Хоккенхаймская ведьма

— И свечей хватает, и тепло, вроде, всё хорошо, — резюмировал толстый монах. — Давайте, братья, рассаживаться.

Все монахи-комиссары уселись за стол большой, монахи-писари садились за столы меньшие.

— Братья мои, наверное, все поддержат меня, если я скажу, что бургомистр Гюнтериг честный человек, и он старался для Святого Трибунала.

— Да, мы видим его старания, — говорили монахи. — Честный человек, честный.

Бургомистр Гюнтериг кланялся чуть не до каменного пола.

— Ну что ж. Если до первого колокола заутрени, никто с раскаянием не придёт, — продолжал брат Иона, — инквизицию можно будет начинать.

— Так был уже колокол, — напомнил брат Иоганн. — Ещё как мы сюда приехали, уже колокол был.

— Братья, так кто у нас в этом городе? — вопрошал прелат-комиссар.

Один из писарей вскочил и принёс ему бумагу.

— Так, — начал он, изучая её. — Гертруда Вайс. Вдова. Хозяйка сыроварни. Есть у вас такая, господин бургамистр?

— Вдова Вайс? — искренне удивился бургомистр. — Неужто она ведьма?

— А для того мы и приехали, чтобы узнать, на то мы и инквизиция. В бумаге писано, что вдова эта губит у людей скот, наговаривает болезни детям и привораживает чужих мужей.

Бургомистр, может, и хотел что-то возразить, да не стал. Удивлялся только, глаза в сторону отводил.

— Господин кавалер, — продолжил отец Иона, — коли не пришла она сама с покаянием, так ступайте вы за вдовой Вайс. Приведите её сюда.

Волков только поклонился и пошёл на выход.

Женщина стала белой, стояла она во дворе своего большого дома, с батраком говорила и замерла, замолчала на полуслове, когда увидела кавалера и солдат, что входили во двор. Во дворе пахло молодым сыром, было прибрано. И батрак был опрятен. Сама же женщина была немолода, было ей лет тридцать пять или около того, чиста одеждой, не костлява и очень миловидна. Чепец белоснежный, фартук свежий, доброе платье чистое, несмотря на холод, руки по локоть голые, красивые.

Глаза серые, большие, испуганы.

— Ты ли Гертруда Вайс? — спросил кавалер, оглядываясь вокруг.

— О, Дева Мария, матерь Божья, — залепетала женщина, — добрый господин, зачем вы спрашиваете?

— Отвечай, — Волков был холоден. — Ты ли Гертруда Вайс?

— Да, добрый господин, это я, — медленно произнесла женщина. — Но что же вам нужно от меня?

— Именем Святого Трибунала, я тебя арестовываю, — кавалер дал знак солдатам. — Возьмите её. Только ласково.

Двое солдат с сержантом подошли, вязли её под руки, повели к выходу со двора, а женщина лепетала, всё пыталась сказать кавалеру:

— Да отчего же мне идти с вами? Добрый господин, у меня сыры, куда же я. У меня сыновья, — она не рыдала, говорила спокойно вроде, только по лицу её текли слезы, и была она удивлена. — Коровы у меня.

Волков глядел на неё и вспоминал ведьму из Рютте, страшную и сильную, когда та говорила, крепкие мужи в коленях слабели. Та железа калёного не боялась. Смеялась ему в лицо. А эта… Разве ж она ведьма? Эта была похожа на простую перепуганную женщину.

Максимилиан помог сесть ему на коня, и тут из ворот выскочил мальчишка лет шестнадцати, он кинулся к Волкову, но Максимилиан его оттолкнул, не допустил до рыцаря:

— Куда лезешь?

— Господин, — кричал мальчишка, не пытаясь более приблизится. — Куда вы уводите маму? В чём её вина?

Кавалер не ответил, тогда мальчишка кинулся к матери, которую солдаты усадили в телегу, и даже накрыли рогожей от ветра, но и солдаты его грубо оттолкнули, он повалился на ледяную дорогу, а мать его завыла по-бабьи протяжно.

Смотреть и слушать все это Волкову не хотелось, он тронул коня шпорами поехал вперёд.

Когда вдову везли по городу, стали собираться люди, кто с радостным возбуждением шёл, за телегой, кто с удивлением, а кто и плевал во вдову. Поносил её злым словом. А кто-то и кинул в неё ком грязи ледяной.

— Прочь, — рявкнул на людей кавалер, — прочь пошли, идите, работайте лучше.

— Так она ж ведьма! — крикнул молодой парень.

— Не тебе решать кто ведьма, Святой Трибунал решит, а пока она не ведьма, господин Брюнхвальд, если кто будет злобствовать, того в плети.

— Разойдись, — заорал Брюнхвальд, доставая плеть, — сечь буду.

Народ больше не злобствовал, но так и шёл за телегой, до самого склада.

Глава 3

Отец Николас встретил его у дверей, бодрый и радостный увидал ведьму — заговорил:

— Привезли? Какова! Ишь, глянь-ка на неё, и красива ещё.

Он прямо-таки хотел начать побыстрее.

— Думаете, она ведьма? — спросил кавалер, скидывая плащ и стягивая перчатки.

— Посмотрим-посмотрим, — улыбался монах, — а как вы думаете, раз пригожа и красива и на вид благочестива — значит не ведьма?

Волков пожал плечами, ну ни как он не мог поверить, что эта перепуганная до смерти женщина зналась с Сатаной.

Гертруду Вайс вывели в центр зала, поставили перед большим столом, за которым сидели святые отцы. Позади её была скамейка, но сесть ей не дали. Молодой монашек писарь, положил пред отцом Ионой бумагу. Тот заглянул в неё и начал:

— Так начнём, милостью Господа наше расследование, сиречь инквизицию. Дочь моя, я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай на них, и говори, как говорила бы перед Господом нашим всемилостивым, без подлости отвечай и без лукавства, хорошо?

— Да, господин, — отвечала женщина.

— Не господин я тебе, я тебе отец, святой отец, так и зови меня, а я буду добр и милостив к тебе, как подобает истинному отцу. Поняла?

— Да, святой отец.

— Говори. Ты ли Гертруда Вайс, что живёт в городе Альк и имеет сыроварню и трёх сыновей?

— Да, это я, святой отец.

— А муж твой где?

— Первого мужа я схоронила шестнадцать лет назад, его бык в бок ударил, он помер на шестой день. А второй муж уехал сыр продавать, на ярмарку в Вильбург, и там помер от чумы.

— А, так ты двух схоронила, — уточнил брат Иоганн. По его тону Волков понял, что это отягощает дело вдовы.

Волков сел на лавку, вытянул ногу.

— Так в том нет моей вины, я обоих мужей, что Бог дал, любила всем сердцем, — говорила женщина.

— Конечно-конечно, — соглашался брат Иоганн.

— Веруешь ли ты в Спасителя нашего, веруешь ли ты в непогрешимость папы и святость Матери Церкви нашей? — заговорил брат Николас.

— Верую, святой отец, верую, — кивала вдова.

— Ходишь ли к причастию? Исповедуешься?

— Да, хожу каждую неделю. Исповедуюсь, наш поп… отец Марк, скажет вам, если спросите. Спросите у него, пожалуйста.

— Спросим, спросим, не сомневайся. Позовём пастыря вашего и спросим с него, — обещал отец Иона. — Ты, дочь моя, вот, что мне скажи, только без лукавства говори, знаешься ли ты с Сатаной.

— Господи, прости, Господи прости, — вдова стала истово креститься с показной рьяностью.

— Отвечай, — настоял Отец Иона.

— Нет, Господь свидетель, клянусь вам душой своей бессмертной, — она почти рыдала. — Поверьте мне, поверьте.

— Читала ли ты чёрные книги, творила зелья, смотрела, как кто другой творит такое?

— Нет, нет, клянусь, нет! Я не грамотная, не читаю книг, никогда не читала.

— Говорила ли ты проклятья, сулила ли беды, призывала ли болезни для скота и для детей, чьих-либо? Или для людей?

— Нет, нет, нет. Никогда.

— А приходил ли к тебе во снах человек с лицом чёрным, или о рогах, или о копытах, или о языке длинном, — спрашивал Брат Иоганн. — Говорил ли тебе добрые слова, трогал груди твои, целовал уста твои, живот и лоно твоё? Сулил злато? Приглашал с ним идти? Обещал ли любовь?

— Нет-нет, никогда такого не было. Никогда.

— Ну, хорошо, — продолжал отец Иоганн, — а слушала ты проповеди лжеправедных отцов, что воздвигали хулу на папу, и на Матерь Церковь, и говорили от лица, сына Сатаны, Лютера?

— Нет, да что вы! — вдова старалась говорить искренне. Складывала молитвенно руки. — Да разве это не грех? Да и нет у нас в городе еретиков.

— Не плевала ли ты на иконы, не читала ли молитвы на простом, грешном языке, не ругала отцов святых Церкви дурными словами, и не требовала от них покаяния сатанинского и реформации?

— Никогда, никогда.

— Палач, добрый человек, выйди, — сказал отец Иона.

Вдова, услышав это заплакала. Оглядывалась.

Сыч и с ним два солдата из людей Брюнхвальда, что подвязались помогать палачу за серебро, вышли и низко кланялись Трибуналу.

Сыч был чист, выбрит и горд своей миссией. Кланялся ниже всех.

— Сын мой, встань рядом с этой несчастной. И люди пусть твои встанут.

Сыч исполнил приказ незамедлительно.

— Господи, Господи, — запричитала вдова, — зачем это? Святой отец, зачем вы позвали этих страшных людей?

— Дочь моя, — заговорил отец Иона, — по протоколу мы должны тебя осмотреть, надобно, чтобы ты сняла свою одежду.

— Что, всю одежду? — не верила вдова. Она оглядела дюжину мужчин, что были в зале.

— Дочь моя, пред Святым Трибуналом ты должна стоять, как и перед Господом нашим будешь стоять, ничем не прикрыта. В том не будет тебе укора, коли ты станешь нага здесь.

— Надобно всё снять? — всё ещё сомневалась женщина.

— Да, — говорил отец Иоганн с суровым лицом, — иначе палач снимет с тебя платье неласково.

Гертруда Вайс стала медленно раздеваться. Рыдая при этом.

— Женщина, не трать время наше, разоблачайся быстрее, — крикнул отец Иоганн, — палач, помоги ей.

Сыч подошел, стал раздевать её. Кидать её одежду на лавку. Волков услышал, как за ним кто-то пошевелился. Он повернулся и увидел монаха брата Ипполита, тот отвернулся, смотрел в жаровню с углями, чтобы не видеть женского тела. Шептал что-то.

А Сыч раздел женщину догола, стянул чепец с головы и снял с неё обувь, всё это он делал с серьёзным, даже злым лицом.

— Распусти волосы ей, — командовал отец Иоганн.

Сыч повиновался.

Волков глядел на вполне себе хорошее женское тело. Несмотря на возраст, женщина была аппетитна, только вот атмосфера, что царила в зале, никак не располагала к любовному настроению.

Женщина выла, ни на секунду не умолкала, пыталась руками прикрыть срам, да Сыч не давал, одёргивал её, чтобы руки не поднимала.

— Вдова Гертруда Вайс, сейчас тебя осмотрят честные люди, один из них монах, что не принадлежит к Святому Трибуналу, брат Ипполит, и добрый человек славный своими подвигами божий рыцарь Фолькоф. Не против ли ты, что они будут свидетелями по твоему делу? — заговорил отец Иона.

— Нет, не против, — подвывала женщина.

— Брат Иона, — заговорил отец Николас, — надобно ли брату Ипполиту тут свидетельствовать в таком деле, молод он, нужно ли ему видеть женское тело? К чему соблазны такие.

— Ничего-ничего, пусть укрепляет себя и дух свой, — не согласился брат Иона, и добавил тихо, — да и некогда искать другого, обед скоро.

Брат Николас вздохнул только в ответ.