Изображая зло. Книга 1

Евгения Никифорова

Изображая зло

Книга 1

Глава 1. Виктория Морреаф

— Я благодарен за визит, — произнёс отец Мартин. — Простите, что потревожил, но надежды возлагаю только на вас.

Священнослужитель распахнул железные узорчатые ворота, пропуская гостью на территорию монастыря. Каменное древнее сооружение с тяжёлыми колоколами в башнях приветствовало угрюмостью и простотой веры, всем видом показывая, что уже ничего не ждёт от живых. Виктория Морреаф в роскошном дорогом пальто выглядела неуместно возле переминавшегося с ноги на ногу старика, довольствовавшегося поношенной рясой. Послушники, завидев женщину, отворачивались, старательно пряча глаза. Но Виктория не обращала ни на кого внимания, кроме отца Мартина.

— Кто? — задала она первый вопрос.

— Лукас Монсо, двадцать три года, не женат, детей нет.

— Он назвал причины, почему выбрал Лукаса?

— Сказал, что Лукас хорошо его подкармливает.

— И больше ничего?

— Ещё его забавляют страдания жертвы.

— Сколько?

— Месяц.

Виктория подставила лицо сухому ветру.

— Лукас необычный человек?

— Архитектор.

— Значит, с долей воображения и логики.

— Прошу прощения?

— У меня пока нет вопросов. Я должна увидеть его.

Отец Мартин засеменил впереди гостьи, показывая путь в помещение, откуда вылетали крепкие ругательства. Старик отворил дверь и вошёл первым, после чего обернулся к женщине, намереваясь произнести заветные слова отпущения грехов перед ритуалом. Но та качнула головой, мол, не надо, и встала у облезлой стены. Незнакомый ей юноша был привязан к стулу в центре пустой комнаты. В неверном свете зажжённых свечей показалось его бледное лицо, которое искажали судороги. Чудовищные синяки под глазами, худоба и грязные всклокоченные волосы производили сильное впечатление. Вид Лукаса Монсо можно было бы счесть жалким, если бы не бегающий озорной взгляд — необычайно живой для человека, который провёл в заключении месяц. Пахло потом и мочой. Отец Мартин с крестом и раскрытой Библией в руках принялся громко читать молитвы. Похоже, присутствие гостьи прибавило старому священнослужителю уверенности.

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum[1].

— Morte sola Dei[2], — прошелестел тихий ответ.

— Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo, et in terra[3].

— Voluntas data est homini[4].

— Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris[5].

— Nulla indulgentiae qui repulit Deus[6], — вторил одержимый.

— Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo[7].

— Nulla libertas a propria umbra[8].

— Amen[9].

Одержимый оскалился, демонстрируя поломанные коричневато-жёлтые зубы. Алчный плотоядный взгляд нацелился на женщину.

— Tempus tuum exspirat[10].

— Мне нужно получить его имя, — шепнул отец Мартин и вытер со лба капли пота.

— Знаю, — несколько усталым тоном ответила Виктория.

— Конечно, она знает! — возликовал рычащий утробный голос. — Иначе бы не пришла!

— Он впервые заговорил на итальянском. До этого на латыни, ещё я слышал иврит и язык, очень похожий на сирийский, — добавил святой отец.

— Значит, знаком с арамейским письмом? Похоже, это дух из Ближнего Востока.

— Nulla nomen — nulla virtute[11].

Они переглянулись, услышав последнюю реплику одержимого.

— Что ж, я продолжу, — выдохнул отец Мартин.

— Вначале с ним поработаю я.

Виктория медленно приблизилась к жертве, после чего, неожиданно для священника, позволила себе присесть перед Лукасом. Одержимый шумно втянул воздух, не сводя с женщины цепкого взгляда.

На протяжении нескольких минут отец Мартин ощущал себя лишним в их неторопливой беседе. Он не понимал ни слова из того, о чём говорили эти двое. Инстинкт требовал предупредить Викторию о возможной опасности, однако, судя по мелькавшей улыбке, в помощи она не нуждалась.

Вскоре священнику начало казаться, что одержимый расслабился. Женщина вдруг поднялась, достала из внутреннего кармана пальто несколько фотографий, отобрала две и помахала перед лицом Лукаса. Отец Мартин успел разглядеть изображения девочек.

— Vivas[12], — дух вернулся к латыни.

— А эти? — Виктория предъявила фотографии мальчиков.

— Mortui[13].

Одержимый облизал треснувшие, обкусанные до крови губы.

— Я чую их сладкие души.

— Ясно, — сделав известный ей одной вывод, женщина убрала фотографии и обошла стул, пристально разглядывая с разных сторон тело Лукаса.

— Мне приступить к молитвам? — напомнил о себе священник.

— Обязательно, как только назову его имя.

Тот визгливо рассмеялся в ответ.

— Целый месяц сидишь на цепи, как щенок, — Виктория бесстрастно смотрела в безумные глаза. — Ну же, покажи чудо. Удиви меня.

Она склонилась над изуродованным юношей.

— Похоже, ты не в настроении. Жаль, я надеялась уйти под впечатлением.

Взгляд упал на исцарапанную синюю руку. Виктория, наконец, обнаружила то, что её интересовало. Большой палец Лукаса был обглодан едва ли не до кости.

— Vos mortem propinquus[14], — изрёк дух прежде, чем она успела отвернуться и сказать:

— Его имя Орниас.

Отец Мартин облегчённо вздохнул и перекрестился.

— Осталась самая лёгкая часть. Не буду вас беспокоить, — бросила Виктория напоследок и, не обращая внимания на крик поражённого демона, захлопнула за собой дверь.

Некоторое время ещё был слышан шум борьбы, но вскоре ритуал завершился, и монастырь впал в протяжную тягучую тишину. Священник из последних сил выкарабкался на воздух. Спотыкаясь на ступенях и придерживаясь за холодные стены, он кое-как дошёл до каменной скамьи, где его поджидала Виктория Морреаф. С мученическим стоном отец Мартин рухнул рядом.

— Не советую больше этим заниматься.

Гостья вытянула ноги и выгнулась, как старая кошка. Прикрыв глаза, подставила лицо сухому итальянскому ветру. Её движения были нарочито медленны и ленивы.

— Мой ученик пока не готов к испытаниям, — скромно ответил старик.

Из-под ресниц мелькнул проницательный взгляд.

— Бережёте его? — уголок рта дёрнулся в полуулыбке. — Не попробует, не узнает.

— На всё воля Господа, — прикрылся заученными словами священник, желая опустить неприятную тему. — А вы не изменились за пятьдесят лет. Кажется, тогда мы встретились впервые? Полвека назад?

— А не виделись сколько? Почти десять? Я начала думать, что вы забыли меня.

— Это невозможно.

Священник деловито поправил одну из тридцати трёх пуговиц на своей рясе.

— Как вам удалось вычислить имя? — спросил он с профессиональным интересом.

— Демон предпочитал общаться на арамейских языках. Логично предположить, что он родом из Ближнего Востока. Привлекают его души мужчин, а не женщин. И чем моложе, тем лучше. Большой палец на руке Лукаса чуть ли не съеден. Мне вспомнилась история о том, как царь Соломон подчинил злых духов и заставил их построить храм Божий. Иерусалим, Палестина, Ближний Восток…

— Имена всех покорённых духов перечислены в апокрифах, — кивнул отец Мартин.

— И первое имя — Орниас. Этот дух преследовал мальчика, верного раба Соломона. И доказательством тому был большой ссохшийся палец ребёнка, из которого демон высасывал жизнь.

— Хорошо, что я догадался позвать специалиста.

Он взволнованно протёр ладони.

— Я подумал… вам следует передать знания достойному человеку.

Виктория вынула пачку дешёвых сигарет, щёлкнула зажигалкой и закурила. Если бы отец Мартин увидел её впервые, непременно бы сделал замечание. Но опыт долгого знакомства подсказывал, что привычка этой женщины тянуться к сигаретам связана с потаёнными глубоко личными переживаниями, о которых вряд ли кому-нибудь доведётся узнать.

— Вы слышали, что сказал дух? — спросила она спустя минуту.

— О том, что вы скоро умрёте? — священник фыркнул. — Никто не солжёт лучше дьявола.

— И всё же это любопытно.

Виктория глубоко затянулась, пропуская смог через лёгкие.

— Если бы мне предложили выбирать себе смерть, я бы предпочла самопожертвование.

— Я нисколько не сомневаюсь в вашем стремлении защищать людей. Вы трижды спасли мне жизнь, а сегодня помогли бедному Лукасу, — отец Мартин еле-еле подавил желание схватить её за плечо. — На ваших глазах свершались великие подвиги и страшные катастрофы. Кто-то смотрит на вас с восхищением, и очень многие с озлобленностью. Но мне вы видитесь глубоко несчастным человеком. Человеком, наказанным за гордость. Время жестоко подшутило над вами. Однако никому не дано судить… Лишь тот, кто несёт крест, может сказать, насколько он тяжёл.

— Святой отец, — прошептала Виктория со снисходительной улыбкой. — Жалость безобидного старика последнее, в чём я нуждаюсь. Я не жертва жестокого бога и уж тем более не покровитель слабых и обездоленных. Я влачу существование, за которое люди готовы продать душу. Все мои родственники умерли ещё в четырнадцатом веке. И никто из знакомых не похвастается, что по-настоящему знает меня. Я одна могу сказать… Я игрок. Я развлекаюсь бесконечными играми в историю событий. Закладываю бомбу в одном столетии и поджидаю, как она взорвётся в следующем. Я давно оторвалась от общества, потеряла связь с сегодняшним днём. Почему? Я жду чего-то особенного, надеюсь увидеть то, что потрясёт до глубины души. И это что-то обязательно должно произойти завтра… Так я говорю себе. Но разочаровываюсь с каждым днём. Приходится мириться с повторяемостью событий, с закономерностью людских поступков. Кажется, это зовётся спиралью истории. Я судорожно ищу новое, не засиживаюсь на месте, утоляю страсть к приключениям. Рискую, не задумываясь о последствиях… Может, потому что заранее знаю исход? Сколько смертей поджидает человека за углом, но ни от одной я не пряталась! За семь столетий я успела пережить самые страшные мгновения. Я следую за смертью, словно за давним и единственным возлюбленным, но она без конца убегает от меня… как будто боится, что если меня коснётся, её покарает сам Бог.

Стальной взгляд женщины обратились к старику.

— Время позволило мне вдоволь изучить природу людей. Я ненавижу их… ненавижу за узость мышления, за примитивность, убогую ограниченность. И знаете, на фоне живых мёртвые кажутся лучше.

Виктория постучала дымящимся окурком по скамье, затушив его.

— Так вы считаете, люди злы? — спросил священник.

— Зло заложено в генотипе человека с начала сотворения мира.

— Но есть множество примеров, когда люди преодолевали свою тёмную сторону и шли на поистине великий акт самопожертвования!

— Этому есть только одна причина, — Виктория склонила голову, спрятав лицо за прядями тяжёлых смоляных волос. — Любовь.

Отец Мартин улыбнулся.

— Разгром городов, уничтожение культуры, массовая гибель людей… Война снится мне в кошмарах, святой отец. Тысячи раз я участвовала в этих кошмарах. Людей клеймили, как бракованный товар, сжигали. И эти сладострастные крики насильников, призывы к вожделению зла… Инквизиция, Холокост, джихад… Человечество негодует, откуда берутся чудовища, которым не ведомы уважение и сострадание. Лучшие умы ломают голову над этим вопросом и не подозревают, что чудовища живут и бодрствуют всюду, они не исчезали ни на день. Больше всего человек любит играть в Господа Бога, и нет искушения порочнее, чем власть над разумом. Если не можешь отличить правду от вымысла, до конца жизни будешь следовать приказам тех, кто создаёт изо лжи целый мир. В стадо людей сбивает вера, а выводит собственное мнение. Кукловод задумывает и ведёт войну, а гибнут в ней марионетки. И это безумие никогда не прекратится.

Виктория подняла взгляд на монастырскую пустошь.

— Святой отец, вам не кажется, что ветки деревьев похожи на руки грешников? Голые, чёрные, они тянутся вверх, к небесам. О чём они просят? Зима всё равно наступит. Им не избежать ни холода, ни войны. Но раз уж неотвратимо такое зло, то должна же смерть быть неизбежна и для меня?

— И вы думаете, наилучший исход вашей жизни — пожертвовать собой ради людей?

— Не ради людей. Ради любви. Из всего увиденного мной за семь веков существования любовь всегда была той единственной вещью, которой Бог не позволял мне владеть. И поверьте на слово, она достойна того, чтобы сам Бог за неё же и распял.

Виктория Морреаф поднялась со скамьи и плотнее запахнулась в пальто, спасаясь от осеннего ветра.

— Впрочем, я солгала вам, святой отец, — она усмехнулась в ответ на удивление священника. — Моя услуга бедному Лукасу была не такой уж и безвозмездной. Детей на тех фотографиях разыскивают в Англии, и теперь я со спокойной душой могу передать сведения детективу Кроули. Он всегда рад полезной информации. Даже если её предоставил демон.

— Знаете, что я вам скажу? — бросил отец Мартин. — Вечность — это чересчур много.