Возвращение Робин Гуда

Пацан поднимается, оглядывается на лестницу, потом на них.

– Земля – это лучший документ. Не смейся, я тебе точно говорю.

Постой.

Еще раз, то, что ты сказал. Ты действительно думаешь так? Подожди, не спеши, мне есть о чем тебя спросить!.. Но это он не говорит, это он думает, не отводя взгляд от ослепительной воды, а если пошевелиться, обязательно что-то сорвется, как рыба с крючка, звенящий хрусталь натянутой лески провиснет, и все. Пацан говорит: «Ладно, пойду я… к своим», она улыбается: «Пока! Счастливо!», пацан машет ему и ей рукой, поворачивается и идет на лестницу. А Матвей смотрит, смотрит на воду.

Потом он говорит:

– Ну что, встаем.

Она кивает, поднимается, и он поднимается, берет два рюкзака. «Куда сейчас?» – спрашивает она. «Здесь автомат должен быть, – говорит Матвей, – попробую еще раз позвонить».

Девочка и лес

Тутсе

Поздним летним утром экс-девятиклассница Анюта одевала перед старым обшарпанным зеркалом модные штаны.

Штаны были куплены матерью неделю назад в городе. Они были кооперативные, но об этом Анюта предпочитала не распространяться, и матери строго запретила.

На кармане лэйба, и сзади лэйба. И пуговицы фирмовые. И карманы на липучках. Ну, кто скажет, что не фирмá? Штанов таких не было ни у кого в деревне. Подружки восхищенно цокали языками, ревниво разглядывая Анюту. Некрасивая Лада, у которой сестра жила в городе, и она поэтому косила под городскую, сказала блатное слово: «Крутняк».

– Крутняк, – заявила Анюта в старое обшарпанное зеркало. И добавила, представляя, что перед подружками: – Фирма. Настоящая.

Потом она подошла к двери и выглянула в кухню.

Мать готовила завтрак. Анюта вернулась в комнату, подошла к комоду. Оглянувшись на дверь, она открыла ящик и достала румяна в маленькой круглой коробке. Мазнула пальцем, кинула румяна назад, подошла к зеркалу и, еще раз оглянувшись, быстро-быстро растерла по щекам.

Мать гремела на кухне посудой. Анюта снова открыла ящик комода, взяла тушь, и так же быстро перед зеркалом накрасила ресницы.

Она встала спиной к зеркалу, потом медленно оглянулась. Вздернув плечи, сказала:

– Х-ха!

Волосы у Анюты были желтые. Она предпочитала слово «льняные». Она их отращивала.

Она выразительно сказала сама себе в зеркало магическое слово:

– Сильченко Олег. Силь-чен-ко. Сильченко Анна.

Сегодня утром она себе нравилась очень.

Анюта пошла в кухню.

Она собиралась тихонько проскользнуть мимо матери за дверь, пока она тут готовит. Но мать не готовила. Она стояла у плиты, держа в руке сковородку, и к чему-то прислушивалась. Анюта остановилась.

– Хтось по крыше ходзиць? – спросила мать.

По крыше кто-то ходил.

Анюта первая выскочила на улицу, мать вышла за ней. Анюта стояла, задрав голову.

На крыше стоял человек. Он держал в руке длинную кисть, какой белят потолки. Человек смотрел на ветви яблони, нависающие над крышей. Рядом с ним стояло ведро.

Человек красил яблоки. Зеленые яблоки на ветках – в красный цвет.

– Э… – сказала мать ошарашенно. – Ты чагойта дзелаеш?

Из конуры вылезла черная овчарка Дина. Она тоже смотрела вверх.

Человек взглянул на них с крыши. Улыбнулся и подмигнул Анюте. Затем он обмакнул кисть в ведро и покрасил еще одно яблоко.

– А ну злазь! – голос матери постепенно набирал силу. – Ты чаго робиш, бястыдник?!! А ты куды глядзиш, дурница? – закричала она, повернувшись к овчарке Дине.

Овчарка виновато посмотрела на мать, подняла голову вверх и глухо заворчала. Потом она разразилась громким лаем.

– Ты чуеш ци не?!! – перекрикивала собаку мать. – Злазь, бястыжий, а то милицанера позову! Злазь!..

Человек держал кисть в руке, как будто не знал, что с ней делать. Он взглянул на Анюту, пожал плечами и покрасил еще одно яблоко.

– Злазь!.. Злазь, кому гавару! – надрывалась мать.

Человек подошел к краю крыши.

– Что-нибудь не так? – спросил он.

– Ой… – сказала Анюта, давясь смехом. – Ой… Не могу!

Он присел, взялся одной рукой за край крыши и спрыгнул. Мать от неожиданности отскочила.

Овчарка лаяла, приседая на передние лапы, но с места не двигалась, хотя была отвязана.

– Я хотел как лучше, – сказал человек.

– Их же есть нельзя будет! – закричала Анюта в восторге.

– Точно, – расстроился человек. – А я и не подумал…

Он неожиданно сунул кисть прямо матери в лицо. Мать снова отскочила.

– Вы попробуйте, – предложил человек. – Может ничего?

Мать хватала ртом воздух. Человек перевел кисть на Анюту. Анюта хихикнула, отворачивая лицо. Но кисть упорно продвинулась за ней. Анюта зажмурилась и лизнула. И снова хихикнула.

– Бястыжая! – закричала мать. – А ну йдзи у дом! Я кому гавару!

Анюта посмотрела на человека. Человек кивнул. Анюта неохотно повиновалась.

Она смотрела в окно кухни. Отсюда было только слышно, как лает собака. Человек что-то объяснял матери, размахивая руками. На нем были вытертые широкие джинсы, уже не модные. Джинсы продавались даже у них в магазине, в деревне. Волосы у него были очень короткие.

– Сумасшедший, – вслух сказала Анюта и пошла в комнату, смотреть на себя в зеркало. Потом вернулась.

Овчарка гавкнула последний раз. Дверь в кухню отворилась, и мать с сумасшедшим вошли.

Анюта смотрела на сковородку.

– Нашто яблоки красиць, не пойму, – бурчала мать.

– А красиво, – сказал человек.

Мать постучала пальцем по лбу. Она уже не боялась.

– Ну дык… поешь щас. А потом поцягаеш. Як мимо собаки пролез, я не пойму, – сказала она неодобрительно.

– Она у нас знаете как кусается, – сказала ему Анюта. – Даже на своих лает.

Мать оглянулась на Анюту и закричала:

– Уродина! Опять намазюкалась!

– Вот и нет! – ответно закричала Анюта. – Я сама по себе румяная!

Человек мягко сел на табуретку у стола.

У него на щеке, сбоку от левого глаза, был цветок!

Анюта шла по деревне, по пыльной дороге, в модных штанах и кроссовках.

Она свернула во двор одного дома. Постучала, толкнула дверь.

– Инна дома? – крикнула она в прохладную пустоту комнаты.

Из глубины дома послышался голос:

– Анюта, ци ты?

– Я, бабушка! Где Инна?

Из другой комнаты вышла старуха в фартуке.

– А Инка… яна да Кантаровичыхи пайшла.

– Ага, спасибо, – сказала Анюта.

– Дык пастой, – приказала бабка. – Маци што робиць?

– А она сумасшедшему показывает, как дрова укладывать! – Анюта прыснула. – У нас сумасшедший появился! Яблоки покрасил.

– Як пакрасиу? – изумилась старуха.

– Краской! В красный цвет.

– И… – вдохнула старуха. – У красны цвет!..

– Говорит: давайте дрова порублю! – добавила Анюта. – Мамка ему дала топор, а он взял и глядит. Говорит – а как это?

– Пастой, – сказала бабка встревоженно. – Адкуль узяуся?

– С луны свалился! – сказала Анюта. – Ладно, бабушка, я пойду.

Старуха качала головой.

Анюта прошла по пыльной дороге мимо колонки.

Она открыла калитку, вошла. Пес Тузик сначала залаял, но потом признал Анюту, запрыгал высоко, пытаясь лизнуть ее в губы.

– Отстань, – сказала Анюта.

В комнате сидели бабы. Одна, толстая Валька Кантарович, в ситцевом платье, лежала на кушетке. Валька была старше Анюты на два года. Три Валькины подружки сидели у стола. Инка тоже была здесь, и некрасивая Лада. Все курили, кроме Инки.

Анюта вошла в штанах.

– Привет.

– Здравствуй, девка, коли не шутишь, – лениво сказала Валька с кушетки. Три ее подруги лениво засмеялись.

– На дискотеку идете сегодня? – спросила Анюта.

– На дискоте-еку, – протянула Валька. – Городская ты нейкая, девка, аж сидеть с тобой страшно.

– А ты и лежи, – вступила одна из Валькиных подруг. – А че, сегодня танцы будут?

– Братец Луи-Луи-Луи, – пропела другая, с длинным носом, и все снова засмеялись. Анюта тоже.

– Дайте мне сигару, – сказала Анюта.

– Сигару ей. – Валька кивнула, приглашая посмотреть на Анюту. – Малая ты еще, курить!

– Ну дайте, – обиделась Анюта.