Помоги проекту - поделись книгой:
У Антипа, когда он это услышал, глаза разгорелись!
– Что ж ты, дядька, – говорит, – ее не убьешь? Каково бы мы разжились-то?
Черномазый тогда речь на другое перевел, но Антип прилип к нему как банный лист и, воспользовавшись случаем, когда дядька крепко выпил, узнал от него, что просто так человеку ведьму не убить – ну вот только если весь мир крещеный на нее ополчится, тогда ее можно взять и утопить либо сжечь живьем. А в одиночку ничего не получится, если только не подстеречь тот миг, когда ведьма черным животным обернется. Она ведь тоже оборотень. Может вселиться в черную сороку, свинью, собаку, а особенно – в черную кошку. Но если увидишь черное животное, в которое вселилась ведьма, его бесполезно бить палкою, кочергою или дубинкой до той поры, пока не запоют петухи: все удары будут отскакивать. Вообще же наверняка ведьму и колдуна можно убить только тележной осью, и не иначе, как повторяя при каждом ударе слово «раз». А сказать «два» – значит себя сгубить, так как тележная ось сломается, а потом и ведьма либо колдун человека, на них напавшего, изломают!
Антип тогда был совсем еще юнец, оттого и напугался. Зато потом, когда бесы его надоумили, как дядьку извести, он понял, почему тот не хотел про тележную ось рассказывать… Понимал, конечно, Черномазый, какую змею вскормил, вспоил и на груди пригрел, да что делать – от судьбы не уйдешь!
Это был не просто какой-то джип, а хорошо Маше знакомый Жукин джип! И, натурально, со сдвинутой крышей: Жука любил пофорсить.
А я сяду, так сказать, в кабриолет и поеду куда-нибудь! Вот он сел и поехал – за рулем находился Жука собственной персоной.
Неведомо почему это произвело на Машу еще более потрясающее впечатление, чем говорящая коза, тень женщины, влачащаяся за ней, черная старуха, дающая магические советы, военный в гимнастерке и прочая фантастическая атрибутика этой невероятности, в которой она вдруг очутилась.
Появление реального Жуки в нереальной обстановке довело ее почти до обморока!
Автомобиль между тем миновал проулок и неспешно двигался по улице. Маша, кое-как собравшаяся с силами, и пытающийся прикрывать ее Гав осторожно высунулись из-за угла.
Никто из немногочисленных прохожих не обращал на джип никакого внимания: все проходили рядом, не делая ни малейшей попытки убраться из-под колес, которые порой наезжали им на ноги. Это явно нервировало Жуку: он то и дело дергался, словно пытался затормозить, но, впрочем, продолжал свой путь, проезжая мимо людей, через людей, сквозь людей, и Маша поняла, что с Жукой не раз это происходило, что для него это дело вполне привычное, хоть и очень раздражающее.
Не вполне понимая почему, Маша продолжала остерегаться попасться ему на глаза, и Гав остерегался, и Маше стало ясно, что пес уже видел здесь Жуку.
А может быть, именно Жука держал беднягу на привязи и мучил голодом и жаждой? С его ненавистью к собакам этого вполне можно ожидать!
Да, похоже, от друга детства надо продолжать держаться подальше!
Но что Жука делает здесь? А вдруг ищет ее? Но откуда он мог узнать, что Маша в Завитой?.. Да оттуда! Запросто могла Карлушина хозяйка, Жукина соседка, ляпнуть невзначай, что видела любимую женщину Карлуши бегущей на электричку. А если вспомнить вчерашние разговоры, Жука мог легко угадать, куда эта электричка направится.
В эту минуту джип затормозил посреди улицы, и старенький трактор протрюхал прямо сквозь него и сквозь Жуку.
Маша зажала рот ладонью, глуша крик, но Жука только головой покачал и небрежно отмахнулся от трактора и тракториста. Выскочил из автомобиля и достал с заднего сиденья большой пластиковый пакет, из которого торчало горлышко пластиковой бутылки с водой и громоздились какие-то свертки.
А еще Жука выхватил из машины обрез и вдруг, бросив пакет с продуктами на дорогу, принялся палить из него по идущим мимо прохожим. Выстрелы гремели, порохом пахло, дробь пронизывала тела, однако люди шли себе и шли… это было невероятно, это было невозможно, но это было именно так!
Жука, настрелявшись и провожая злобным взглядом «изрешеченную» его дробью молодую женщину, сплюнул и крикнул:
– Вот же сволочи, ну ничем их не возьмешь!
Женщина, которая только что не обращала ни малейшего внимания на пролетавшие сквозь нее кусочки металла, резко вздрогнула, оглянулась и ошеломленно уставилась на Жуку, однако тот, словно спохватившись, соединил указательный и большой палец левой руки, сделав такое движение, словно надел это колечко на выпяченные губы, и в то же мгновение сжал пальцы в кулак.
Откуда он знает то, что показала Маше старуха? Кто его научил? Та же старуха? Кто-то другой?!
Лицо женщины немедленно сделалось спокойным и равнодушным, она отмахнулась от Жуки, словно от пустого морока, и пошла своей дорогой, а Жука вздохнул с явным облегчением, зарядил обрез, доставая патроны из карманов джинсов, сунул оружие под мышку и, подняв с земли пакет с бутылками и продуктами, пошел по дороге дальше, по направлению к околице.
Маша так и осталась сидеть на корточках в проулке. Она уже не в силах была ни удивляться, ни бояться – хотелось только смыться отсюда поскорей. Если бы умела водить машину, то без зазрения совести угнала бы Жукин джип. Но она не умела, к тому же опасалась попасться Жуке на глаза.
Однако, просидев в таком скукоженном положении несколько минут, Маша с изумлением обнаружила, что любопытство ее пересиливает страх. Оказывается, ей все еще хочется узнать, зачем сюда приехал Жука и какого лешего он морочил ей голову, пытаясь отбить охоту наведаться в Завитую.
Она распрямилась и сделала несколько осторожных шажков.
В эту минуту Гав, доселе трусливо дрожащий в пыли, вдруг опередил ее и обернулся, клацнув зубами. При этом глаза его скосились на влачившийся за ним ремень с таким выражением, что Маша мигом все поняла и поспешно отстегнула ремень от его ошейника.
Гав, избавившись от помехи, одобрительно кивнул (ну вот честное слово – кивнул одобрительно!) и вновь потрусил вслед за Жукой.
Через несколько шагов он оглянулся, сделал странное движение головой (и это сущая правда!), словно призывал Машу идти за ним, – и она, стиснув зубы, разрываемая то страхом, то любопытством, потащилась следом, не в силах поверить, что на нее никто из прохожих не просто не обращает внимания, но и натурально в упор ее не видит.
А вот интересно, зачем Жука тащит эту сумку с продуктами? Может быть, и ему кто-то дал совет ничего не есть и не пить в этой странной деревне, и он этот совет воспринял всерьез, вот и запасся провиантом?
И кто же дал этот совет? Уж не та ли же самая персона, что и Машу предостерегла и теперь плетется по улице?..
Загадочно!
Постепенно Маша все основательней применялась к обстановке и обнаружила странную вещь: если обитатели Завитой-второй (Маша наотрез отказывалась признавать ее своей родной деревней, но от поразительного сходства деваться было некуда, поэтому и решила считать ее дублем) и не ощущали внешних воздействий, например, стрельбы в упор, и не видели ни ее, ни Жуки, они в то же время отнюдь не призраки бесплотные.
Выяснилось это эмпирическим путем.
Жука довольно часто оглядывался, и, хоть Маша к этому немного приспособилась и привыкла скрываться то за кустом, то за углом дома, то за деревом, то за выступом крыльца, но однажды зазевалась и, за неимением лучшего укрытия, метнулась за какого-то ражего мужика, который волок за собой выкорчеванный вместе с комлем ствол березы.
Жука ее маневра не заметил, и теперь Маша уже смелее использовала редких прохожих в качестве укрытий, накрепко стиснув зубы и едва удерживая так и рвущиеся «извините», «простите» и даже «пардон».
Конечно, нормальный человек посчитал бы, что она спятила, если приняла всерьез предупреждение черной козы, сделанное то ли через тень женщины, то ли через какую-то старуху, однако, как это ни странно, доверие ее к той или другой, а может, к ним обеим окрепло.
Вот как это вышло.
Маша заметила, что черная коза тоже опасается Жуки! Стоило ему только начать поворачивать голову, чтобы оглянуться, как животина ложилась куда-нибудь под изгородь, проворно перекатывалась с боку на бок и мигом становилась не загадочной и пугающей, а самой обычной, чумазой, серой от пыли деревенской козой.
Внезапно Жука свернул к приземистому бревенчатому дому, стоявшему почти у околицы.
Он показался чем-то знакомым Маше, однако она не сразу сообразила, что это тот самый дом, который она видела в первом сне и откуда стреляли по Ивану Горностаю. Вот и наглухо затворенные ставни, вот и покосившийся, почерневший от дождей петух на крыше, который скрипел под ветром точно так же, как скрипел во сне.
Но Маша по-прежнему была убеждена, что этого дома в Завитой-первой, в Завитой ее детства, не существовало!
Тем временем Жука поднялся на крыльцо и оглянулся так резко, что Маша и Гав едва успели кинуться под забор, при этом уверенные, впрочем, что Жука их заметил. То есть Маша была в этом уверена, ну а обсуждать эту тему с Гавом времени не имелось.
И тут случилось нечто странное. Черная коза, которая до сей минуты маскировалась на местности с ловкостью бывалого спецназовца (даже ее предательская женская тень при надобности укорачивалась до такой степени, что напоминала некое куцее пятно), теперь неуклюже (настолько неуклюже, что Маше показалось, будто коза сделала это нарочно!) улеглась прямо посреди улицы, где не заметить ее мог только слепой.
Ну а Жука слепым отнюдь не был. Он уставился на козу сначала изумленно, потом торжествующе – и радостно заорал:
– Марусенька! Неужели ты?! Ну так и знал, что рано или поздно появишься!
Коза поднялась, смерила Жуку долгим взором своих косых черных глазок, дернула носом, подскочила, плюхнулась на землю – и пыль вокруг взвилась столбом, а когда через миг улеглась, то вместо козы на дороге стояла высокая худая старуха в бесформенной одежде.
Та самая, которую Маша уже видела в образе тени!
Вся разница, что тенью она была серой, а теперь оказалась облачена во все черное.
Как ни странно, Маша не очень удивилась. В конце концов, в русских сказках герои то и дело ударяются оземь (проще говоря, с размаху бьются телом о землю, что и проделала только что черная коза) и кем-нибудь да оборачиваются: или ясен сокол да серый волк добрым молодцем, или добрый молодец ясным соколом да серым волком, а то и злой колдун кем-тем, кто-что ему на данный момент в голову взбредет.
Конечно, в сказках чего только не бывает, но, насколько помнила Маша из курса древнерусской литературы (у нашей героини было, кстати сказать, высшее филологическое образование), не пренебрегали превращениями и герои былинные, то есть максимально сближенные с реальностью (Волх Всеславлич, к примеру, только этим и занимался!), ну а про князя Игоря, то есть персонажа подлинно исторического, и говорить нечего, стоит лишь вспомнить божественно прекрасный перевод «Слова о полку Игореве», сделанный Заболоцким:
(В
Маша, скорее, удивилась тому, что в этой перекошенной, нереальной реальности, в которой она оказалась и где смешались места и времена, требовалось еще и проделывать какие-то ритуальные телодвижения, чтобы свершилось очередное превращение. Казалось, все должно само собой происходить!
Так или иначе, коза обернулась мрачной черноглазой старухой и угрюмо буркнула, исподлобья косясь на Жуку:
– А ты что за спрос?
– Диву я тебе даюсь, Марусенька! – с прежней фамильярностью воскликнул Жука. – Неужели до сих пор не поняла, что я не позволю тебе добраться до этого парня? Раньше надо было думать, когда ты Ивана Горностая под вражью пулю подвела. А теперь все, шабаш, старуха, теперь ты к нему не подберешься, теперь я его охраняю.
Марусенька пренебрежительно бросила:
– Мели, Емеля, твоя неделя! – и, вызывающе подбоченясь, встала перед крыльцом.
Жука смотрел на нее с нескрываемой ненавистью, а Маша и Гав изумленно переглянулись.
Неведомо чему изумлялся пес, а Маша – тому, что все ее выводы насчет Жуки перевернулись с ног на голову. Или наоборот, не суть важно! Важно, что она совершенно клинически ошибалась, решив, что Жука какой-то злодей и опасный тип. Все вышло совершенно наоборот! Он никого не преследует – он старается защитить Ивана Горностая. А ведьма с таким милым и ласковым именем Марусенька – ведьма она и есть!
Стоп. Но ведь Маша видела Горностая во сне! Разве он существовал когда-нибудь на самом деле? Или Жука тоже стал жертвой какого-то сна?!
Так, кажется, вопросы, на которых не найти ответов, уже пора в столбик записывать… Или подряд, в строчку, а то бумаги не хватит: они налетали один за одним!
Интересно, Жука пытался Машу в Завитую не пустить только потому, что о ней беспокоился, или потому, что вспомнил, как ее бабушка некогда внучку Марусенькой называла?.. Однако всей прочей семье это имя казалось слишком старомодным и простецким, никто, кроме бабушки, Машу так не называл, да и сама бабушка в конце концов отступилась.
Да ну, глупости, имя – это не причина. Наверное, Жука и впрямь за подругу детства боялся: как бы не попала в беду, окажись в этой перевернуто-вывернутой Завитой!
А интересно, как сам Жука сюда попал и почему никаким здешним причудам не удивляется?
И еще интересно, почему он так же, как о Маше, не беспокоился о любом грибнике-ягоднике-дачнике, который вполне мог забрести в Завитую? Она ведь не окружена частоколом, обтянутым проволокой, по которой пропущен ток высокой частоты, и запрещающие знаки там и сям не расставлены, не развешаны! Кто угодно мог, выражаясь языком фантастических романов, которые Маша, к слову сказать, терпеть не могла, провалиться в эту дыру то ли времени, то ли места, то ли места-времени! Или… всем путь сюда, в эту Завитую, заказан, кроме Жуки и Маши?
Но почему? За какие такие заслуги или прегрешения?!
Господи боже, да что ж за путаница, что за чушь творится? И вообще, откуда Жуке знать, что Марусенька некогда подвела под пулю Ивана Горностая?
Они с Машей что, видели один и тот же сон?!
Так, про это она уже спрашивала невесть кого и не получила ответа. Все вернулось на круги своя. И из этого заколдованного круга непоняток никак не выбраться!
Сон, сон, сон… Но их Маша видела несколько. И в одном из них Марусенька сообщила, что она, Маша Миронова, везде пройдет и кого угодно спасет, дури у нее хватит.
Ведьма что, хотела, чтобы Маша спасла Ивана Горностая? Или не хотела?! И как быть с ее предупреждением, уже отнюдь не приснившимся, что здесь ни есть, ни пить, ни словом ни с кем обмолвиться нельзя? И, на минуточку, откуда это ощущение, будто черная коза нарочно дала Жуке себя обнаружить, чтобы он не заметил зазевавшихся Машу и Гава?..
Ох, нет, сил больше нет обо всем этом думать, разбираться во всех этих противоречиях! Но как быть с вычурной фразочкой, которую с вызовом бросил Жука: мол, он теперь охраняет Ивана Горностая? Он что, хочет сказать, будто своим бандитским обрезом преграждает Марусеньке путь к Ивану Горностаю? То есть баснословный герой Машиных снов и в самом деле где-то здесь, в этом доме? И продукты в пластиковом пакете Жука привез для него?!
Маша зажмурилась.
Есть такое выражение: усталость металла. Оно вполне применимо к мозгу. В том смысле, что любое количество извилин имеет предел вместимости. Вот как раз в этом состоянии и находился Машин мозг, и ее попытки осмыслить происходящее напоминали жалкие трепыхания тонущего в вязким болоте человека, уже смирившегося с тем, что на твердую землю ему не выбраться, однако все еще бессмысленно шевелящего руками и ногами.
Каким образом Иван Горностай, темноволосый и темноглазый красавец – в красной рубашоночке, хорошенький такой! – подстреленный невесть в каком веке, по наводке, так сказать,
Голова Маши от этих мыслей отяжелела до того, что шее невмоготу было ее держать, она поникла, и девушка тупо пялилась в уличную пыль, по-прежнему сидя на корточках под каким-то забором.
Внезапно раздались два звука, которые заставили ее встрепенуться. Это были два коротких, но яростных рыка. Изда́ли их хором Гав и черная коза, в которую уже успела вновь обратиться Марусенька.
Ударялась ли она при этом оземь, Маша не успела зафиксировать. Однако коза зло щерилась и сверкала черными своими глазками, ее женская тень махала сжатыми кулаками, грозя ими Маше, а Гав вцепился в джинсовую брючину и тянул девушку куда-то. Они вдвоем (или втроем, если принять во внимание также тень, которая жила как бы своей отдельной личной жизнью) изо всех сил старались обратить Машино внимание на то, что Жуки на крыльце уже нет, он вошел в дом, и эти двое (или все же трое?) требовали, чтобы Маша последовала за ним.
Впрочем, ее не нужно было уговаривать. Это вполне совпадало с ее замыслами, тем паче что, как недавно выяснилось, опасаться Жуки не было повода!
Не без труда распрямив замлевшие колени, она неуклюже метнулась к крыльцу. Взбежала по осевшим ступенькам, спохватилась, что рюкзачок остался валяться в пыли, но общеизвестно, что возвращаться – плохая примета, и Маша решила не возвращаться.
Рванула дверь и, пробежав через темные сени, очутилась в пустой холодной комнате, на стенах которой были там и сям наклеены листы пожелтевшей бумаги, на которой кое-где мелькали неразборчивые строчки, а кое-где они то ли стерлись от времени, то ли их кто оборвал. Маша вспомнила, что в былые времена, когда обои были только бумажными, стены сначала оклеивали газетами, да она и сама помогала бабушке оклеивать стены газетами! А здесь как-то беспорядочно налепили старые листки…
Впрочем, какая разница, чем здесь оклеены стены? Ей нужны не стены, а дверь!
В комнате была одна обшарпанная, некогда окрашенная охрой, а теперь почти до древесины облупленная дверь.
Маша подскочила к ней, мельком глянула на стену рядом с ней… бросилось в глаза какое-то нелепое буквосочетание, накорябанное красной краской на покоробленном, выгоревшем листке бумаги: «ıqʚоvоɹ оɹǝ ѣʚɓ ɐн», пожала плечами, даже не пытаясь постигнуть смысла сей бессмыслицы, рванула дверь, бросилась вперед, но запнулась на пороге, да так, что головой вперед пробежала несколько шагов, врезалась еще в какую-то дверь, толкнула ее – и…
И заорала диким голосом, обнаружив, что стоит на покосившемся крыльце полуразвалившегося дома, окруженного зарослями полыни и крапивы, опутанными повиликой… сзади шарахнула о косяк дверь, в которую она только что выбежала, а перед ней, озаренная лазурно-ало-золотистым закатом, на который наплывает фиолетовое облако, напоминающее чрезмерно длинного кота, круто спускается в одну сторону и так же круто поднимается в другую кривая улочка.
На противоположном доме, окруженном лесами, виднеется табличка «Почтовый съезд»… это Нижний Новгород, а не Завитая!
Завитая пропала невесть куда!
Осталась там… где?! В доме? За домом?
Уточнять Маша не стала. Страх, прежде неведомый, погнал ее прочь от этого места, и гнал весьма ретиво!
Жил я одиноко, холостяковал и, конечно, тосковал временами от одиночества своего очень сильно. Я имею в виду тоску мужчины по женщине.
В деревне были и вдовушки молодые, и девки на выданье, и перестарки, однако мне и в голову не приходила мысль о браке с которой-нибудь из них. Вольные же отношения мне всегда претили – я был в этом смысле чистоплюем, как называли меня еще гимназические приятели, которые в выпускном классе свели меня к девкам в такой же притон, как описал господин Куприн в «Яме». Напоминал я кадета Колю Гладышева – дурачок неопытный, однако, в отличие от него, меня к объятиям этих женщин больше уже не потянуло: бежал я оттуда, едва сдерживая рвотные спазмы.
После того первого опыта случились у меня три встречи с лазаретной сестричкой Верочкой, это уже в войну. Возможно, я бы на ней женился, когда бы судьба свела нас с Верочкой вновь. Не свела, и об участи ее я ничего не знаю.
Когда квартировал в Москве, ходила ко мне одна пишбарышня [10], из «бывших», как и я сам, однако положение свое прежнее она очень быстро забыла и раньше меня начала приспосабливаться к советской жизни и ее законам. Кончилось все тем, что она вступила в СРГПиДР, а потом вышла замуж то ли за оснавовца, то ли за фабзайца [11], то ли еще за какого-то нового человека, называемого столь же несуразно.
Словом, с тем, что теперь в СССР называют «личной жизнью», мне не слишком везло.
Поделиться книгой: