Рейд

— Чего? — спрашивает Аким.

— Ничего, — тоном, который говорит о многом, отвечала жена.

— Я налима поймал.

— Видала, — сказала небрежно, мол это меня сейчас мало волнует.

— Ну и чего? — не понимал её тона Саблин.

— Дежурный приходил, — говорит Настя, — сказал, что сбор в шесть часов в чайной.

Аким наконец скинул костюм химзащиты, сел на стул. Дома было хорошо, прохладно, не больше двадцати семи градусов. А на улице температура уже к сорока подбиралась.

Он молчит.

— Пойдёшь? — не отставала жена.

— Вот дура, баба, ну как же я не пойду, если дежурный на сбор звал.

— Так, может, ты захворал, — говорит Настя едко.

— Так не хвораю я, — говорит Саблин. Встает, идёт на кухню. Там в дверях, приходится толкаться с женой, она дорогу не уступает. — Может, пообедать дашь?

— Катя звонила, — продолжает Настя, а сама и не думает кормить мужа, — говорит, Пшёнку и Берича бегемот опрокинул.

— С рыбарями такое случается, — нейтрально отвечает Аким, сам за стол садится.

— Так ты уже, наверное, в рейд намылился? — не унимается жена.

— Никуда я не намылился, — всё ещё спокойно говорит Саблин, — кого в рейд слать — общество решает.

— Намылился, значит, — уже уверенно говорит жена, стала совсем рядом, с каждой секундой всё злее. — С призыва пришёл три месяца назад, не навоевался, что ли? Не настрелялся? Дети отца почти не видят, то на войне, то в болоте, то на войне, то в болоте этом проклятущем. Сами растут. А он чуть передохнул и опять воевать.

— Да то не война, — морщится Аким, — чего ты орёшь, как оглашенная. Взорвём его, и вернусь через четыре дня.

— Никуда не поедешь, дома сиди, мне без мужа надоело жить, — кипятился Настя. — Пусть другие бегемотов ловят. Авось, охотников будет. А ты при мне посиди. Дом поправь, сколько уже прошу тебя батареи подшлифовать на крыше. Их мой — не мой — они уже и половину напряжения не дают. Всю поверхность посекло пылью.

Стала ставить еду на стол.

— Подшлифую, — обещает Аким, — а ты чего Юрку не можешь заставить? Пусть после школы залезет, да сделает. Там ума-то много не нужно.

— А я хочу, чтобы ты сделал, есть у меня мужик в доме?

Каша из тыквы, два яйца в ней, два куска сала, долька лука — деликатес. Два куска кукурузного хлеба. Квас, большая кружка.

Аким взял ложку, но прежде, чем начал есть, сказал:

— Ты ж сама видела, кукурузе воды не хватает, все фильтры амёба кислотой разъела. Новые нужны. В рейд пойду — так, может, платины хоть чуть-чуть дадут, хорошие фильтры поставим, с платиновым напылением они тебе пол моря на поле прокачают. Платина амёбы не боится. Кукуруза будет два метра. А может, и свинца дадут, ещё бы один аккумулятор не помешал бы.

— Дома сиди, — бесится жена, — хватит, ещё девять месяцев, и опять в призыв уйдёшь, надоело уже.

Сама аж пятнами пошла красными.

Саблин хотел ответить что-то, да не успел.

Глава 2

— Папа, а ты что, опять на войну уходишь?

На пороге кухни стояла Наталка.

Они оба замолчали, и Аким поманил дочку рукой. Дочке было пять лет. Удивительно умная росла. Уже и читать умела. В сад к другим детям её не пускали. Так старшие братья и сестра научили, сама просила их. Она пришла к нему, он взял её и посадил на колено:

— Кашу будешь?

— Нет пап, не хочу. Я же ела уже. Ты опять на войну уходишь?

Она даже дома не снимала медицинскую маску. Ей нельзя было. Если взрослый мог поймать пыльцу, красный грибок, хоть и тяжело, но переболеть им, пересилить его антибиотиками, просидев на таблетках полгода. То у детей всё было куда хуже.

Грибок заселял носоглотку, бронхи, все лёгкие, и разрастался в них, пока хозяин мог дышать. Антибиотики у детей только приостанавливали его продвижение. Врач месяц назад сказал, что правое лёгкое через год ребёнку придётся менять. А ещё через год и левое. Наталка не могла ходить в детсад, пила каждый день таблетки, не выходила на улицу, и не снимала с лица мед-маски. Не дай Бог простуда или вирус.

— Да нет, не на войну, — говорит отец, берёт с тарелки лук. — А лук, лук будешь? Он вкусный.

— Он не вкусный, — отвечает дочь, и машет головой, — он горький. А куда ты уходишь?

— Да несёт, доченька, чёрт твоего папку куда-то. Дома ему с нами не сидится, — уже беззлобно говорит Настя.

— А куда ты, пап?

— Бегемота ловить. Если конечно выберут меня, его ловить.

— А зачем его ловить? Есть его будем? — не отстаёт Наталка.

— Да нет, — Аким засмеялся, — есть нельзя, он вонючий и склизкий.

— Как налим?

— Ещё хуже, серый, и по всему телу такие крылышки, по бокам.

— А зачем же его ловить тогда, раз есть его нельзя, или опять свинок кормить?

— Думаю и свиньи его есть не будут, понимаешь, он же огромный…

— Как наш дом?

— Да нет, ну вот как три мои лодки длинной будет, и свирепый. Он себе место выбирает на дне глубокое. И там как растолстеет, начинает делиться.

— С кем? — спрашивает девочка, глаза её широко раскрыты, слушает внимательно, видно, её очень заинтересовал бегемот.

— Да ни с кем, делится на две части, из одного большого два маленьких получается, он так размножается. А пред тем, как делиться начать, он территорию чистит, всех сомов поубивает, поест всех налимов, всех медуз. Всё, что не мелкое, всё убьёт, вот даже и лодку с рыбаками, и то перевернёт если увидит.

— Какой он сердитый, — девочка была удивлена.

— Да не то слово. В общем, его нужно найти и убить, а не то их через месяц двое будет. Вдвоём будут наши лодки переворачивать.

— Папа, а он тебя не убьёт? — с опаской спрашивает девочка.

— Да нет, не убьёт, — Саблин смеётся.

— Ты ж говорил, он большой.

— А я умный, и я не один поеду, а с братами-казаками.

— С пластунами, — радуется Наталка.

— С пластунами, — кивает Аким.

— И взрывчатку возьмёте? — она так смешно выговаривает слово «взрывчатка», что Аким смеётся:

— А как же, куда же пластунам да без взрывчатки.

— А вы его взрывать будете?

— Всё, — Настя берет Наталку, отрывает от отца, — иди, поиграй, дай батьке поесть.

— Ну, ма-а… — захныкала девочка, ей интересно отцом.

— Иди, говорю. Ты встала, покушала, а он с болота пришёл голодный. Всё утро рыбу ловил. Иди погляди, какого налима поймал.

— Ну, ма-а-а…

— Иди, иди. Нарисуй папке бегемота.

Кажется, эта идея девочке понравилась, она чуть подумала, и ушла.

Когда поел, стал одеваться рабочее.

— Ты куда? — Настя уже не злится. — Пошёл бы поспал, встал-то в три, поди.

— Пойду, насосы погляжу, — говорит Саблин, натягивая сапоги. — Потом посплю.

Накинул пыльник, и вышел из дома. Как только вакуумная дверь хлопнула за ним, так он словно нырнул в зной. Ещё двенадцати не было, а уже под сорок. Он прошёл вдоль межи, поглядывая на соседскую кукурузу. У Матвея, соседа, кукуруза была получше, чем у него. Не мудрено, Матвей добрый хозяин, он её и от зноя прячет и поливает лучше и удобряет и пропалывать у него её есть кому.

Позавидовал малость, пошёл дальше.

На своём участке, он нашёл свою старшую дочь и старшего сына.

Юрка и Антонина пололи. До жара, до школы время было.

— Здорова, бать, — сказал почти взрослый Юрка, увидав его.

Респиратор на шее болтается.

— Чего без респиратора? — сразу недружелюбно спросил Аким.

— Так ветра нет, нет и пыльцы, а в нём дышать нечем, — объясняет сын.

Он прав, но всё равно Саблин даже думать не хочет, что кто-то ещё из его детей может подхватить грибок.

Антонина сразу надела респиратор. Он её обнял:

— Ну как, много колючки с барханов нанесло?

— Много папа, — говорит старшая дочь. — Но тыкву всю пропололи, тыква хорошая будет, если воды будет вдоволь.

— Идите домой, — говорит отец, — в школу пора уже.

Детям повторять не нужно, быстрее бы с жары уйти, тяпки на плечо, и пошли к дому.

Саблин осматривает грядки с тыквой, находит пару ростков колючки совсем небольших. Плохо пололи, выскажет всё им вечером. И пошел, перешагивая через тонкие капиллярные трубки к насосам.

Насосы работают почти круглосуточно, без воды всё погибнет моментально: и кукуруза и тыква и горох — все растения привычные к жаре, но всё выгорит за два дня. Главный расход энергии — это насосы. На них её уходит в два раза больше, чем на дом вместе с его освещением, охлаждением, и всем, всем, всем. И насосы его были не в порядке. Стук уже нелёгкий. Каждый литр воды сопровождается ударом. Нужно будет перебирать насос скоро. Лоток вытолкнул из насоса пригоршню жёлтой слизи. Она стекла в такую же влажную жёлтую кучу рядом с насосом. Амёбы. Мерзкие твари, что давно загадили всю пресную воду. Из-за них вода плохо испаряется. Они создают слой скользкой на ощупь, как жидкий желатин, поверхности. Амёбам нужно солнце, большинство из них плавают сверху. Пять сантиметров верхнего водного слоя — это амёбы. Это они своей кислотой разъедают железо. Сначала убивая фильтры, потом уничтожая и все внутренности насоса. Новый насос стоит дорого. Но и он проживёт года полтора-два. А их нужно два как минимум. Вот если бы найти платины. Хоть десять грамм, хоть пять. Платину амёбы не берут. С платиновым напылением в четыре микрона на фильтрах насос будет работать десть лет без остановки. Поэтому Аким и готов был идти в рейд за бегемотом. Бегемот — дело опасное. За него общество готово платить. И возможно, общество предложит платину. У общества она есть.

И алюминий есть, и свинец, и золото. За всем этим ходят на юг охотники, поисковики. В основном из линейных казаков. Но и пластуны иногда собираются. Те кто ни Бога, ни чёрта не боится, в основном бессемейные бродяги. Один удачный рейд на юг — моток меди в десять килограмм или десять золотых колец, и пять лет можно ничего не делать. Некоторые доходили до Радужного. Но Аким видал сорвиголов, что ходили и до Сургута и Нижневартовска. Да раньше он с такими знался. Там на юге, говорят, всё можно найти. Там говорят, железо как песок под ногами валяется. Столько, что не утащить. И алюминий есть, и медь. Там всё есть. Только вот, не все оттуда возвращается. А Саблин был человек семейный. Ему туда теперь нельзя.

У насосов стояла старая лопата, он взял её и разровнял кучу жёлтой слизи, чтобы быстрее её солнце высушило, превратило в пыль, а ветер потом разнёс её по полю. Амёбы какое-никакое, а удобрение. Да и куры, если примешать амёбную пыль с кукурузной мукой, её ели. Без энтузиазма, но ели.

Поставил лопату, оглядел свои участки. Вроде не жёлтая кукуруза, вроде живая. Ну а тыквы так и вовсе не плохи. Сколько глаза хватает — хорошие тыквы. Надо бы немного картошки посадить, вдруг поднимется. У некоторых немного поднималось. Редкая вещь. И дорогая.

Он глянул на термометр в коммуникаторе. Сорок. И пошёл домой.

Позвонил Юра, спросил: в чём он пойдёт на сбор, в кителе или в одежде? Аким сказал, что китель наденет, как и всегда. Юра сказал, что понял и отключился.

Настя была права, дел в доме по горло, и уплотнители на дверях нужно было клеить, вакуум не держали, паль в дом налетала, и сетку на свинарники менять надо — мошка прогрызла, и солнечные батареи на крыше шлифовать — и вправду тока не давали, как положено. И ещё по мелочи всего. Сел он клей искать нужный, силиконовый, для уплотнителей. Склонился пред огромным своим сундуком с инструментами. Вытащил клей… И заснул случайно.

Настя, вот мерзкая баба, упрямая, своевольная, вот всё по её должно быть. У Саблина на неё зла не хватало. Видит, что муж замордовался, уснул, так разбуди его, когда нужно. А она нет, назло ушла на другой конец дома и Наталку туда увела, чтобы не шумела, думала, что он проспит и не пойдёт на сход. Еле проснулся. Галифе, китель и фуражку чуть ли не на улице надевал. Сапоги не почистил. Прыгнул на квадроцикл и полетел в чайную на сход. А там уже всё транспортом заставлено. Еле нашёл место, где приткнутся. Казаков распихивал у входа, лез внутрь. Извинялся. Врал, что его ждут. В чайной сесть некуда было. На сто посадочных мест вся станица собралась, все призывы, без малого триста человек. Слава Богу, Юра место занял. Встал и крикнул:

— Тут я, Аким! К нам иди.

Там, у окна, под кондиционером, весь их взвод собрался.