Жизнь - борьба

Василий Белз

Жизнь — борьба

Глава 1. Борьба

Борьба есть условие жизни: жизнь умирает, когда оканчивается борьба.

Виссарион Белинский

02.05.1916.

Вот я в центре Европы! В реальной жизни, в теле стареющего программиста, я даже из — за Урала не выбирался пятнадцать лет, а тут, на тебе, — весенний Цюрих 1916 года. На многолюдных улицах тепло исходит кажется из самой земли, от нагретых солнцем чистеньких мостовых. Благодаря моей влиятельной опекунше, меня, девятилетнего зауральского пастушка, помещают в центре старого города Schneggengasse 8, 1. Zurich Old Town — City Centre. Конечно я выбрал место сам, но ловко избавившись от малейших подозрений со стороны кураторши, а по совместительству австро-венгерской шпионки. Получилось это довольно просто.

Согласно приказу её руководства, меня должны были поместить в специальной конспиративной вилле с максимально усиленным наблюдением. Естественно, что резиденция находилась за городом. Тётя Хильда уверенно проинформировала меня, тоном не терпящим возражений: «Сейчас едем в деревню где самое свежее молоко, самый чистый воздух и много слуг». Я, ещё более спокойным голосом упёртого дитя, ответил: «Никогда больше не хочу жить в сельской местности». Ты наверное забыла, что я родился в деревне и с шести лет работал пастухом так как был сиротой. Один вид коров вызывает у меня тошноту. Тут мне действительно стало противно, так как вспомнил, что отсасывал молоко, воруя его прямо из грязного вымени. Меня так натурально передёрнуло от отвращения, что она перестала настаивать. «Выбирай сам, где бы хотел жить?» — недовольно подтолкнула карту — путеводитель оставленную мне нашими попутчиками. Она уже знала, что это была семья генерал — майора Селищева. Даже без умения читать мысли, по её выжидательному выражению лица, можно было понять, что она подозревает меня в сговоре с русской военной контрразведкой. Особенно её домыслы усилились после моего посещения Царскосельского дворца. Ведь даже если я и не встречался с императорской семьёй, как утверждаю, существует ещё охранная жандармерия, обязанная проверять всех стремящихся на аудиенцию к высочайшим особам. Именно там меня могли завербовать или просто взять под внешнее наблюдение. Первыми кандидатом на роль соглядатая подвернулась жена боевого генерала, участница русско — японской войны, Екатерина Дмитриевна Селищева в девичестве Черных. Будь я на месте германской контрразведки, тоже бы заинтересовался единственной русской, ехавшей с нами почти до самого места назначения. Только мои способности, считывать мысли возникающие у людей при нашем общении, убедили меня в случайности её появления.

Но мои мнения, для врагов России, совсем не авторитет. Тем более меня никто, ничего не спрашивал.

«Хочу жить в центре города» — и развернул карту на весь столик. Показательно закрыл глаза ладонью и ткнул пальцем точно в середину, попав в реку. Поблизости нашёлся Штатт Отель (Statt Hotel), на который я и указал с вопросом: «Пойдёт?» Поскучневшей госпоже Пруггер нечего было возразить. Место было действительно центровым и популярным. Но для меня его ценность состояла не только в туристической привлекательности, важнее близкое соседство с известным адресом Шпигельгассе,14. Всего в двух ста метрах снимает комнату скромная семья русских борцов с царским режимом. Что ещё примечательно, банкир из Pictet& Cie проживает тоже по соседству. Его банк расположен чуть дальше в официальном центре. Успокоив шпионку желанием отдохнуть с дороги, закрылся и тут же сбежал через окно третьего этажа. Мой попутчик, банкир Хансли, не ожидал такого быстрого появления. Пришлось напоминать наше, давно оговорённое, намерение встречи с его начальником. Он созвонился со своим банком, и только получив одобрение, мы отправились выполнять главную задачу командировки.

Моё первое появление там вызвало неприятное удивление директора: «Ребёнка могли бы оставить в приёмной у секретаря, господин Хансли». Благодаря выработавшейся привычке, ответственные встречи начинать с включения «экзаменационного режима» ускоренного мышления, чётко уловил причины непроизвольной антипатии. Более чем мой несерьёзный возраст, хозяина банка озадачил мой непритязательный внешний вид. Только когда я вынул из своего потрёпанного заплечного мешка портфель с ценными бумагами Царя Николая второго, а также доверенностями на право управления ими, хозяин кабинета всё быстро понял. Мой зауральский знакомый, устроивший нашу встречу Роби Хансли, чуть не заплакал, когда не дав ознакомиться с документами, его твёрдо попросили оставить помещение. Глядя вслед сгорбленному силуэту финансиста, прочитал горькие чувства обиды ещё не созревшие в конкретные мысли. Догнал своего старого спутника и пообещал обязательно навестить вскоре: «Есть более важное дело которое могу доверить только проверенному человеку» — добавил на ухо заговорщически. Пьер Вотье, как звали директора, внимательно просматривал документы уже второй раз, делая какие-то выписки. Молча наблюдал, ожидая его вопросов. Как и предполагал, тема первых вопросов коснулась подтверждения моих полномочий. «Господин Кузьменко, — осторожно, подбирая слова, начал банкир, — согласно международным правилам, заверять поручительство документов такого уровня положено подписями трёх человек, факсимиле которых широко известно». Нотариальная доверенность удостоверяющая подлинность вашей подписи заверена только одной известной мне личностью. Конечно император России достойное доверия лицо, но две другие фамилии мне не известны. Снова, молча развязываю свой сиротский сидор, с которым ещё просил милостыню по дворам родной Мендерки. Вынимаю несколько, заранее приготовленных банкнот. Ещё не взяв их в руки, финансист понял, что он должен увидеть — прочитал я его мысли. Уже для порядка сверяя подписи управляющих государственного банка, выслушал мой комментарий, что при необходимости, личная телеграмма любому из подписавшихся снимет последние законные сомнения. «Сомнения вполне оправданные, — добавил в его поддержку, — когда речь идёт о сумме в десятки раз большей». Эти процентные бумаги на пятнадцать миллионов сто двадцать тысяч шестьсот рублей, только первая часть зарубежных активов. На устремлённый, в немом изумлении взгляд, я печально развёл руками, подтверждая: «Мне поручено собрать все зависшие в Европе и по всему миру аккредитивы Романовых и Российской Империи». Кроме того, после окончания войны, вам возможно будут переправлены на хранение личные золотые запасы Романовых, оцениваемые в четыреста миллиардов долларов. Сознавая всю выгоду от подобного вклада, швейцарец мысленно потирал руки: «Чем могу быть полезен вам, уважаемый мессир?» О! «Я уже повышен в звании?» — чуть не похвалил я его за понимание важности момента. Ничего особенного, от вас не требуется. Главное, чтобы вы приняли все вклады под единственной моей подписью, безо всяких оговорок, как от частного лица. «Вы имеете все документы позволяющие сделать именно это? — склонил голову, заглядывая ему вопросительно в глаза. — Может быть позвоним Николаю Александровичу?» Наконец поняв, что все вклады России будет переведены только на моё имя, опытный банкир реально испугался. Желая быстрее снять с него груз недоумения, мягко, даже вкрадчиво, произнёс: «Разумеется снять деньги и проценты сможет доверенное мною лицо, вы же понимаете…?» — многозначительно не договорил фразу. Ушлый финансист сообразил, что мною уже подписаны доверенности на получение вкладов совершенно другим людям. Возможно для самого Романова или кому — либо из его родственников. Эти «золотые» бумаги будут лежать в сейфах России или той же Швейцарии, до поры до времени. Он только подивился, как идеально выбран исполнитель. Ребёнок не вызовет больших подозрений, долго проживёт, а при желании и наоборот, рано погибнет, не вызвав излишнего недоумения. Дети есть дети, тем более непоседливые мальчишки. «Ну надо же какой зверюга? — только и удивился я его циничным мыслям, — Не так жалко будет его кинуть». Как положено с ценным клиентом он предложил мне охрану за счёт банка, проживание и перемещение в пределах Швейцарии. Вежливо отказавшись, попросил лишь три велосипеда на время пребывания здесь. Господин Вотье удивился, но пообещал обеспечить меня требуемым транспортом. Прощаясь, он дружески посоветовал сменить одежду на более привычную в Европе. «Деньги, кроме российских рублей, имеются?» — неожиданно искренне и заботливо спросил он. «Ведь реально ценит меня и ему неприятно испытывать уважение к недостойно одетому клиенту» — понял я его не высказанные мысли. «Мне трудно успевать переодеваться согласно этикету каждого места куда я попадаю в этом путешествии, — вместо извинения признался ему на прощание, — а к бедно одетому мальчику всегда меньше внимания». Улыбнувшись, мужчина мудро парировал: «В центре богатой Европейской страны ваш наряд привлекает больше внимания чем думаете». Согласно кивнув головой поблагодарил и вышел из банка. Передвигаясь полупустыми, окольными улицами к дому господина Хансли, остановился подготовить документы для предстоящего разговора. Сидя прямо на мостовой, роясь в развязанном мешке с ценными бумагами, услышал звон монеты по камням мостовой. Подняв лицо увидел сострадательный взгляд слегка выпученных глаз, таких знакомых, по многочисленным фотографиям. Надежда Константиновна Крупская шла с дальнего рынка, того, что подешевле. Как раз размышления о своём нищенском существовании в эмиграции, а затем, вид ещё более бедного горожанина, заставил её расчувствоваться и бросить мне монетку от сдачи. Именно такие нищие встречались ей в России, в далёком Шушенском. «Прямо сибирский наряд побирушки» — подумала она сразу, как только увидела меня.

Возможно ностальгия по тому времени, которое я заставил вспомнить, или память о событиях случившихся девятнадцать лет назад, заставили её забыть правило не бросать ничего попрошайкам. «Пожалуй самые счастливое моё время, — подумала она вдруг по бабски горько, — любовь, свадьба с Володей, радостные ожидания». Почти всё в прошлом. Четырнадцатого февраля стукнуло сорок семь лет, что ещё можно ожидать в личной жизни, — остаётся отдать себя борьбе без остатка. «Господь вас благослови госпожа — матушка, — проговорил я по сибирски окая и перекрестился кланяясь профессионально, — здоровья вам, вашей семье и вашим детушкам». У расщедрившейся эмигрантки, от неожиданности, подкосились колени. Я предупредительно соскочил и поддержал её под локоток, наговаривая: «Всё равно ведь не бельмеса не понимаш, а падаш. Придётся до дома довести, однако». Быстро вернув самообладание, профессиональная революционерка ловко нашлась с ответом: «Да уж проводи родимый, а лучше сумку помоги донести». Не давая опомниться, спросила: «Сам — то давно из Сибири?» Открыв рот, изображая неимоверное удивление, восхищённо протянул акцентируя на «о»: «Так вы ишо и в Сибири бывали госпожа моя…?» — и нежно обнял её за талию, вместе со всеми покупками. Невольно польщённая детской откровенной радостью от нашей встречи, хозяйка пригласила меня отобедать. «Если ты не вшивый, — строго проговорила наклонившись к моему лицу, — и если дядя Володя разрешит». Пришло время сознаться, что я не беспризорный, чем обрадовал тётю Надю, как она разрешила себя называть. «А госпожой меня, или барином, моего мужа, никогда не называй» — погрозила пальчиком. «Так как ты здесь оказался?» — продолжила допрос, когда мы шли вместе неся её корзины. Очень сжато, в общих словах, пересказал ей свою историю. Из всех фантастических событий ей более симпатичны оказались, моё крестьянское происхождение и сиротская специальность пастуха.

«Значит ты пролетарий и мы, с дядей Володей, боремся за твоё светлое будущее» — уверенно резюмировала она поднимаясь на крыльцо и пробираясь по узкой лестнице дома Шпигельгассе,14. «Я тоже хочу помогать такой борьбе, — поддержал я её, — чем только могу быть полезен, если конечно выучусь чему следует». Всё ещё смеясь хозяйка перешагнула через порог громко крикнув: «Володенька, не пугайся родной, я привела нового борца за светлое будущее. Если выучишь, — будет тебе помощник!» Невысокий мужчина за столом оторвался от рукописи, непонимающе глядя на нас. «Здравствуй дядя Володя» — произнёс я опять окая и сняв с головы малахай поклонился в пояс. Только тут он заулыбался и вышел из за стола подхватывая наши покупки. «Вы пообщайтесь с Васей, а я пойду что — нибудь вкусненького приготовлю» — покидая нас кинула тётя Надя. «Нутес, откуда ты такой сибирячок взялся в Цюрихе?» — заинтересованно спросил Владимир Ильич. Пришлось рассказывать чуть подробнее чем его супруге. Моё пролетарское происхождение не произвело на него такого впечатления как мои способности вундеркинда. «Именно такие люди из низов, нужны будут новому народному государству для управления заводами и целыми городами» — возбуждённо, почти закричал он, хватая меня за плечи. Чуть успокоившись вспомнил недавние слова жены: «А учиться непременно нужно у самых мудрых людей прошлого». Партия поможет тебе учиться, чтобы накопленными знаниями ты делился с народом всю свою жизнь. Это и есть принцип постоянной борьбы. Сначала борьба за знания для себя, после борьба с темнотой и дикостью окружающих, чтобы эти знания им вернуть. Именно в этом высшее предназначение человека. «А если в нашей деревне не захотят получать знания? — задал провокационный вопрос — у нас и читать умеют только три человека, пашут землю и живут с того». Неожиданно Ульянов согласился со мной: «Верно, человеческий мозг страшно инертен». Если человека не стимулировать искусственно, его разум будет вечно стремиться к покою. «Почему западная идея благосостояния любой ценой, как вот в Цюрихе, порочна в корне, — задумчиво продолжил революционер — да по простой причине» — ответил сам себе. Избыток пищи мешает тонкости ума. Copia ciborum subtilitas animi impeditur. - говорили ещё древние латиняне. Как ни странно, насильственно вносимые проблемы необходимы для здоровья государства не меньше чем благосостояние жителей для его спокойствия от возможных бунтов или народных недовольств. «Ты понимаешь мою мысль Вася? — обратился собеседник ко мне, — или найти простые примеры?» Я кивнул головой и привёл цитату на немецком, продублировав по русски: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия — критерий заблуждения. Там же, где нет никакого противоречия, нет и самой истины». — Гегель говорил именно про такие случаи. Хозяин буквально отвалил челюсть и, через некоторое время, тонким голоском закричал: «Наденька, ты ведь точно нашего помощника привела». Ты представляешь, он мне Гегеля наизусть цитирует. Крупская вышла с кухни, слегка раскрасневшаяся от спиртовки, комментируя только свои размышления: «Сейчас догадалась, что на улицах, расклеенное объявление о чудо мальчике внуке Григория Раскольникова который всё знает и может лечить людей, — это наверняка о нём». — Ты что же Вася, ещё и лекарем подрабатываешь? А у дяди Володи как раз с желудком проблемы… Будущий лидер пролетариата заржал как сумасшедший. «Полноте Наденька, обещаю, не буду я больше ходить в «Вольтер» к этим болтунам дадаистам не способным даже сосиски нормально сварить» — наконец объяснил хозяин. «Второй день поносом мучусь» — шёпотом сказал он мне перегнувшись через стол. «Нет, — вполне серьёзно ответил я уже уходящей хозяюшке, — только женщинам получается помогать и то не всегда». Дядя Володя сразу охладил, встрепенувшуюся было надеждой супругу: «Ты же видишь по рекламе, что шарлатаны используя одарённость парня, зарабатывают деньги, придумывая ему другие способности». На знании иностранных языков в Швейцарии не заработать, тут все три языка с детства изучают. Они его отличную память, эксплуатируют, чтобы доверчивым иностранцам втолкнуть идею его умения врачевать. Мол, если в одном талант, то и в других делах особенный. Я влез в разговор взрослых предложив вылечить хозяина от поноса, а если получится, попробую и хозяйке помочь. Тут уже засмеялась Надежда Константиновна: «Ну ты Василёк и сравнил». От моей болезни лекарств пока не придумали, а у Володи и так скоро желудок успокоится. Тем не менее я попросил разрешения попробовать. Налив чистой воды из графина, сходил в кухню и чуть всыпал сахара, попутно проткнув палец и капнув пару капель своей крови. Вернувшись, вручил стакан «желудочнику» попросив выпить только пол-глотка. Хозяйке разрешил принять сколько сможет, — медленно выпила всё, с улыбкой переводя взгляд с меня на мужа. «Ну, теперь если у нас не будет ребёночка, мы тебя не возьмём светлое будущее строить» — с грозной усмешкой сказал муж. «А если появится, то я буду в первых рядах строителей» — утвердительно завершил я мутно — мистическую тему. Все облегчённо рассмеялись и принялись пробовать мясо приготовленное не очень умелой кухаркой.

Перейдя к чаю, дядя Володя поинтересовался моими планами на ближайшее будущее. Сказал честно, что задерживаться за границей долго не имею желания. Планирую, пока лето, прокатиться по всей Сибири на велосипеде. Благо мне недавно подарили. Хозяин заинтересовался и предложил передать записки его соратникам «временно проживающим» в Сибири. Он хотел уже готовить текст, но я успокоил, что буду находиться здесь минимум две недели. Собрался уходить, когда пришла гостья, которой тётя Надя меня представила как внука Григория Распутина и мастера по всем женским болезням. Все опять рассмеялись но попросили повторить моё лекарство для тёти Инессы, что я с удовольствием приготовил. Если Инесса Арманд станет моим «зомби — ассистентом» после сентября 1920 года, когда она должна умереть, это фантастически полезное приобретение. «Тётя Надя если есть желание, ты можешь сама лечить мим лекарством которое я сейчас принесу» — протараторил выбегая из квартиры. Домчавшись за секунды до рынка, купил, не торгуясь банку мёда, зарядил его каплями своей крови, перемешал и через несколько минут был у дверей Ульяновых. Вручил хозяйке с наказом, раздавать всем кому понадобится по маленькой частичке. «Даже булавочная головка, положенная в бочку мёда, придаёт ему точно такие же свойства» — уточнил на прощание. Не давая времени для благодарности, прокричал: «Вы поверите, когда через неделю почувствуете себя лучше» — и скрылся на тёмной и крутой лестнице.

Я действительно опаздывал к своему знакомому банкиру Хансли. Пулей домчавшись по нужному адресу, заскочил к нему домой через окно. Приступил сразу к делу: «Моим знакомым ссыльным поляка из Сибири, требуется установить связь со своими родственниками и по возможности помочь им деньгами на дело освобождения родины. Ваша задача, установить связь с господами, имена которых вам запишу, взял лист бумаги со стола. Хлопоты посредника будут оплачиваться отдельно, передал ему толстую пачку российских ассигнаций заготовленную на улице перед встречей с Крупской. «Когда ехать? — встал он со стула изображая сиюминутную готовность, — что необходимо передать борцам за свободу?» — Пока только моё имя, адрес и сообщить о готовности сотрудничать всеми средствами когда они будут готовы. Сейчас Польша оккупирована Австро-Венгерской и Германской армиями, потому ваша помощь так высоко ценится. Всё же хорошо, что я предусмотрительно взял украинскую фамилию родного отца для этой поездки, а не ту, что получил от усыновителей. Как у каждого «порядочного борца», у меня будет два, а то и три псевдонима. «Всякий глубокий ум нуждается в маске, — более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно, плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни». Кстати, автор этих слов, Ницше, преподавал в восьмидесяти километрах от Цюриха. Было бы время обязательно навестил славный город Базель, но у меня по планам деловые визиты в столицы европейских государств. Требуется срочно выручать денежные активы России и царской семьи.

Кстати, прошёл уж час после разговора с директором банка, значит велосипеды должны быть куплены и ждать меня в их гараже. Мог бы тут же перенестись в заранее подобранное, глухое место в переулке вблизи моей цели, но телепортация среди дня, в центре многолюдной Европы кажется мне пока опасной. «Не стоит спешить, — размышлял я шагая не торопясь, — как раз есть ещё несколько причин вспомнить старых друзей». Именно сегодня должен был геройски погибнуть в бою авиатор Александр Николаевич Успенский. Моё вмешательство с подпаиванием в вагоне, а затем его, совершенно самостоятельная, развратная и бессонная ночь с моей Зауральской благодетельницей, попадьёй, привели к резкому изменению линии его судьбы. Сначала военнообязанного забрал, спящим на вокзале, военный патруль, а после, по моему совету Николаю второму, перевели под арест в Зимний Дворец.

Сегодня он, наконец, ощутил моё сознание параллельно со своим собственным. Как всегда в таких случаях, шок от присутствия иного разума в своих мыслях сильно напугал парня. Давно заметил любопытную закономерность, чем выше по развитию личность, тем труднее психологически воспринимает моё внедрение в свой разум. В данном случае, ощущая все его невысказанные мысли, эмоции и чувства, отлично понял оптимальную сказку которую с радостью примет его душа за истинную. По своей привычке меньше врать, рассказал ему о необходимости спасения Отчизны путём служения Его Величеству в качестве личного адъютанта. «Твоя задача будет подсказывать ему нужные решения, — «дул» прапорщику напрямую в мозг, — передавать мне его пожелания и приказы». — Сейчас же проси дежурного офицера дать тебе к телефону лично Царя. Не бойся, я предупредил Николая Александровича, что когда придёт время ты сам позвонишь ему. Или Самодержец забыл предупредить охрану, или этот офицер не входил в число доверенных лиц, но нам, вернее арестанту прапорщику Успенскому, пришлось пять минут уговаривать дать разрешение на связь с царём. Александра препроводили в узел связи Зимнего, где позволили только дать телеграмму в секретариат Императора. Прапорщик продиктовал: «Ваш адъютант Успенский готов к работе». Авиатор собирался было оставить кабинет, чтобы ждать результатов, когда сразу пришёл ответ» «Успенскому срочно прибыть в распоряжение Н.А. Романова». Видимо телеграфист царя имел заранее заготовленный текст на подобную телеграмму. Видя обалдевшие физиономии служащих, Успенский только теперь поверил до конца в своё «великое предназначение», уловил я чётко из его ощущений. Дав ещё некоторые технические распоряжения, дружески и тепло расстался с его разумом. «Вот что значит красиво уметь развести лоха! — подумал, подходя к цели своего пешего путешествия, — а признайся я ему, что вербую агентов чтобы красиво «слить» Российскую Империю, такого приёма бы не дождался». Хотя на само деле всё обстоит именно так. Моя задача упокоить неизбежно отмирающее с наименьшими потерями. Даже смерть Великой Империи можно так исполнить, что это будет красиво, а самое главное, выгодно мне. «Нет в искусстве ни темы, ни модели, которых исполнение не могло бы облагородить или опошлить, сделать причиной отвращения или источником восторга». Поль Валери.

Во внутренний двор банка меня пустили без дополнительных вопросов. Видимо директор очень подробно расписал мой внешний вид подчинённым. Старший вахты, удивлённый странным приказом и чудным гостем, провёл меня лично, к припаркованным во дворе велосипедам. Техника не самая скоростная, но она и не должны привлекать внимание своей дороговизной и новизной. Главная задача велосипеда симулировать передвижение, а ускорение я буду обеспечивать своими, только мне подвластными способами в этом мире. Медленно вырулив из ворот, плавно повернул на узкую пешеходную улочку. Давно подмеченный мною склон, вдали от города мягко зашелестел травой под колёсами, как только я представил себя на нём. «Расстояние, километров пять, наверное будет» — прикинул одобрительно. Если постоянно передвигаться с подобной скоростью, пять километров в секунду, то за час могу освоить восемнадцать тысяч километров. Мне такого совершенно не нужно. До Парижа, где находятся самые крупный вклад, всего шестьсот пятьдесят километров. Самый дальний, — Мадрид, в два раза дальше. Но ничего страшного. Сделав дела в Париже, спрячу велосипед в пригороде и телепортируюсь обратно в Швейцарию налегке. В следующий раз мне уже не нужно будет преодолевать расстояние до Парижа, раз запомнил укромное место. Благо, что память, поддержанная хард дисками моего компьютера, пока отлично выручает.

Торопиться не стоит, особенно в первый раз. После каждого перемещения, тщательно исследую всплеск ментальной активности направленный на меня. Пока, преодолев около двухсот километров, всего один раз, моё «явление из воздуха» заметил пастух. Пришлось наложить ему повтор предыдущих двух минут его жизни, что при однообразной работе на природе, осталось совершенно незамеченным. Как всегда, за важным делом, мне пришла новая рационализаторская идея. Даже прекратил периодические скачки через пространство и спокойно катился со скоростью более ста километров в час. Редкие прохожие с удивлением оглядывались на несущийся велосипед, но тут же отворачивались, когда я внушал им чувство равнодушия. Внушать пофигизм чуть проще, чем полностью заменять память аборигена. Именно про автоматизм внедрения одного и того же внушения сейчас и задумался. Ведь если мне удалось настроить программу «зомбирования» спасённых в бою, заставляющую их безотчётно устремляться в нужные мне регионы России, почему не получится такая малость, как минутное забывание неординарных проявлений моей деятельности. Разум живого человека, попадающего в моё полное распоряжение после смерти, меняется значительно больше. Именно поэтому он так полно раскрывается в памяти моего компьютера. Этого разума просто не должно существовать по законам прежней, не изменённой мною, реальности. С продолжающим жить сознанием, ситуация чуть сложнее. Я легко могу считывать только мысли направленные на моё конкретное вмешательство, на то, чего не было в действительности. Вычленить мысли о себе, тоже легко, по простой причине: Если я начинаю что либо воспринимать, значит кто-то думает обо мне. Вот и всё правило! «Уже на одном этом факте можно строить программу!» — решаю радостно, чуть не проскочив поворот. Пожалуй даже больше. Этот же принцип я могу использовать в деле предупреждения от сбегания моих «зомби — ассистентов». Более того, гарантировать не только постоянное присутствие спасённых, там где мне нужно, но их полное молчание про мои задумки и дела. Ведь прежде любого действия или слова возникает мысленное намерение его совершить. Остаётся только запомнить алгоритм подобной ментальной активности мозга «зомбака» и любые его действия, противоречащие моим интересам, будут пресекаться ещё не совершёнными. Останавливаюсь, чтобы выполнить задуманное. Проверив все две площадки сбора «оживлённых» помощников, выясняю самое главное. База под Курганом неимоверно разрослась за эти дни, там уже приступили к установке станков для производства оружия — молодцы! Именно там, набираю больше всего примеров противоречащего моим интересам поведения. Собираю и фиксирую особенности «криминального» мышления, подробно расписываю образ действий после таких «сбоев». Для облегчения участи «нарушителей» прописываю им обязанность забыть бередящие душу воспоминания. Ну не зверь же я, чтобы провоцировать людей на повторяющиеся мучения. Теперь, только одно намерение или мечта о свободе будет вызывать самоторможение, а в качестве замены, активизацию деятельностной мотивации личности. Мечтали о свободе, — будут искренне хотеть больше работать на меня. Возможно, такой приём немного циничен. Но именно так с нами поступает сама природа или Бог, если Он управляет людьми. Это чем — то подобно описываемому Фрейдом процессу сублимации — превращения половой активности человека в творческую инициативу и вдохновение. Именно поэтому самый сильный креативный зуд в нас проявляется в моменты наиболее сильных гормональных всплесков. Девочки и мальчики начинают активно писать стихи, переписывать песни в свои личные дневники, пытаясь заместит половую неудовлетворённость удовлетворённостью творческой. Мне всегда нравился процесс «загрузки программы», если его можно так назвать. Я просто подробно перечислял в уме все характеристики действий которые требуют изменений, все результаты, которые должны быть получены, а после давал простую команду на исполнение. Уже несколько раз правил программу «зомби — ходоков», двигающихся тайно с фронтов, всё получалось идеально успешно. В который раз задумываюсь на странной лёгкостью моего влияния на это виртуальный мир. Знаю, что ничего в реально мире, в том котором сейчас сплю у компьютера, не измениться. Пусть даже и так, но если я играю в игру, правила которой узнаю в процессе участия, значит есть создатель этой игры? Моя роль оказалась только в умении проникнуть сюда, в это виртуальное время в теле моего деда. Но какой смысл Создателю игры строить нереальный вариант прошлого с моей помощью? Если судить по тому, что все мои задумки и решения пока выполняются, движение осуществляю в верном направлении? Кстати, уже минут пятнадцать лежу в копне сена, на полдороге до Парижа.

Оставшееся расстояние, проверяя новую программу, преодолеваю за пять минут. Всё отлично, заметившие меня, автоматически перекодированы и ничего уже не помнят. В пригороде, выбираю высоченное дерево, на вершине которого прячу велосипед. Заповедник Уаз — Пеи де Франс, разбираю по карте развёрнутой интернетом перед мысленным взглядом. Прямо с этой высоты переношусь на максимально дальнее расстояние. До самого города двадцать километров преодолеваю за полминуты, нагло возникая на глазах многочисленной публики. Такое открытое перемещение явно увеличит скорость моего движения, что крайне необходимо в этом путешествии. Кроме текущей задачи, мне крайне нужно попасть в Сиам, Австралию и Америку, чтобы до марта 1917 года вытащить деньги империи. Заодно определю точки для будущей телепортации и награжу своими клетками тамошних мужчин и женщин. Рождённые от них дети будут моими полными копиями, обладающими всеми способностями что и я. «Иной раз и нужды транспортироваться лично не будет, — мысленно потираю руки, — только прикажу и всё сделают как я сам». Спасённые от смерти аборигены хоть и принадлежат мне, особенно после последней кодировки, всё же не владеют всеми моими способностями и умениями. Кто знает, может быть эти задатки во мне ещё разовьются с появлением генетических родственников? А может и наоборот, — ослабят своё проявление в потомках и во мне самом? Главное, придерживаться выбранного пути на возрождение России после октябрьской революции. Похоже это направление активности устраивает природу этой виртуальности, программу или программиста? За серьёзными рассуждениями не заметил как оказался перед нужным домом.

Парижский банк самый крупный держатель Российских государственных вкладов. Главный Banque de France (Банк Франции) учреждён в 1800 году лично Наполеоном Бонапартом. Именно в него я и пытаюсь пройти мимо раззолоченного швейцара. Как ни говори, директор Швейцарского банка был прав, — встречают по одёжке. Проверять моё состояние ума, в дверях главного финансового учреждения, никто не уполномочен, — потому выгоняют взашей. Конечно, могу переместиться куда потребуется используя сверхспособности, но в данном случае всё должно идти максимально естественным образом. В ближайшем обменном пункте отдаю свои рубли взамен франков. В мыслях менялы чувствую довольство от удачного обмена, вернее обмана, нищего мальчишки укравшего деньги у иностранца. Многозначительно добавляю ещё пять рублей, внушая жулику цифру пятьсот. Я обманывать могу ещё лучше. В ближайшем ателье выбираю строгий деловой костюм. Пока мне подгоняют по фигуре одежду, в соседнем заведении делаю прическу. Мастер делает меня на вид много взрослее. Чуть стесняясь, прошу у него наметить мне лёгкие усики. Объясняю это шуткой которую хочу проделать со своей взрослой подругой. Сначала он, заинтересовавшись сам, решает наклеить мои же состриженные волосы, жиденькими пучками прямо под носом. После нескольких попыток предлагаю идти другим путём. Исследовав вопрос в интернете прошу разрешения показать какими бы я хотел видеть свои усы. Удивлённый парикмахер восторженно запоминает те приёмы, которые показываю ему, пока делаю три вида усов и даже бородку на тюлевой основе. Тут же смешиваю несколько жидкостей, изобретая нечто вроде бесцветной смолы. На прощание стираю информацию о моём посещении и даже не плачу за работу. Через пять минут, тот же швейцар молча открывает мне двери, подобострастно склонившись в выжидательном поклоне. Простое действие выдачи чаевых вызывает у меня внутреннее затруднение. «Я никогда не платил слугам» — вдруг понимаю весело. В своей взрослей жизни сорокапятилетнего программиста я был не многим опытнее нищего пастушка, в тело которого переместился мой разум. Солидный саквояж, трость и небольшие усики оказали нужное впечатление на конторского клерка, попросившего меня подождать в приемной заместителя директора банка. Заявленная тема: «Очень крупный вклад в ценных бумагах и золотых рублях» — содействовала быстрейшему приглашению меня в кабинет.

Начал я сразу без околичностей: «Мне поручено изъять крупный вклад хранящийся в вашем банке и перевести его в один из Швейцарских» — выдержав положенную паузу для обдумывания сказанного, продолжил: «Мои доверенные лица и я ждём выполнения ваших обязательств в максимальный срок — семьдесят два часа». Неожиданная резкость заявления и твёрдость не свойственная моему возрасту, удивили банкира. «Простите, месье, вы не упомянули о каком вкладе идёт речь?». - с опасением спросил хозяин кабинета. «Вклад принадлежащей Российской Империи и лично дому Романовых» — чётко ответил я. Служащий банка понял, что его неприятные ощущения оправдались полностью. «Но такую сумму мы должны сначала подготовить, собрав по всем филиалам, — начал он тянуть время, — затем перевезти сюда и только отсюда весь золотой запас может быть переправлен Швейцарию». Конечно, такой вариант событий мог быть исполнен в мирное время. Сейчас же Швейцария недоступна из за нашей войны с Германией. Он очень надеялся, что удачно выкрутился, но я мягко напомнил: «В банках Швейцарии, вами хранятся суммы в десять раз большие чем требуются нам, — начал приводить контраргументы, — через аффилированные банки, проще говоря зависимые от вас, вы можете через три часа перевести всё в тот банк, что мы укажем». Конечно, тайна Швейцарских банковских вкладов священна, но не для контрразведки такой крупной державы как Россия. Вообще, могу дать вам совет, не ссориться с Россией если Франция рассчитывает на дальнейшие дружеские отношения, какие сложились после нашей победы над Наполеоном. Нарочно подчеркнул «нашей», чтобы вывезти из равновесия и без того запуганного финансиста.

— В случае невыполнения этой мелкой банковской операции, которая конечно должна остаться тайной, мне поручено передать предупреждение о возможности разрыва Россией тройственного союза и поиска путей мира с родственниками нашей императрицы Victoria Alix Helena Louise Beatrice von Hessen und bei Rhein. Последний раз намекаю, что через трое суток от меня ждут подтверждения перевода. Советую действовать оперативнее.

— На сём хотел бы откланяться. Да, чуть не забыл, ровно через сутки я вам позвоню с ожиданием положительного ответа. В случае если его не будет, вы меня больше не увидите. Извините, военное время, сами понимаете — конспирация. По военному стукнул каблуками, как видел в комедиях про немцев и строевым шагом оставил кабинет с ошарашенным хозяином. Главной моей задачей было ошеломить собеседника, чего я с успехом добился. Он даже не спросил мои верительные грамоты и доверенности. Воистину: „Наглость города берёт“. Теперь остаётся только дистанционно следить за мыслями возникающими по теме финансов и вовремя их корректировать в нужную мне сторону.

Абсолютно успокоенный и воодушевлённый новым рационализаторским приёмом телепортации, оказался в Мадриде через пятнадцать минут. В виду незначительности вклада, просто перевёл его на своё имя, что не вызвало никаких проблем. В патриархальной Испании, служащие испытывали почтение к гербовым документам любой страны. Только один раз мне пришлось прибегнуть к внушению, когда захотел посетить крупнейший в Европе винодельческий завод. Оторвавшись от навязчивого гида, по совместительству соглядатая, добавил несколько капель своей крови в огромные бочки с вином. Вернувшись к экскурсоводу, увлечённо рассказывающему историю виноделия с Римских времён, уточнил, время созревания вин и закладки новых ёмкостей. По информации, выуженной из интернета, именно Испания являлась крупнейшим производителем вина в Европе в начале века. В тройку лидеров входили Франция и Италия. Вино самый идеальный распространитель моего генетического материала. Не зря в религии причащаются именно вином. Кто знает, может быть прежде, это символическое действие несло совершенно реальный смысл. Например, сейчас я уверен в появлении здесь моих генетических копий. Конечно, по внешним признакам они окажутся полностью похожи на своих родителей, но одновременно, одним маленьким участком в цепочке ДНК, связанными с моим сознанием. Собственно, даже ребёнок, в теле которого я так активно действую не принадлежит моему реальному миру. Это просто фантом моего дедушки появившийся в результате симбиоза двух компьютерных систем. Один компьютер — мой персональный, домашний. Другой суперкомпьютер — вода с которой я взаимодействовал. На момент переноса сознания я просто грел ноги в тазу с водой, в нарушении техники безопасности одев аппарат регистрации мозговой активности на голову. Случайным образом все жидкости в моих клетках вступили в резонанс и мой разум соединился с памятью воды через состояние сна. Уже в сотый раз проигрываю в голове события в результате которых оказался заброшенным в прошлое на девяносто девять лет. Кое — что открывается, но очень медленно и неохотно. Весь этот мир не реален, на самом деле, но ощущения от существования в нём абсолютно правдивы. Чтобы не сойти с ума, придумал себе считать открывшееся прошлое, своего рода игрой. Моя догадка оказалось верной. В игре легче пережить любые затруднения, считая их очередной ступенью для достижения следующего уровня. Вот и сегодня, открыв возможности незаметного скоростного путешествия, перешагнул на высшую ступень. Уверен, что рождение первого ребёнка, с моим участием, добавит мне преимуществ. К сожалению, стопроцентной уверенности пока нет, так как первый ребёнок зачат лично мною, всего лишь шестнадцать дней назад. Если считать моё появление в теле девятилетнего пацанёнка с двенадцатого апреля, то первого, традиционно зачатого дитя уже через три дня, можно считать серьёзным достижением. По всем законам природы через двести восемдесят четыре дня, плюс — минус пятнадцать, должны появиться сразу два сына. Именно так я приказалс воему компьютеру через оставшуюся ценную связь. Ценную в буквальном смысле. Электроэнцефалограф «Voyager», заимствованный на время опытов тянет на пятьдесят пять американских долларов, что совершенно неподъемная сумма для бедного программиста. Именно этот сложно выделанный шлем связывает мой сон не только с компьютером, но и со всей интернет — сетью. Недавно почувствовал, по ускорению соединения, что вся сеть перенесена в мои хранилища информации. Теперь спокойно, в любых объёмах, могу моментально перекачивать нужные сведения моим „зомби — помощникам“ создающим тайную военную промышленность недалеко от моего родного города. Отпала необходимость постоянного контроля с моей стороны. Моя задача сузилась до стратегического планирования будущего квази — государства на территории СССР, пока ещё не существующего. Как известно из классики: „Лучший экспромт тот, что хорошо продуман заранее“. В подобных полезных размышлениях прошло полчаса, пока объездил все мало — мальски крупные винодельческие заводы Испании. Очень интересно испытать любовь местных девушек, но время слишком ограниченно. Запоминаю множество подходящих для телепортации мест и исчезаю, сразу оказавшись на склоне знакомых альпийских лугов, недалеко от Цюриха. Дорогой парижский костюм, прячу высоко на заснеженной скале, явно недоступной для человека.

Только закатив велосипед на место в каретной возле банка, ощутил тревожные мысли моей добровольной кураторши. „Она стучится в дверь моей комнаты“ — понял причину внимания госпожи Пруггер. Забившись в тёмный угол, исчезаю, не обращая внимания на возможных зрителей, срочно телепортируюсь прямо в свою комнату в гостинице Штатт Отель. Потягиваясь и зевая, открываю двери тёте Хильде. Успокоенная журналистка, всё же подмечает: „Что — то в тебе изменилось?“. Мне остаётся только взлохматить свои подстриженные волосы, спрятав новую причёску, лениво огрызнуться: „Не выспался наверное всё ещё, благодаря вашим стараниям“. Извинившись вполне серьёзно, опекунша сообщает о моём первом выступлении через полтора часа. „Тебе хорошо, — говорит она с завистью, замечая моё спокойствие, — ты из Сибири и не знаешь нашей трудной публики“. Я едва не смеюсь вспоминая аналогичную поговорку моей юности: „Ему хорошо, он дурак“ — говорили у нас на курсе про особо нахальных студентов. „Ну что же, — решаю сострадательно — снисходительно, — надо будет помочь моей подставной опекунше“. Хоть она и считает себя крутой предпринимательницей, ухитряющейся совмещать три вида деятельности, на моё путешествие спровоцировал её я. Теперь, чтобы не вызвать лишних разочарований, нужно умеренно подыграть. Мне ни к чему слишком большая слава, хватит стандартной известности вундеркинда. С другой стороны, на одном любопытстве народа много денег ей не заработать. Только пообещав плебсу конкретную пользу, в виде излечения, можно вынуть деньги из карманов прижимистых бюргеров. Дядя Володя Ульянов сразу просёк верный план моего промоутера. — Разжечь интерес и уважение к моим „обычным“ талантам вундеркинда, чтобы на этой волне „втюхать“ мой сомнительный дар врачевателя. Вот только дар лекаря у меня совсем даже не фикция.

Для того чтобы пользоваться любовью публики, просто необходимо, научиться изображать идиота. «Это не шутка и не образное выражение, — размышляю я отвлекаясь от громыхания колёс брички по булыжной мостовой, — вся история мудрости человеческой велит мне это!» Как может обыватель быть счастлив, если ему подобный, только назвавшись артистом, пользуется популярность, наградами и уважением? Если человек имеет явные таланты, большинство из толпы позавидуют ему ещё больше. Завистники «мудро» рассудят: «Да будь у любого деревенского пацана вдоволь времени чтобы научиться такому, — так наверное и лучше бы смогли?!» Вот почему талантливые люди, достигшие определённых высот в своём творчестве, начинают скоморошничать и придуриваться. Как только известный человек упадёт с пьедестала, так он для многих становится интересен и даже любим. Ну как же, ведь теперь он пал ниже чем «Я» любимый!? Теперь каждый человек может считать себя, хоть в чём то, да лучшим. Хитрость состоит в том, что «падать совсем», известной личности, не обязательно. Важно чтобы он смог снова подняться и выдать что нибудь достойное уважения. Гражданин из народа с радостью примется «браво» кричать, если будет уверен, что теперешний кумир падал ниже его. Для каждого ничтожества его пример будет как образец надежды на возможное чудо. «Ничего, что я нищий и глупый, — думает зритель из народа, — вот соберусь с силами, найду время, возьму всю волю в кулак… он ведь вот смог!?» Не желает глупая публика понимать, что «творец» специально к низким наклонился, чтобы казаться им ближе и роднее. «Выходит ничего мне выдумывать нового не нужно, — вспоминаю близкие примеры, — Джигурда, Пугачёва, Киркоров…». Буду дурака валять на сцене и немного ошибаться, только уже перед зрителями, ведь сейчас нет радио и телевидения чтобы мои перлы растиражировали которые я буду вне театра выдавать.

Перетрусила, однако, моя импрессарио, раз притащила за полтора часа до начала концерта. В который раз спросила меня о репертуаре, намеченном для исполнения. Поправила мою одежду и велела проверить настройку инструментов, парню, доставившему их из музыкального магазина. Всё же немецкая щепетильность в экономии денег у ней очень заметна. Возможно во всей Европе это общепринято. Ещё раз напомнила настройщику, что оплачивать аренду она будет ровно с восьми до девяти, как договаривались. Доверенное лицо арендодателя зала, — женщина лет тридцати, постоянно входила и выходила, проверяя входы и выходы помещения в опасении пожара. Два раза спросила тетю Хильду, об отсутствии в нашем шоу фокусов с огнём или фейерверками. Чувствовалось, безо всякого чтения мыслей, что подобное мероприятие, для всех собравшихся, не самое обычное дело. В конце концов и я немного заразился чужим волнением.

Наконец, когда специально нанятый профессиональный конферансье объявил моё выступление, безбожно переврав фамилию, вышел я. Вслед мне, тожественно вынес все инструменты, представитель их хозяина. Полчаса, как точно видел по часам висевшим за сценой, перебирал музыкальные инструменты, исполняя на них простенькие классические произведения. Нарочно избегал сложных пассажей, пропуская иногда целые фрагменты. Хватит со слушателей количества, чтобы внушить уважение к мастерству исполнителя. Некоторые предметы я раньше даже в руки не брал. Флейта, фагот, кларнет и гобой осваивались прямо не сцене. Различать их научился только после ознакомления в интернете. Публичное выступление перед двумя сотнями зрителей невольно заставили меня вспомнить режим зачётов и экзаменов в институте. Точно так же как в студенчестве, напряглись все мышцы, но главное, активнее заработали мозги. Режим «форсажа разума» в этой виртуальности у меня получался всегда более удачно, что не замедлил сказаться на моих «талантах» музыканта. Моя случайно, вполголоса, брошенная фраза: «Знать бы куда здесь дуть» — чуть не привела к обмороку тётю Хильду, прячущуюся за сценой. Но уже через три минуты я вполне сносно наигрывал простенький мотив тирольской песни, известный всем в зале.

Пока конферансье объявлял окончание музыкальной части и начало нового отделения, инструменты выносились со сцены, а я успел переодеться в свои старые, самодельные плавки. Пятнадцать минут физических упражнений пришлось сократить до десяти, ввиду ограниченного запаса спортивного оборудования. Слишком высокие, мастерские кульбиты и фляки, разбавил несколькими неловкими падениями на ровном месте. С трудом поднявшись после последнего, держась за поясницу, вполне правдоподобно изображал страдания, за что заслужил снисходительные аплодисменты. Почти три минуты жонглировал бильярдными шарами. Ходил и даже бегал на руках вдоль сцены. Поставив стул, проделал силовые упражнения на одной руке, с трудом удерживая равновесие. Как заметил, зрители просто не понимали всей сложности эквилибра. После этого открытия перестал играть роль неумелого и доморощеного атлета. Завершение моего второго мини-отделения зал встретил более дружными аплодисментами.

К третьей и последней части концерта мне снова пришлось переодеться, пока ведущий расхваливал мои умения ясновидца. Именно так я посоветовал представить способности которые решил симулировать в этот раз. Слегка разочарованная тётя Хильда недолго размышляла как монетизировать мой новый талант. В текст анонса она добавила немного от себя, намекнув, весьма иносказательно, на мои экстрасенсорные задатки видеть прошлое. Выйдя на сцену пригласил желающих задать вопросы о былом или даже будущем, если его корни скрыты в прошедшем. Только теперь попытался вслушаться в мысли, самой крупной в этой виртуальности, аудитории. Отдельных мыслей уловить почти не смог, только общий эмоциональный фон. Народ оказался настроенным в целом вполне благожелательно, но всё же настороженно — недоверчиво, что и не удивительно, если учитывать мой детский — несерьёзный вид. После некоторых раздумий на сцену всё же вышли две девушки, лет двадцати трёх, очень самоуверенная женщина бальзаковского возраста и мужчина лет за пятьдесят. «Для первого раза вполне хватит» — молча остановил раздумья других, возможных добровольцев, благодарным взмахом руки.

Первой свой вопрос поторопилась задать стеснительная молодая девушка: «Сколько мне ждать?». Как я понял из её мечущихся, затравленных мыслей, она и подругу пригласила за компанию, чтобы не одной стоять перед сотнями чужих глаз. Жених был на фронте. В её возрасте ждать дольше было опасно, а как раз недавно, ей стал оказывать знаки внимания богатый сосед. Развернув картину её будущего, узнал всё самое важное. Но общий вопрос, следует дать подобный же ответ. Я молча обошёл девушку, ещё больше привлекая к ней внимание. Взял за руку и торжественно прокричал: «Как только кончится война». Раскрасневшаяся от волнения девица облегчённо вздохнула получив хоть какой-то ответ. Бросилась бежать со сцены, не забыв благодарно пожать мне руки. Собиравшуюся было улизнуть подругу, остановил и так же обошёл, шаблонно взяв за левую руку. «Тебя тоже интересует не прошлое, — заявил уверенно, — а будущее» — Но будущее твоё скрыто в прошлом. От такой прописной истины наивная девица прониклась страшным уважением и симпатией ко мне. Неизвестно, что оказало большее влияние. Уверен, не последнее место оказало то, что не поленился внушить её рецепторам самый приятный запах исходящий от меня. «Твоё будущее, — твой старый друг» — опять выдал обтекаемый ответ. Но эйфория от чудного запаха так захватила девушку, что она схватила меня в охапку и поцеловала, вызвав доброжелательный смех и аплодисменты.

Девушек конечно знали некоторые зрители, но мужчина оказался местной знаменитостью, понял я сразу, как только он оказался передо мной. Довольно богатый пятидесятилетний человек ухаживал за больной дочерью, последней и самой любимой. Он внимательно слушал и смотрел вблизи на мой розыгрыш, показанный публике. Отлично ощущалось как он расстроен, понимая, что обманулся в очередной раз. Лучшие врачи не смогли вылечить его одиннадцатилетнюю дочь, вот он и решил, от безнадёжности, обратиться ко мне. Сейчас ему было стыдно своей глупости и наивности. Очень громко и резко, произнёс без вопросительной интонации, как осудил: «Сейчас и мне скажете, какая проблема у меня в семье самая большая». Зал, почти наполовину состоявший из коренных жителей, тревожно замолк. Долгую паузу прерывали редкие перешёптывания местных с гостями. Не став нарушать традицию, так же обошёл господина и произнёс в полной тишине: «Ваша дочь серьёзно больна и помочь ей может только один человек в мире» — на этом я нарочито прервал речь. Все захлопали моей отгадке, но вставший на путь недоверия отец, не мог так легко избавиться от силы инерции: «Вам рассказали…, ты услышал в зале…, как ты мог знать?» — наконец сорвался он на прямой вопрос. Поняв, что он и публика в моей власти, уже иронично я продолжил: «А так ли вам важно откуда я знаю?» — обвёл я рукой весь зал, как бы спрашивая поддержки своего вопроса. «Кто вылечит? — нашёлся самый наивный и несдержанный в дальних рядах. «Именно!» — подтвердил я и поднял указательный палец вверх. Продолжая держать руку я молчал, пока из первых рядов зал не раздались робкие: «Кто? Где? — и наконец, — Да спроси ты его сам, чего молчишь!?» Несчастный отец, уже неуверенно и робко пробурчал: «Кто же может вылечить мою дочь?» Его услышали только первые ряды, но этого и не было нужно. Все отлично поняли смысл его слов по его униженно — просящему виду. Дождавшись вновь полной тишины, молча вышел на середину сцены к самой рампе. Постояв немного, низко поклонился, спокойно и веско сказав: «Я». Уже обернувшись к мужчине, повторил: «Я вылечу вашу дочь». «Чтобы вы мне поверили, — вновь повернулся к залу, — расскажу как я узнал о больной дочери господина». Я не применяю волшебство и не знаюсь с дьяволом. В моей методики скрыта только внимательность, наблюдательность и дедуктивный анализ. Но хочу предупредить сразу, — многим, результаты моих выводов покажутся чудом. «По большому счёту, для пополнения моего счёта, — намекнул я игриво и многозначительно, — мне выгодно если мою тяжёлую работу зрители считают чудом» — снова слегка поклонился в ответ на аплодисменты и одобрительный смех. Показал на взволнованного надеждой отца и продолжил: «Красивая роза из бисера в лацкане этого господина, сказала мне, что он имеет любящую дочь имеющую много свободного времени». Кроме этой явной приметы, отмечу ещё несколько, не раскрывая всю цепочку моих выводов. Я принялся загибать пальцы перечисляя, начищенные ботинки, отутюженные брюки, аккуратно сложенный уголок платочка в нагрудном кармане пиджака. Ещё раз раскланявшись, пообещал избавить слушателей утомительных подробностей всех тонкостей моего ремесла. «Обещаю впредь давать вам только красивые и эффектные результаты, — проводил мужчину на своё место, — а знай вы все мои приёмы, разве стали бы вы ходить на мои концерты?» — и снова поклонился, под смех и аплодисменты зала.

Последней на сцене оставалась пожилая, в сравнении со мной, солидно выглядящая дама. Кроме известности в обществе, она имела заслуженно высокий авторитет. «Серьёзная дама требует серьёзного отношения» — понял сразу тему её вопроса. Почти год назад у неё украли семейную реликвию, очень дорогой алмаз вправленный в кольцо. Уверенная в себе госпожа не стала играть в загадки. Её интересовал только ответ на вопрос о украденном фамильном кольце, о чём она сразу и заявила. По тишине установившейся в зале, понял, что её история известна многим. Из всего многообразия чувств, красным фонариком вспыхнул страх женщины выполняющей роль служанки, или компаньонки, как она предпочитала себя именовать. Минуту тревожного молчания нарочно выдержал для психологического напряжения толпы. Потом спросил госпожу о наличии в зале её родственников или домашних. Она показала на компаньонку, к которой я тут же подошёл и пошептался около минуты. Попросив разрешения отправить девушку на поиски кольца, распорядился дать ей двуколку. Пока ожидали возвращения, исполнил две музыкальных композиции на гитаре. Зал взорвался аплодисментами, когда меня прервала, вбежавшая в зал служанка с кольцом в высоко поднятой руке. «У меня появилось множество почитателей и одна, искренне преданная, помощница» — понял я. прощупывая мысли «нашедшей» кольцо. Моя предыдущая речь, по поводу сохранения тайны моих «откровений», сейчас оказалась как нельзя к стати. Кратко рассказал, как я посоветовал верной компаньонке поискать за комодом. Разумеется не сообщил, что кольцо было припрятано ею же, в своей комнате, дожидаясь реализации после окончания службы.

По окончании выступления меня уже ожидали несколько человек, также что либо утерявших, но Хильда, в новой роли импресарио, смело отодвинула их с нашего пути к карете. «Молодец bambino, — заговорила немка по итальянски как только оказались наедине, — отлично ты всех развёл». Благоразумно не ответив на её провокацию, пожаловался на постоянную усталость от непривычного горного климата и попросился спать. Благосклонно разрешив мне поступать как заблагорассудится, она поспешила считать первую прибыль своего нового начинания. «Алчная душа всем злым делам начало». Иоанн Дамаскин (676–749). Вдруг вспомнилась цитата христианского святого, урождённого Мансур ибн Серджун Ат-Таглиби. Восток — дело тонкое! Кстати, арабский регион сейчас под властью Британии, как и вся Индия, Канада, Австралия, Часть Африки.

Борьба за освобождение во всём мире активизируется только после нашей революции. Знаю из истории, что советское правительство окажет моральную поддержку всем этим антиколониальным движениям. А почему бы не опередить дядю Володю? Почему бы не поделиться буржуйскими накоплениями с угнетаемыми народами? Иначе, мои теперешние усилия по спасению и накоплению чужих сокровищ будут похожи на алчность. Дальше, кто знает, могу и до злых дел докатиться. Все равно, финансовые средства, которые сейчас пытаюсь аккумулировать в Швейцарии, мои собственным производствам не понадобятся. Планируемое «мини-государство» обязано быть полностью конспиративным. Никакие поставки материалов или оборудования, в промышленных масштабах из за границы невозможны. Всё необходимое придётся изыскивать на зауральских территориях или осторожно завозить из СССР, так, чтобы это не стало известно в мире. Выходит, что кроме борьбы за увеличение своего клана, придётся бороться и за свободу народов в прямом смысле!? Кстати, благодаря информации из интернета я знаю кто точно будет лидером в будущем, кого можно смело спонсировать и незаметно помогать заключая тайные договора о сотрудничестве. Хорошо, что сейчас уже ночь и я смело могу переправиться на восток. Лидеров освободительных движений конечно не встречу, но места для будущих мгновенных телепортаций обязательно присмотрю. Средством передвижения выберу уже не велосипед, а обычный аэроплан. Объявления о полётах на новейшем самолёте Швейцарской постройки расклеены вместе с моими на всех рекламных тумбах города. Раз так активно приглашают, пора попробовать полетать на Hafeli DH-1.

Глава 2. Те, кто достаточно умны

Вырвавшись из гостиницы переместил себя на знакомую брусчатку мостовой возле банка. Велосипед не взял, а пробежался пять минут по указанному в объявлении адресу за город. Аэродром не был даже огорожен. В единственном сарае громко спорили двое охранников, уже хорошо выпивших и успевших рассориться за карточной игрой. Притворившись нищим беженцем, попросился переночевать. Стоило спросить про технику, спрятанную под брезентовым навесом, один из спорщиков принялся в подробностях расписывать преимущества нового самолёта Швейцарской постройки. Он представился списанным по здоровью бывшим военным пилотом. На самом деле, как я понял, глубже копнув в его голове, он был простым механиком уволенным за постоянное пьянство. Радовало то, что зная его золотые руки начальство не решилось избавиться от него совсем и оставили при обслуживании аэродрома. Увидев во мне заинтересованно слушателя, механик в отставке рассказал мне всё устройство самолёта. Но главное, мне удалось выведать, не спрашивая прямо, что аппарат подготовлен к завтрашнему вылету. Дальнейшее оставалось делом техники. Крепко спящие секьюрити спокойно заглушали собственным храпом звук взлетающего самолёта. «Первый раз управляю самолётом, пусть даже таким простым, а сохраниться, на случай неудачи, даже не подумал» — пришла хорошая мысль. Набрав чуть больше высоты, на секунду выключаю сознание ребёнка в котором существую. Пропеллер не успевает клюнуть носом, как я снова подхватываю управление. «Такая скорость мне не подходит, — решаю уверенно, — на УАЗике бывало быстрее летал, конечно, если с горки…». Увеличивать скорость принудительно, как на велосипеде, не совсем подходящий вариант. Эта этажерка из дерева и полотна рассыплется через полчаса при трёхста километрах в час. Для такого вывода вполне хватит моей тройки по сопромату. Пойдём другим путём. Забираюсь на максимальную высоту, присматриваю самый дальний видимый ориентир, благо ночью вижу отлично, — секунда, и я над ним. Через пятнадцать «виртуальных перемещений», замечаю как на востоке начинает светать. Выбираю чистое пространство ровного поля и выключив двигатель плавно планирую, предварительно создав точку для перезагрузки. Пролетев над самой землёй, просмотрев все неровности на поляне, мысленно возвращаю себя в начало поляны. Приземление, самая опасная часть пилотирования, проходит идеально. Теперь, остаётся выяснить моё местонахождение. Окружающая природа совершенно незнакома. Яркие лучи майского солнца рисуют утренний пейзаж совершенно фантастическим. Далеко внизу вижу ярко зелёные поля и серые фигурки людей. Переношу себя в крону высокого дерева стоящего на отшибе. Хорошо, что не выбрал красивые сине-зелёные поля, вблизи оказавшиеся рисовыми чеками. Совершенно спокойно подхожу к двум парням суетящимися насухом берегу у костра. Мой наряд не многим отличается от того, что на них. Ростом мы тоже близки с узкоглазыми пацанами. Знаками объясняю свою немоту и желание есть. Последнее они отлично понимают и ловко манипулируя длинными палочками вынимают из кипящего на огне казана каких-то гадов морских. Внимательно вслушиваюсь в ощущения и чувства «кормильцев», формирующиеся в странные слова незнакомого языка, пока ем вкусных, крупных креветок. Наконец определяю, в базе знаний подаренных интернетом, языковую группу. На всякий случай, загружаю себе все языки южно-китайских диалектов. Постепенно, трескотня юных китайцев, наблюдающих мой неловкий способ расправы с креветками, становится понятной. Стараясь точнее выговаривать незнакомые сочетания звуков, медленно произношу: «Рад, что сделал вам весело» — чем привожу их в полный восторг. Они достают мне ещё больше креветок, от которых я с улыбкой отказываюсь: «Подождём остальных, вдруг им не хватит?». Весёлые и подобревшие парни наперебой разъясняют, что односельчане как раз ловят пресноводных креветок в рисовых полях. Теперь уже их симпатия вызвана моим интересным акцентом, — улавливаю настроение обоих. «Какой самый крупный город поблизости?» — спрашиваю, приятно коверкая интонации. Ещё до произнесения ими ответа, обрадованно узнаю, — Ханчжоу. «Ну вот, наконец определился!» — спадает бремя неизвестности. Китай очень перспективный регион, но самое важное сейчас, наметить будущие точки телепортации, пока есть самолёт. Задав ещё пару наводящих вопросов уточняю точное место нашего расположения, знакомлюсь с парнями, называя своё подходящее (瓦西利) имя. Имя вполне китайское Ва Си Ли. Соседняя роща бамбука моментально скрывает меня из вида, но в их размышлениях ещё долго слышу недоумение по поводу моего умения ходить не раскачивая верхушки тростника.

Двигатель самолёта не успел остыть, потому заводится с пол-оборота. Едва оторвавшись от земли, сразу перемещаюсь, вместе с летающей этажеркой, высоко над едва синеющими вдалеке горами. Понимая, что большого смысла нет, двигаться обратно в темноту, тороплюсь навстречу восходящему солнцу. Теперь, мне помогает карта, развёрнутая в моей памяти. Нужды приземляться уже нет. Чуть снижаясь над Тайванем, выключив трескучий двигатель, нахожу место для будущего перемещения на высокой и лесистой горе. Почти врезаясь в скалы, перепрыгиваю на огромную высоту над маячившей кромкой моря. В дневное время, решаю, не включать больше шумный двухтактник. Треск с неба обязательно привлечёт ненужно внимание. Выходит я верно выбрал ночь, для своего первого воздушного путешествия? Уже пообвыкнув в деле управления самолётом, понимаю, что в будущем, могу даже не взлетать общепринятым способом. Достаточно, находясь за штурвалом, переместиться на достаточную высоту над землёй, а затем просто планировать набирая скорость, чтобы снова мысленно вознестись над следующим ориентиром. Именно так, оказываюсь над Южной Кореей, Японией, Сахалином, Камчаткой, Аляской, Канадой, США и Мексикой. Глянув на часы, возвращаюсь к выполнению первоначальных намерений. Мне необходимо найти точки телепортации в арабских пустынях, Индии и Сиаме, ныне находящихся в сфере колониальных интересов Британии. Вспомнив свой опыт посещения стратосферы земли, тут же ощущаю знакомое чувство невесомости, полного спокойствия и тишины. С трудом ориентируюсь в пространстве только по солнцу. Разглядывая землю, начинаю понимать всю свою глупость. Можно было сразу выйти в безвоздушное пространство, как только сел в кабину самолёта в Цюрихе, а потом, с большой высоты. выбирать места на планете где хотел бы оказаться. Не сдержавшись, отмечаюсь в Австралии и отдельно в Новой Зеландии, не приземляясь. Индонезию, Таиланд, Индию и Аравийский полуостров с частью Африки, пролетаю в тишине, сохраняя в памяти места для будущих посещений. Зависнув над средиземным морем, «роняю» планер на Апеннинский полуостров. «Зачем завтра с утра «пилить» на велосипеде, когда могу сразу оказаться в Риме?» — вспоминаю с сожалением вчерашнее перемещение до Парижа. С другой стороны, некоторые проблемы с тем путешествием, привели к новым открытиям. «Тогда в чём же каяться? — одёргивая себя в самоедстве, — я делаю именно то, что и положено все людям!» «Жизнь — это бесконечное совершенствование. Считать себя совершенным — значит убить себя». Геббель (1813–1863). Если разобраться, я здесь не совсем реален, но всё же живу и совершенствуюсь. Когда перестану совершенствоваться сам, буду совершенствовать ближних. В совершенствовании окружающих есть великая обязанность их учёных собратьев, как мне вчера указал дядя Володя Ульянов. Какой смысл в моей гениальности музыканта, если живу среди не имеющих слуха дикарей? Ведь понять всю красоту устройства турбореактивного двигателя смог только мой земляк, гидроинженер Балакшин, будущий профессор. Пожалуй, прав был Ленин, походя открывший мне главное предназначение знающего. Если любой добросовестный борец за знания, честно выстрадав это богатство, обязан бороться за то чтобы вернуть полученное в народ, что говорить о знаниях свалившихся на меня подобно подарку? Обязательно следует продумать эту тему позже. Сейчас мне предстоит наиболее серьёзное мероприятие, — ночная посадка на взлётную площадку Цюриха. Двигатель по прежнему не включен. Повторив приём прошлого приземления в Китае, прокатившись два десятка метров, биплан спокойно останавливается. От того места где он хранился раньше, где я его представлял для контакта с землёй, аппарат откатился метров тридцать. На будущее следует научиться гасить инерцию перед парковкой, тогда установка машины будет происходить идеально, точно на старое место. Пока же приходится тащить его за хвост и принайтовать на расчалках как было раньше. Даже брезентом накрываю, как до моего прихода. Грубовато поднимаю охранников, сообщая, что всю ночь не спал охраняя их технику. Бывший, разжалованный механик испуганно суетится, проверяя состояние летательного аппарата. Удивлённо доливает ещё литров десять топлива, попутно трогая ярко красный кожух двигателя. Хорошо, что я догадался выключить его ещё в Китае. За время нахождения на большой высоте он давно остыл. Только теперь, полностью успокоившись, мужики мысленно молят бога за моё присутствие, на словах пеняя: «Трудно разве нас сразу разбудить? Мог ведь и хозяин с проверкой нагрянуть?» Опять до меня поздно доходит, что во времена «дикого капитализма» всё может быть частным. Имея неограниченные денежные средства вполне могу позволить приобрести любой аэроплан и перегнать его за Урал. Идея мне сразу понравилась настолько, что не откладывая занялся продумыванием деталей предстоящей махинации. Мужикам подкинувшим хорошую мысль, заметил: «Теперь будете меня пускать посидеть в кабине аэроплана, может и ещё раз окажусь полезным…?». Простой план использования меня в виде бесплатного подменного пришла им в головы одновременно, после чего они утвердительно закивали, обещая кормить меня до отвала каждую ночь. Уже у себя в комнате, внимательно ознакомился с информацией выданной интернетом о лучших самолётах на сегодняшний момент. Как ни странно, это оказался немецкий, самый страшный самолет Первой мировой: Fokker E.I Eindecker

Нормальная взлетная масса: 660 кг

Размах крыла: 8,5 м

Двигатели: 1 ПД (поршневой двигатель) Oberursel U.0, 80 л.с.

Максимальная скорость: 132 км/ч

Практический потолок: 3000 м.

Практическая дальность: 200 км.

Определённо, всё указывает мне на необходимость связаться с германским правительством. Попытка выручить личные вклады Императрицы, необходимость лучше знать своего главного противника в будущей войне, вот три важнейшие причины заставляющие меня играть друга Германии. Стоп! — Вспоминаю свои намерения. Чтобы распоряжаться вкладами Александры Фёдоровны нужны доверенности лично от неё.

Внедряясь в разум моего доверенного «засланца — помощника», бывшего авиатора Александра Николаевича, понимаю, что он спит. Говорю ему откровенно, со всей начальственной прямотой: «Сашка сволочь, ты почему дрыхнешь когда дела Государства требуют твоего непосредственного участия?» Последние слова совмещаемые с подачей сильного невербального эмоционально заряда заставляют его подскочить. Он снова расположился на деревянных нарах зарешеченной камеры. «Неужели опять закрыли? — мелькает пугающая мысль. — Нет, такого не может быть, ведь он бы сразу запросил помощи?». Слыша все мои рассуждения у себя в голове он уныло подтверждает их верность. «Меня положили переночевать в свободной камере на вокзале Симферополя, — поторопился он оправдаться, — а сегодня, как пойдёт ближайшая оказия…». «Ты братец совсем забурел от безнаказанности? — спокойно задаю прямой вопрос. — Покупай три или четыре сменных лошади и через два часа чтобы был в Евпатории». Скажи полицмейстеру, что вопрос государственной важности… Хотя нет, стой, не торопись. — Мне в голову приходит простая мысль. Для предметного разговора с Хильдой Пруггер, шпионкой двух дружественных разведок, мне нужны заверенные документы через два часа. За это время Александр сможет только осилить шестьдесят километров. Потом, нужно ещё найти царицу, убедить написать доверенность, заверить как положено… Нет, вариант с обычной доставкой гужевым транспортом, не прокатывает. «Смотри прямо перед собой в камере, — приказываю служивому возвращаясь в его голову, — и сильно не пугайся и не ори» — завершаю мысле-фразу уже находясь перед ним, прямо на параше. Винить его не хочется, так как сам не проверил видение того места, что расположено перед ним. Такое случается со мной уже дважды. Если третий раз совершу подобное, буду вынужден считать дураком себя. Саня, как и Базаркул, не могут отвечать за мои ошибки. Пока испуганный парень занимает место на параше, видимо с перепугу, выхожу из камеры, мимо удивлённогоохранника, на улицу. Через пять минут, сделав несколько телепортаций, оказываюсь на вокзале Евпатория.

Первый же полицейский, удивлённый моим глупым вопросом, мысленно указывает место расположения царского семейства известное всем в городе. Благополучно покинув станцию, без труда добираюсь до дачи фрейлины Анны Вырубовой расположенной на самом берегу моря. Всё, на этом своё путешествие прекращаю и возвращаюсь к беседе со своим протеже, прапорщиком Александром Успенским. На этот раз проверяю наблюдаемые им объекты вокруг и выбираю для переноса дальние кусты. Некоторое время любуюсь, как помощник продолжает вертеть головой, давая мне панораму пустого утреннего привокзального парка. «Ну хватит башкой вертеть, — останавливаю его грубовато, — так и шею перетрёшь». Уже менее пугаясь, чем при первом моём появлении, он подскакивает и отдаёт мне честь. «Виделись уже, — панибратски машу ему рукой — ты меня сначала на парашу усадил, а теперь честь отдаёшь». Прерывая его конфузливые извинения, шутливо говорю: «Давай обнимемся, раз зла друг на друга не держим» — и тут же мы оказываемся на песчаном пляже около дачи «Мечта». Меня немного радует маленькая месть, но сразу перехожу к главному. Указывая на здание вдалеке излагаю свой план. Время действительно раннее, потому его не хотят пускать даже за периметр охранения. Я подсказываю магическую фразу: «Передайте Государю, что я со срочным известием от его порученца Василия Зауральского». Советую Александру увереннее распорядиться, что если он спит, обязательно разбудить. Охранники из местных не очень верят, но я внушаю им чувства тревоги, и они решаются пойти в опочивальню. «Кто их знает во дворце, — рассуждают между собой, — может у них так принято во время войны». Один, всё же, остаётся с Успенским. Только через десять минут, лениво позёвывая, выходит государь. «До чего же неприятный тип оказывается» — соображаю я, видя «явление Царя Батюшки» глазами прапорщика. Только тут, ощущая испуг своего помощника, сознаю наше полное взаимопроникновение мыслей и чувств. Беру власть над телом прапорщика и медленно шепчу Николаю второму: «Ваше величество, я ваш новый адъютант, как уговаривались с Василием…». Широко открыв глаза Государь долго соображает. Когда до него доходит, он заметно пугается, что замечают даже охранники. «Что делать? — звучит его первая фразу мне на ухо. — В доме негде поговорить». — Сообщает он как бы извиняясь. «Идёмте прогуляемся по берегу моря, — предлагаю я голосом прапорщика, — а господа офицеры будут поодаль».

Подтвердив моё распоряжение, Николай идёт по самой кромке берега, до деревянных мостков ведущих далеко в море к большой купальне из фанерных щитов. Как только они добираются до купальни, где ожидаю я, резко перехватываю беседу: «Сейчас срочно поднимайте супругу и добивайтесь чтобы она быстро написала доверенность на получение всех её вкладов в родной ей Германии». Все на моё имя, как и прошлые доверенности. Подтверждать нотариально не так уж обязательно, достаточно вашей подписи и может быть другого известного лица. Главное чтобы письмо было написано лично её рукой, по немецки. Может даже ещё несколько писем родственникам написать, для полной достоверности. Ради такого случая я подожду, но не более сорока пяти минут. «Если возникнут вопросы или недоразумения, связь со мной держать через вашего нового адъютанта, — указал на опустившегося в одурении на лавку, прапорщика, — который будет постоянно при вас» — последние слова я произнёс с особым нажимом, выделив слово «постоянно». Тот же приказ, быть постоянно при Николае, продублировал в его мыслях, что заставило его подскочить и отдать честь. Николай второй «милостиво» соизволил ему улыбнуться, чем совершенно успокоил верноподданническое сердце воина. На самом деле, как я отлично читал в его мыслях, Николай чувствовал себя затравленным фантастическими событиями, повтора которых он совсем не ожидал в этом приятном курортном месте. Чему удивляться, что такой «самодержец» не удержал Россию от развала? Стократ прав француз: «Лучше лев во главе стада баранов, чем баран во главе стада львов». (Наполеон I) Все же, верный я выбрал путь, не поддерживать от развала грядущей революции Российскую империю. Честно говоря, у меня бы всё равно не получилось. Только бы продлил агонию. С другой стороны, через два года могу управлять всей Россией от имени самого царя, как сейчас управляю действиями прапорщика Успенского. В начале лета восемнадцатого года, Николая второго должны расстрелять вместе с семьёй. Сохранить ему жизнь до тех пор, уверен, особого труда не составит. Вот только неизвестно, окажусь ли «львом», на его месте? Самое главное, вся жизнь страны пойдёт неизвестными путями, что меня больше всего пугает. Если бы удалось перенестись в прошлое лет на пять раньше, перед самой войной, тогда может быть имело смысл рискнуть удержать империю от краха.

Оставшись в купальне, на берегу, занял управление телом адъютанта. Функция для меня не новая, но мало изученная, а потому неприятная. Такое чувство, что мы управляем машиной вдвоём. Он давит на газ, переключает скорости, а я только держусь за руль, иногда помогая. Конечно, главный инструктор я, но удовольствия, подобная техника внедрения мне не доставляет. Николай предлагает пробежаться до коттеджа, что мы, вместе с охраной, послушно делаем. Отлично ощущая испуг Николая, понимаю, что он стремится быстрее скинуть эту неожиданную обязанность. Бесцеремонно будит жену, предварительно приказав принести писчие принадлежности. Ощущаю удивление моего аватара — поручика при виде допотопной перьевой ручки фирмы Jack Knife. «Видимо в быту они ещё не встречались» — догадываюсь иронично. Когда супруг наконец объясняет бывшей немке возможность возврата её денег, Александра Фёдоровна проявляет похвальные энергичность и предприимчивость. Позвонив градоначальнику она заказывает нотариуса с гербовыми печатями. Находит свои старые, ещё не отправленные, письма влиятельным родственникам в Германии. Кроме доверенности на моё имя, сочиняет личную записку директору Банка с которым она знакома персонально. Уже через тридцать минут внушительная пачка бумаг оказывается упакованной в пухлый портфельчик. Мой заплечный мешок заметно увеличивается, когда я возвращаюсь в свой Цюрихский отель. Как понял из перечня документов, там есть дополнительные доверенности на получение вкладов в других банках Швейцарии и Франции, что меня очень радует. «Именно на них и куплю самолёт, — соображаю критически, — даже если немецкие вклады не удастся вытянуть». Полчаса, оставшиеся до прихода моей кураторши и по совместительству импресарио, провожу очень продуктивно.

Проверка управляющих новыми территориями даёт приятные результаты. Две моих базы испытывают огромный наплыв новых кадров. Как оказалось, под моё управление попадают не только русские бойцы, спасённые благодаря моему вмешательству. Немцы, чехи и даже англичане появляются за Уралом. Основные потоки новичков давно направляю под Байконур. Нескольких, особо грамотны офицеров наградил современными базами данных по геологоразведке и бурильному делу. Сейчас там нашли воду и приступают к посадке первых лесополос задерживающих ветровую эрозию почвы. Необходимые саженцы на аграрно — промышленной базе посажены, но пользуясь большим количеством народа удалось очень много молодняка накопать прямо в лесах. Именно эти сосны аккуратно поливают сейчас в казахских степях. Ближе к станице Магнитной, будущему Магнитогорску, заложили строительство чугуноплавильного и сталелитейного заводов. Для производства собственной меди и алюминия сначала необходимо определиться с принципом производства электроэнергии. Более десятка человек озадачил этой проблемой, прежде внедрив им сведения о всех принципах выработки энергии. Всех захватила идея строительства атомной станции, но ввиду технической бедности, пока, остановились на ветрогенераторах. Детали уже заказали на заводе моего партнёра инженера Балакшина, благо профиль производства почти тот же самый. За неделю моего отсутствия за Уралом, дела там двигаются очень хорошо. Конечно, каждый день, контролирую ситуацию, внедряясь в разум всех ответственных лиц. Неожиданные успехи в животноводстве показала четырнадцатилетняя дочка казаха, Азиза. Она посоветовала Сергею, директору всей моей Мендерской территории, объявить о закупке скота, который раньше гоняли на бойню в Курган. Принимать решили даже молодняк, по цене взрослых животных. За прошедшую неделю положение с питанием стало отличным и уже смогли получить первый приплод. Некоторые крестьяне обманом сдавали суягных овец и стельных коров для лишнего веса. В помощь девчонке назначил несколько ветеринаров и зооинженеров. Конечно всем скопировал в подкорку знания по необходимым дисциплинам. Образованные мужики решили строить кроличьи и птицеводческие фермы, для быстрейшего обеспечения мясом прибывающего населения. Ограничив пока разрастание базы под Мендеркой тремя тысячами, всех остальных «зомби — помощников» направлял в огромную, более перспективную, базу между Магниткой и Байконуром. Благо отец Азизы был потомственным животноводом и легко закупил у знакомых коллег несколько отар овец, табунов лошадей и верблюдов. Несмотря на все их успехи, предупредил, что через год или два ожидается увеличение населения до пяти или шести миллионов. С трудом разъяснил, что это количество народа будет подобно населению всего Кургана увеличенному в две тысячи раз. До конца они так и не поняли, лишь испугались предстоящей необходимости прокормить такую тьму работников. Другого мне и не нужно, пусть соображают как увеличить продовольственную базу заранее.

Вот появилась очень радостная кураторша Хильда Пруггер. «Василий, — обратилась она ко мне с порога, — половина билетов уже проданы за сегодняшнее утро, ты представляешь?» Очень удобный случай, на фоне наших успехов озадачить её новой проблемой. Со скорбной миной на лице, признаюсь о секретном поручении данном мне в России. Немного встревоженная, выслушав о задании зауральских купцов по спасению их денег вложениями в Швейцарских банках, она успокаивается, так как эта тема не касается её шпионской деятельности. «А чем тут я могу помочь, — заявляет она уверенно, — ты умный парень, спроси сам в любом банке как можно перевести к ним деньги и под какие проценты». Тут я перешёл к более деликатной теме. Признался, чуть не хныча, что на допросе в Царском селе мне пришлось рассказать жандармам про поручение наших купцов. Госпожа Хильда, журналистка и германская шпионка, заметно напряглась: «Что же дальше?» «Через час пришла женщина в богатом платье, — продолжал я вдохновенно врать, — расспросила меня заново и поручила передать знакомым в Германии, документы которые она мне выдаст перед отъездом». Вспомнил, как жандарм потом, строго наказал молчать в чём потребовал расписку. Дальше я подробно рассказал, как нам, с тётей Таней Трубецкой, разрешили остаться, чтобы ждать возможного вызова на аудиенцию к монаршим особам. «Даже оплатили проживание, — вспомнил я для достоверности, — наверное серьёзно хотели встретиться». Хильда поняла то, что должна была понять, но всё же с подозрением спросила: «А что же ты мне всё рассказал, если обещал молчать?» — ивнимательно заглянула в глаза. «Так мне деваться уже некуда больше, — признался понурив голову, — первую дорогу через Германию пролетели без остановки. Думаю, что и обратно мне не вырваться будет?» Как бы вспомнив только сейчас, добавил: «Кроме всего мне ещё вклад поручено забрать в Германии и перевести в Швейцарию на своё имя». Тут я в бессилии развёл руками, показывая, что мне действительно не имелось выхода. «Сколько ты бумаг подписал о неразглашении в жандармерии?» — задумчиво спросила шпионка. «Одиннадцать, — не задумываясь, тут же ответил я, — и ещё две, когда получил бумаги перед отъездом из Царскосельского». На её осторожный вопрос о тех бумагах, сразу вынул портфельчик и высыпал письма на стол. Все конверты не были запечатаны. Просмотрев бегло шапки писем, ошарашенно спросила: «Читал? Понял?» Она давно уже догадалась сама, но только чтение посланий доказало верность её первых подозрений. «Что же делать?» — задала она вечный вопрос русской интеллигенции. «Почта это ерунда, — сказал я равнодушно, — важнее вот этот конверт, с которым мне и нужна помощь» — вынул из мешка последнюю тонкую пачку документов. Там были официальные доверенности на моё имя и неофициальные письма банкиру и какому то Вилли. «Почему братцу Вилли наша императрица пишет отдельно от всех родственников, даже не знаю, — посоветовался я с кураторшей, — может ошиблась, и мне лучше послать их вместе с остальными, по почте?» Конечно я знал, что император Германии король Пруссии Вильгельм второй приходится двоюродным братом Александре Фёдоровне, но любопытно было увидеть реакцию собеседницы. Журналистка внешне замерла, внутренне переживая бурю эмоций и обдумывая десятки вариантов действий. Как я и ожидал, перевешивал все аргументы личный бизнес со мной, намеченный на сегодняшний вечер. Наконец она решила очень просто, — рассказать всё начальству и переложить все раздумья на них. На ближайшее выступление ещё была надежда, но на завтра и послезавтра ей приходилось расстаться с корыстными мечтами быстрого обогащения. «Меня наверняка заберут в Германию для разъяснения всех деталей» — понял её огорчение от сорванных гастролей. «Ты разрешишь на время взять твои письма, — определилась она со своими действиями, — тогда постараюсь помочь тебе выяснить, что с ними делать дальше». Я с видимым удовольствием избавился от тяжёлой обузы, чем обрадовал тётю Хильду. разрешившую мне гулять до обеда.

Навестил своих новых знакомых Ульяновых, где меня приняли с необыкновенным радушием и даже гордостью. «Кто бы знал, что я вчера кидала мелочь самому знаменитому мальчику в Цюрихе, — со смехом встретила меня тётя Надя. — Сегодня на базаре только и разговоров, что о чудо — ребёнке из Сибири. Дядя Володя крепко пожал мне руку, прошептав на ухо: «Спасибо за лечение, сняло как рукой ещё вчера!» В свою очередь, пообещал учиться как он мне велел, с тем чтобы передавать свои знания нуждающимся. Ленину понравилось слово «нуждающиеся», применительно к знаниям. «Верно ведь ты Василий вчера подметил, — вспомнил нашу беседу за обедом, — если крестьянин не захочет знаний, никакими силами его к ним не притащить». Недавно только французский писатель Анатоль Франс сказал: «Чтобы переваривать знания, надо поглощать их с аппетитом». Какой может быть аппетит к знаниям у мужика от сохи? «Нет, революцию можно делать только опираясь на самые активные классы, — рабочих и студенческой молодёжи» — горячась, как будто с ним спорили, выпалил он на одном дыхании. Мягко заметил, что студенты как будто не считаются классом у Маркса. Ильич согласился, что иная прослойка может быть полезнее чем весь базовый класс, такой как крестьянство. Рабочему, уже оторванному от средств производства, нечего терять кроме своих цепей, а у крестьянина всегда найдутся накопления инвентаря, построек каких-никаких, да и землица, передаваемая по наследству, имеется. «Значит крестьянин — потерянный для революции класс» — подвёл он черту своим рассуждениям.

Тётя Надя подала жиденький чай со вчерашними булками. Зная из интернета о проблемах с деньгами у русской эмиграции, предложил принять мой посильный вклад в дело борьбы за свободу. Решительно выложил на стол две тысячи русских ассигнаций разного достоинства. Надежда Константиновна замахала руками не находя нужных слов, когда я обратился к хозяину: «Даю лично вам, дядя Володя, так как знаю, что ваше благополучие и здоровье будет означать и успех дела которым вы заняты». Настоятельно повторил, что не желаю чтобы деньги передавались на другие, пусть самые благие дела. «Общие дела должны быть заботой общества революционеров, а о себе самих о вас никто не позаботится» — нарочно заострил адресность своего дара. «Это мой процент на ваши вчерашние вложения» — вспомнил я медяк брошенный мне на улице. — и с улыбкой поглядел на Крупскую. Она страшно расчувствовалась, бросилась меня обнимать и целовать со слезами на глазах. Дядя Володя встал, торжественно подошёл и пожав руку поблагодарил: «Спасибо дорогой Василий, — как тебя по отчеству?» Пообещав запомнить мой щедрый дар и вернуть с теми же процентами, после победы пролетариата, он крепко обнял меня. Только тут я сделал вид, что вспомнил зачем зашёл. Попросил выдать письма к его друзьям которые готов передать сразу по приезду. «А если они живут далеко, то и специально заверну, — пообещал я твёрдо, — раз мы с вами вместе будем бороться за светлое будущее». Ильич заразительно рассмеялся и пошёл за письмами. Пока он искал, а потом ещё дописывал, тётя Надя расспрашивала о моих делах в Швейцарии приносящих такую большую прибыль. Напомнил ей о моей феноменальной памяти и признался, что послан сюда нашими купцами, под видом скомороха, шпионить за промышленными новинками Европы. Искренне удивлённая Крупскаявытаращила и без того не маленькие глаза: «Так как же ты везде собираешься успеть?» Европа же большая, а сейчас ещё и война идёт. Ответил просто: «Я же маленький, меня никто не боится, любопытство моё не удивительно». В Германии уже посмотрел несколько заводов по дороге сюда. Обратно поеду, — другие технологии запомню. Сегодня вот велосипед купил, на нём много мелких предприятий могу объехать. Особенно интересны самые современные производства самолётов, машин, двигателей, генераторов. Кстати, мой компаньон в Кургане, учился в Германии и делает на своём заводе электрогенераторы для гидростанций. Именно он мне и дал большие деньги на эту поездку. Услышав мою последнюю фразу, Ильич сострил: «Тебе промышленники — капиталисты деньги дают, а ты их на революционеров спускаешь» — и с улыбкой вручил мне письма. «Адреса и фамилии записаны на обратной стороне конвертов, — напомнил, одновременно выслушивая новости про меня от супруги. «Если ты, братец, проявишь себя ещё и промышленником хорошим, — задорно потирая руки, чуть сильнее картавя от волнения, проговорил он, — да за такие твои таланты пролетариат тебя на руках будет носить!» — уверенно закончил он спич в мою честь. Распрощавшись с хозяевами, ещё более дружественно чем вчера, поторопился по другим важным делам.

В Риме появился сразу в авторитетном прикиде, переодевшись в тайном месте в Альпах, где спрятал чемодан с цивильной одеждой. Банковские служащие, видя мою Европейскую бледность, предупредительно раскрывали двери до самого кабинета директора. Небрежно и молча подал документы. Нарочито коверкая итальянский язык, распорядился оставить деньги в их же банке, но уже на моё имя. Заметил, в мыслях директора, большую симпатию не только от этого факта. Оказывается, сильный запах свежести Альпийского снега, за ночь въелся в шерстяную ткань дорогого костюма. На будущее стоит учесть влияние запаха при каждой ответственной встрече. В принципе я и раньше учитывал ароматерапию, когда старался возбудить безотчётную симпатию в женщинах, сейчас постараюсь распространить старые приёмы и на общение с мужчинами. Возвращаясь к симпатизировавшему мне банкиру, задал простой вопрос: «Где в городе лучший и самый посещаемый ресторан? — откровенно улыбнулся и продолжил, — Может заодно лучшее вино Италии посоветуете?» Хозяин кабинета расплылся в улыбке от удовольствия. Ему льстило быть лично полезным такому приятному и полезному клиенту. Сразу назвал несколько лучших рестораций в Риме и кратко охарактеризовал. «Самые распространённые и лучшие вина производятся в двадцати регионах Италии, — как истинный патриот начал он перечислять, — главные, — Пьемонт, Тоскана, Кампания» — назвал три, в порядке убывания популярности. Заскочив на пятнадцать минут в каждый из указанных кабачков, заказал по бокалу вина для пробы. Поинтересовался заводами поставщиками, после чего добавил в свой список ещё три перспективных региона. В два приёма, ориентируясь по карте, посетил каждый из шести регионов где обошел все заводы и капнул своей ДНК во все винные емкости. Обрадовался любопытной новости, услышанной от одного из экскурсоводов. Оказывается бочки никогда не опорожняют до последней капли. Оставшиеся в бочке дрожжевые букеты составляют главное богатство винодела. Соотношение винных, пекарных, пивных и других мицелий неповторимо для каждого вида и сорта вина, потому сохраняется десятилетиями, а то и столетиями. «Ну насчёт столетий гид наврал, — понял я его мысли — а вот про десятки лет это точно» — обрадовался такой простой возможности увеличения своих клонов. Тут же, выяснив у него названия других винокурен, навестил их все, старательно метя винные запасы территорий собственной кровью. Перепрыгнув в Париж, из ближайшего кафе позвонил, запуганному вчера, заместителю директора банка. Трубку взял другой человек, как я понял, сам директор. Ничего не сказав о принятом решении, выдать мне или нет, вклад Романова и Российской Империи, пригласил меня к себе с документами. «Раз с документами, то всё понятно, — решил я радостно, — главное продолжать психологическое давление и показательно торопиться». Равнодушно оставив все документы по вкладам для экспертизы, сославшись на другие срочные дела, торопливо удалился. Уже на пороге, как бы мимоходом, заметил, что у меня есть копии всех документов, потому с экспертизой могут не стесняться. «Деньги должны быть в Швейцарии завтра к обеду» — договорил я уже из дверей. Я действительно спешил. Кодируя винные производства Италии вспомнил о древней Греции, в винных подвалах которой и решил отметиться. Изображая богатого русского пацана, выучил несколько диалектов греческого языка и заканчивая с последней бочкой вина, ощутил сильную тревогу моей попечительницы. Через две минуты, уже переодевшись, входил в номер своего отеля где нетерпеливо ожидала меня тётя Хильда. Она страшно расстраивалась, понял сразу, так как опасалась провала вечернего балагана который она страшно не хотела отменять. «Как ты просила, — весело и беззаботно пропищал я детским голоском, — к обеду я на месте. А что случилось?» — не мог не отреагировать я на её сумрачное выражение лица. «Бегом в экипаж и едем со мной, — зло бросила она, — за тобой прислали самолёт из Берлина». Через пятнадцать минут мы примчались на знакомый мне аэродром. Моих знакомых ночных дежурных, как и самого самолёта, там не было. На поле стоял самый скоростной, на тот момент, немецкий истребитель — моноплан. Какая радость! Я сразу узнал недавно выбранный мною самый лучший самолет Первой мировой: Fokker E.I Eindecker. Конечно, можно было посчитать подобное простым совпадением, но сканируя мозг пилота, узнал неизбежность такого выбора. Хотя истребитель и одноместный, мой «бараний» вес он легко выдержит, тем более с турели сняли все пулемёты и дополнительные баки с горючим. Кабина у него была открытая, как и у большинства летающей техники того времени, потому я легко примостился над сиденьем пилота крепко привязанный специальными ремнями. Мне дали специальные лётные очки и плотно застегнули защитный шлем. Кто бы мне сказал, что верхом на самолёте буду кататься над Швецарскими Альпами, никогда бы не поверил. Обычно процедура занимает три часа, но на этот раз добрались за два с половиной. Удивлённый лётчик только и смог предположить причиной ускорения, постоянный попутный ветер, в чём я его, конечно, не разубеждал.

Подождав некоторое время в приёмной, я вошёл в кабинет Вильгельма второго, короля Германской Империи. Меня представила женщина, как оказалось впоследствии, переводчица. На чистом немецком, с Берлинским диалектом, вежливо отказался от её услуг, чем приятно удивил кузена нашей Императрицы. Спасибо дяде Серёже Балакшину давшему уроки верного немецкого произношения. То, как говорили немцы Швейцарии, исконными арийцами совершенно не считалось приличным. Почти шёпотом, явно опасаясь прослушки, Вильгельм спросил: «Что же Вики просила передать на словах? Зная её характер, уверен, что самое важное она не доверила бумаге». Я заколебался, как бы в раздумье, только затем признался: «Мне кажется она предложила вам сделать добрый жест, с помощью которого она будет иметь шанс убедить мужа в возможности сепаратных переговоров». Он отпрянул от меня получив заряд приятных, именно для него, запахов, которые я выудил, пока форсированно копался в его разуме. Мои елейные слова, а ещё более мой запах, родили сильную симпатию. «Да, мир бы сейчас нам не помешал, — проговорил медленно король, подумав про себя — воевать на три фронта всё более обременительно». Я ему очень понравился, потому он предложил выбрать подарок: «Я обязан наградить вестника моей кузины принесшего такую приятную новость в это тяжёлое время» — произнёс он патетично и одновременно с улыбкой. Повесив голову, признался, что мне страшно понравился самолёт на котором я летел сюда из Цюриха. «Я куплю, у меня есть друзья способные помочь, — торопливо зачастил я, — только разрешите купить именно подобный самолёт». «Я научился летать пока добирались сюда, — привёл уже совсем детский аргумент, — я не разобьюсь…» — Протянул уныло, как бы сознавая огромность своей просьбы. Насладившись моими мучениями, Вильгельмулыбнулся и утвердительно кивнул головой. «С тобой полетят два самолета, — повелительно ответил он на мои увещевания, — один, вместе с лётчиком, останется для твоего обучения». Совсем весело он посоветовал не беспокоиться насчёт оплаты: «Это моя благодарность посланнику и России сделавшей такое щедрое обещание. Так и передай Алисе» — милостиво махнул мне рукой. Из его мыслей я понял, что мой обратный отлёт он планирует только завтра, что меня не устраивало. Выслушав мои аргументы, о желании лететь немедленно, он вызвал адъютанта и пошептался с ним, указывая глазами на меня. Низко поклонившись королю я вышел вслед офицеру. Пройдя в комнату с решётками на окнах и дверях, десять минут оформляли все документы для получения мною денег Царицы Александры. Удостоверившись, что деньги из Швейцарского филиала завтра же потупят в указанный мною Pictet & Cie успокоенно вышел в коридор, где меня уже ждалзнакомый штабист. «Какой хитрый мальчик, — проговорил он шутливо грозя мне пальцем, — решил, что король завтра передумает, потому и запросился лететь сразу?» Я молча повесил голову, про себя подумав: «Эта мысль тоже верная, хотя мне, даже в голову не пришла». Он быстрым шагом провёл меня на выход, откуда меня пулей доставили на взлётное поле. Ускорять движение самолётов на этот раз я не рискнул, хотя со мной летели новые пилоты. Вдруг передадут другим такую интересную особенность как ускорение пути, что будет уже весьма подозрительно второй раз за день. Вылетев ровно в четыре часа, в семь, мы успешно приземлились в Цюрихе. Оставив лётчиков разбираться с послеполётным обслуживанием и хранением самолётов, убежал в театр, где уже собиралась негодующая публика возле объявления об отмене моего выступления. Я подошёл к ним и для прикола поинтересовался: «Когда выступление?» Выслушивая крики об обмане и призывам обратиться в суд, услышал перешёптывания узнавших меня, вчерашних зрителей, решивших повторить концерт — выступление. Перекрикивая толпу, встретившись с ними взглядами, сказал: «Сегодня придётся другие произведения исполнять, раз вчерашние зрители явились» — и приветственно помахал им рукой. Только тут собравшиеся поняли, что концерт состоится, и постепенно успокоились. Несколько рук тянулись ко мне уже на улице, но ловко увернувшись забежал в административную комнату, где горевала о потере барыша моя опекунша. «Ты не полетел разве? — удивлённо путая слова родной речи, спросила Хильда. — Что случилось?» «Прилетел пораньше, отпросившись у Вильгельма второго, — нейтральным тоном проинформировал, переодеваясь для выступления, — он хороший мужик оказался, ещё и самолёт военный мне подарил». Сидевшая с ней женщина — администратор, ранее успокаивающая тётю Хильду, заржала в голос, произнеся: «Да ваш мальчик юморист, ему нужно в комик — скетчах выступать» — и продолжила заливисто смеяться. Испуганная шпионка со страхом поняла, что это не шутка, потому промолчала. «Мы чего сидим, — вдруг вскрикнула администраторша зала, — нужно быстрее снять объявление об отмене концерта!» Я ничего не сказал, дождавшись пока хохотушка убежала. «Так это правда? — серьёзно спросила она, — ты получил деньги Императрицы и даже самолёт в подарок?» — она безмолвно, совсем по итальянски, жестикулировала руками. Наконец возвратив дар речи, полностью собравшись, закончила: «Ты Вася, похоже наглец, каких свет ещё не видывал…». Переодевшись при ней, так как давно её не стеснялся, (помня наши «лечения») озорно подмигнул, заставив её потерять серьёзность и расхохотаться почти как руководительница нашего арендованного зала. Тут как раз зашла она, и удивлённая нашим весельем, подтвердила, что причина радоваться у нас точно имеется: «Представляете, кто — то сорвал нашу наклейку об отмене и зрители спокойно собираются возле входа».

Исполнив второй концерт совершенно не похожим на предыдущий, испытывал эмоциональный подъём от удачно проведённого дня. Хотел отдохнуть и «полечиться» с тремя симпатичными фанатками, но вовремя одумался. «Пока я, подобно животному, буду заниматься удовлетворением физиологических потребностей, — пришла философская мысль, — мною постоянно правят!» Возможно администрирует неизвестный «программист» создавший эту программу виртуального прошлого, в которой сейчас отжигаю. Что ещё обиднее, на меня влияют персонажи этой «игры». Мной правит бесхребетный Николай второй, болезненный Вильгельм второй и даже тётя Хильда! Конечно, буквально она не указывает порядок моих действий, но ведь поторопился вернуться в Цюрих, я именно из за неё. Честно, честно! Мне просто не хотелось расстраивать женщину, так много для меня сделавшую. Это выходит, что я, сам себя вставляю в рамки «достойного», по моему мнению, поведения? Так вот она где борьба! Скоро будет месяц, как «фунциклирую» в этом виртуальном мире, и только теперь нашёл кто же мне будет противостоять. Нет у человека врага более опасного чем он сам. Давно знаю эту старую мудрость, но только теперь понял её так глубоко и буквально. Каждый раз, когда мне приходится отказываться от первоначальных намерений ради каких — то иных, значит я сломался. Не важно по каким причинам я отказался от намеченного, важно, что проявил слабость, а то и трусость в борьбе с проблемами. Вот так я отказался поддержать и спасти Российскую Империю от грядущей революции. И причину нашёл вполне достойную, — удобство в тайной подготовке технологического скачка. «А может быть, мне просто более симпатичны революционные идеалы? — задумался, слушая восторженную болтовню Хильды, — Ни разу у меня не было серьёзного намерения избежать победы Октябрьской революции» — припомнил я все размышления в этом времени. Восторги моей попутчицы по поводу аншлагов уже второй день, немного утомили, потому попросился выйти, пройтись пешком от отеля. Для спокойной Швейцарии, девять часов вечера вполне прогулочное время. Хитрая немка, немного подумав, спросила: «Ты хочешь свой самолёт проверить?» — чуть помолчав, уже по женски любопытствуя добавила по русски: «Василёк, возьми меня с собой, пожалуйста?» У меня были совсем другие планы, но её, такое смешное поведение зависимого человека, неожиданно подкупило мою тщеславную природу. «Поехали за город, в направлении на Бассерсдорф» — крикнул я извозчику. По дороге тётя Хильда только и говорила обо мне и моих талантах. Даже не умей я читать мысли, всё равно бы понял, что у неё родилась новая идея извлечения прибыли из моих дарований. Отец полиомиелитной девчонки, как цивилизованный человек, обратился к организатору моих гастролей, то есть к ней, уже сегодня утром. Конечно плутоватая пройдоха обещала переговорить со мной и как только получит согласие сообщить ему лично, за что взяла солидную предоплату. Самолёт мой не так её интересовал как возможность спокойно договориться о завтрашнем посещении больной. Десять километров мы «промчались» за полчаса, успев решить все организационные вопросы и даже чуть больше. Для госпожи Пруггер было большим удивлением узнать, что я хотел бы видеть именно её своим представителем уже после отъезда на родину. Оставшиеся четыре выступления я пообещал сосредоточить на рекламе своих медицинских талантов. В последующем обещал навещать Швейцарию с лечебными сеансами, по мере накопления желающих, которых должна будет обеспечить именно она. Более того, в условиях высокогорья, как я «неожиданно заметил» у меня начали проявляться некоторые способности к излечению мужчин, а не только женщин. Почувствовал, как моя алчная попутчица, внутренне задрожала от возбуждения, но совершенно спокойным голосом, даже с ленцой, спросила: «Но как часто ты сможешь приезжать за тысячи километров и десятки границ?» Немного подумав добавила: «Главное, сколько такое путешествие будет стоить?» Рассмеявшись, деланно удивлённо развёл руками: «Тётя Хильда, а куда мы сейчас едем, ты забыла?» По воздуху я спокойно преодолею эти семь тысяч километров за сутки или двое. Мы как раз въезжали на территорию лётного поля. Хотя уже значительно стемнело, любопытствующей публики, около двух новых самолётов с крестами на боках, толкалось очень много. Немецкие лётчики кипели от злобы расталкивая зевак, а аэродромная охрана нарочно им не помогала. Немцев в Европе вообще не очень жаловали, как я успел заметить. В тайне от Хильды зашёл в каморку дежурных и потребовал у своих старых знакомцев очистить взлётное поле. «Надо всех лишних срочно разогнать, — очень серьёзно произнёс, — это мои хорошие знакомые пригнали мой самолёт из Германии». Решив, что я подшучиваю над ними, мужики потащили меня к новеньким фоккерам. Обрадованные моим приходом лётчики заорали по немецки, жалуясь на слабость охраны и на опасность оставлять здесь ценную технику. Переговорив с лётчиками наедине мы договорились, что после одного урока на этом летательном аппарате, я, прямо сейчас, отпущу их домой. С трудом удалось убедить, что я способен сразу, без наземной тренировки, сидеть за штурвалом. Хотя солнце скатилось к самомугоризонту, темнота, как бывает в горах, ещё не была полной. Быстро крутанув пропеллер я завёл двигатель и вскочив в кресло пилота сразу дал «газу до отказу», чуть не сбросив немца — инструктора сидящего сзади. В этот раз пилотировать оказалось фантастическилегко, так как мне помогал своими мыслями наставник за спиной. Он сразу понял, что особенных проблем со мной не будет. Я на всякий случай, скопировал все знания и опыт обоих лётчиков ещё в Берлине, что сейчас здорово мне помогло. За весь полёт второй пилот — наставник так и не произнёс ничего. Только приземлившись, он сдержанно похлопал меня по плечу, сказав: «Умный мальчик, запомнил все мои движения когда мы летели с ним и точно их все повторил». Таким образом, нужда в завтрашних учебных полётах отпала, и очень довольные лётчики отправились в дежурку спать. Я дополнительно оплатил за охрану своих самолётов старым знакомым и мы с моей подельницей отправились в обратный путь. Как я и ожидал, Хильда жадно ухватилась за идею представлять меня во всей Европе. Стараясь особо не выдавать своей заинтересованности она, осторожно ноподробно, выспрашивала о моих планах. На обратном пути я предложил ей моё «специальное лекарство на основе мёда» для приостановления разрушающих действий любых болезней. Теперь я был уверен, что мои клетки будут активно распространяться не только через винную продукцию, но и лечебными препаратами.

Впервые, спокойно расположившись в своей комнате, анализировал события сегодняшнего дня. Часа через два наступит утро в Китае, Индии, Америке и Австралии. «Мне предстоит продолжить сбор денег с банковских вкладов этих стран, — радостно надеялся я в ожидании успеха, — почему же считаю эти действия недостойным делом по сравнению с политикой?» Неважно, какими способами я набираю силу для вступления в политическую игру. Петру первому или Николаю второму эта «игра» досталась от рождения, мне же приходится заслужить право и заработать силу для занятий политикой. Для этого приходится быть скоморохом, жуликом, бабником — эротоманом или алчным стяжателем чужих вкладов. Николаю Александровичу даже скучно заниматься политикой, как я точно уловил из его мыслей. А я, ради успехов в борьбе за политическое влияние в Европе, подхалимничаю перед жуликоватой Австро — Венгерской шпионкой Хильдой. Возможно ли добиваться политической власти чистыми руками? Другого пути для меня просто нет.

«Те, кто достаточно умны, чтобы не лезть в политику, наказываются тем, что ими правят люди глупее их самих». Платон.

Вот Николай второйоказался не достоин славы политика, почему и будет расстрелян. Нет, всё же верно я решил «играть» с достойным противником. Такими политиками как Ленин, Сталин. Кстати, не мешает навестить всех других политиков мира, раз собираюсь конкурировать с ними!?

Глава 3. Нам нравится только борьба

«Хильда Пруггер проведёт сегодня явно бессонную ночь, — вслушиваюсь в её мысли, — она всё ещё боится поверить в своё счастье, но уже думает как достовернее мотивировать необходимость уволиться со шпионской работы» — вот это она пожалуй зря задумала. Завтра с утра не помешает тактично намекнуть, чтобы не торопилась увольняться, даже со службы внештатным корреспондентом. Для нового дела потребуется мобильность и связи ещё большие чем у журналиста или шпиона. Удобнее сохранять прикрытие в виде этих официальных занятий. «Так ей завтра и скажу» — решаю я переносясь за парадным костюмом в Альпах. Не торопясь переодеваясь, мысленно обращаясь к разуму адъютанта императора Николая второго. Он, как оказывается, не спит и занят очень интимным делом. Осторожно полюбовавшись молоденькой фрейлиной, разделяю с ним приятные чувства экстаза, дождавшись апофеоза. Чувствую нарастание его беспокойства от ощущения моегонезримого присутствия, спокойно намекаю: «Не переживай Александр Николаевич». Он вздрагивает лёжа рядом с обнажённой девушкой, а я продолжаю: «В такой момент даже змей не укусит, что же я зверь какой бесчувственный…». Прапорщик испуганно молчит. Даже в голове у него, только одна мысль мечется: «Что делать?» Я советую не торопиться делать, прежде, хорошо не подумав. Деловито, чтобы снять напряжение и испуг, обращаюсь с деликатной просьбой, — попытаться разбудить Царя. Торопиться не обязательно, так как документы доверенностей, в двух экземплярах, он должен иметь у себя на руках через два часа. Каюсь, что поступаю некрасиво, подставляя его перед самодержцем, потому советую валить всё на меня. Для достоверности, рекомендую рассказать Николаю в какой момент отвлёк его сейчас. Только моя шутка, наконец, слегка раскрепощает парня и он отправляется на задание.

Переброска в Америку моей телесной оболочки немного тревожит меня. Преодолевать такие большие расстояние мне приходится впервые. Не рискуя сразу представить себя на земле гористого района США, что запомнил вчера пролетая на самолёте, сначала телепортируюсь на безопасную высоту над ним. Группируясь в свободном падении, спокойно разглядываю территорию под собой. Планировать с чемоданом в руке не очень удобно, потому не приземляясь, переношусь на ту же высоту, над виднеющимся вдалеке крупным поселением. Как и ожидал, ориентируясь по карте в памяти, это Юджин, второй по величине город штата Орегон. Мой европейский, с иголочки, наряд привлекает внимание редких утренних прохожих. Уроки британского произношения, полученные у гувернёра Зауральского купца Березина, очень выручают. Вокруг меня останавливаются двое прохожих, старательно растолковывающих места, где в это время открыты рестораны. Ближайшая гостиница вполне устраивает. Заказав принести дежурное блюдо, прошу официанта рассказать овинах, которые пользуются наибольшим спросом. Личина и акцент иностранца вполне оправдывают моё нездоровое любопытство. Заказав несколько самых дорогих марок вин для дегустации, между делом, интересуюсь самыми авторитетными банками в городе. Стюард охотно рассказывает, выказывая сожаление, что приём клиентов там начинается только через два часа. Пока сохраняю в память названия мест производства вин в Калифорнии, вдруг слышу в мыслях моего консультанта некоторые отрицательные эмоции. Играя совсем уже наивного простака, благо возраст мне позволяет, прямо спрашиваю о самых популярных напитках в Америке. Он гордо называет кока колу и пиво. Понимаю, что на этом континенте мне придётся изменить ориентацию. Конечно, местные центры виноделия я обязательно посещу все, но специфика менталитета здешних поселенцев со всего мира диктует более дешёвые напитки. Лейбл кока колы только набирает известность, потому планирую вложиться в акции этого предприятия. До большой депрессии 1929 года нужно накопить капитал, чтобы скупить акции самых прибыльных предприятий США. Самую известную марку пива Budweiser тоже желательно частично приватизировать.

Следующий час провожу в солнечной Калифорнии за дегустацией вин и работой по размножению моего клана. Посещение винзаводов богатым иностранцев здесь более подозрительно. Охрана в этой, пока ещё молодой, стране поставлена гораздо лучше чем в Европе. Почти в каждом случае, для внесения моего генетического материала в винную закваску, приходится «вырубать» вооружённых смотрителей. Получив вызов от своего помощника в Царской ставке, захватываю бутылку вина и телепортируюсь к нему. Обмениваясь «подарками» он молчит, но я знаю каких ему трудов стоила экспроприация этих документов у Николая второго. Ещё раз жму руку, серьёзно произношу: «Всё знаю Александр, потому искренне благодарю за службу России». Тут же исчезаю, чтобы спрятать одну копию в под валунами на Альпийской горе. Закончив экскурсионный тур по Калифорнии, где успел посетить два, незапланированных пивзавода, заранее перемещаюсь в Вашингтон. Полчаса провожу, слегка адаптируя свою одежду под моду богатеев новой части света. Мой английский, благодаря полуторачасовому общению, полностью американизировался.

Моё обращение в банк США, вызвало большое недоверие. Сфотографировав документы и меня самого, служащие попросили зайти на следующий день, пока они сделают запросы в Российское консульство и лично Царю. Мне очень понравился их современный подход к безопасности, о чём тут же им сказал. Польстив таким примитивным образом, уже в неформальной манере, посоветовался с управляющим о возможности вложения денег в доходные акции. Зная объём суммы мне причитающийся, в случае положительной проверки, американец вызвал другого специалиста, вместе с которым они убеждали меня вложить деньги в выгодные им финансовые проекты. В результате этой вынужденной потери времени, добился твёрдого обещания закончить проверку уже сегодня, чтобы завтра утром я мог получить всё причитающееся по вкладам. Документы с доверенностями Царя Николая второго я не оставил, так как сразу после Вашингтона они мне необходимы для предъявления в банке Канберры.