NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества

– Носферату, – ответил Чарли Мэнкс.

– Носвер… что?

– Это одна из моих шуток, – сказал Мэнкс. – Моя первая жена однажды назвала меня Носферату. Она не использовала это слово, но нашла достаточно близкое. Ты когда-нибудь прикасался к ядовитой иве?

– Давно не прикасался. Однажды в детстве, прежде чем умер мой отец, он повез меня в лагерь, и я…

– Если бы он повез тебя в лагерь после того, как умер, сынок, то тогда твоей истории цены бы не было! Я скажу тебе свою точку зрения: моя первая жена походила на сыпь от ядовитой ивы. Мне она не нравилась, но я не мог ее не касаться. Она была зудящим местом, которое я чесал до крови… а затем чесал еще больше. Твоя работа очень опасная, мистер Партридж!

Переход был слишком резким. Бинг оказался не готов к нему. Он не сразу понял, что настал его черед говорить.

– Опасная?

– Ты упоминал в своем письме о сжиженных газах, – сказал Мэнкс. – Разве баллоны с гелием и кислородом не взрывоопасны?

– Да, конечно. Несколько лет назад один парень на складе украдкой покурил у баллона азота[2]. А вентиль-то был открыт. Баллон рванул и полетел, как ракета. Он ударился о пожарную дверь и снес ее с петель, хотя дверь была железная. К счастью, никто не погиб. Моя команда работает без инцидентов, с тех пор как я ее возглавляю. Ну… почти без инцидентов. Один раз Дон Лури надышался пряничного дыма, но это не считается. Он даже не заболел.

– Пряничного дыма?

– Это ароматизированная смесь севофлурана, которую мы отправляем в кабинеты дантистов. Можно производить ее без запаха, но парни предпочитают добрый пряничный дым.

– Ты говоришь о наркотике?

– В общем-то, да. Он заставляет вас забывать, что происходит с вами. Но не вгоняет в сон. Скорее, вы делаете то, что вам говорят. И вы теряете интуицию.

Бинг нехотя рассмеялся и затем сказал извиняющимся тоном:

– Мы сказали Дону, что он на дискотеке. Парень начал горбатиться и отплясывать, как Джон Траволта в своем фильме. Мы чуть не умерли от смеха.

Мистер Мэнкс добродушно усмехнулся, показав кучу мелких коричневых зубов.

– Мне нравятся люди с чувством юмора, мистер Партридж.

– Называйте меня Бинг, мистер Мэнкс.

Он думал, что Мэнкс, как нормальный человек, попросит называть его Чарли, но тот промолчал. Чуть позже владелец Страны Рождества произнес:

– Я считаю, что многие люди, танцующие под музыку диско, находятся под влиянием каких-то наркотиков. Это единственное объяснение. Я вообще не стал бы называть такое бездумное вихляние какой-то формой танца. Скорее, видом глупости!

«Призрак» мчался по грунтовой дороге «Молочной королевы» Франклина. На асфальте он скользил, как парусник, обдуваемый сзади ветром. Абсолютное чувство безмолвного движения. На грунтовке у Бинга создавалось другое впечатление – чувство массы, момента и веса. Казалось, что он едет в танке, который измельчает глину под своими гусеницами.

– Давай я достану нам обоим кока-колу и мы поговорим о сути дела? – сказал Чарли Мэнкс.

Он повернул к цепочке одноэтажных магазинов. Одна его рука лениво управляла рулем.

Бинг открыл рот для ответа, но с трудом удержался от зевания. Долгая мирная поездка с непрерывным покачиванием в свете вечернего солнца делала его сонным. Бинг уже месяц плохо спал и был на ногах с четырех утра, так что, если бы Чарли Мэнкс не остановился около его дома, он бы сделал себе ужин из полуфабрикатов и пошел спать пораньше. Это кое-что напомнило ему.

– Мне снилась она, – сказал Бинг. – Я все время вижу сны о Стране Рождества.

Он смущенно засмеялся. Чарли Мэнкс посчитает его глупцом.

Однако Чарли Мэнкс так не думал. Его улыбка стала шире.

– Ты видел сны о луне? Луна говорила с тобой?

У Бинга перехватило дыхание. Он смотрел на Мэнкса с изумлением и, возможно, небольшой тревогой.

– Ты видишь сны о ней, потому что принадлежишь тому месту, – сказал Мэнкс. – Но если ты захочешь попасть туда, тебе придется это заслужить. И я могу подсказать тебе каким образом.

* * *

Мистер Мэнкс вернулся из закусочной, где торговали навынос. Он сел за руль и передал Бингу холодную вспотевшую бутылку кока-колы, довольно громко пускавшую газ. Бинг подумал, что никогда не видел более аппетитной бутылки. Он запрокинул голову и быстро отпил кока-колу – один глоток, второй, третий. Когда Бинг опустил бутылку, она была наполовину пуста. Он глубоко вздохнул и затем отрыгнул, издав резкий прерывистый звук, такой громкий, словно кто-то рвал простыню.

Его лицо покраснело, но Чарли Мэнкс лишь весело засмеялся.

– Не нужно держать это внутри, – сказал он. – Вот что я всегда говорю моим детям!

Бинг расслабился и виновато улыбнулся. У его отрыжки был плохой привкус, похожий на кока-колу, но странным образом смешанный с аспирином.

Мэнкс вывел машину на дорогу.

– Вы наблюдали за мной? – спросил Бинг.

– Да, – ответил Чарли. – Почти с того момента, как открыл твое письмо. Признаюсь, я был удивлен, получив его. Вот уже несколько десятилетий ко мне не приходили отклики на рекламу в журнале. Но когда я прочитал твое письмо, мне сразу подумалось, что ты являешься одним из представителей моего народа. Тем, кто понимает важность моей работы. Конечно, предчувствие – важная вещь, однако знание лучше. Страна Рождества представляет собой особое место, и многие люди не годятся для такого труда. Я очень придирчив к тем, кого нанимаю. Сейчас, например, я ищу человека на должность главы безопасности. Мне нужно бу-бу-бу, чтобы он хум-хум-хум.

Бингу потребовалась минута на осмысление. Наконец он понял, что не расслышал последней части того, что говорил Чарли Мэнкс. Звук его слов терялся в шуме шин на асфальте. Они как раз выехали на шоссе, скользя под прохладными и тенистыми пихтами. Когда Бинг увидел розовое небо – он не заметил, как солнце скользнуло вниз и пришел закат, – там, в ясной пустоте, висела луна, такая же белая, как лимонный лед.

– Что вы сказали? – спросил он, заставив себя выпрямиться и быстро заморгать глазами.

Бинг фрагментарно понимал, что начинает кивать головой. Кока-кола с кофеином, сахаром и освежающим шипением должна была взбодрить его, но почему-то произвела обратный эффект. У него остался в бутылке последний глоток, однако осадок на дне бутылки оказался горьким, и Бинг разочарованно поморщился.

– Мир полон глупых и жестоких людей, – сказал Чарли. – И знаешь, что самое плохое? Многие из них дети. Взрослые напиваются и бьют своих меньших. Бьют и называют последними словами. Некоторые люди непригодны для детей. Я так это вижу! Ты можешь поставить их в ряд и выпустить пулю в каждого из них. Я даже глазом не моргну. Пуля в мозгу… или гвоздь. Какая разница!

Бинг почувствовал, как его внутренности выворачиваются наизнанку. Его охватил страх – такой сильный, что он уперся в приборную панель, удерживая себя от падения.

– Я ничего не помню, – солгал он.

Его голос немного дрожал.

– Это было давно. Я многое отдал бы, чтобы вернуть все назад.

– Зачем? Чтобы позже он убил тебя? В газетах писали, что перед тем, как ты выстрелил в него, отец так сильно ударил тебя, что проломил тебе череп. Документы по уголовному делу гласят, что ты был покрыт синяками и некоторые из них являлись старыми. Надеюсь, мне не нужно объяснять тебе разницу между убийством и самообороной.

– Я причинил вред своей маме, – прошептал Бинг. – На кухне. Она не сделала мне ничего плохого.

Его слова не впечатлили мистера Мэнкса.

– А где она была, когда твой отец раздавал тебе оплеухи? Почему она не вызывала полицию? Не нашла нужный номер в телефонной книге?

Мэнкс выпустил усталый вздох.

– Мне жаль, Бинг, что некому было вступиться за тебя. Огни ада недостаточно горячие для мужчин и женщин, которые издеваются над своими детьми. Но меня заботит больше профилактика, чем наказание! Лучше, если бы этого вообще не случалось с тобой. Если бы твой дом был образцом спокойствия. Если бы каждый день являлся для тебя Рождеством, а не адом. Думаю, мы оба согласимся с этим!

Бинг смотрел на него растроганным взглядом. С другой стороны, ему казалось, что он не спал много дней. Тело само погружалось в кожаное сиденье и соскальзывало в сновидение.

– Кажется, я сейчас засну, – сказал он.

– Все нормально, Бинг, – произнес Чарли. – Дорога в Страну Рождества вымощена снами.

Белые соцветия прилетали откуда-то сверху, мелькая на фоне ветрового стекла. Бинг смотрел на них с мирным удовлетворением. Ему было тепло, хорошо и мирно. Ему нравился Чарли Мэнкс. Огни ада недостаточно горячие для мужчин и женщин, которые издеваются над своими детьми. Как сказано! В этом чувствовалась моральная уверенность. Чарли Мэнкс был человеком, который знал что почем.

– Бу-бу-бу хум-хум-хум, – сказал Чарли Мэнкс.

Бинг кивнул. В этом заявлении тоже звучала моральная уверенность – уверенность и мудрость. Он указал на соцветия, падавшие на ветровое стекло.

– Снег пошел!

– Ха, – сказал Чарли Мэнкс. – Это не снег. Открой глаза, Бинг Партридж. Открой глаза, и ты увидишь кое-что.

Бинг сделал, как ему говорили.

Его глаза оставались открытыми недолго: только одно мгновение. Но это мгновение длилось и длилось, вытягиваясь в огромное пространство, в сонную пустоту, где единственным звуком было шуршание шин на дороге. Бинг сделал выдох и вдох. Он открыл глаза и рывком сел прямо, глядя через ветровое стекло.

Дорога в Страну Рождества

День пролетел. Фары «Призрака» скользили по замерзшей темноте. В их сиянии белые пушинки падали и мягко налипали на ветровое стекло.

– Вот теперь это снег! – сказал Чарли Мэнкс.

За одно мгновение Бинг перешел от дремоты к полному вниманию, словно сознание имело переключатель и кто-то перевел его в положение ВКЛ. Казалось, что вся его кровь прихлынула к сердцу. Он не был бы больше удивлен, если бы проснулся и нашел гранату на своих коленях.

Половина неба была скрыта за тучами. Другую половину усеивали звезды, и среди них висела луна с крючковатым носом и широким улыбающимся ртом. Она рассматривала дорогу желтовато-серебристым глазом, едва заметным под упавшим веком.

Причудливые пихты отмечали дорогу. Бинг долго присматривался, прежде чем понял, что это вообще не пихты, а мармеладные деревья.

– Страна Рождества, – прошептал он.

– Нет, – ответил Чарли Мэнкс. – До нее еще далеко. Двадцать часов езды, не меньше. И она не здесь, а на западе. Раз в год я отвожу туда кого-нибудь.

– Например, меня? – спросил Бинг дрожащим голосом.

– Нет, приятель, – мягко ответил Чарли. – Не в этот год. В Стране Рождества живут только дети. Со взрослыми другое дело. Сначала ты должен доказать свою ценность. Ты должен проявить свою любовь к детям – желание защищать их и служить Стране Рождества.

Они проехали мимо снеговика, который поднял свою ветку и помахал им. Бинг рефлекторно помахал ему в ответ.

– Каким образом? – прошептал он.

– Ты должен спасти со мной десять детей. Ты должен спасти их от чудовищ.

– Чудовищ? Каких чудовищ?

– Их родителей, – торжественно ответил Мэнкс.

Бинг отодвинул лицо от ледяного стекла пассажирского окна и посмотрел на Чарли Мэнкса. Когда минуту назад он закрывал глаза, в небе сиял солнечный свет, а мистер Мэнкс был одет в белую рубашку и подтяжки. Теперь же на нем был фрак с длинными фалдами и темная кепка с черным кожаным околышком. На фраке выделялась двойная линия медных пуговиц. Такую вещь мог бы носить офицер зарубежной страны – какой-нибудь лейтенант королевской гвардии. Взглянув на себя, Бинг увидел, что тоже был одет в новую одежду: хрустящую белую форму морпеха, с ботинками, отполированными черной ваксой.

– Мне снится сон? – спросил Бинг.

– Я же говорил тебе, – ответил Мэнкс. – Дорога в Страну Рождества вымощена снами. Эта машина может покидать повседневный мир и скользить по тайным дорогам мысли. Сон для нее, как рампа. Когда пассажир дремлет, мой «Призрак» покидает обычную дорогу и выезжает на шоссе Святого Ника. И тогда мы тоже участвуем в сне. Это твое сновидение, Бинг. Но оно вовлекает мою машину. Приготовься! Я хочу показать тебе что-то.

Пока он говорил, машина замедлилась и приблизилась к обочине дороги. Под колесами заскрипел снег. Фары осветили фигуру, стоявшую на дороге, с правой стороны. На расстоянии она выглядела как женщина в белом платье. Фигура стояла неподвижно, не глядя на огни «Призрака».

Мэнкс пригнулся и открыл бардачок над коленями Бинга. Внутри хранилась обычная кипа дорожных карт и газет. Бинг увидел фонарик с длинной хромированной рукояткой. Из-под кучи газет выкатилась оранжевая медицинская бутылочка. Бинг поймал ее одной рукой. На ней имелась надпись: ХЭНСОМ, ДЬЮИ-ВАЛИУМ 50 мг.

Мэнкс взял фонарик, выпрямился и с шумом распахнул дверь.

– Отсюда мы пойдем пешком.

Бинг поднял бутылочку.

– Вы дали мне порошок, чтобы заставить меня заснуть?

Мэнкс подмигнул.

– Не обижайся, Бинг. Я знал, что ты хочешь попасть на дорогу в Страну Рождества. А увидеть ее ты мог лишь во сне. Надеюсь, все в порядке?

– Думаю, я не против, – ответил Бинг.

Посмотрев на бутылочку, он пожал плечами.

– Кто такой Дьюи Хэнсом?

– Он был тобой. Моим добинговским парнем. Дьюи Хэнсом работал агентом по съемкам в Лос-Анджелесе и специализировался на подростках-актерах. Он помог мне спасти десять детей и заслужил себе место в Стране Рождества! О, дети Страны Рождества любили Дьюи. Они буквально съели его без остатка! Пошли!

Бинг открыл дверь машины и выбрался на морозный воздух. Ночь была безветренной, и снег, целуя его щеки, падал вниз медленными снежинками. Для старика Чарли Мэнкс оказался очень подвижным. (Почему я продолжаю считать его стариком? – удивился Бинг. – Он не выглядит старым.) Мэнкс быстро шел по обочине. Его ботинки громко скрипели. Бинг в тонкой праздничной форме семенил за ним, обхватив себя руками.

Здесь была не одна женщина в белом платье, а две. Они стояли по бокам железных ворот и выглядели полностью идентичными: леди, вырезанные из полупрозрачного мрамора. Каждая из них склонилась вперед, расставив свои руки для объятий, и их широкие, белые как кость одежды вздымались позади, как крылья ангелов. Они были очень красивые – с сочными ртами и слепыми глазами классических статуй. Их раздвинутые губы застыли в полувздохе. Рты говорили, что они вот-вот были готовы рассмеяться – или заплакать от боли. Скульптор сделал так, чтобы их груди прижимались к растрепанной ткани накидок.

Мэнкс открыл черные ворота между двумя леди. Бинг не знал, что делать. Его правая рука приподнялась, и он погладил одну из этих гладких холодных грудей. Он всегда хотел коснуться груди, которая выглядела такой бойкой и материнской – твердой и привлекательной.

Улыбка каменной леди стала шире, и Бинг отпрыгнул назад. Из его горла вырвался крик.

– Пошли, Бинг! – крикнул Мэнкс. – Давай займемся делом! Ты слишком легко одет для этого холода!

Бинг хотел шагнуть вперед, но на секунду задержался и взглянул на арку над открытыми железными воротами.

КЛАДБИЩЕ ТОГО, ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ.

При виде такого таинственного заявления Бинг нахмурился, но, услышав зов Мэнкса, поспешил вперед.