгал металлический канат. Батыев стремительно бегал по парому. Ко мне придвинулся Костюк, зашептал:
— Не подумайте чего про Батыева — что зубы у него золотые. Он партизаном был. Белые поймали его, пытали, всю челюсть раздробили. Золотые зубы на казенный счет вставлены — сам бы не осилил.
Мелочь, конечно. Но любопытно, что Костюк трогательно заботился даже о внешнем впечатлении, производимом только что разругавшим его секретарем райкома.
Тучей навис Батыев над Амурским.
Он не терял времени. Зашел в сельсовет, поздоровался. Спросил, приехал ли кто из города, и, узнав, что приехавший в школе, велел послать туда Рябовских.
В школе работал следователь.
— Ну как, как? — нервно спросил Батыев. — Оговор или…
— Какое там! — ответил следователь.
Пришел встревоженный, растерянный Рябовских.
Батыев смолк, сел на парту, точно успокоился, и вдруг пернатым, бросающимся на маленькую пичужку хищником, налетел на уполномоченного.
— Ты член партии?
— Да.
— Директивы партии знаешь?
— Да.
— Так как же ты, Рябовских, посмел ослушаться партию?
Рябовских молчал.
— Законных средств тебе было мало?
Рябовских молчал.
— Давно в партии?
— Два года.
— Где работаешь?
— В коммунхозе.
— Давно?
— Три месяца.
— Где работал раньше?
— На текстильной фабрике.
Батыев не двинулся, но, казалось, он всплеснул руками.
— Сам рабочий и плюешь на директивы рабочего класса?
Батыев встал, легко отодвинул рукой затрещавшую парту и распорядился, обращаясь к следователю:
— Отобрать оружие. Допросить. Арестовать.
Пошел к выходу. Подозвав следователя, он распорядился уже тише:
— Отправить его в город ночью, чтобы меньше шума было. Да не забудьте накормить парня.
И, вспомнив кстати, что сам он ничего не ел со вчерашнего вечера, Батыев просительно обратился к Бородкину, председателю Амурского сельсовета:
— Поесть где-нибудь можно?
— Пожалуйте… Сведем вас к одному кулачку, — услужливо предложил Бородкин.
— Ты в уме? — остановил его Батыев. — Мы к кулаку не пойдем. Веди куда попроще… Заплатим же!
Хозяин — совсем молодой парень. Кудряев. Бедняк. Встречают нас приветливо и спокойно. Жена Кудряева — женщина редкой красоты — накрывает стол синеватым, с красными вышитыми петухами полотенцем. Наскоро, но вволю пьем чай, без молока, без сахара, с пышными калачами и кислыми огурцами.
Кудряев беседует сдержанно, степенно. Вдруг он спохватывается:
— Что ж я растерялся! Выпьете самогонки?
Батыев усмехается:
— Мы не пьем.
Должно быть, он говорит неправду: должно быть, пьет. Но без лишних глаз и, значит, без лишних разговоров.
— Какое тебе задание дали? — спрашивает он Кудряева.
Парень удовлетворительно отвечает:
— Меня совсем освободили, не нашли у меня излишков. Только…
— Что только?
— Только я девятнадцать пудов вывез… Излишков.
Кудряев улыбается.
— А соседи как?
— Соседи не везут.
— Почему?
Батыев нахмуривается.
Поделиться книгой: