Керины сказки

– Неа, вообще ничего.

– Это плохо. Позвоночник, видать, сломан.

– Ты чо, доктор?

– Нет, но про спину всё знаю. Профессиональное. Вам срочно нужно в больницу.

– О, спасибо, кэп. Только я даже пальцем пошевелить не могу, чтоб «скорую» вызвать. И в доме никого, как назло. Только Розенцвайг, но её после трёх «Моётов» и канонадой не поднимешь…

Водоносов несколько минут молча смотрел в звёздное небо.

– Я не должен быть здесь. – Грустно произнёс он.

– Где? – Спросил атлант.

– Тут, внизу. Я должен спать наверху, на водяном матрасе, толкать в бок Женьшень, чтобы она не храпела… Это несправедливо.

– Я тоже не должен быть здесь. – Вздохнул атлант. – В 60-х, когда я был скульптурой пионера-горниста в детском лагере, я мечтал быть памятником Гагарину. На какой-нибудь площади. А вокруг скамейки и дорожки, посыпанные красным песком. Чтобы подо мной встречались всякие там влюблённые. А на День космонавтики чтоб венки. И я такой на всех открытках. Типа достопримечательность… А в итоге я здесь, держу твой балкон. Зато голуби не гадят. Правда, в подмышке ласточкино гнездо, трындец щекотно, но, знаешь, птенчики такие няшные, что…

– Что за хрень ты несёшь?! – Огрызнулся возлежащий граф.

– А? Почему хрень-то? Может, твоё падение – это знак?

– Да? И какой же? Не фотографировать закат?

– Нет. Посмотреть на всё… ну, знаешь – снизу. Когда ты там, наверху, ты же не видишь меня. Ты думаешь, что ты на вершине только благодаря себе. А на самом деле, ты не падаешь, потому что снизу твой балкон поддерживаю невидимый я. Но я есть. Как тебе такая версия?

– Если честно – идиотская. Хотя бы потому, что я всё-таки упал.

– Из-за того, что ты нажрался. Здесь, видимо, второй знак, про алкоголь и искусство экстремальной фотографии, но я вернусь к первому. Скорее всего, это намёк на то, чтобы ты узнал и оценил тех, кто ниже тебя.

– Но я и так всех знаю!

– Да? И как зовут твоего охранника? Который дежурит под балконом?

– Щас… Там что-то с крупой? Гречко. Нет. Погоди. Манкин? Нет… Как же его, мать…

– Горохов. Ты знал, что он пишет песни? Про охрану? Они дерьмовые, но лучше чем треки из альбома «Боль».

– Да плевать. Я не понимаю, к чему ты ведёшь.

– К тому, что внизу тоже есть жизнь. Которая тебя поддерживает. И которая может прийти на помощь, когда ты упал. Или предупредить падение.

– Ну ок. Вот я упал. И где она, помощь? Ты вцепился в террасу и явно мне не поможешь.

– Я могу помочь косвенно. А ты мне поможешь?

– Это каким образом?

– Я уже не тот. Пожалуйста, поставь рядом со мной ещё одного атланта? А лучше кариатиду. Азиаточку.

– Хорошо, поставлю! Сисястую, как Розенцвайг!

– Лучше рукастую. Держать мир вдвоём легче и веселее…

– Ладно, ладно! Будет мраморная китаянка-бодибилдер, обещаю! Ты будешь помогать или нет?

– Конечно буду. Фроленкооооооов! – Громко воззвал атлант.

– Кто это?

– Твой лужайковый гном.

– Кто?!

– Сейчас увидишь. Фроленкооооооов!

На зов атланта из иностранных кустов вылезла керамическая голова садового гнома.

– Ну хули ты разорался, подставка сраная?! – Заворчал гном. – Ты на часы смотрел?!

– Фроленков, подойди, пожалуйста. Тут человеку помощь нужна. Надо завести его в «Склиф» или «Бурденко».

Гном не спеша подошел к Водоносову, сильно хромая на правую ногу.

– Кому помогать?! – Проворчал Фроленков. – ЭТОМУ?! Ну щас!

– Да почему не помочь-то? – спросил атлант.

– Потому что его Власов мне на ногу наехал!

– Я не знаю никакого Власова! – запротестовал Водоносов.

– Это водила твой, идиот! Ты не знаешь, как его зовут? – Изумился гном.

– Я… не то чтобы… – Промямлил граф. – Я всегда зову его «Ты». «Эй, ты». Я даже не знал, что у него есть фамилия!

– Я не буду помогать этому мудаку. – Отсёк Фроленков и захромал обратно в куст.

– Постой! Подожди! – Взмолился Водоносов. – Я… Я извиняюсь. За Власова, твою ногу и всё такое. Искренне. Я распоряжусь, чтобы тебе сделали новую ногу.

Фроленков остановился, почесал глянцевую бороду:

– И запрети Радимову на меня ссать!

– Ааааа…?

– Это твой садовник! Господи, что ты за мудило?!

– Хорошо-хорошо, он не будет на тебя… Ты поможешь?

– Ладно. – Согласился Фроленков и, засунув пальцы в рот, заливисто свистнул, аж до трещины на щеке. Через секунду он уже ходил взад-вперёд перед строем лужайковых гномов, по-прорабьи сложив руки за спину, и раздавал приказы:

– Значит так, хлопцы. Работаем в темпе, времени нет. Лиховцев и Путило!

– Што.

– Срываете с изгороди весь плющ и плетёте упряжку. Дружников идёт к бассейну и приносит с шезлонгов подушки, чтобы в процессе транспортировки не травмировать травмированного.

– Босс, «травмировать травмированного» – это тавтология.

– Ой, правда, извини, пожалуйста, дружище. БЕГОМ ПРИНЁС ПОДУШКИ СЮДА, ГОВНО КИТАЙСКОЕ!!!!

– Слушай, Фроленков. – Поинтересовался атлант. – А кого ты запрягать-то собрался?

– А у меня что, выбор есть? – огрызнулся гном и крикнул. – Афиногенов!! Гунько!! Кис-кис-кис сюда бегом!

Водоносов услышал, как что-то с треском оторвалось от крыльца. Это крылечные львы, по-кошачьи потянувшись, спрыгнули с постаментов и подошли к гному.

– Это ты на нас, что ли, намекаешь, дрыщара бородатый? – Грозно спросил лев Афиногенов. – Мы тебе чо, лошади?!

– И не будем мы помогать! – Вторил собрату лев Гунько, кивнув гривой в сторону Водоносова. – Этот козёл мне давеча бутылку об башку разнёс! Запросто так, кстати! Я его ваще не трогал!

– Блин… Ну простите, пацаны. – Попросил Водоносов. – Была сделка на два ярда, я ощутил эмоциональный прилив… Если что-то нужно, я обещаю…

– Бетонный мячик. – Проурчал Афиногенов. – Каждому!

– И крылья! – Добавил Гунько.

– На хрена нам крылья, дегенерат? – Обалдел Афиногенов. – Это же пошлятина несусветная!!

– А ты не мог бы сейчас обойтись без слова «дегенерат» и других оскорблений? – Хмуро вопросил Гунько.

– Нет, потому что ты дегенерат и есть!

– Ах так, значит. Лаааадно… Нна, получай! На, На!

– Ты дурачок что ль по глазам МРРРРААААУУУУУУ!!!!

Вмиг два льва превратились в клокочущий клубок крошащегося бетона, который норовил превратить дворянское тело в блин.

– А ну харэ драться, дебилы! – Проорал Фроленков, и львы расцепились, тяжело дыша. – Ненавижу субподрядчиков! Короче! Каждому по бетонному мячу, окей?

– Окей. – Промурлыкал Афиногенов, а Гунько молча кивнул. – Только на спинах мы его не потащим, даже за гранитный бантик!

– Да господи ж ты боже мой! – Воскликнул Фроленков. – Где я вам карету-то… Хорошо, щас. Кудрявцева!!!

– И не подумаю! – Отозвалась беседка. – Пусть этот твой больной сначала…

– Да понял я, понял! – Вскричал Водоносов. – Извини, что заблевал тебе скамейку!

– И перила!

– И за перила тоже прости!

– Тогда мир. Тащите его в меня!

…Через полчаса Фроленков уже натягивал вожжи на паре львов, запряженных в беседку со стонущим графом внутри.

– Нннно пошлииии! – Завопил гном львам.

– А ты не мог бы без этого пасторального «нннооо»? – Попросил оглянувшийся лев Гунько.

– Ну я не знаю команд для запряженных львов. Вперёд, вольные хищники саванн! Так нормально, придурок?

– Такое допустимо, да. – Ответил Гунько, а Афиногенов одобрительно кивнул. Львы встали на дыбы и рванули вперёд, срывая когтями комья земли и дорогущего дёрна. Беседка взвизгнула от рывка, встала на ребро и заскрежетала следом, утягиваемая каменными хищниками. Кованную ограду львы даже не заметили, и «карета» понеслась по шоссе в сторону московских огней.

…Под громкое «И-хааааааа!» обезумевшего от драйва гнома Афиногенов и Гунько мчались по московским улицам, разбрасывая в стороны куски плитки и асфальта. И никто, гуляющий или дежурящий по Москве в этот поздний час, совершенно не удивлялся увиденному. Не стреляют во все стороны, и хорошо. А плитка и асфальт… Так всё равно назавтра переложат по-новому. Фроленков остановился лишь раз – посреди Тверской.

– Сергеич! Доброй ночи! – Окликнул он памятник Пушкину. – Не подскажешь, как до «Склифа» допереть?

– Отчего ж нет? – Прогрохотал поэт. – Скачи по Садовому до Сухаревской площади!

– Спасибо, земляк!

– Поэмку не хотите новую послушать? Постапокалиптичненькую? «Когда дождём размыло Русь…»

– Прости, Сергеич, надо когти рвать – у нас тут тяжёлый!

…Последним снесённым в эту ночь забором была старая ограда НИИ Склифосовского. Осаженные Фроленковым львы круто развернули беседку, отчего бюст профессора обдало асфальтовой крошкой. Голова проснулась и с ненавистью, на которую способны только гениальные доктора, посмотрела на каменный «экипаж».

– Вы што себе позволяете, сволочи?!

– Николай Василич! – Раболепно затараторил гном. – Тут дело, не требующее отлагательств!

– Убирайтесь к чертям собачьим!

– Но, профессор, тут пациент с расчавканным позвоночником…

– Что? – Ненависть к людям сменилась на детскую заинтересованность. – Он чувствует члены? Боль?

– Вообще ни хрена! – завопил Водоносов из недр беседки.