Его невыносимая ведьма

— Чего?! — Возмущенно нахмурилась я, бросая на него негодующий взгляд. — И это, по-твоему, нормально поговорили?

Нет, ну где справедливость? Меня и запереть? Да за что?! Да я его от помолвки избавила, между прочим!

— Мы нормально поговорили, — спокойно, просто-таки убийственно спокойно пожал он плечами, а мне на миг показалось, что в его глазах я увидела блестящие смешинки, — всё выяснили, чему я очень рад, и сейчас я собираюсь разобраться с этой проблемой. А ты получаешь своё наказание, о котором тебя предупреждали.

И считать это эора адекватным и нормальным я перестала мгновенно. Даже те крохи симпатии, что появились у меня к нему, исчезли без следа.

— Я не твоя невеста, — напомнила ему об очевидном, глядя прямо в непроницаемо-спокойные чёрные глаза, — и ты не имеешь никакого права меня… наказывать.

На последнем слове я позорно замялось. Оно казалось мне каким-то… диким, неправильным, непривычным. Да меня даже мама никогда не наказывала! По крайней мере, серьёзно. Её максимум — это изолированные экспериментальные экземпляры моего собственного приготовления, которые или взрывались через пару орэ, или я их успешно находила и возвращала себе, благо что прятала мама их всегда себе под кровать. У нас это, кстати, семейное: всё важное тащить под кровать.

Акар моими слова не впечатлился. Он вообще никак не отреагировал, став каким-то холодным, отстранённым, безразличным. Перемена в его настроении была бы мне понятна, если бы он, например, не знал о подставе с самого начала. Но он знал! И был куда щедрее на эмоции.

И вот тогда он мне всё же нравился каплю больше, чем сейчас, холодный и безразличный.

— Ты гостья в моём доме, — холодно напомнил он, — и ты нарушила правила, установленные в моём доме. Запереть тебя — меньшее из наказаний, которые ты заслужила. Я мог бы и вовсе выставить тебя в ночь.

Я не знаю, чего он добивался своими словами. Хотел напугать? Зря старался, боевую ведьму так просто не испугаешь. Разбудить совесть? Наивный, её у меня не было, о чём он уже мог бы догадаться. Так зачем он это делает? Действительно собирается наказать меня за нарушение правил? Готова поспорить, он их выдумал прямо так, на улице, за миг до того, как мне озвучить.

Так что же это? Гордость в одном месте шевелится? Принципы?

Ай, наплевать.

— Мне подходит, — невольно скопировав его холодные интонации, значительно понизившие градус крови в венах, отозвалась я, оттолкнулась и пошла к кровати, — было крайне неприятно познакомиться. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

И я действительно взяла сумку из-под кровати, невольно скривившись при воспоминании о том, что этот эор пытался в ней порыться. Ничего, я ему по дороге к воротам ещё что- нибудь подкину…

Или не подкину. Кажется, дойти до ворот мне никто позволять не собирался.

Когда я была всего в двух шагах от входной двери, она вдруг подёрнулась тёмной мерцающей дымкой и… исчезла, оставив после себя стену.

Остановившись скорее из любопытства, нежели из страха, я постояла, посмотрела на стену перед собой, затем подошла и даже потрогала её. Мощное защитное заклинание уловила чётко, а вот двери не было. Только стена!

Просто возмутительно!

— Зря вы с Мирой затеяли эту игру, — прозвучал непроницаемо спокойный голос прямо за мной, заставляя меня против воли задышать тише и медленнее, прислушиваясь к каждому звуку, — но раз уж ты влезла в неё, будто добра играть по моим правилам. Ты никуда не уйдёшь до тех пор, пока я не буду уверен в разрыве помолвки. А если понадобиться, то ещё и несчастливую невесту для моих родителей сыграешь. Вернусь утром. Молись, чтобы у нас всё получилось. И не скучай, любимая.

Последнее слово он выделил особенно чётко.

И ушёл, не пожелав выслушать всего того, что я страстно жаждала ему высказать. Ну и пусть уходит. Пусть разбирается со своими проблемами. Такой большой, а всё на поводу у родителей ходит. Это Миру можно понять, ей действительно есть, что терять, а вот Акару…  Не знаю, может, тоже есть, но он тогда вряд ли стал бы жить один.

В любом случае, меня это не касается. Особенно после того, как выяснилось, что он знает про наш с Мирой обман. Я тут вообще ни в чём не виновата.

Не отпуская ручку сумки, я с силой сжала зубы и медленно обернулась. О, окно. Крайне глупо было оставлять его, а не убирать, как дверь.

Более пристальный осмотр окна показал, что Акар всё же не был безнадёжным: он поставил на окно защиту. Причём неплохую. Очень неплохую.

И сумку поставить на пол мне всё же пришлось.

А весь следующий орэ я тихо ругалась сквозь сжатые от напряжения зубы, распутывая десятки сложнейших защитных плетений. Я чувствовала себя котом, заигравшимся с нитками и запутавшимся в них.

Самое противное, что плетения следовало именно распутать, создавая для себя брешь, через которую можно было выйти. Куда проще было бы просто всё тут подорвать, но тогда о побеге можно было бы даже и не мечтать.

Ещё орэ я ругалась уже нисколько не сквозь сжатые зубы, а в полный такой голос, через слово проклиная Акара. В какой-то момент я даже передумала уходить, испытав сильное желание посмотреть ему в наглые глаза и высказать всё, что я о нём думаю.

А потом выпытать у него данные системы защиты. Потому что, кахэш его побери, она была шикарной! Она была невероятно шикарной! Она совмещала в себе защиту от всех известных мне магий, в том числе и от магии Смерти, от которой, как я считала, защититься вообще невозможно, и даже от внешнего вмешательства высших духов! Понятия не имею, зачем ему понадобилась такая защита, но она была просто превосходной! И всё это дело переплеталось между собой таким образом, что не взаимоисключало друг друга, а дополняло и совершенствовало!

Просто невообразимо превосходно! И я так и не решила, чего во мне больше: злости из-за того, что эту систему не получалось распутать вот уже два орэ, или восторга всё по тому же поводу.

Но я это сделала. Можно гордиться собой, потому что я сделала невозможное!

И, подхватив сумку с пола, взялась за кольцо, собираясь просто и незатейливо отсюда улететь и начать уже готовиться к шабашу, как вдруг совершенно не вовремя подумала: «А получится ли у него договориться о разрыве помолвки?»

Вот кахэша бы ему повстречать, честное слово! Почему, ну почему он так некстати влез в мои мысли? И почему я, боевая ведьма с отсохшей ещё в детстве совестью медлю сейчас, если не переживая, то испытывая что-то, очень на это чувство похожее?

Мне вообще не должно быть до этого дела. Всё, план провалился, он знает про Миру и ухватился за возможность разрыва их помолвки, больше мне тут делать нечего. Мирка просила сделать так, чтобы он расторг её, я попыталась, узнала, что сделать он этого по собственному желанию не может, следовательно, мучить эора больше нет смысла. Только если из эстетического удовольствия, но так это попозже…

В общем, собственное промедление вызывало только лишь раздражение и недоумение по этому поводу.

И в итоге я сделала то, после чего сама себя посчитала очень, очень, очень глупой: написала на чёрном листочке небольшое послание своему…  даже женихом уже его не назвать. В общем, написала Акару кое-что и оставила записку посередине кровати, прижав сверху небольшим подарком из сумки.

Вот жалеть же буду, чувствует каждый мой орган! Уже жалею, что уж тут. И вот так, жалея, я и надела на шею второй кулон, вновь подхватила сумку, сняла кольцо и с чистой совестью вылетела сквозь брешь в его охранной системе, стараясь не думать о том, что только что лишилась крайне ценного артефакта.

Восемь

Акар

— Да кого вообще интересует возраст, Акар? Вспомни нас с отцом.

Вот вам и ответ.

Отец действительно был старше мамы, но их разница в возрасте составляла далеко не двести тридцать лет, а всего пятьдесят четыре. Чувствуете разницу, да? Я вот тоже её чувствовал, но кто ж меня послушал?

Так мать и сказала, чтобы я не придумывал глупостей и не искал способов разорвать помолвку.

В итоге мы поругались. Мама назвала меня неблагодарным сыном и ушла, обидевшись.

В общем, тут меня ждало полное поражение. А понимание того, что заключённую ими магическую помолвку я самостоятельно разорвать не могу, заставило меня появиться на пороге дома Мириного отца.

Он мне обрадовался, как родному. И на радостях в дом затащил, по дороге успев расписать перспективы на будущее и пожаловаться на свою нерадивую дочь, что умудрилась отказаться уже от четырёх браков, опозорив его, отца, по самое не могу.

И так он радовался, вот так радовался… ровно до того момента, как я не озвучил свою рабочую деятельность и нашу с Мирой разницу в возрасте.

Вот есть ещё разумные воры в этом мире!

Расторжение помолвки он провёл мгновенно. Честное слово, мне даже дышать легче стало! А потом с горя предложил мне отведать трёхсот летнего коллекционного вина, который он хранит уже тьма знает сколько времени, оберегая дорогущий напиток и дожидаясь свадьбы своей любимой доченьки.

— Так не свадьба же, — осторожно заметил я.

Эор в ответ только рукой махнул:

— С такой дочкой я до свадьбы не доживу.

И пошёл, собственно, за своим вином, предложив мне подождать его в кухне. Найти причины для отказа я не успел, а уходить молча, не попрощавшись даже, не позволяло воспитание. К тому же, у эора тут горе (а у меня счастье), так почему бы и не составить ему компанию?

Я только-только присел за кухонный стол, как вдруг откуда-то из глубины дома донёсся громкий яростный крик, а следом за ним горестный вой.

На крик сбежалась, кажется, вся прислуга, испуганно глядя на своего хозяина. А он, изобразив великое страдание, быстро всех их разогнал, бубня что-то о том, что они так все его тайники отыщут.

— Вот зараза! — Воскликнул в сердцах, саданув кулаком по деревянному дверному косяку так, что тот трещинами пошёл.

— Кто? — Спросил из чистого уважения, не горя желанием услышать ответ.

И уже тем более никак не ожидая, что эор с яростью прорычит:

— Давина!

А дальше всё интереснее и интереснее.

— Это кто? — Осторожно так поинтересовался у крайне расстроенного отца своей бывшей невесты.

А перед глазами уже мелькало лицо запертого у меня дома недоразумения. Какова вероятность того, что мы сейчас говорим о разных Давинах? С учётом того, что она как-то была связана с Мирой, и что выражение лица эора сейчас было совсем безрадостным, рискну предположить, что равна она нулю.

И интуиция меня не подвела.

Об этом я узнал несколько позже, сидя с Гэрионом в кухне и слушая его пьяные стенания на тему «Жизнь моя несладкая».

Так значит, сёстры. Ещё и ведьма. Очень интересно! И столько я интересного услышал про её мать, тоже, кстати, ведьму, да и про саму Давину, которая, бессовестная нахалка, жить спокойно отцу и сестре не даёт. Вечно ему защитные контуры взламывает. Тут вот ещё и про погреб его узнала, ещё и вино, которое он столько лет хранил, украла. Она там ещё много чего натворила, но после слов о защитном контуре я слушать уже перестал.

Гэрион сказал, что в последний раз его специалист из столицы ставил. Я этих ребят знаю, сам у них консультировался после проникновения этого Ашана с невестой Верховного на мою территорию. И там действительно специалисты, они своё дело знают.

И что-то мне так тревожно стало…  Не за дом, нет. Почему-то о нём, как и о его обитателях, я даже не подумал, серьёзно обеспокоенный тем, что Давина может просто взять и улететь.

Не знаю даже, почему, но мне этого не хотелось. Более того, эта мысль пугала и призывала к срочным действиям.

Но срочных не получилось. Уйти от Гэриона я смог только двадцать маэ спустя. И, кстати, вовремя, потому что его пьяный разум уже был согласен на новое заключение помолвки.

Мелькнула пугающая мысль, что об этом можно было бы подумать. Только с его старшей дочерью…  К счастью, я вовремя опомнился. А когда оказался дома, в магически запечатанной комнате Давины, любые светлые чувства к этому существу во мне и вовсе исчезли.

Её не было. Не было! В магической коробке с усиленным магическим контуром, лишённым двери! Да, это сейчас, зная, что она ведьма, я подумал о том, что надо было и окно убрать. Жаль, что раньше до этого не додумался.

Что поразило, так это уцелевшая защитная система. Она была очень осторожно, аккуратно, даже бережно распутана настолько, чтобы создать небольшую брешь как раз напротив открытого окна, через который, нужно полагать, Давина и ушла. Или улетела.

Ведьма. Кахэш!

А ещё ведьма оставила для меня подарок. Фонящий магией камень в железной ажурной оправе на тонкой цепочке, что лежал посреди заправленной светлой постели на чёрном прямоугольнике сложенного пополам листа бумаги.

Читать не хотелось. Хотелось спалить сначала его, а затем и ту, что его оставила. Но здравомыслие, к счастью, по обыкновению своему победило, поэтому я подошёл, присел на край кровати и осторожно подхватил украшение.

Мелькнула мысль, что я сейчас себе какое-нибудь проклятье получу, оставленное моей… даже невестой её уже не назвать. Пусть будет «моей гостьей». Да, той самой гостьей, что за один неполный день сумела внести в мою жизнь много чего необычного.

Камень оказался артефактом. Что он делал, я не знаю, но фонило от него так, как могло фонить только от артефакта. Повертев его в руке, всё ещё несколько опасаясь словить проклятье, я потянулся и подхватил второй рукой лист бумаги.

Несколько кривым, торопливым почерком там было выведено всего два слова: «Надевай, любимый».

Я как наяву услышал скользнувшую в её голосе насмешку при последнем слове. И увидел, как она криво ухмылялась, выводя его на бумаге.

Невыносимая ведьма!

И артефакт на шею я всё же натянул, чувствуя исходящее от него тепло и то, как осторожно его сила проникает в мою ауру. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем камень на шее едва ощутимо вздрогнул и заговорил голосом, который я теперь везде узнаю:

— Тебя не учили держать свои обещания, Акарчик?

Ах, какие мы смелые стали!

— Акарчик? — Прищурившись, тихо переспросил я, мечтая Давину если не с метлы спихнуть, то хотя бы крепко за шею обнять.

— Если что-то говоришь, касайся кулона, — подсказала она тут же, — я тебя не слышу.

У меня почему-то после её сладостного голоска появились серьёзные сомнения на этот счёт, но проверить их, к сожалению, я не мог. Приложив два пальца к артефакту, холодно переспросил:

— В каком смысле?

— У-у-у, какие мы злые! — Откровенно издеваясь, хмыкнула она, даже не пытаясь убрать улыбку из голоса. — В том простом, что, если уж ты говоришь «Вернусь утром», то утром возвращаться и надо. А если бы я к этому моменту улететь не успела?

Да ты вообще улетать не должна была! Зло покосившись на брешь в окне, я как можно более безразлично поинтересовался:

— Давно улетела?

— Да маэ двадцать назад, — отмахнулась она беззаботно, — не напрягайся, дорогой, на мне глушилка от поисковых чар. Месяц под эоров настраивала, между прочим.

И столько гордости в самодовольном голосе. Так и захотелось сказать, что к эорам я, чистокровный демон, не имею вообще никакого отношения. Но я лишь беззвучно хмыкнул и не стал ничего говорить. Это будет мой маленький секрет и козырь в рукаве, как говорится.

— А что, были причины настраивать?

Понимаю, что следовало бы просто сказать, что помолвка расторгнута, и снять этот артефакт, выкинув и его, и его хозяйку из своей жизни и памяти. Но почему-то я всё равно продолжал задавать эти бессмысленные, казалось бы, вопросы. Мне не должно быть никакого дела до Давины и её жизни.

— Вот спросил бы ты у меня об этом раньше, я бы тебе с радостью рассказала, — вздохнула она уже не так радостно, пустив в голос грустные нотки.

Я невольно подхватил камень на шее и поднёс его ближе к губам. Не знаю, сможет ли Давина лучше меня слышать, но лично мне хотелось, чтобы её голос звучал громче и… ближе, что ли?

— Что мешает тебе сейчас? — Спросил я у неё совершенно не то, что следовало бы.

И напрягся, даже дыхание машинально задержал, напрягая слух в ожидании её ответа, с которым она по непонятным мне причинам медлила.

У меня появилось такое ощущение, что сейчас она скажет что- то очень важное. Она и сказала. Шумно выдохнула и сказала:

— Данное самой себе обещание выкинуть тебя из головы.