Помоги проекту - поделись книгой:
ГЛАВА 1
ФЕНИКС
Шесть месяцев тюрьмы позади. Осталось четыре тысячи пятьсот шестьдесят дней. Черным маркером я пишу цифры на календарной странице поверх числа, перечеркивая дату, как делаю каждый день. В углу этого листа изображен черный череп, который я повторно обводил, вырисовывал и протыкал, дабы дать волю своему гневу, когда представлял ее лицо.
Та женщина… всего лишь мысль о ней пробуждает во мне желание проделать дыру в той стене, на которую я сейчас пялюсь.
Я ненавижу ее до смерти в буквальном смысле. Я не просто
Эти стены не удержат меня. Может, в данный момент, но не навсегда, и когда я выберусь, она пострадает первой. Ей повезло, что вокруг меня стальные решетки, и меня удерживают запертым внутри, подальше от той вычурной маленькой лжи, которую она зовет жизнью. Она думает, что находится в безопасности, думает, что невиновна, но мы оба знаем, что это неправда. Она прячется за своей идеальной фальшивой маской, но все, что нужно — это щелкнуть пальцами, и маска треснет прямо посередине.
Я удостоверюсь, что это принесет ей боль, когда выберусь отсюда. Она заслуживает ее.
Вы могли бы подумать, что желание убить девушку превращает меня в подонка, но эта девушка зашла слишком далеко… Дальше, чем любая другая зашла бы, чтобы очистить свое имя. Она загнала меня в угол, чтобы указать копам на меня и посадить за решетку. Это как вырезать сердце мужчины из его груди. Если бы оно у меня было, я бы уже сдох, особенно потому что я позволил себе увлечься ею.
Признаю, что я не святой. У меня за спиной плохие вещи. Я убил ее мужа, но он заслужил каждую унцию боли, которую вынес. Он был лживым ублюдком, впрочем, как и она. Они оба заслуживают отправиться в ад.
Я гнию от злости, на которую имею право. Все, о чем я могу думать, это как заставить ее страдать таким же образом, как она вынудила мучиться меня. Запереть ее и причинить боль. Пальцы скручивает, когда хватаюсь за пустой воздух, представляя, как душу ее. Даже могу почувствовать, как хрустят ее кости.
Она, нахрен, разрушила мою жизнь, и не только потому, что бросила меня в тюрьму. Эта девушка полна секретов, спрятанных за фасадом, и я умираю от желания разрушить его. Конечно, никто мне не верит. С моими татуировками, пирсингом и темными волосами я выгляжу как типичный киллер, чьи слова ничего не значат перед угрозой предательства. Так было всегда, и я не ожидаю, что что-то изменится в скором времени. Моя жизнь всегда состояла из драк голыми руками, дабы показать власть над тем, что я заклеймил своим. Это все, что я делаю, все, что я знаю. Борьба любым способом и любыми средствами, которые я могу придумать, чтобы добраться до того, что принадлежит мне.
И самое поганое то, что однажды я уже боролся за нее.
Все верно: она не только мой ненавистный соперник, но и однажды была объектом моей любви. Я говорю «была», но не уверен, что смогу вырезать ее из сердца так быстро, когда увижу ее лицо снова. Я даже, пожалуй, сначала трахну ее, и затем убью. Бывшие… я бы отрубал их головы топором.
Если бы мог, то стер бы любое воспоминание об этой женщине, только, чтобы прекратить думать о ней. Вместо этого я заперт в камере, где каждый приходящий и уходящий день напоминает о ней… где я думаю обо всех способах, которыми собираюсь заставить ее молить меня о пощаде.
— Ты снова хандришь?
Я поворачиваю голову на звук раздражающего саркастического голоса моего сокамерника. В такие моменты, когда из его рта вырывается подобное дерьмо, мне буквально хочется снести ему голову. Хотя, пустота в моей груди оставила скромное местечко для него. Вот, что случается, когда проводишь месяцы в одной камере с другим парнем. Каким-то образом ты привыкаешь к человеку, потому что он здесь, он живой, и ты можешь поговорить с ним. Этого как раз достаточно, чтобы создать связь. По крайней мере, в этом месте достаточно.
Так что я снисхожу до него… пока.
Прищуриваюсь, глядя на него.
— Заткнись.
Он вскидывает брови, синие глаза блестят от любопытства.
— Я знаю, что ты делаешь, когда дергаешь носом, хрустишь костяшками на кулаках и прожигаешь взглядом стену. Ты каждый день этим занимаешься, — сокамерник поднимает на меня голову, садясь на краю своей койки, и болтая ногами близко у моей головы. — Ты думаешь о ней, не так ли?
— Занимайся своими делами, идет? — отвечаю я, отталкивая его ноги. — И убери эти сраные ступни подальше от моего лица. От них несет как от гниющей жрачки.
Он пытается почесать мой подбородок большим пальцем ноги, так что я дергаю его за ногу так сильно, что он летит с койки на пол.
— О! Блядь! — кричит он, потирая макушку, пока встает на корточки. Пробегает пальцами по длинным темным волосам. — Нахер ты это сделал?
— Вот, что получаешь, если дразнишь меня, — произношу я.
Он хмурится.
— Придурок.
Я ухмыляюсь.
— Каков есть. — Я переворачиваю страницы календаря назад, где им и место, и бросаю его на стол. — У тебя с этим проблемы?
Он вскидывает брови.
— Всегда.
Я улыбаюсь, как и он. Я знаю, что этот отморозок никогда не злится на меня, и поэтому он мне нравится. И именно поэтому он все еще жив. Находиться со мной в камере нелегко… если вам удается выжить. Что я могу сказать? Ублюдок пришелся мне по душе.
Внезапно кто-то ударяет по прутьям решетки, заставляя меня подорваться на месте и обернуться. Это охранник, сверкает хитрой улыбкой.
— Салливан. ДеЛука, — произносит он низким голосом, — пора подышать свежим воздухом.
Я вздыхаю, собирая свои вещи, как делаю всегда. Все должно быть оставлено аккуратно и ровно, чтобы офицеры могли проверить камеру одним махом. Когда я готов, охранник открывает дверь и сопровождает нас вниз, где собираются остальные заключенные. Мы всегда идем на улицу строем, группами, никак не контактирующими между собой. Они собираются в различные расовые банды, которые стоят за бунтами.
Я? А я не принадлежу ни к одной из них, как и ДеЛука, так что большую часть времени мы отираемся рядом. Ненавижу группировки и избегаю их как чумы. Они ничего не могут предложить нам, а у меня нет интереса корешаться с идиотами. Хотя, это также делает нас легкими мишенями.
Вот почему охрана всегда начеку, когда нас выпускают из клетки.
Мы гуляем снаружи с остальными заключенными и идем к нашему обычному месту возле столика. Он расположен в дальнем восточном углу, близко к забору, где трава все еще зеленая, а не втоптанная в грязь тяжелыми сапогами. Я опускаюсь на колени и выдергиваю траву из земли, пока ДеЛука садится на стол и опирается на локти, чтобы насладиться солнцем.
— До охренения прекрасный денек, Никс, — говорит ДеЛука, постанывая, пока потягивается.
— Мммммххмммм, — соглашаюсь я, но сейчас мне не хочется с ним разговаривать. Улица — единственное место, где я могу подумать, еще о чем-то, кроме как о ебаных женщинах,
Я выдергиваю еще больше травы, пока не нахожу то, что ищу — колонию муравьев, которая поселилась здесь пару месяцев назад. Передвигаю пару маленьких камешков, пока не нахожу их колонию, и просто смотрю. Они ползают везде, со своими крохотными листочками и другой едой, таская ее в муравейник точно так же, как они таскают личинки. Эта микроэкосистема напоминает людей, только в намного меньших масштабах. Мне просто нравится смотреть на них. И все. И может, помогать им время от времени веселья ради.
Внезапно чужой сапог опускается на верх гнезда, давя муравьев.
Охваченный яростью, я смотрю вверх на человека, который только что умертвил целый город насекомых.
— В песочнице играешься, да, Салливан? — рычит тот, слюна брызжет из его рта, падая на мою щеку.
Вставая на ноги, я вытираю ее и наклоняюсь, прищуривая глаза. Он окидывает меня взглядом с головы до ног, пока его дружки собираются вокруг нас, создавая ловушку для меня. Этот парень явно ищет драки… но он не на того напал.
Поднимая руку, я размазываю его плевок прямо ему по щеке, медленно ведя рукой, пока все стоят с разинутыми ртами, из которых доносятся шокированные вздохи. Я просто взял и сделал это. Дерьмо вот-вот попадет в вентилятор. Замечательно. Как раз, как мне нравится.
Когда я заканчиваю, то вытираю остатки его слюны о штаны и вскидываю голову, ожидая, когда он сделает первый шаг.
— Ты — ебанутый отморозок. Пора преподнести тебе урок, — рычит парень, поднимая кулак и заряжая им прямо мне в лицо. Я принимаю удар как мужчина, впитывая всю силу, и позволяя своему телу пошатнуться от удара. Мне нужна пара секунд, чтобы прийти в норму. Хороший удар. Хотя, недостаточно.
— Это все, на что ты способен? — произношу я, поворачиваясь лицом к нему.
Самодовольная ухмылка, с которой он смакует свое превосходство, тут же превращается в шок, когда он понимает, что не причинил мне боли. Когда я улыбаюсь, он кричит, и его лицо полностью приобретает пунцовый цвет. Прежде, чем он может выпустить свой гнев, я ударяю его в живот.
Затем ДеЛука слезает со стола и толкает одного из парней в спину, заставляя того споткнуться. После он отвешивает ему коленом в лицо и достает нож. Режет руку одного из нападающих, который умоляет о помощи. В это время я отрываюсь на своем обидчике до тех пор, пока тот не падает на землю, и я оказываюсь на нем, выбивая дерьмо.
ДеЛука пугает остальных своим ножом, делая выпады с ним на каждого, кто посмеет подойти ближе, пока я безжалостно колочу своего оппонента.
— И кто кому преподает урок, а? — кричу я, кулаками размазывая кровь по всему его лицу.
К тому времени, когда прибывает охрана, его физиономия рассечена в нескольких местах, а нос свернут. Скорее всего, я сломал пару костей. Охранники свистят, и разносится звук тревоги, пока они кричат всем лечь на землю. Я останавливаюсь в этот момент, так как предпочту не получать электрошокером в зад. Это
Мы ложимся, и мой нападающий стонет от боли, пока офицеры окружают нас и заковывают в наручники. Теперь меня, скорее всего, бросят в карцер, но это стоило каждого удара. Никто не переходит мне дорогу в делах. Будь это муравьи или убийства, — это мои, мать вашу, дела, и всем лучше держаться подальше… или я уложу каждого.
* * *
ВАНЕССА
— И, снято!
Когда режиссер выкрикивает эти слова, я вздыхаю с облегчением и стаскиваю ленту, что держит мои волосы.
— Боже, как же я хочу пить, — произношу я, пока моя ассистентка передает бутылку с водой, которую я с такой охотой осушаю.
— Отличная игра, Ванесса, — говорит мне режиссер, пока мы оба смотрим отснятые кадры на экране.
— Спасибо, — отвечаю я с широкой улыбкой. — Думаю, мне всего лишь нужен был финальный толчок. — После тридцати снятых дублей как раз время.
— Выглядит потрясающе, — произносит моя ассистентка. — Особенно поцелуй. Очень по-настоящему.
— Думаешь? — спрашиваю я, выуживая больше комплиментов. Я люблю слушать, как хорошо я вхожу в образ.
Девушка кивает.
— Я влюблена в него!
Она дает мне пять, когда режиссер качает головой и подмигивает.
— Увидимся завтра.
— Спасибо, Дэвид. Отличная поработали сегодня. Увидимся, — восклицаю я, уходя.
Улыбка тут же сходит с моего лица, когда я иду в свою гримерку, а моя ассистентка, Пейдж, продолжает тявкать.
— Не забудь о завтрашней встрече с местным тренером.
— Ага, я помню, — отвечаю я, открывая дверь. Вхожу и тут же снимаю серьги, от которых болят уши.
— О, и пока я не забыла… С днем рождения!
Она неожиданно обнимает меня руками за шею, застав врасплох. Я понятия не имею, что делать с этим внезапным проявлением привязанности, особенно, когда она не убирает руки от меня и спустя полминуты.
— Спасибо, — отвечаю я, отрывая ее от себя. — Но я предпочла бы не знать.
— Почему? Двадцать семь — еще не старость, — говорит Пейдж.
Я кладу палец ей на губы.
— Больше ни слова.
Он хмурится, глядя на меня.
— Ладно…
— Мне просто не нравится слышать об этом, — пожимаю я плечами.
— Ну, я и, правда, надеюсь, что у тебя будет классная вечеринка, — протягивает Пейдж.
Я одариваю ее своей обычной фальшивой улыбкой.
— Конечно. Как только доберусь до дома, открою шампанское, — подмигиваю я.
Она улыбается, словно на самом деле верит мне.
— Хорошо. Что ж, тогда увидимся завтра, — она собирается уходить, но затем снова поворачивается ко мне. Идя спиной вперед, она добавляет: — Если тебе будет что-нибудь нужно, просто позвони мне, ладно? Я всегда приеду помочь.
— Позвоню, — улыбаюсь я, и машу ей, пока она не исчезает из поля зрения, а затем закрываю дверь, вздыхая.
Быть одиноким — или самое лучшее чувство на свете, или самое страшное. Быть пойманным в ловушку тишины — хорошая вещь, особенно после насыщенного дня, но в такие дни, как сегодня, эта тишина врезается мне в душу.
Я сажусь перед зеркалом и хватаю салфетки для лица, промокая ими кожу, пока не снимаю весь макияж. Смачивая лицо водой, смотрю на маску, слои которой снимаю один за другим, пока не остается ничего, кроме одинокой жалкой суки.
Полностью сняв макияж, я остаюсь наедине со своей «наготой», которая заставляет почувствовать холодную тяжелую правду. То, что я вижу: бумажно-белая кожа, чья непорочность нарушена гадким фиолетово-синим кровоподтеком. Прошло немало времени с тех пор, как я видела на себе синяки, но сейчас их вид ударяет по мне, словно кирпич по лицу. Это ломает фасад, которым я так дорожу.
Поделиться книгой: