Помоги проекту - поделись книгой:
Полное собрание сочинений том пятый
БЛИЗ ЕСТЬ, ПРИ ДВЕРЕХ
О том, чему не желают верить и что так близко
От составителя
Настоящая книга является пятым изданием второй части моей книги «Великое в малом». Эта часть носила особое название: «Близ грядущий антихрист и царство диавола на земле». Значительно переработанная, дополненная и иллюстрированная, она теперь представляет собою достаточно самостоятельное целое, чтобы быть выпущенной в свет отдельным изданием. Отнюдь не претендуя на ученость и оригинальность, пользуясь изысканиями и трудом иных исследователей затронутого вопроса, в связи с впечатлениями и наблюдениями лично моими, как рядового христианина, книга моя, тем не менее, есть крик
Вот к сердцу и уму таких людей и обращаю я книгой этой мое слово.
В 1882-м году, год спустя после безумно-кровавого злодеяния, жертвою которого пал человеколюбивейший Государь Александр II, и за год до Священного коронования Александра III, я был в Киеве. Стояли чудные сентябрьские дни, на которые так щедра бывает иногда наша южно-русская осень. Уличная киевская жизнь кипела и била ключом: весь Киев, казалось, от мала и до велика жил на улице; особенно Крещатик бурлил и шумел веселой, оживленной и впечатлительной толпой, той южной толпой, какой обычно не встретишь на городских улицах нашего севера; под жарким солнцем юга родятся, растут и созревают характеры совсем иного типа, чем те, которыми дарит нас наше тусклое, бледно-туманное, холодное небо.
В те дни я был христианином только по имени и только по метрическому свидетельству числился православным; довольно сказать, что, прожив тогда в колыбели Православия — Киеве два с половиною месяца, я за все время своего пребывания в такой близости от благоухания Лаврской святыни ни разу не был не только в Лавре, но даже и в церкви. И тем не менее я именно в Киеве и в те самые дни получил впечатление от одного события, которое особенно врезалось мне в памяти и которому вскоре суждено было стать предметом моего размышления, но уже не с обыденно-мирской точки зрения, а с христианско-эсхатологической.
Событие это было — комета, блестящая, яркая, огромная, прорезавшая своим хвостом около трети видимого юго-западного неба и как-то внезапно появившаяся на киевском горизонте. Теплыми и темными осенними ночами весь Киев собирался к памятнику Св. Владимира наблюдать это таинственно-грозное небесное явление. От этого памятника оно особенно хорошо было видно во всей своей ослепительно-величавой устрашающей красоте.
Поистине величественное и жуткое было это зрелище!...
Но скоро у пылких южан прошло увлечение блестящей гостьей киевского неба, прошло так же скоро, как и возникло, — и садик, разбитый у ног Св. Владимира, опустел настолько, что в разгар наибольшего расцвета этой небесной красоты почти все скамейки его были пусты: две-три темные фигуры мечтателей да я четвертый — вот и все, кто из всего многолюдного Киева по тускло-освещенному садику в заветный час наблюдений пробирался к подножию Равноапостольного просветителя Земли святорусской.
Сколько долгих лет прошло уже с тех дней, а грозное небесное явление еще и доселе стоит перед моими глазами, нечто стихийное и страшное знаменуя, что-то великое и, как смерть, неотразимое предвозвещая.
И тогда, в те памятные для меня киевские дни, комета эта не казалась мне случайным простым астрономическим явлением, без влияния на жизнь не только планеты нашей, но и духа населяющего его человечества: история моей Родины, как и мировая история; особенно же память великих и страшных дней нашествия Наполеона1, напоминали мне, что не напрасно и не без основания человеческое сердце с незапамятных времен привыкло соединять с появлением на небе хвостатого знамения тяжкие предчувствия неведомых, но неизбежных, как перст судьбы, угроз, сокрытых в таинственной тьме грядущего. Конечно, человеку такого настроения, каким я был тогда, и в голову не могло еще прийти при наблюдении над дивным небесным знамением, что оно может иметь то или другое прикровенное значение для грядущих судеб царств земных и Церкви Христовой, на земле воинствующей, но, тем не менее, сердце мое, помню, уже и тогда исполнилось тревожного Ожидания чего-то страшного, что грозящим призраком неминучих скорбей и бед, неясно для меня восставало в туманной дали будущего моей Родины2.
Наступившее вслед за тем исполненное величия, мира и безмятежия царствование великого миротворца и самодержца Александра III не оправдало, казалось, моих предчувствий: Россия достигла в его дни такой силы и славы, пред которой померкла вся слава остального міра. Слово державного отца и властителя православных миллионов заставляло подчиняться ему всё, что могло быть втайне враждебно России, а явно враждовавшего на Россию и на Царя ее не было: оно исчезло, скрылось в подполье глубин сатанинских и на свет Божий показываться не дерзало.
Люди, имеющие досуг, могут сколько угодно спорить и препираться между собою о значении для России этого великого царствования; для нас, православно-верующих верноподанных нашего Царя, плоды этого царствования были налицо: Россия и Помазанник Божий, ее Царь-Миротворец были для міра частью того целого, что Св. апостолом Павлом именовано словом «Держай»3 — «удерживающий», тем державным началом, которое есть дар Духа Святаго, даруемый при помазании на Царство, и которое в своей властной деснице содержало в повиновении и страхе все политические стихии міра, со времён французской революции обнаружившие явную склонность к анархии, то есть к безначалию.
И Россия это чувствовала и инстинктивно понимала; неложный и неподкупный свидетель тому — собор Св. апостолов Петра и Павла, скрывший под своими плитами останки Великодержавного: из серебра всенародной слезы безутешной скорби слилось всё то безсчетное множество серебряных венков, которым народное горе оковало не только гробницу его, но и всю усыпальницу Царей наших в твердыне Петропавловского собора. Не было в России ни одного сколько-нибудь значительного местечка, общества или даже простого содружества, которое бы не прислало на гроб Великому Государю знака своей скорби об утрате того, в ком всё, что было истинным сердцем России, нелицемерным носителем и исповедником ее Триединого начала4, привыкло видеть опору свою и надёжу, воплотившего в одном своем лице весь богатырский эпос Святой Руси.
Скорбь об усопшем Царе была истинно всенародною скорбью: Россия дрогнула и застонала как бы в предчувствии чего-то неотвратимо-грозного, что могла бы остановить державная рука только того, который был и которого не стало.
Вострепетало тогда вновь и мое сердце, и снова пережило всё то, что, как смутную и неотвратимую угрозу, переживало оно в памятные темные южные ночи у подножия Владимира Святого, при бледном и странном свете таинственной и жуткой гостьи земного неба.
Не убоялось ли сердце страха, где не было страха?
И вспомнилось мне тогда же, что в том же Киеве, вскоре после появления кометы5, на улицах киевского «гетто», в местах наибольшего скопления жителей черты еврейской оседлости, появился какой-то странный юноша, мальчик лет пятнадцати. Юноша этот, как бы одержимый какою-то нездешней силой, бродил по улицам еврейским и вещал Израилю:
— Великий пророк родился Израилю, мессия явился народу Божию!
И за юношей тем неудержимой волной устремлялся поток еврейский, и из уст в уста с восторгом и священным трепетом исполненного многовекового желания и ожидания передавались слова:
— Явился мессия! родился мессия! Бог посетил вновь чад Своих в рассеянии.
Об этом, всякого внимания достойном, событии писали и в газетах... там где-то, на задних страницах. Но кто прочел это, и кому было до этого дело? У міра и людей міра столько было и есть других «более важных» забот и интересов, что не стоило им отдавать своего внимания какому-то сумасшедшему киевскому мальчишке-жиденку и суеверной и невежественной толпе каких-то грязных жидов, чающих какого-то мессии.
Но я обратил внимание, запомнил и почему-то связал и юношу-еврея, возвещавшего рождение Израилю мессии, и киевскую комету, и свои жуткие предчувствия в одно неразрывное целое, и впервые в сердце моем, во всем духовном существе моем высеклись и огненными буквами зажглись страшные слова:
Антихрист близко, при дверях.
Почему совершилось это во мне тогда, когда я в те дни по воспитанию своему был питомцем либеральных веяний шестидесятых годов и жил в отчуждении от матери моей Церкви, от великих и святых идеалов моего народа, — это для меня тогда было тайной, теперь которой просится под перо мое только одно объяснение: «Бог идеже хощет, побеждается естества чин».
Непонятное тогда стало ясным теперь, когда в исканиях истины я обратился к Христовой Православной Церкви: от нее, от духа ее я получил возрождение в новую жизнь, от нее приобрел разумение земного и горнего в тех пределах, которые доступны ограниченному уму человеческому, и моему в частности. Тайна за тайной стала открываться моей немощи, в которой совершалась великая сила Божия, и только силою этою великою я и познал и тайну своего предчувствия и того, что мір и вся яже в міре — былое, настоящее и будущее — могут быть уяснены, постигнуты и усвоены во всей своей сущности только при свете Божественного Откровения и тех смиренномудрых и великих, кто жизнь свою посвятил на служение Богу в духе и истине, в преподобии и правде. И вот из этого чистейшего источника я узнал впервые и убедился, что на теперешней земле нет и не может быть абсолютной правды, что была однажды на земле такая правда, но что Тот, в Ком жила эта правда, Кто Сам был и Истина и Жизнь, Тот был распят на кресте; что мір во зле лежит, что он и все дела его осуждены огню; что будут некогда новое небо и новая земля, где будет обитать правда, но что пред водворением этого Царства правды под новым небом и на новой земле должен явиться заклятый враг истины, антихрист, который евреями будет принят как мессия, а міром — как владыка и обладатель вселенной. А затем перед моими духовными очами, просветленными учением Церкви и ее святых, стали открываться картины прошедшего, настоящего и даже будущего в такой яркости и силе освещения внутреннего смысла и значения исторических и современных мировых событий, что перед их светом потускнела и померкла вся мудрость века сего, ясно открывшаяся мне как борьба против Бога, как апокалипсическая брань на Него и на святых Его.
И сказал я себе: если явление антихриста міру так близко, как то чувствует мое сердце, то быть того не может, чтобы оно свершилось без предварения о том человечества от Святаго Духа, ибо за антихристом вскоре должен явиться день оный Господень, великий, просвещенный и страшный. И стал я искать свидетельства от Духа и нашел, что предчувствие мое в мое сердце проникло, как отклик вселенского голоса Церкви Христовой и христианской богословско-философской мысли, как отзвук отдаленного и сокровенного вопля богоотступника — Израиля, зовущего день и ночь и призывающего к себе своего лжемессию с тою же неудержимой страстностью, с какою он некогда звал мессию пред днями Мессии Истинного.
Как нашел я это и что обрело в исканиях моих мое разумение, о том от многого немногое, но наиболее важное расскажет предлагаемая вниманию читателя эта книга.
Пусть только помянет он в молитвах своих имя ее составителя
29-го Августа 1916-го года.
День Усекновения главы Предтечи Господня, Крестителя Иоанна.
Предисловие к 5-му изданию
Последнее 4-е издание моей книги «Близ есть, при дверех» выпущено в свет в условиях крайней спешности работы. Шел 1916-й год; приближалась и кое-кем уже предчувствовалась близость падения одной из величайших когда-либо существовавших на земле империй: надо было торопиться пока не было поздно, и пока еще можно было говорить открыто; надо было сказать слово предупреждения братьям моим по вере Христовой о надвинувшейся смертельной опасности, и некогда было думать о возможной полноте и совершенстве предпринятого мною для этой цели труда. Условия даже типографской работы были тогда уже далеко не те, что прежде, и постоянный мой издатель и цензор, в Бозе почивший архиепископ Никон (бывший Вологодский), торопивший меня с окончанием моего труда, стоял перед многими техническими затруднениями издания в недоумении, каким бы способом обойти их и обезвредить. Время было трудное, и надо было ковать железо, пока было горячо, а оно остывало. Поэтому мне пришлось сократить и сузить рамки поставленной предо мною задачи, не останавливаясь даже перед угрозой ущерба в логическом ее развитии, при исключении из книги такого, например, отдела ее 2-й части, как главы о еврейском вопросе, заимствованные мною у великого исследователя антихристианского заговора монсиньора Делассю, без которых не в столь достаточной ясности могло представиться читателю значение, впервые в 1905-м году мною опубликованных «Протоколов заседаний Сионских мудрецов».
Насколько то время требовало спешности работы, можно судить уже по одному тому, что выпуск 4-го издания «Близ есть, при дверех» совершился в Декабре 1916-го года, а падение монархии в России, закончившееся отречением от престола Императора Николая ІІ-го, произошло 2-го Марта 1917 года, то есть, каких-нибудь два месяца с небольшим спустя, и первым актом Временного правительства, провозгласившего свободу печати, был арест и конфискация в складе последних 700-800 экземпляров этой книги.
Выпуская ныне, с Божией помощью в свет 5-е издание, вероятно, последнее уже издание моего труда, я, чтобы сохранить значение предвозвестника надвигающейся на христианский мір бури, не счел возможным, как не было заманчиво, воспользоваться яркокрасочной иллюстрацией к книге — событиями, развернувшимися в России после падения в ней монархии, — по слову Господню: имеяй уши слышати да слышит. Поэтому я в настоящее издание внес дополнение только в том, чего не успел сделать в предыдущем, не касаясь, или лишь слегка касаясь того, что на глазах всего света творилось «Символическим Змием» над несчастной, одурманенной жидовским ядом страной, когда-то бывшей великой и Святой Русью. Многое из того нового, что вошло в настоящее издание, принадлежит мне только как перевод или переработка чужих исследований, но я и мое и чужое в этой области всё почитаю не своим, а Божьим и поэтому не частным чьим-либо достоянием, а неотрекаемой собственностью всего христианского міра. Памятуя слова Спасителя моего и Бога: Аз послах вас жати, идеже вы не трудистеся, а все в труд их виидете... да сеяй вкупе радуется и жняй. О сем бо есть слово истинное, яко ни есть сеяй, и ин есть жняй (Иоан. IV, 36-38).
Да досовершит Сам Господь в сердце чтущего и разумеющего, что не сказано здесь немощным моим словом, во спасение его и моей многогрешной души.
21-го Сентября ст. ст. 1923-го года.
День иже во святых, отца нашего Димитрия митрополита, Ростовского чудотворца.
БЛИЗ ЕСТЬ, ПРИ ДВЕРЕХ Часть І-я ИСПОЛНЕНИЕ ВРЕМЕН
Октоих 8-го гласа
(Св. Амвросий Медиоланский. Четь-Минеи. Октябрь 14. Житие мчч. Гервасия, Протасия и Кельсия)
(Св. Кирилл Иерусалимский)
Глава І-я
Грозные предчувствия. — Мировое значение России. — Первые шаги ХХ-го века. — Серафимовы дни и их значение. — Записки Мотовилова: беседа преподобного Серафима о Царской власти, о злоумышляющих против нее.-
Что
Молиться надо!...
Что-то грозное, стихийное, как тяжелые свинцовые тучи, навалилось непомерною тяжестью над некогда светлым горизонтом Православной России. Не раз омрачался он: с лишком тысячелетняя жизнь нашей Родины не могла пройти без бурь и волнений в области ее духа, но корабль Православия, водимый Духом Святым среди ярившихся косматых волн, смело и уверенно нес Россию к цели ее, намеченной в Предвечном Совете. Стихали бури; и по-прежнему, в безбрежном просторе вечности, в неудержимом своем беге к определенной цели, наш православный корабль рассекал смирявшиеся и вновь покорные волны.
С непонятной жаждой новизны стремились мы вступить в новый ХХ-й век6. Точно некая незримая сила толкала нас разорвать необузданным порывом цепи, связующие наше настоящее со всеми заветами прошлого, насильнически вынуждая забыть, что только в великих заветах прошлого и было заложено зерно той жизни и значения, которыми мы пользуемся в этом видимом міре. Наши первые шаги на пути нового столетия ознаменовались ярко и резко выраженными стремлениями сбросить с себя ярмо устоев нашей духовной жизни, — и в безумии своем мы первый удар нанесли под самое сердце свое, в наше Православие. Эпопея воинствующей толстовщины, проповеди самозванных лжеучителей, направленные к разрушению семейных начал, к осквернению таинства брака; наконец, в недавние дни откровенная и открытая проповедь «свободного совращения из Православия» и им подобные как туча отравленных змеиным ядом стрел, пущенная несметною ратью из вражеского стана, укрепленного почти поголовным равнодушием к вере наших отцов, закрыла от нас, кажется, навсегда свет Самого Солнца правды...
Так писал я в 1901-м году в книге моей «Великое в малом», с ужасом внимая отдаленным громам надвигавшейся на Россию и на мір грозы роковых бедствий. И не один я слышал эти приближавшиеся громы: слышали их все веровавшие Богу своему в простоте детского сердца и не внимавшие обольстительным учениям премудрости века сего, учениям бесовским; слышали все, от среды которых не был отъят «Держай» — благодать Духа Святаго7, подаваемая одним только смиренным и послушным овцам Христова стада; слышала их вся Церковь верных, чуждых церковного обновления в прикровенно-антихристовом духе. Все слышали, но не все говорили открыто, потому что не все умели говорить, как бы хотели.
Большинство братий наших умело только молча страдать и молча плакать в незримой міру тишине своей уединенной к Богу молитвы.
И вскоре, в дни плача нашего и нашей великой скорби, даровал нам Господь нового великого заступника и ходатая, преподобного отца нашего Серафима Саровского.
И в великие Саровские, Серафимовы дни, когда казалось, что само небо спустилось на землю и лики Ангельские с ликами певцов земли «среди лета пели Пасху», воспевая хвалу Богу, дивному во святых Своих: в те дни для верного и чуткого сердца православного русского человека благоволил Господь воочию явить тайну величия и мощи России, заключенную в единении Божьего Помазанника — Царя с его народом, в общении веры, любви и молитвы к Богу и новоявленному Преподобному, великому ходатаю пред Богом за Православную землю Русскую.
Бог говорил в Сарове с народом Своим, новозаветным Израилем, с Россией, последней на земле хранительницей Православной Христовой веры и Самодержавия как земного отображения Вседержительства во вселенной Самого Триѵпостаснаго Бога.
И через самого Преподобного говорил России Господь слово Свое о том же, о том, как нужно ей хранить и оберегать во всякой чистоте и святыне великую ту тайну, которою крепка была Россия от смутных своих дней даже до сего дня.
Напомним России слово это устами самого Преподобного. Не поможет ли напоминание это Русским людям оглянуться на себя и опомниться, пока еще не поздно, пока не услыхали еще они грозных слов Божиих:
«Се, оставляется вам дом ваш пуст!»8
Вот что в ночь с 26-го на 27 Октября 1844-го года в Саровской пустыни было записано симбирским совестным судьей, Николаем Александровичем Мотовиловым, близким человеком и сотаинником преподобного Серафима:
«... А в доказательство истинной ревности по Бозе приводил батюшка Серафим святого пророка Илию и Гедеона и, по целым часам распространяясь о них своею Боговдохновеннейшею беседою, каждое суждение свое о них заключал применением к жизни собственно нашей и указанием на то, какие мы и в каких наиболее обстоятельствах жизни можем из житий их извлекать душеспасительные наставления. Часто поминал мне о святом царе, пророке и Богоотце Давиде и тогда приходил в необыкновенный духовный восторг. Надобно было видеть его в эти неземные минуты! Лицо его, одушевленное благодатию Святаго Духа, сияло тогда подобно солнцу, и я, — поистине говорю, — глядя на него, чувствовал лом в глазах, как бы при взгляде на солнце. Невольно приводил я себе на память лицо Моисея, только что сшедшего с Синая. Душа моя, умиротворяясь, приходила в такую тишину, исполняясь такою великою радостью, что сердце мое готово было вместить в себя не только весь род человеческий, но и всё творение Божие, преизливаяся ко всем Божественною любовию...9
— Так-то, ваше Боголюбие, так, — говаривал Батюшка, скача от радости (кто помнит еще сего святого Старца, тот скажет, что и он его иногда видывал как бы скачущим от радости), — «избрах Давида, раба Моего, мужа по сердцу Моему, иже исполнит вся хотения Моя...»
Разъясняя же, как надобно служить Царю и сколько дорожить его жизнью, он приводил в пример Авессу, военачальника Давида.
— Однажды он, — так говорил батюшка Серафим, — для утоления жажды Давидовой прокрался в виду неприятельского стана к источнику и добыл воды и, несмотря на тучу стрел из неприятельского стана, пущенных в него, возвратился к нему ни в чем невредимым, неся воду в шлеме, сохранен будучи от тучи стрел, только за усердие свое к Царю. Когда же что приказывал Давид, то Авесса ответствовал: «Только повели, о Царю, и все будет исполнено по-твоему». Когда же Царь изъявлял желание сам участвовать в каком-либо кровопролитном деле для ободрения своих воинов, то Авесса умолял его о сохранении своего здравия и, останавливая его от участия в сече, говорил: «Нас много у тебя, а ты, Государь, у нас один. Если бы и всех нас побили, то лишь бы ты был жив, — Израиль цел и непобедим. Если же тебя не будет, что будет тогда с Израилем...?»
Батюшка отец Серафим пространно любил объясняться о сем, хваля усердие и ревность верноподанных к Царю, и, желая явственнее истолковать, сколько сии две добродетели христианские угодны Богу, говаривал:
— После Православия они суть первый долг наш русский и главное основание истинного христианского благочестия.
Часто от Давида он переводил разговор к нашему великому Государю Императору10 и по целым часам беседовал со мною о нем и о Царстве Русском; жалел о зломыслящих противу Всеавгустейшей особы его. Явственно говоря мне о том, что они хотят сделать, он приводил меня в ужас; а рассказывая о казни, уготовляемой им от Господа, и удостоверяя меня в словах своих, прибавлял:
— Будет это непременно: Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинаниям на малое время, но болезнь их обратится на главу их, и на верх их снидет неправда пагубных замыслов их. Земля Русская обагрится реками кровей, и много дворян побиено будет за великого Государя и целость Самодержавия его: но не до конца прогневается Господь и не попустит разрушиться до конца Земле Русской, потому что в ней одной преимущественно сохраняется еще Православие и остатки благочестия христианского.
Поделиться книгой: