Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну… — Сквира почесал затылок. Его мысли витали довольно далеко от радиол, и теперь он не совсем понимал, о чем завел речь лейтенант.
— И я о том же… — вздохнул Василь Тарасович. — Как случайный вор мог допереть, что монеты из брошенных альбомов дешевые, а из тайника на кухне — дорогие?
— Преступники разбирались в нумизматике, — предположил капитан.
— Ну да. Но этого мало. Ведь спереть коллекцию — только начало. А кому ее сплавить? Обычным людям такое добро на что? Как им объяснить, что позеленевшая медная монетка стоит не рубль, и не два, а десятки, а то и сотни рублей? Да и на кой эти монетки простому смертному? Хоть за десять рублей, хоть за два, хоть за рубль… — Козинец скосил глаза на капитана. — Чтобы загнать такую уйму ценных монет, нужно знаться с фанатиками, с нумизматами. И не с какими-то там, а с богатыми нумизматами! В комиссионку с теми тремя альбомами не сунешься…
Капитан поморщился. Уж не решил ли этот милиционер, что может поразить следователя КГБ своими довольно очевидными выводами?
— Давайте лучше подумаем о монете с трезубом, — сказал Сквира. — Версию, что она сохранилась с гражданской войны, насколько я понимаю, мы не рассматриваем?
Взгляд его скользнул по фигуре Ленина и остановился на золоченой раме, в которую была заключена картина. По слою пыли на ней кто-то провел пальцем, оставив длинную бросающуюся в глаза полосу. Почему-то ее вид сразу прибавил Сквире уверенности.
— А было б ничего так! — вдруг заметил Василь Тарасович. — Прикиньте! Был такой себе Максюша Забобуйко. Провозгласил себя императором села Козявки. Монеты сварганил на каком-нибудь парижском монетном дворе. А год велел проставить не текущий, а тот, что он сам себе наметил для ухода на пенсию. И потом все это фуганул через фронты в свою империю… — Уголки губ лейтенанта дрогнули, и Сквира, до сих пор думавший, что Козинец говорит всерьез, от его неожиданной ухмылки прыснул. Василь Тарасович тоже рассмеялся.
— Если вы все-таки не настаиваете на версии про императора Козявок, — сказал капитан, улыбаясь, — то что у нас остается? Местные националисты?
— Парочка отбывших наказание по этой статье у нас, конечно, найдутся, — тут же отозвался лейтенант, — но они ж не малахольные, чтобы высовываться. Так, босота местная, полная абстракция. Есть еще несколько тайных униатов. Ездят во Львов, якобы за покупками, но все знают, чем они там на самом деле занимаются… Да разве униаты — обязательно националисты? Сходки какие устраивают? Листовки расклеивают? Нет. Помалкивают себе да на папу римского молятся…
— Нужно провести обыски у отсидевших по этой статье, — предложил Сквира. — Может, установим связи националистов с Ревой…
— Само собой. Только никаким националистом Рева не был. Я его знал. Прокурор, начальник райотдела милиции, первый секретарь райкома — все его знали. Весь город! Какой с него националист?
Лейтенант взглянул на капитана и замолчал. Травинка, занесенная ветром, застряла в его усах, и теперь при каждом движении мелко дрожала.
— Может, поляки монету отчеканили? — выдвинул версию Сквира. — Тут ведь граница совсем рядом?
— Девятнадцать километров. У всех родственники за Бугом. Только Польша — это социалистическая страна. Их Служба безопасности на украинскую националистическую группу глаза бы не закрыла. Не говоря уже о совете этом ихнем… — Козинец замялся, подыскивая слова.
— Военный совет национального спасения, — подсказал Северин Мирославович.
— Вот именно. Они в порядке этого самого спасения гасят всех подряд. И вообще — у них там военное положение. Им не до украинских национальных идей…
В комнате повисла тишина.
«Может, стоило бы взять лист бумаги и попытаться как-то систематизировать то, что известно?», — подумал Сквира. Даже если это и не придало бы особого смысла разговору, то Чипейко такая схема, вовремя поданная, могла бы понравиться.
— А при чем тут националисты вообще? — вдруг спросил Козинец. Он задумчиво погладил усы, и травинка, застрявшая в них, наконец, слетела.
Владимир Ильич со своего кресла в Кремле удивленно смотрел на лейтенанта. Монета с трезубом не имеет отношения к националистам? Понимаете ли вы, товарищ, какую архивредную ахинею несете?
— Да ну! — язвительно протянул Сквира. Он был солидарен с Лениным.
— Нет, давайте вникнем! — настаивал Козинец. — Мы с чего решили, что эта монета националистическая?
— Так трезуб ведь! — стал заводиться капитан. — Монета самим своим существованием предполагает, что Украина — отдельное государство.
— Предположим, — легко согласился Василь Тарасович. — И на кой националистам варганить такую монету?
— Для пропаганды, — немедленно отозвался Северин Мирославович.
— А как монетой пропаганду вести?
Капитан открыл было рот, но, обескураженный, не произнес ни слова. Такая простая мысль ему в голову не приходила. Вот тебе и разговор с любителем! Вот тебе и простофиля-милиционер из глухой провинции, в свои почти сорок дослужившийся лишь до лейтенанта!
— Не листовка, не газета, не плакат, не книга! — продолжал вгонять гвозди в Сквиру Василь Тарасович. — Монета! Какая здесь возможна пропаганда? На ней лозунгов не напишешь, доказательства всякие, аргументы не поместишь…
Северин Мирославович вздохнул.
— Не зря же наши партизаны в войну ерундой не занимались и монеты не чеканили. Они плакаты развешивали да листовки разбрасывали, — никак не мог успокоиться лейтенант. — Тот же Ленин для пропаганды газету печатал. Ленин! А он в этой теме фурычил! Враги советской власти вон тоже не монеты чеканят, а по радио брешут. «Би-Би-Си» всякие. Но монеты — нет, не штампуют…
— Я понял, понял, — с легким раздражением прервал Сквира.
— А деньги?
— Что — деньги?
— Сколько нужно денег, чтобы отчеканить скромный тираж в сто тысяч экземпляров монеты? Золота для такой пропаганды потребуются тонны! Тонны — в буквальном смысле этого слова! — продолжал Козинец.
На столе лежала раскрытая на рисунках книга. С ее страниц смотрел Божьей Милостью Его Величество Максим III. Вислые усы и волевой подбородок — полная противоположность Владимиру Ильичу…
— Да и что за националист написал бы про Малую Русь? — уже гораздо тише проговорил Василь Тарасович. — Это ж Малороссия! Оскорбуха! Даже не для националиста! Даже для простого советского человека, вроде вас и меня, явная оскорбуха!
Северин Мирославович прислушался к себе. Оскорбляло ли его слово «Малороссия»? Просто неофициальное название участка суши… Он покачал головой. Себе-то он мог признаться: да, ему это слово не нравилось.
Лейтенант задумался ненадолго и добавил:
— И имя «Максим» не катит. Что за Максим? Да еще и Третий? Если уж националист придумывает такую монету, то не круче ли поместить на ней портреты борцов? Петлюры какого или Бандеры? Да мало ли у них, у националистов, героев! А тут какой-то Максим Третий! Не в дугу… — Он запнулся, бросил взгляд на Сквиру и поправился: — Я имею в виду, что было бы логичнее, если бы…
— Я понимаю, что вы имели в виду, — осторожно улыбнулся Северин Мирославович. Не хватало еще к словам цепляться!
Ну вот, монета не националистическая. Что теперь докладывать подполковнику Чипейко?
Козинец погладил усы, глядя на капитана.
— Да и не вызывает эта монета никаких националистических чувств. Жадность — да, вызывает. Желание заныкать ее на черный день — вызывает. А вот националистических чувств — нет…
Сквира кивнул.
— Может, этими монетами зарплату активистам выдают? — предположил он.
— В магазин с такой зарплатой не попрешься, к ювелиру не сунешься. Даже если бы и не было никакого трезуба! А с ним… С трезубом в КГБ загремишь с два счета!
— А награда? — все еще сопротивлялся капитан. — Вроде ордена?
— И как награда она не в тему, — развел руками Василь Тарасович. — Ты, скажем, всю жизнь положил на борьбу с Советской властью, а тебе что? Твои же товарищи награждают тебя не грамотой «Передовик национализма», не медалью «Пятьдесят лет Бандеровским курсом», не орденом «За успехи в оплевывании Советов», а монетой с каким-то Максимом Третьим…
Рот Козинца растянулся в широкой улыбке.
— Ни себе покайфовать, ни семье показать, ни перед единомышленниками повыпендриваться…
— Вы раньше имели дело с монетами? — спросил Сквира, удивляясь, когда это лейтенант успел все проанализировать.
— В смысле? — Козинец будто наткнулся на какой-то барьер. Хотел что-то сказать, но вопрос капитана остановил его на полном скаку. — Я пока ночью стены в той хате простукивал, столько всего об этой монете передумал…
— Ну и зачем же она все-таки нужна?
Козинец молча пожал плечами. В комнате воцарилась тишина. Стало слышно, как где-то в глубине райотдела дежурный объясняется с кем-то по телефону. Слов разобрать было нельзя, но голос гудел, создавая беспрерывный монотонный фон.
— Может, — задумчиво проговорил Сквира, — кто-то получил доступ к левому золоту? Ворует на прииске, например?
— А монеты-то зачем штамповать? — парировал Козинец. — Тем более, с трезубом? Так одна статья была, а теперь еще две подогнал, и каждая серьезнее другой…
Опять повисла тишина. Часы на стене отстукивали секунду за секундой.
— Нумизматы ж не зря за монеты переплачивают, — наконец, произнес Северин Мирославович. — В монетах цена выше, чем просто за драгметалл.
— Ага, выдашь ты эту монету за нумизматическую редкость! — буркнул Василь Тарасович. — Это как впаривать пенопластовый спасательный жилет, в котором якобы еще Ной по своему ковчегу расхаживал. А для убедительности и дату написать — мол, произведено до вселенского потопа… — Он хмыкнул. — Даже малый ребенок знает, что никакого государства Малая Русь-Украина не существует и никогда не существовало. И никакого короля Максима III тоже не было и нет. На кой ляд нумизмату переплачивать? И много переплачивать — иначе какой смысл подделывать монету?
— Ну да, — недовольно согласился Сквира.
— И как штамповать? Сунуться на монетный двор? На советский монетный двор? Да такого сумасшедшего заметут в первую же минуту! — Василь Тарасович победно посмотрел на капитана.
Тот отвел глаза. Возражений у него не осталось. Чтобы скрыть свою растерянность, Сквира подошел к окну. Постоял немного, глядя на пустынную улицу. Потом вернулся к столу и сел.
— Что же получается? — пробормотал он. — Этой монеты вообще не должно существовать? Она бессмысленна?
Луцк, областное общество филателистов, 16:15.
В глубине темной комнаты на внушительных размеров столе стояла сиявшая в полную мощь медная, с малахитовыми вставками, лампа. За столом в высоком кожаном кресле восседала пожилая дама — Марта Фаддеевна Кранц-Вовченко — величественная, сухощавая, с копной седых волос. Перед ней в пепельнице дымилась сигарета в длинном янтарном мундштуке.
— Вы опоздали на пятнадцать минут, — хрипло сказала хозяйка, безбожно картавя.
Сквира замер. Рука инстинктивно дернулась к внутреннему карману пиджака и извлекла удостоверение.
— Капитан госбезопасности Сквира, — несмело представился он.
Перед столом стояло второе кресло, но Северин Мирославович не решался сесть.
— Это хорошо, юноша, что вы не оправдываетесь, — строго произнесла дама. — Я не люблю этот бессмысленный лепет… — Она взяла удостоверение и потянулась к кожаному футляру с очками. — Я ожидала чего-то более внушительного, — заметила она, вчитываясь, — обилия гербов, печати на веревочке, приказа после прочтения застрелиться…
— Я сам был… э-э-э… в свое время разочарован, — признался Северин Мирославович.
— Капитан… — продолжала Марта Фаддеевна. — Hauptmann … Это ведь не очень высокий чин?
— Три звания до генерала.
— А вы оптимист! — старуха рассмеялась и величественно указала на свободное кресло. — Можете сесть.
Это прозвучало как команда. Сквира быстро выполнил ее.
Старуха вернула удостоверение и, покосившись на гостя — будто пытаясь понять, способен ли он оценить ее жест, спросила:
— Желаете кофе?
— Да, — Северин Мирославович постарался вложить в голос подобающую случаю благодарность.
— Мой кофе с коньяком, предупреждаю.
«В четыре часа дня?» Сквира согласно махнул рукой.
Дама поднялась и неторопливо прошла в другую часть комнаты. Женщина оказалась довольно высокой и на удивление энергичной. С прямой, как у курсанта военного училища, спиной. Ей в равной степени могло быть и шестьдесят, и восемьдесят лет.
На полпути она обернулась:
— Между прочим, мне семьдесят два. Так что вы, молодой человек, могли бы и помочь.
— Просто мистика какая-то, — прошептал Сквира, вставая.
— Мистика? — старуха приподняла бровь.
Северин Мирославович смутился и, глядя в пол, промямлил:
— Я только что подумал, что вам лет… э-э-э… пятьдесят, Марта Фаддеевна.
— Гм, — старуха повернулась к шкафу и вынула из портфеля, стоявшего на одной из полок, термос. — Грубая лесть. Впрочем, молодежь совершенно разучилась делать комплименты, так что вам это все равно идет в зачет.
Даже не убедившись, что гость успел подойти, она протянула назад изящную кофейную чашку на блюдце. Северин Мирославович неуклюже рванул к ней и едва успел подставить руки.
Старуха щелкнула замком портфеля и направилась обратно к своему столу. Капитан пропустил ее вперед, дождался, пока она сядет, и сел сам.
Хозяйка налила ему кофе из термоса. Напиток оказался густым и ароматным. Коньяка, правда, в нем было больше, чем он ожидал.
— Прекрасно! — искренне одобрил Сквира.
Марта Фаддеевна кивнула. Себе она поставила рюмку и наполнила ее чем-то из черной бутылки с этикеткой на французском.
— Вам не полагается — вы на службе. А мне кофе уже хватит.
Она затянулась сигаретой, потом аккуратно положила ее обратно в пепельницу и отхлебнула из рюмки, светски отставив мизинец.
— А у нумизматов другая комната? — спросил Сквира.
— Другая? — удивилась Марта Фаддеевна. — Почему?
Поделиться книгой: