Помоги проекту - поделись книгой:
Артур Конан Дойл
Шарке и капитан Стивен Крэдок
Артур Конан Дойл (1859–1930) — автор многих исторических романов и научно-фантастических повестей, его рассказы о сыщике Шерлоке Холмсе читают во всем мире.
Если обычно морские разбойники лишь грабили (гибли те, кто сопротивлялся), то судьба команд и пассажиров судов, захватываемых пиратами Шарке, предопределялась уже самим названием его судна — «Счастливое избавление»! Команда этого судна (барка) — пятьдесят-шестьдесят таких же отщепенцев рода человеческого, как и их капитан, — «избавляла» от жизни всех своих пленников, топила вместе с их судами.
Черный барк Шарке (окрашен был в черный цвет) черным смерчем взлетал над горизонтами почти всех американских морей — от Новой Англии до Нового Света[1].
Вдруг стало известно: Шарке — на острове Ла Ваш. Охотится на быков.
Охота на этих животных опасна. Ведь это лишь поначалу переселенцы из Европы шутили, что в Америке охотятся на коров. И самка («корова»), будучи раненной, бросается на охотника.
О поединке Шарке с быком рассказал матрос из его команды:
— Он только ранил — и бык на него! Так он, капитан, будто он тореро, увернулся и — кинжалом в бок… По самую рукоятку! Мясом капитан, свежим, всегда обеспечивает команду.
С восторгом заливался допрашиваемый об охотничьих подвигах своего главаря. А сам от него — сбежал… Рассказывал:
— С собою капитан взял четверых матросов. И я первым увидел быка. Выстрелил. Промахнулся. Ну и что — бывает же. И ведь знает капитан, как я стреляю! Всегда берет меня на охоту. А тут… Ну да, промахнулся, бык убежал. Так как же — бил! Так бить — за промах в какую-то корову! Вот я и решил… Да нет, стерпел бы — куда ж деваться? А только я слышал… Еще раньше, нечаянно, услышал разговор капитана с Нэдом. Что, мол, к югу, милях в десяти, валят сосны. На мачты. И я… В первую же ночь — туда… Как раз там загрузили судно… барк. Порт назначения — Кингстон. А мне — хоть куда…
— А кто у вас этот Нэд?
— Нэд — квартирмейстер! Нэд Гэллуэй. Это он сказал капитану о том месте. Сказал, что приходят туда лесовозы и, мол, не стоит ли нам наведаться туда?
А капитан ему: «Нет! Отправишься на Эспаньолу[2]. Пора нам кренговать[3]. Там, на северном побережье… Помнишь, возле того индейского селения чистить лучше, чем где-либо. Потом, на обратной дороге — ведь через все Карибы! — нагоните какого-нибудь купца. А то что же, пока я охочусь, вам — лодырничать у берега? Так что… Я — за быками, вы после кренгования — за купеческими корытами!»
Показания матроса отвечали действительности. В самом деле, только член команды Шарке, а не кто-то извне, мог знать, что и где будут делать его сотоварищи. Да и сам этот матрос, давая эти показания, мог сомневаться лишь в том расстоянии от земли, на которое будет вознесен в случае их лживости…
Губернатор Ямайки сэр Эдвард Комптон, горбоносый ирландец (если о его кельтском происхождении свидетельствовала огненно-рыжая шевелюра, а цвет носа — об известном пристрастии, то пламенный темперамент, возможно, происходил от итальянцев Юлия Цезаря, как известно, явившихся на острова Туманного Альбиона гораздо раньше англосаксов), встретил эту новость в соответствии с объемом своей громадной фигуры — с громовым восторгом! А именно в таком настроении и ожидали увидеть-услышать своего губернатора жители Кингстона. Главного на Ямайке поселения вчерашних европейцев.
И сразу же стали приходить к губернатору со своими предложениями — как «не упустить такой случай»!
Однако уже вскоре огненную голову сэра Эдварда охладила осознаваемая реальность. В самом деле. Пехоты, достаточной, чтобы в поисках Шарке прочесать Ла Ваш (не такой уж и маленький остров), в его распоряжении не было. Ну да, так: можно было бы перехватить барк Шарке в проливе между Эспаньолой и Кубой — в видимости там одного корабля с другого… Но, увы, в гавани Порт-Ройала стоял на якоре лишь один корабль, притом такой, какому не устоять перед двадцатипушечным Шарке. Конечно, тотчас послал он этот корабль к материку. Но пока тот туда доплывет, пока снарядят там настоящие боевые корабли, пока они достигнут Эспаньолы… Пираты… Что? Ожидать, что ли, будут эти корабли в этом проливе…
Секретарь доложил губернатору, что явился Крэдок. Доложил некорректно, просто Крэдок. Будто тот какой-нибудь плотник или жестянщик.
— Мистер Крэдок! Рад вас видеть, — сказал вежливо сэр Эдвард. Впрочем, из-за стола не поднялся (он тоже помнил, что мистер Крэдок был когда-то пиратом). — Садитесь.
Но тот все стоял. Еще далеко не старый, крепко сложенный, суровый лицом; был он, Крэдок, даже капитаном пиратского судна! Однако лет восемь-девять назад явился с повинной — и тем в Кингстоне, чьи суда когда-то ограбил, отдал еще больше. Судья же настолько был им доволен, что отказал требованиям губернатора Виргинии выдать его для тамошнего суда, только попросил священника-пуританина взять его под свою опеку.[4]
— Что ж… — начал мистер Крэдок разговор.
Но, встретив не очень-то приветливый взгляд губернатора (ну да, конечно, сэр Эдвард, губернатор, вспомнил о его, Крэдока, прошлом), умолк.
— Сэр! — заговорил все-таки. — Вы можете мне поверить. С помощью преподобного Джона Саймонса я стал другим человеком. И если на вашем, сэр, высоком поприще потребуется духовная помощь, советую вам обратиться к Джону Саймонсу. Преподобный слышит глас Божий, он поможет и вам!
Однако стать другим человеком сэр Эдвард не хотел.
— Мистер Крэдок! Мне доложили, что пришли вы…
— Да, сэр, я пришел с предложением, как остановить этого разбойника. Уж слишком он вознес рог беззакония! А я сегодня услышал духоподъемную проповедь Джона Саймонса. И мне открылось, как подсечь рог злодея. Что ж! (Собственно, это восклицание «что ж» — любимое присловье Крэдока.)
Высказанный Крэдоком план — не просто уничтожения Шарке на месте, а счастливой возможности лицезрения его на виселице, — вдохновил губернатора Комптона. К тому же он, сэр Эдвард, был не лишен спортивного задора (каковой он испытывал, например, во время устраиваемых им сражений бойцовых петухов). А тут… Состязание в хитрости между действующим и бывшим пиратами. Больше того, между их капитанами!
Так что, выслушав предложение мистера Крэдока, губернатор уже несколько по-другому посмотрел на этого своего посетителя. Ибо теперешнее весьма немалое свое состояние обрел тот вполне законно, перепродавая владельцам сахарнотростниковых и хлопковых плантаций доставляемых им из Африки чернокожих рабов. Нет, теперь жизнь Крэдока — это жизнь верноподданного короля, человека, соблюдающего установленный порядок. И сэр Эдвард вспомнил даже имя мистера Крэдока:
— Стивен! Вы, как я понял, решаетесь сами исполнить вами задуманное. Но вам ли не знать… Извините, вам ли не понимать, какой опасности подвергнете свою жизнь? Ведь этот Шарке хитрее самого дьявола!
На что Крэдок — Стивен Крэдок, мистер Крэдок! — заявил:
— Что ж! Если постигнет меня конец… Пусть сама моя гибель — во имя общего дела! — изгладит воспоминания обо мне как о дурном человеке. Что ж… Но, сэр, осечки быть не должно.
«Какое самоотвержение человека! — Сэр Эдвард был взволнован. — Достойным станет имя, которое этот бывший пират передаст своим детям».
И он, сэр Эдвард, губернатор Комптон, взволновался еще больше, чем даже тогда, когда его любимый бойцовый петух, уже было припавший на крыло в схватке с петухом мистера Кодрингтона, поднялся и нанес смертельный удар своему противнику. «К тому же, — подумал он, — все надо подготовить. А это все сможет лишь тот, кто обладает властью. В случае же успеха… Имя того, кто все это устроит, конечно же, прозвучит первым».
— Что ж! — проговорил он. И хотя это слово было лишь присловьем в речи автора плана, утвердил его на своем губернаторском столе ударом кулака, будто печатью на приказе о повешении разбойника. Характером своим он, сэр Эдвард, несомненно, был похож на сегодняшнего своего посетителя.
А и впрямь: кто, как не он, губернатор, смог бы уговорить мистера Кодрингтона одолжить его судно во имя общего дела?
Дело же могло быть свершено только потому, что в свое время это судно мистер Кодрингтон заказал на судоверфи в паре с точно таким же трехмачтовым барком[5]. И суда были настолько одинаковыми, что когда одно из них входило в гавань Порт-Ройала, сомневались даже моряки: «Белая…» это или «Черная роза»? То есть розы «цвели» в названиях обоих этих судов.
Чтобы они не сомневались — им помог Шарке!
То есть команда одного из этих судов (а именно «Черной розы») сдалась пирату потому, что на его, Шарке, судне (тогда еще бригантине[6]) были пушки, а на их барке всего лишь мачты. (Мистер Кодрингтон поставлял их многим верфям.)
Как впоследствии поведал один из матросов «Черной розы» (почему, по каким причинам кого-то оставлял Шарке в живых, рассказать придется в другой раз), их заставили помогать в перетаскивании пушек с бригантины на барк, и они уже подумали, что их отпустят домой на этом судне. Нет, затолкали в трюм, задвинули люки — и расстреляли свою бригантину со своего нового судна, с барка. Который и переименовали в «Счастливое избавление».
Так что хлопотами губернатора и автора плана светлые борта «Белой розы» стали черными, закоптили и мачты, и реи. А на самый большой парус нашили черную заплату в форме ромба. На которой — белым по черному — разумеется, был изображен череп!
А он, Крэдок, опять ставший капитаном пиратского судна (нет, конечно, всем, кто пришли-приехали на пристань Порт-Ройала из Кингстона, было ясно, что теперь он пирата играет), в помощники себе взял штурмана «Белой розы» Джошуа Гирда. Тот у него был помощником во времена их настоящего пиратства и не мог отказать своему бывшему патрону участвовать в затеянной тем игре. «Не стоит, — сказал ему капитан Крэдок, — торчать тут без дела, когда твое судно будет в деле, которое, увы, нам с тобой знакомо…»
А игра эта, как вполне по-своему выразился всем известный в Кингстоне карточный игрок, стоила свеч. Игрок этот несколько лет назад служил на том корабле, который однажды настиг барк Шарке. Так что теперь, подойдя на пристани к губернатору, решил он объяснить, почему тогда, после трехчасового боя, его корабль отступил:
— Потому, сэр, что во все время боя возле каждой их пушки стояло по ведру рома! И каждый их артиллерист после каждого своего выстрела… Сэр! После каждого… Хватал из ведра по целой кружке!
Разумеется, с таким объяснением отваги сэр Эдвард согласиться не мог и уже хотел отвернуться от простака.
— Сэр! — поспешил тот со своим мнением. — Я свидетельствую, что «Белую розу» вы с капитаном Крэдоком преобразили не хуже, чем Шарке «Черную». Я, сэр, как увидел сейчас это ваше «Избавление», опять в него выстрелить захотел.
Сэру не очень понравилось, в компании каких преобразователей он оказался, но простодушие очевидца было налицо. И, похлопав бывшего артиллериста по плечу, сэр Эдвард сказал:
— Считайте, старина, что выстрелили вы сейчас в самого Шарке!
