Хранящая огонь (СИ)

— Я не могу всё так оставить, и ты должен это понимать, — начал говорить хан, снимая пояс со спинки кресла. — У меня её украли, увезли из-под носа. Ты хочешь, чтобы печать позора всю жизнь жгла мне душу? Какой я тогда воин? Как я предстану перед вечностью, перед своим предками, братьями, отцом, всем племенем, зная о том, что надо мной посмеялись? Я последовал совету Бивсара, и я сохраню с воличами мир. — Вихсар замолк и тут же поправил сам себя: — Постараюсь.

Воин слушал молча, водя взглядом по лицу Вихсара, будто выискивал что-то, хотя чего он ожидал? Знал-то его не первый год.

— Это их женщина, их племени они не отдадут…

Вихсар подступил к Угдэю так быстро, что тот застрял на полуслове. Острый взгляд вождя пронзил, будто шипами.

— Ты слишком много говоришь, батыр, исполняй то, что я велю.

Глаза Вихсара потухли и вдруг разом выцвели. Князя Радонега уже нет в живых, а договориться с женщиной ему не составит труда. Тем более, насколько он знал, мать у Сугар не родная.

— Пусть Великий Тангрин наделит тебя мудростью и яростью вепря, хан, — сказал Угдэй и чуть склонился в поясе.

Вихсар замер. Много лет идёт их дружба, а одно всего лишь непонимание враз сделало их чужими. Хан сдержал вспыхнувшую было ярость. Не такого он хотел разговора, но видимо, тому суждено быть.

— Иди, — сказал, поставив свою чашу.

Угдэй было ступил к выходу, но застопорился вдруг. Вихсар выгнул бровь, готовясь слушать.

— Позволь отправить Алтана.

— Почему его? — спросил он, успокаиваясь совсем.

— Потому что я не хочу оставлять тебя одного и последую за тобой всюду, куда бы ты не устремился.

Вихсар вернул на него задумчивый взор. Угдэй смотрел неотрывно и твёрдо. Хан отвернулся, подхватывая саблю.

— Я ценю твою верность, Угдэй, и хочу, чтобы ты научился мне доверять, — хан взял сушёный абрикос и положил в рот. — Делай, как считаешь нужным, главное, чтобы было исполнено.

Вихсар отвернулся, дёрнул клинок из ножен, слушая сначала тишину, а потом шаги. Хлынул и погас густой утренний свет.

Теперь, когда волна злости спала, Вихсару стали понятны тревоги батыра. Как бы он ни ярился, а Угдэй прав. С теми воинами, что есть у него в лагере, не взять осадой даже острог. Но он и не собирался развязывать с воличами войну. Если, конечно, никто не встанет на его пути. А на этот случай войско ему нужно.

Поймав своё отражение на гладкой стали, хан застыл, видя чёрные, полные каким-то диким ядовитым блеском глаза, резко вложил саблю обратно.

Глава 5

К посаду подъехали только к обеду, когда меж построек уже струился такой дым и чад, исходивший от кузен, что невозможно было разглядеть дороги дальше, чем на три сажени. Арьян, отправив дружинный отряд в городище, не стал глубоко заезжать. Остановился на окраине, у небольшого малолюдного постоялого двора и договорился с хозяином прибежища, чтобы тот отыскал для него самую спокойную, сухую, светлую и тёплую клеть — лучшую, что есть у него. Княжич оставил девушек в хоромине, а сам отправился с Данимиром и Митко на торг. Там они пробыли больше времени, чем задумывал Арьян. Выбирать одежду для девицы доводилось впервые, и если бы не Данимир, который более-менее разбирался в красоте и нарядах, до самого вечера, пока небо не позеленело, слонялся бы, огибая в который раз торжок. Да и к тому же чуть ли не каждый торговец, увидев княжичей, зазывал их к своему прилавку. Стоило бы отправить Митко одного, но ему такого поручить было нельзя, мальчишка ещё меньше соображал в женских побрякушках, чем сам княжич. И наверное, Арьян не уставал так никогда. Да и солнце пекло столь сильно, что нечем было дышать, поднималась от ещё влажной, не успевшей просохнуть земли духота.

— Значит, всё же решил отвезти её сам к родичам? — спросил Данимир, даже не глянув на брата, задумчиво разглядывая в руках драгоценность. Он для валганки не забыл раздобыть первый ей подарок — тонкой чеканки браслет, усыпанный яхонтом.

Арьян, повесив на седло Митко все вещи, что приобрёл на торжке, подступил к жеребцу, расправляя узду.

— И не я один, ты поедешь со мной. Не могу тебя оставить одного.

Данимир хмыкнул, но промолчал. Арьян бросил на брата быстрый взгляд. После того, как Навь едва не утащила его, Данимир ещё долго отходил, пришлось задержаться до обеда в том лесу, чтобы княжич выспался, как следует. Да и потом был долгое время сам не свой, и только когда выехали из леса, значительно оживился, приходя, наконец, в себя. Однако всё же заставил изрядно поволноваться.

— Не смотри ты на меня волком, — Арьян поднялся в седло.

— Да нет, я просто думаю, что ты мог бы отправить её с кем-то другим, — отозвался Данимир, бросая в мешок драгоценность. — Вижу, разволновала тебя наша беглянка? — усмехнулся он.

Арьян, тронув пятками бока жеребца, пустил его по дороге, намереваясь прекратить этот пустой разговор. Всю дорогу до постоялого двора ехали молча. На подворье, переговорив с хозяином прибежища и дав распоряжение беречь гостью от чужого внимания, старший княжич поднялся на верхний ярус терема и ещё с лестницы услышал голос Лавьи. Говорила та приглушённо и сдавленно, словно змея шипела — ничего не разобрать. Он и не стал прислушиваться, вошёл в приоткрытую дверь и успел только заметить, как валганка отскочила в сторону, а вид у Мирины был такой затравленный, будто у пойманной волчицы. Она отвела глаза. Арьян окинул её внимательным взглядом, пальцы девушки дрожали. Тут же, прервав молчание, вошёл Митко с набитыми до отказа мешками. Мирина, увидев ношу отрока, поднялась с лавки озадаченной. Арьян молчаливым жестом велел поставить мешки на сундуки.

— Спускайся во двор, — велел Арьян валганке. — Митко, проводи.

Короткое распоряжение было исполнено быстро. Лавья, проходя мимо, глянула так, будто кипятком ошпарила, настолько жгучими были её карие глаза. Дверь за ними закрылась.

— Всё хорошо? — спросил княжич у Мирины, проходя вглубь.

Она сжала губы, растерянно кивнула. Всё же не стоило их оставлять одних.

— Что это? — кивнула она на вещи.

— Это для тебя.

Мирина опустила ресницы, совсем теряясь, и Арьян решил не стеснять долго, сказал:

— Я приеду за тобой через два дня. Так что пока отдыхай с пути. Постараемся, чтобы никто не узнал о тебе, — он чуть обернулся, глянув на закрытую дверь. — Она же не знает, кто ты?

— Нет.

— Вот и славно.

На некоторое время повисло молчание. Арьян огляделся. Корчмарь и в самом деле выбрал хорошее место, тихое, спокойное, в глубине двора, поближе к лесу, даже не было слышно разных звуков с улицы, и вдобавок светло и тепло. А может быть, ему так казалось, потому что рядом, в двух шагах, стояла эта хрупкая нежная девушка. С голубыми, как горные озёра, глазами, пусть и в мужской одежде, что висела на ней, скрывая все формы, она совсем походила на девочку, но княжич ни на долю не забывал, что под этой одеждой красивое стройное женское тело, которое предназначено для ласк, и которого касался другой.

Арьян шумно выдохнул, очнувшись от неуместных раздумий, больше не задерживаясь, отступил к двери, оставляя Мирину в хоромине. Ей нужно отдохнуть, а ему же многое предстояло сделать, и нужно было поспешить, чтобы как можно быстрее справить дела. Вот только отпускать её от себя не хотел, уж как для него это было ни удивительно. За то недолгое время, что они были в пути, привык к её присутствию. К её теплоте и спокойствию, привык видеть где-то рядом задумчивый, блуждающий по горизонту взор это хрупкой, что стеклянные бусы, девушки, её сдерживаемую — как бы кто не заметил — радость от всего пустякового, будь то дождь или тёмные кущи леса. И её хотелось беречь и чувствовать.

Арьян спускался по лестнице быстро. Терем, густо пахнущий сосновой смолой, был, видно, поставлен по весеннему теплу. Только другое совсем его будоражило.

Арьян пронизал чёлку пятернёй, смахивая её со лба. Непривычные, иные чувства будила в нём его невольная спутница. Тесно делалось от них внутри и до того, как узнал, кто она на самом деле, и после. Тесно и неспокойно. Тревожно до щемящего волнения. Будто что-то огромное ворочалось в нём, не умещаясь, не давая покоя. Княжич и сам не понимал, почему. Откуда? Но оставлять её было нехорошо одну. Арьян едва не развернулся лишь для того, чтобы забрать Мирину с собой, и усилием воли унял всплеснувшийся было порыв. Для её же безопасности останется она здесь.

Увидеть дочь Радонега в логове валганов он, конечно, не ожидал. А ведь о том, что пропала княжна, начали судачить по весне. Распускали слухи, что поисками княжны Ровицы озаботилась овдовевшая княгиня Световида. Арьян и намного раньше, ещё с осени, был наслышан о молодой княжне, которая вступила в пору на выданье. Вскользь слышал, в особое внимание княжича толки о ней не попадали. На то время ему не до того было. Как ушла матушка, другие заботы и переживания трогали.

Княгиня не шибко искала дочку. Родная мать бы все княжества на уши поставила, а от этой только слухи были разные, да такие, что не знаешь, верить тому или нет. За помощью к соседним князьям не обращалась. Видимо, ей и на руку была такая пропажа — зачем уступать другой, когда сама ещё молода и здорова. Потому Арьян не сразу понял, кого застал рядом с вождём, не помыслил, что это и есть та самая сгинувшая княжна из Ровицы, о которой он уже и позабыл. Хотя было сразу видно, что девушка не проста. И видел, и узнал, но каким-то внутренним чутьём, краешком сознания, мимолётном взглядом. Каким образом попала она к Вихсару хан Бивсар, как она оказалась невольницей валгановского вождя, Мирина за весь путь так и не призналась, а он и не настаивал. Хотя невольно напрашивались скверные думы — не причастна ли княгиня Световида к пропаже?

И отвезёт её домой сам лишь затем, чтобы самому взглянуть на родичей княжны. Чтобы убедиться, что та останется в надёжности, хоть в это уже и не верилось. Путь до Ровицы, конечно, не близкий, но пока ничто не держало на месте, как это было зимой, когда слегла матушка. Разве только… Вспомнил о Всеславе, и даже как-то небо потемнело, и серо всё стало кругом. С ней, конечно, договориться не помеха, но ведь станет допытываться, зачем ему в такую даль и почему, хотя она ему ещё не жена, а он ей не муж. Княжна Орлецка, и когда к валганам он собрался, вздумала обидеться на него. Её волнение выводило из себя порой до бешенства, но вместе с тем ему это нравилось. Такое вот превышенное внимание и льстило, и раздражало одновременно до исступления. К ней у него за долгие месяцы сложилось двоякое отношение. Он испытывал дразнящее возбуждение, когда видел её тело, гибкое, стройное, когда ловил потемневший в затаённом желании взгляд, и лютовал, когда Всеслава пыталась заглянуть слишком глубоко в его душу. Княжна всё пыталась дотянуться до глубины, а Мирина… словно была уже там, в омуте его порой смутных чувств, словно именно там он и нашёл её.

И очень не хотелось именно сейчас, после того, как покинул Мирину, пребывать в обществе Всеславы, ровно как и разговаривать с ней с дороги. Хотелось по-прежнему быть мыслями с той, что осталась одна на постоялом дворе, пропитаться её запахом, дышать ею, видеть её перед собой и думать, думать, думать о ней. Кровь бешеными толчками понеслась по венам, и вместе с тем чувство раздражения рванулось с узды, как взъярившийся жеребец. Но Арьян сдержал ярость, знал, как себя остановить. Он возьмёт своё, как и всегда, и отдаст Всеславе её.

Он только сейчас осознал — сколько уже была Всеслава рядом, а до сих пор так и не поселилась какой-то своей частью в его сердце, о ней порой даже забывал. Когда-то она ему нравилась, а потом в один миг всё перегорело, и осталось только плотское влечение. Он её хотел, вожделел её тело до исступления, но она так и не прикипела к душе, пусть и разжигала в нём огненный вихрь страсти, но огонь этот был не греющий, стоит удалиться от неё — блекнет, как холодная звезда на заре. До этой поры он думал, что был хозяином, что он владел тем положением, в которое они, нет, он по своей горячности и пылкости попался. Он ошибался. Всеслава оказалась не глупой девочкой, которую Арьян, как думал, знал, и в руках её были хоть и хрупкие, но нити, видимые и ведомые только ей, за которые она осторожно и умело дёргала, крутя им, как хотела, вынуждая делать то, что хотелось ей. Недолгая разлука показала это настолько отчётливо, что на время Арьян потерял дыхание, а сердце обратилось камнем, стало давить.

С этими нерадостными мыслями въехал он на широкий двор, почти к самому порогу высокого, в три яруса, терема. За ним торчали кровли разномастных глыб надстроек. Там, во внутреннем дворе, стояла женская половина, как бы сокрытая от чужих глаз, правда теперь там никто и не живёт, кроме чернавок и Всеславы, которая потихоньку становится полноправной хозяйкой и берёт в оборот всех дворовых девок.

Другая преставала перед взором, он, пленённый омутами голубых глаз, видел её, упрямую, смелую, чьё имя вместе с воздухом врывалась в грудь, оседало на донышке души, будоража кровь, и поднималось, выходя с дрожью.

— Уже стережёт, — кивнув в сторону высокого крыльца, прищурив насмешливо глаза, улыбнулся Данимир, — голубка твоя.

Арьян ощутил, как больно дёрнулись желваки на скулах, но стерпел, задушив всплеснувшееся было раздражение, и без того распирающее по мере приближения нутро. Поднял голову, обводя взглядом теремные постройки, выискивая в глубине холодных теней Всеславу. И замер, прервав свой зрительный путь, на тонкой, словно тростинка, женской фигурке, облачённой в бледно-зелёный распашень с широкими рукавами, почти до земли, что висели, словно крылья ласточки. Ветер трепал их и концы белого плата, которым девушка покрыла голову разве что от пыли и солнца — берегла волосы — и придерживала тонкими пальцами под подбородком. Не дрогнуло ничего при виде её, как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и, наверное, впервые Арьян задумался о том, что чужая она ему, далёкая. Искал и не находил в себе каких-либо чувств.

Даже издали он видел, как маленькое лицо Всеславы при виде княжича просияло, а краешки губ растянулись в улыбке. Развернувшись, она поспешила спуститься, старалась не бежать, но плохо выходило.

Княжна вышла на площадку лестницы и замерла на миг, качнулась было вперёд, но усилием воли остановилась, ожидая, когда Арьян поднимется сам. Всё, что нужно мужчине, есть у неё — эти преданные глаза, в которых искрилась радость от встречи, кроткие движения, что вынуждали его сей же миг смягчиться. Всё, что должно ему принадлежать, уже рядом, руку протяни.

Княжич спешился, вручив жеребца подскочившему прислужнику, направился к крыльцу, оставив Данимира во дворе. У того теперь появилась забота — подарок нужно было ещё пристроить да полюбоваться, как следует. Знал, что это ловко расставленные ею сети, что он попался, сам ступив в них.

Арьян, поднявшись на последнюю ступень крыльца, остановился, посмотрел на суженую сверху, заскользил взглядом по её лицу, оглядывая её бледные щёки, маленькие губы, чуть вздёрнутый носик, что придавал ей ещё большей привлекательности, утонул в охристо-карих глазах, напоминающих осенний лес, обласканный мягким тёплым солнцем. Да, он нарушил своё первое правило — не входить в реку не зная брода, нарушил уже давно. Арян протянул руку, оглаживая мягкую щёку. Не бросаться в огонь, пытаться его минуть. Эти правила он принял раз и навсегда, единожды создав их.

— Здравствуй, — сказал он приглушённо, ему захотелось пить так же остро, как и оказаться подальше от этой обжигающе ледяной стихии.

Всеслава улыбнулась, прикрыв ресницы, целуя его руку распалёнными, побуревшими губами, и ему приятны были эти простые ласки. Девушка бы кинулась на шею, да нельзя. Арьян мельком глянул на женщин, которые хоть и делали вид, что не следят, а пристально наблюдали за ними.

— Смотрят, — шепнул княжич, а она тихо засмеялась, разрумянившись.

Блестели кротко, смущённо её глаза, совсем как у скромной девушки, доводили порой Арьяна до скрежета зубов.

— Как отец? — спросил, выдохнув и устало убирая руку.

Он и в самом деле почувствовал усталость, стоило оказаться в стенах дома. Сейчас бы вылить на себя ушат прохладной воды и упасть на постель, забыться сном.

Всеслава будто почувствовал его желание, взяла за руку, переплетая их пальцы, потянула вглубь терема.

— Вяжеслав ждёт вас. Здоровье хорошее, не жаловался, — оповестила княжна.

Отец и не будет жаловаться, никогда. Что-то оборвалось внутри, камнем канув в черноту. Всеслава вновь перешла черту, о которой знала прекрасно и помнила, но каждый раз переходила, каждый раз пыталась блуждать по закоулкам его сердца, и ничего не находила, натыкаясь на вздымающуюся перед ней скалу. И вместе с тем ей так лихо удавалось играть с его чувствами, так искусно, как она одна умела это делать. Порой он задумывался, зачем он ей нужен. Всё ждала ответных чувств.

Он обернулся на идущих позади нянек, они всё ещё свято верили, что их воспитанница чиста и невинна, как речная кувшинка. Девственной она не была уже давно.

— Куда ты меня ведёшь?

— В сад.

— В сад? — Арьян высвободил руку и остановился. — Ты, должно быть, понимаешь, откуда я приехал. Мне нужно увидеться с отцом, потом отдохнуть с пути и… — княжич осёкся, взгляд Всеславы врезался в него, как раскалённое железо, растёкся по груди жаром вина, обездвиживая.

— А как же я? Ты разве не скучал по мне? — глаза девушки увлажнились, став ещё ярче, расширились зрачки, губы задрожали.

Арьян ощутил, как вновь дёрнулась невидимая ниточка, и он едва ли не бросился успокаивать невесту, лишь бы та так не смотрела, лишь бы не увидеть слёз, дрожащих на ресницах. Чужие слёзы после смерти матери резали ножом по живому. До сих пор не знал, как пережил эту потерю. Хоть матушка и слезинки не проронила, будто для него старалась, для него и для Данимира. Выдохнув прерывисто, Арьян одёрнул себя. Он не скучал и не вспоминал, и жалеть он её не собирался! Он не должен испытывать чувство вины. Да и за что? В том, куда завела их слепая страсть, виновны оба. Всколыхнулось со дна чёрным илом раздражение, подступили было к самым краям губ резкие слова, готовые обрушиться нещадно на девушку. Княжич сжал челюсти, протянул руку, склоняясь ближе к побледневшей, словно почуявшей его кипящий жаром гнев, княжне, одновременно наблюдая краем глаза, как встрепенулись надсмотрщицы. Но ничего они не смогут сделать. Если бы он хотел оставить Всеславу рядом с собой, то одним только взглядом выпроводил бы их всех, а её бы посадил на стол, раздвинул колени, проник до упора, рывком заскользил, врезаясь во влажное, горячее, полное соками лоно, наполняя, чувствуя, как она обхватывает его ногами, сжимает внутри себя и приглушённо стонет на ухо. От этого будоражащего, поглощающего желания ушло раздражение, вместо него окатило с головы до ног горячей волной возбуждение, смывая всю тревогу и усталость, заставляя твердеть и наливаться силой плоть. Он скользнул взглядом по девичьей шее с тонкой перламутровой, как жемчуг, кожей, под которой просвечивались кружева синих жилок. Взгляд опустился ниже, на высокую, вздымающуюся в тугом дыхании грудь, соски которых он отчётливо помнил и любил прихватывать губами, чуть посасывать, тугие, нежно-абрикосового цвета горошины, на вкус сладко-горькие — это он тоже помнил.

Арьян выдохнул сдержанно и прошептал тихо, что бы слышала только она:

— У нас ещё будет на это время. Я хочу в полной мере насладиться им.

Дыхание, что до сего мига щекотало его шею, исчезло. Он ощутил, как она в его руках становится тряпичной, обмякая. Ресницы Всеславы затрепетали, как крылья бабочки. И вместо того, чтобы сжать её челюсть и впиться в сочные губы, Арьян лишь коснулся мягко, одними краями губ, её щеки, чуть задержался, мимолётно скользнув языком кожи, поймал тихий глубокий вздох и отстранился быстро, оставляя влажный след. Посмотрев на таращащихся во все глаза женщин, которые так и не заметили скрытый смысл его кажущегося на первый взгляд невинным поцелуя, развернулся и пошёл прочь. Вновь бежит от неё и жаждет с одинаковой страстью. С одной стороны, она безумно привлекала. Одурманенный её женственностью, что чувствовал он всем существом, тянулся к ней. С такой же необузданной силой отторгала, будто за этой её невинной и одновременно порочной красотой рос терновый куст. С ней почему-то невыносимо было находиться рядом слишком долго, неуютно становилось ему с ней. Как и сейчас, короткий разговор, а стоило отдалиться, как почувствовал, что какая-то часть груза всё же спала с души. Своими словами, взглядами она душила его. Волка невозможно посадить на цепь. А ведь и осень приближается. Остро ощутил, как не желает прихода холодов. Но теперь уже поздно, их отношения слишком далеко зашли, завязываясь всё туже петлёй на шее.

Арьян вышел в пустующую, наполненную лишь теплом горницу. Данимира ждать не было смысла, тот, верно, ещё нескоро возвратится, и к отцу старший княжич пошёл один. Князя нашёл на верхнем ярусе. Отец неподвижно стоял перед широким, прорубленным в толстой бревенчатой стене окном, и повернулся, когда позади себя услышал размеренные шаги.

Арьян склонился, отдав дань уважения князю, прошёл вглубь. Вяжеслав глянул на дверь, видно ожидая увидеть и младшего.

— Он внизу, скоро придёт, — оповестил и успокоил Арьян, хоть на то надеяться и не следовало.

Князь прошёл к столу, опустился в кресло широкое, мощное, украшенное резьбой, выкрашенное в алый и чёрный — цвета крови и земли, устеленное волчьими шкурами.

У отца до ухода матушки были каштановые волосы, теперь их пронизывали тысячи серебряных нитей — богатство, но какое-то неживое. Золотисто-янтарные глаза сузились, полнившиеся прежде резвостью и молодостью, будто пересохли, обесцветились, так же, как и волосы, омертвели, терпеливо и в тоже время вяло оглядывали вернувшегося сына. И Арьян в свою очередь оглядывал отца, подмечая изменения, за короткое его отсутствие случившиеся с отцом. Хоть и давалось это нелегко, они бросались в глаза, кричали, рвя его изнутри на части безысходностью неминуемого увядания, которое и не знал, как остановить. Внушительная фигура князя будто ссохлась, взгляд поблек, вокруг глаз стало больше лучинок и теней, что накладывали отпечаток какой-то вечной изнурённой усталости и бремени. Даже не думал, что утрата так подломит его. Вяжеславу ещё было очень рано уходить в тень, мог бы взять в жёны другую женщину и ещё не одну зиму править. Но воля будто покидала его, сочилась через рану, оставленную смертью княгини. И рана эта никак не хотела заживать. Отец добровольно отказывался от мирского, хоть и делал вид, что ничего не происходит, что по-прежнему следит за всем, учувствует. Однако всё больше обязанностей возлагал на сыновей, всё меньше брал на себя. Такое стремительное старение обессиливало и раздражало. Арьян смял до хруста костей кулаки.

— Ну, рассказывай, — поторопил с ответом князь, отводя взор, бросая его на крынку.

Его желание было тут же распознано челядью, светловолосый парень оказался возле стола сей же миг, налил князю золотистого мёда.

— Хан принял нас с миром.

Вяжеслав отпил немного, отставил чару, обратив внимательный взгляд на сына.

— Это я вижу, иначе ты бы не сидел передо мной.

— А больше и нечего рассказывать, но уходить он, по-видимому, не собирается.

Рассказывать о Мирине даже отцу он не собирался. Вспомнил о княжне, и чувства обострились ещё более, рванулись к ней с отчаянием. Захотелось видеть её, узнать, как она там. Нужно отправить к ней чернавку, чтобы на ночь не оставалась в одиночестве.

— Такой же упёртый, как и его отец хан Бивсар, — говорил будто самому себе князь. — Теперь он точно не отступит из-за упрямства.

— Теперь пусть знает, что есть тут хозяева свои, — вспыхнул Арьян.

Вяжеслав придавал его тяжёлым, как камень, взглядом.

— Бивсар не так прост, а яблоко от яблони не далеко падает. Обладает изворотливым умом, как и его отец. Не надейся спугнуть валганов так просто, но и, конечно, прятаться тоже не стоит, изредка да показывать оскал, но не перегибать. Это опасный враг. С давних пор.

— Мы тоже не лыком шитые, — Арьян отстранился от края стола, расправляя напрягшиеся до того мига плечи.

— Не нужно давать им повода объединяться, — продолжал князь, пропуская мимо ушей ответ Арьяна. — Вместе они — это огненный смерч, который испытало на своей шкуре наше племя не раз. Они захватили много княжеств, огненным смерчем проносятся, сжигая всё на своём пути, не только деревеньки, но таранят крепости, остроги, беря людей в рабство, сея в вольных женщинах своё семя.

В глазах Арьяна потемнело, залило внутренний взор багряной рекой, выходящей из берегов его естества. А когда такое происходило, за себя он уже не отвечал. Вспомнил, как Мирина лежала постели вождя, так отчётливо, что пронизало насквозь лютой ревностью, и та ядом мгновенно разъела нутро. Во рту аж пересохло, разум помутился. Арьян заново перенёсся в то утро, когда увидел княжну. Тогда он воспринял это не так болезненно и остро, тогда он не знал кто она, не был с ней столько времени, что пробыли бок о бок они в пути. Наверное, зная всё это, он вмиг бы нарушил наставление князя, снёс бы этому шакалу голову, не раздумывая. Арьяна пробила какая-то холодная дрожь, заколотилось глухо сердце, распирало изнутри какое-то бессилие и безысходность от того, что не знал раньше, что этот паскуда вытворял с Мириной.

Послышались шаги, разрывая сгустившуюся вокруг молчаливую топкую черноту. В полутёмную хоромину вошёл Радьяр вместе с десятником Векулой. Последний шагал, приглаживая выбившиеся на ветру светлые курчавые волосы. Мужи, отдав короткие поклоны князю, поднялись на ступень к столу. Вяжеслав махнул рукой, давая знак прислужникам подавать уже вечернюю. За окном и в самом деле начало смеркаться, полыхал на окоёме рябиновым костром закат — к холоду. Разговор полился неспешной рекой и всё о валганах да делах военных. А в голове Арьяна всё крутились сухим вихрем слова отца, обжигая. Обжигался сам, когда думал о Мирине. Едва касался мыслями княжны, а его уже опаляло нещадно до злого шипения сквозь стиснутые зубы. Опомнился тогда лишь, когда стало на улице уж совсем темно, факелов в крепежах горело всё больше, гуще наполняя хоромину жарким чадом. Мужи собирались, становилось шумно, гудели голоса, и княжича даже начало подташнивать, так паскудно стало внутри. Застолье продлится до самой полуночи, но он не мог уже остаться. И Данимир куда-то запропастился. Леший бы его побрал. Верно и с отцом не придёт поздороваться, а тот и совсем его не упоминает. Помрачнев и разозлившись до такой степени, что на месте уже не усидеть, княжич поднялся, намереваясь отправить чернавку в постоялый двор да помыться с пути. А там и княжна не заставит себя долго ждать, к полуночи явится же, как и обычно. А тем более, когда и сам, выходит, позвал. После сытого стола хотелось спать, а после пара ещё дойти до опочивальни предстояло. Мрачнея ещё больше, он спустился в горницу.

Жар и пар, горячая и холодная вода не вытравили из него скверных дум, что закручивались в нём всё стремительней и гуще, стоило вспомнить её, беспомощную, забытую всеми в лагере стервятников. Как бежала она за ними, а с него, словно с живого, кожу сдирали, так остра была злость и ярость на самого себя. Едва забывался, его накрывала и встряхивала новая волна слепого бешенства, погребая предыдущую. Несколько раз он порывался отправиться на постоялый двор, самому стеречь её двери, сидеть на пороге не отпускать уже её одну никуда.

Данимир даже и в баню не явился, а челядь донесла, что он не выходил ещё из женской половины. Ну не вытягивать же его оттуда, в самом деле, за шиворот или за что-то ещё!? Арьян, одевшись быстро на мокрое тело, покинул предбанник. Прохлада ночи не остудила поднявшийся к горлу жар, что окольцовывал грудь и голову обручем, ныло где-то под рёбрами. Княжич, едва поднявшись к себе и войдя в тёплую хоромину, почувствовал запах Всеславы, в полумраке различил лежащую на его постели девушку. Княжна задремала, пока его ждала, но пошевелилась. Сонная, тёплая, она села в постели, выгнулась, откидывая за спину копну густых русых волос, потянулась, сильнее изгибаясь лозой. Она умела будоражить. Кровь бурным потоком хлынула к животу, вызывая острый приступ возбуждения, скручиваясь тугими узлами, что потянули, заставляя напрячься и без того закаменевшую плоть до ломоты.

— Как же ты долго, — прошептала елейным, тягучим голосом княжна, пожаловалась, — ждала ведь, мог бы поспешить и…

Она не договорила, Арьян впился в тёплые и размягчившиеся со сна губы в жадном жарком поцелуе, удушливом и глубоком, вторгаясь в её горячий ротик языком. Она на миг опешила от такой быстрой пылкой ласки, но тут же стала послушной в его руках, подчиняясь ему, отвечая на поцелуй. Он сгрёб её с постели в охапку, не отрываясь от её губ, смял груди, чувствуя, как грубеют соски, трущиеся об его ладони. Ткань, что облепляла её тело, лишь мешала. Скомкав её в кулаки, сдёрнул через голову. Водопад волос хлынул на её плечи, заботливо и пленительно окутывая девушку, прикрывая наготу. Он рванул тесьму на своих штанах и, больше не медля, подхватил её за бёдра, прижал стройное тело к себе, одновременно терзая её губы, сминая, прикусывая. Она сделала ещё одну попытку заговорить, но Арьян не позволил, вбирая то нижнюю губу, то верхнюю. Грубой лаской погладил между бёдер, где уже было жарко и влажно, проникнув сначала одним пальцем в неё, потом погрузил другой. Всеслава, не выдержав такого натиска, застонала, обхватив его за шею ладонями, плотнее прильнула к его раскалённому до твёрдой стали, до напряжённому до дрожи сильному телу, насаживаясь на пальцы нетерпеливо. Возбуждение мощно всплеснуло в недрах уставшего тела, затмило ум, разливаясь по рукам и ногам свинцовым сплавом, вынуждая княжича тоже стать нетерпеливым, грубым, резким. Покинув укромное местечко, смял её ягодицы, приподняв, резко насадил на себя. Всеслава всхлипнула. Откинув голову назад, княжна повела бёдрами, принимая его до упора, целиком, вынуждая Арьяна погружаться в её распалённую влажную глубину сначала медленно и резко, потом непрерывно и исступлённо.

— А-рь-ян, — не сразу услышал вырывающееся вместе с резким выдохом из уст девушки своё имя.

Он вновь припал к губам, перекрывая рвавшееся наружу распалённое дыхание и ставший хрипловатым голос Всеславы. Охватив сзади за шею и дыша ей в губы, заскользил ещё быстрее, вбиваясь в нежное лоно девушки мощными толчками, пытаясь выкинуть из головы ту, которая была перед глазами, ту, которая осталась слишком далеко от него, одновременно пытаясь отделаться от дикой ревности, что прожигала дыру в его груди и горечью пепла оседала на языке. Но только не выходило ничего — глаза цвета неба проникали в самую душу. Он не щадил ни себя, ни Всеславу, которой, по-видимому, нравился его чрезмерный напор. Арьян вновь прильнул к губам, перекрывая девушке воздух, держал до потемнения в глазах, и освободил рот лишь для того, чтобы одной рукой обхватить плечи Всеславы. Другой подхватил под колено, вынуждая раздвинуть ноги шире. Продолжил проникать непрерывно, так, что Всеслава вскоре стала мокрой, даже скользили пальцы по коже, а он непрестанно входил в неё почти невесомо, целиком погружаясь в мягкую глубину, что становилась упругой и тугой, врезался быстрее, будто в отместку своей злости. Всеслава, напрягшись вся и задержав дыхание, откинула голову, разметав волосы, раскрыла губы, испуская беззвучные стоны. Ощущая приближающее к кончикам пальцев блаженство, Арьян продолжал вбиваться в лоно, сотрясаясь от сокращающегося на своей плоти охвата мышц. В глазах резко потемнело, когда она с силой сдавила его, и княжича на миг выкинуло за пределы собственного тела и этой постели, выбросило в пучины бездонного всепоглощающего блаженства. Излившись, наполняя её сполна горячим семенем, он продолжал двигаться в ней, слыша, как срываются с губ Всеславы тонкие стоны. Толкнувшись в последний раз, мужчина на миг замер, оставаясь в ней, наслаждаясь обволакивающей влагой. Тяжёлые вдохи-выдохи, резкие запахи пота и излившихся соков будто пробудили, зрение стало проясняться, а глубокое и обрывистое дыхания Всеславы вернуло мужчину в явь окончательно. Чувствуя, как она обмякает, Арьян выскользнул, отстраняясь, давая девушке передохнуть.

Когда дыхание успокоилось, а круговерть затихла, Арьян вновь испытал удушье, даже в этой просторной хоромине ему было тесно. А ещё жарко. Он приподнялся, стягивая с себя влажную, неприятно липшую к телу рубаху, бросил её рядом. Не успел лечь обратно, как на грудь опустилась голова Всеславы и её мягкая грудь. И надо бы попросить извинения за чрезмерную грубость и напор, но язык не поворачивался, пересохло во рту, а слова камнем так и застряли в горле. Княжич сглотнул сухость, гулко дёрнулся кадык. Не хотелось ничего, совершенно, такая необъятная пустота легла на душу. Сжав зубы, Арьян всё же погладил её по плечу, чуть сжал хрупкие, словно птичьи, лопатки, наблюдая, как играют блики в её волосах — лучины в светцах ещё не догорели. Он подобрал одну прядь, накрутил на палец. У Мирины они, как плавленое белое золото, перетекают густо, он бы хотел сейчас гладить именно её волосы, любоваться ими, вдыхать запах. Запах свободы, ветра и луговых трав. Да, именно этого он жаждал до ломоты в груди — чтобы она просто лежала рядом. Арьян выпустил прядь, устало закрыл глаза, слушая, как колотится и щемит сердце под рёбрами.

— Как хорошо мне с тобой, — промурлыкала Всеслава, вырывая его у сгустившейся сонным маревом тишины.