Час отправления

А затем меня посетило озарение.

— Сколько вам лет?

Мужчина отставил полупустой стакан. Кубики льда, плавающие в коктейле, почти растаяли.

— Сто шестьдесят семь, — последовал невозмутимый ответ. — Думаю, вы и так догадались.

Я понял, почему мне так знакомо это лицо.

Передо мной сидел человек, первым нажавший кнопку.

Июль 2017

Пиктограммы

1

С Никитой я познакомился в 2046 году.

Тогда я не умел читать, но это ведь никого не удивляет в наше время. Буквоеды стали высшей кастой, отделившейся от обычного общества потребителей. А тогда их, знаете ли, презирали. Ни во что не ставили. Вот кто сейчас метет улицы или работает грузчиком? Или помидоры в парниках собирает? Правильно, роботы. Тогда мы думали, что буквоеды — вымирающий вид. Как трактористы в загибающихся колхозах...

В каждом классе есть изгой.

Едва Никита переступил порог кабинета, я понял — вот он. Тот самый парень, над которым все будут издеваться. Он пройдет все круги ада — от порции еды, отобранной в столовой, до выброшенного в мусорный бак портфеля.

Я помню, как прозвенел звонок, и классная втолкнула робкого мальчишку в класс. На его лице играла застенчивая улыбка. Никита носил очки в тонкой оправе, а школьная форма сидела на его угловатой фигуре несуразно. Весь он был... недоразумением. Тощим, длинноволосым, не приспособленным к жизни. Это было сразу понятно.

Класс притих.

— У вас новый ученик, — сказала Раиса Степановна. — Никита Свиридов. Помогите ему тут... освоиться.

— Поможем, — донеслось угрожающее гудение с задней парты. Это был Батон, разумеется. — Не сомневайтесь, Раиса Степановна.

Хрустнули разминаемые суставы.

Классная проигнорировала этот звук.

И обвела кабинет зорким взглядом. Эта потрепанная жизнью разведенка высматривала место. Ей нужно было посадить новенького. Я обреченно вздохнул, потому что единственным пустующим стулом был тот, что стоял рядом со мной.

— Подвинься, Иванов, — приказала Раиса Степановна. Лет сто назад она поправила бы очки, но сейчас учителя носят контактные линзы. Или дешевые импланты, взятые в кредит.

Я убрал портфель.

— Садись, Никита, — классная участливо положила руку на плечо паренька.

Новенький двинулся по проходу между первым и вторым рядами. И тут же споткнулся о чью-то ногу. Раздался дружный хохот. Никита чудом удержал равновесие, сделал несколько шагов и сел рядом со мной.

— Извините, Елена Егоровна, — обратилась классная к молодой учительнице с короткой стрижкой. — Продолжайте занятие.

Шел урок математики.

2

— Буквоед!

Кто-то выкрикнул это слово, сейчас уже не помню, кто именно. Да и неважно это. Важно другое.

Клеймо.

Еще вчера ты был новичком, к которому присматривались. Пытались прощупать слабые стороны. Понять, как тебя использовать. Стоит ли с тобой дружить? Примкнешь ли ты к одной из группировок? Или займешь место в самом низу пищевой цепочки?

А сегодня ты — буквоед.

Каста неприкасаемых.

Тебя пометили маркером, поставили на полочку. Кто-то поднимется по твоей голове на ступеньку выше. Кто-то вырастет в глазах окружающих, поливая тебя грязью.

Так устроено школьное сообщество.

Нужны годы, чтобы это осознать и переварить. Годы, чтобы ужаснуться. И как-то смириться с тем, что ты вращал маховики этого механизма, перемалывающего тебя же.

— Буквоед-говноед!

Компания подростков прошла мимо Никиты, сидевшего на деревянной скамейке с планшетом в руках. Паренек весь съежился, втянул голову в плечи. Видимо, он привык к такому отношению. Интересно, сколько школ он поменял, прежде чем появиться у нас?

Я приблизился к новичку.

Заглянул через худенькое плечо и увидел значки. Точнее — буквы. Маленькие букашки, пробравшиеся в экран и выстроившиеся там плотными рядами.

Никита читал.

Ощутив мое присутствие, он повернулся. Наши глаза встретились. Что я в них увидел тогда? Страх? Или желание понять? Никита Свиридов смотрел на меня и ждал реакции. Для него это было важно, ведь мы сидели за одной партой. Скованные одной цепью. Весь год.

Пересесть я не мог.

Мне было некуда пересаживаться. Никто не будет общаться с буквоедом, понятно же.

Теперь и на меня легла тень неприкасаемости.

— Что ты делаешь? — спросил я.

Вопрос был глупым.

Тупым.

Передо мной сидел отброс, читающий электронную книгу. Зачем ему вообще взбрело в голову это делать? И куда смотрели родители? Его же затопчут в школе. Ему конец. Я смотрел на Свиридова и понимал, что этот парень долго в моем классе не протянет.

Вышло иначе.

— Это книга, — пояснил Никита.

И добавил после затянувшейся паузы:

— Интересная.

Прозвенел звонок.

3

Самое страшное для новичка — выделиться. Показать, что ты в чем-то лучше остальных.

Никита был лучше нас во всем. Предметы, в которые я углублялся, словно в непроходимые джунгли, давались ему с легкостью. Новичок быстро затмил «топовых» ботаников. Не думаю, что он сделал это специально. Просто он был умнее.

Я начал извлекать определенные выгоды из нежданного соседства. Ну, сами понимаете. Никита мог просто взять мой планшет, в несколько кликов отредактировать домашнее задание и превратить убогую «шестерку» в твердую «десятку».

В классе росло недовольство.

Батон и его свита при каждом удобном случае поддевали новичка. В ход шли самые грязные приемы. Толкнуть в коридоре, зарядить в грудную клетку мячом. Отжать плечом у двери в кабинет — мол, знай свое место, буквоед. Забрать котлету в столовой.

Никита терпел.

Иногда мне казалось, что за годы, проведенные в школах нашей чудесной страны, он выработал иммунитет к таким, как Батон. Порой я думал, что этот парень видит перед собой некую цель, сверхзадачу. И Батон — лишь досадная помеха на пути к «светлому завтра». Честно говоря, я был недалек от истины.

Буквы.

Все дело в них.

Вы ведь наверняка не умеете читать. Этот текст переведен в аудио формат, озвучен приятным машинным голосом. В школах никто не изучает русский язык. Пиктограммы универсальны. Ими можно пользоваться в любой точке мира. Допустим, прилетели вы в Корею. Там у них своя атмосфера, но пикча, обозначающая банкомат, такая же, как в Новосибирске или Сочи. Вот и случилось неизбежное. Однажды кто-то наверху решил, что простым людям не нужно писать и читать. Вы можете управлять механизмами на заводах, подключившись к ним напрямую. Или тыкать пальцами в пикчи, перемещая грузы по складским помещениям. Вы можете покупать товары, расплачиваться за них, брать кредиты по пиктограммам. Если вы ничего не создаете, буквы вам не нужны.

Раньше уйма времени уходила на постановку грамотности. Писались диктанты, сдавались тесты. Куча ненужных правил. Вы ведь и так умеете разговаривать, зачем вам еще что-то писать? Даже роспись ставить не нужно — весь мир переключился на биометрические паспорта. Пошел за хлебом, приложил палец к сенсору. Бац — сумма списалась. Карточек больше нет. Вывески на магазинах? Если вы видите пикчу с колбасой, то понимаете, что попали в мясной отдел. Зачем еще писать слово «мясо»?

К черту запятые, тире и двоеточия. К черту учебники, информация лучше усваивается по картинкам, через зрительную память. Или через гипнозаписи, воздействующие на подсознание. Эти штуки, правда, дорогие, они доступны не всем.

Умерли чаты и форумы. Умерли текстовые блоги. Ничего этого больше нет. Смайлы трансформировались в эмоциональные пикчи. Но это — для мобильных гаджетов. Дома есть виртуальная среда, там вообще не нужны символы.

Изменились школы.

Рассыпались в прах учебники, бесследно испарились тетради. Прощайте, ручки и карандаши, линейки и циркули, пеналы и прочая канцелярия. У вас есть планшет — этого достаточно. Планшет каждого ученика подключен к школьной сети. Есть раздел с оценками, он заменяет дневник. Есть раздел с домашними заданиями. Есть обучающая среда, заменившая книги. Все происходит в режиме онлайн.

Рюкзаки...

Пожалуй, они нужны. Туда можно запихнуть контейнер с едой или спортивную форму.

Если вы пенсионер, заставший старую школу, у меня для вас плохая новость. Девяносто процентов наших учителей тоже не умеют читать. Безграмотность, возведенная в Абсолют.

Что я там говорил о русском языке?

Теперь мы изучаем пиктограммы.

4

С Никитой я подружился не сразу. Кто в наше время дружит с изгоями? В любом классе есть внутренняя иерархия. Ты входишь в сферу влияния определенных людей, становишься чьей-то свитой. Примыкаешь к группировке. Или не входишь, но умеешь защитить себя, если потребуется. Вторую категорию приходится уважать. Но это не значит, что однажды тебя не подомнут под себя. Или не попытаются это сделать.

Я относился ко второй категории.

Сложно сказать, почему я не сходился с людьми. Во дворе были ребята, с которыми я нормально общался. В школе — нет. Каждый был сам за себя. Я это видел лучше других, наверное. Входишь в свиту — тебя используют. А это меня не устраивало. Можно было провести время с большей пользой. Я тратил это время на байдарки. Ходил на лодочную станцию, участвовал в заплывах, почти не вылезал из тренажерного зала. Поэтому меня побаивались. Поскольку в лидеры я не лез и не принимал явно чью-то сторону, на мне поставили крест. Просто смирились с моим существованием.

Но это не значило, что я собирался менять статус, общаясь с буквоедом. Так можно всех одноклассников против себя настроить. Умеющих читать не любят, это железный закон.

Все изменилось через две недели.

Мы жили в небольшом городке, так что многие возвращались домой пешком. Некоторые — на велосипедах и гироскутерах. Тех, кто жил далеко, забирали беспилотники. Их, кстати, немногие могли себе позволить.

Я выехал на байке из распахнутых ворот школы. Был теплый осенний день, бабье лето в разгаре. Желтеющие деревья, безоблачное синее небо. В такие дни не хочешь заморачиваться жизнью. Думаешь о том, как побродить по улицам, залезть на какую-нибудь крышу и уставиться в бездонный небесный колодец, перебирая в голове всякую чепуху. Чего точно не хотелось, так это делать «домашку».

Собираясь повернуть с Луначарского в Садовый переулок, я услышал странную возню и голоса.

Знакомые голоса.

Я притормозил, слез с велосипеда и аккуратно положил его на траву у обочины. За спиной тихо прошелестел электромобиль.

Поворот.

Сцена, увиденная мной тогда, была вполне предсказуема. Батон с Русей и Пушкиным прижали новичка к двухметровому металлическому забору.

— Сцышь, буквоед? — поинтересовался Батон. Это был настоящий жиртрест. Вроде бы он толкал штангу. Или гири, точно не помню. По мне, так его в сумо надо было отдавать. Батон всегда чувствовал себя хозяином положения, ведь он был сыном завуча. Да и попробуй сдвинь такую гору в драке.

Руся и Пушкин — те попроще. Обычные прихвостни. Миньоны. Руся — потому что Руслан. Тощий, бритоголовый. Из неблагополучной семьи, кажется. Пушкин — крепко сбитый, кучерявый. Отсюда и прозвище.

Миньонов Батон выставил перед собой.

Правильный шаг. Если мимо проедет кто-то из учителей, он не при делах. Просто рядом стоял. Это мамочка всем на педсовете скажет.

— Порция, — угрожающе заявил Руся. — Теперь она наша.

— Не отдашь, планшет сломаю, — предупредил Пушкин.

Я двинулся вперед.

Услышав шаги, Батон обернулся.