Едва в море успевали рассмотреть этот черный барк, метались от него суда, будто форель от сачка повара.
Ветер оказался попутным, и уже на четвертое утро беглый матрос показывал то место в Черепашьей бухте Ла Ваша, где, прежде чем уйти на Эспаньолу, стоял его барк. Да, так, капитан Крэдок подумал за капитана Шарке: выйдя из леса, тот увидит, что его вернувшийся с кренгования барк поставлен на то же место.
Бухта широкая, но до берега мелководье, встали за полмили.
На шлюпке сплавали на берег. Да, Шарке на острове! Возле кострища, на ветвях пальм, — мясо, кусками… Прожарили и ушли за новым.
Крэдок приказал забрать мясо на судно: Шарке, увидев в бухте свой барк и не увидев здесь мяса, это одобрит. А его шлюпку (она была оттащена от приливов) оставили на месте, в кустах.
Смотрели, ждали. Каждый на судне — по-своему… Ведь вместо матросов «Белой розы» (они от игры в пиратов отказались) пришлось Крэдоку набрать новых. Эти моряки были в прошлом пиратами настоящими, но их, отбывших свои сроки в тюрьмах, брали на торговые суда неохотно. Увы, что поделаешь: завели семьи — их надо кормить. И нанялись — в пиратов играть! Так что теперь, высматривая на берегу тех, кем в море были когда-то сами, пребывали они в расстроенных чувствах: будто сейчас сами — охотники и дичь одновременно. Нечто подобное испытывал и помощник капитана Джошуа Гирд.
А вот Крэдока все это уже не волновало, он свое прошлое изжил давно и хотел доказать это на деле. Теперь у него вместо бездомной сумятицы той поры — семья, дети, церковь…
Смотрели — все! На прибрежные, в полукольце бухты, пальмы: вот-вот проявятся там они сквозь их перистые одежды. Потом должны через эту серебристую полосу песка протащить лодку к воде. Чтобы плыть на «свое» судно…
Ну да, все бы так! А только…
И на второй день… Никого!
А время идет. Крэдок заволновался. Уже, может, там, в Эспаньоле, окончили кренгование, поставили паруса… Разве что потом узрят в море наживу, погонятся.
Как бы там ни было, а время упускать нельзя.
«Что ж, не поймать — так уничтожить! — решил Крэдок. — Конечно, что говорить, в море я против него, Шарке, может, и не устою, а вот на земле… На земле — еще посмотрим! Прежде всего — найти их охотничий лагерь. И устроить засаду».
С пятью горожанами-добровольцами (уверили, что мушкетом владеют, — и назвал их бойцами) спустился в шлюпку. Подумав, крикнул Гирду, чтобы отрядил с ним матросов: они шлюпку вернут на судно. Потому, если Шарке выйдет здесь к морю первым, должен он увидеть не только вернувшийся с кренгования барк, но и одну на берегу — только одну — свою шлюпку. В таком случае игру здесь доведет до конца Гирд. С матросами.
Как раз эти матросы обладали столь необходимым преимуществом перед матросами «Белой розы» — умели обращаться с мушкетами! И половине из них оружие было выдано. Но это все здесь — в ожидании возвращения Шарке на «его» барк. В то время как все надо торопить! Не здесь — так там!
После целого дня блужданий наконец по какой-то тропе вышли к индейской деревне. Спросили… Нет — и уже давно — белых людей не видели.
И опять — сквозь заросли, через гряды скал!
Ночевали под деревьями, промокли под дождем.
Вдруг увидели хижину — большой крытый корой шалаш. А ведь старались идти потише, чтобы не оказаться перед Шарке вместо быков. Так что обитатели хижины выскочили, когда они уже были рядом. Двое, мужчина и женщина. Побежали от них…
Но женщина бежать не смогла, задыхаясь, остановилась.
Крэдок, велев своим бойцам стоять на месте, отдал им мушкет и, подняв руки с обращенными к женщине ладонями, подошел.
Увы, язык белых людей индианка не понимала.
Но Крэдок знал: их мужчины язык белых пришельцев уже освоили. И заговорил нарочно громко:
— Оружие у нас — против таких же, как мы, белых людей! Но они… не хотят жить в мире ни с какими людьми. Они здесь, у вас, охотятся на быков. Может быть, вы их видели? Их — четверо… — И Крэдок загнул один палец и поднял руку.
Что последовало затем? То есть что именно закричали откуда-то в ответ, Крэдок не понял: видимо, на своем языке. Но когда индеец вышел, вернее, выскочил из-за деревьев, кричал он слова, удивившие и Крэдока, и его спутников:
— Убить! Плохой люди… Убить!
— Кто — плохие? Почему надо — убить? — Крэдок, показав себе на лоб, развел руками.
И оказался прав: язык белых пришельцев индеец более или менее знал. Успокоился и рассказал, что охотился вместе с женой. Ведь ни у кого в их деревне не было мушкета, а у него был! Уже было темно, когда на их костер вышли белые люди (индеец тоже загнул один палец). Они подстрелили теленка, мясо поджарили, поделились. Как вдруг мушкет его разобрали, а его самого связали, оставили под дождем. А жену у него забрали на ночь. А утром ушли. И, как он понял из разговоров, ночевать вернутся. Так что они с женой решили уйти домой. Только вот не сразу после такой ночи…
— Охотничий лагерь! — обрадованно обернулся Крэдок к своим бойцам. — Как раз то, что мы искали. Что ж, устроим здесь лагерь и мы…
А охотники те заночевали, видимо, под деревьями.
Но к вечеру следующего дня (а сами не спали — вдруг явятся? С добычей, нет ли, а в шалаше, на перекладинах, еще много мяса) небо заволокли тучи, и Крэдок подумал, что возвратятся в шалаш из-за дождя.
Лежали, вслушивались… Шаги? Какой-то шорох… Будто раздвигают там ветви, что-то там — особенно почернело. Мушкет — поудобнее… Палец — на курке!
А дождя… нет. Звезды… вместо туч.
Нет никого!
А уже стало светать.
— Все! — сказал Крэдок, будто выдохнул все свое терпение. И проговорил зло, будто охотники те виноваты сами, что заночевали под деревьями: — Слишком, значит, уже далеко они от шалаша. Мы теперь скорее увидим быков…
Встали, было пошли. Прошли милю-другую… А идти предстояло немало, а не спали двое суток! Пришлось и самим опять — под деревьями…
К морю вышли уже на другой день.
Увы! Шлюпка с барка Шарке — на том же месте, в кустах. Значит, не переплавлялся он, капитан Шарке, на барк.
Вытащили из кустов шлюпку.
И ведь вот не имел Крэдок такой привычки — досадовать на себя при всех, а тут:
— И не поймал. И не уничтожил. Эх!
Горожане (бойцами теперь их Крэдок не называл) гребли молча. Вдруг один из них предложил:
— А что если вернуться? Шлюпку — на то же место и…
— Что ж, заманчивая идея! — Крэдок горожанину кивнул. — В самом деле: вернутся же они к своей лодке. Но, — вздохнул, — если б знать, сколько еще они будут гоняться за быками. Мы… возле этой лодки, а вдруг их барк — с Эспаньолы? Войдет в бухту, а здесь еще одно «Счастливое избавление»! И что же? Эта бестия, Гэллуэй — наше — и осчастливит. Так что скорее отсюда! Только и в утешение нам эта их шлюпка. То есть, конечно, не сама шлюпка… Придется же им пострелять, поорать на берегу, когда появится в бухте их барк.
А к своему — уже подплывали…
Веревочный трап спускал сам Гирд. «Вместо матросов, — признательно подумал Крэдок. — увидел, что в шлюпке Шарке — ни живого его, ни мертвого, хотя бы так посочувствовать захотел. Но… Главная-то неудача здесь, на судне, все на нем оказалось напрасным! Вся эта чернота, все эти пиратские знаки, даже вон — череп на парусе!»
Поделиться книгой: