Помоги проекту - поделись книгой:
сейчас уже невозможно установить. Но так или иначе результаты полностью сошлись, и это его поразило.
Он не мог не удивляться столь странному и неожиданному совпадению. «Неужели же в это дело вмешался дьявол, чтобы отомстить нам за то, что мы обращаем в шутку науку, которая своим происхождением обязана колдовству? Или, может быть, как это допускают Бэкон и сэр Томас Браун, в строго и правильно понятой астрологии и на самом деле скрыта какая-то истина и не следует начисто отрицать влияние звезд на судьбу человека, хотя при всем этом и необходимо относиться крайне подозрительно к этой науке в тех случаях, когда она становится достоянием плутов, утверждающих, что они ее знают».
Поразмыслив, он отверг свое предположение, как фантастическое, и решил, что эти ученые пришли к подобному выводу только потому, что не решались сразу поколебать глубоко укоренившиеся предрассудки своего времени, или потому, что сами они не до конца освободились от заразительного влияния этого суеверия. Однако результат его выкладок произвел на него такое неприятное впечатление, что, подобно Просперо57, он мысленно простился со своим искусством и решил никогда больше ни в шутку, ни всерьез не браться за астрологию.
Он долго обдумывал, что теперь сказать лэрду Элленгауэну относительно гороскопа его первенца; в конце концов он решил прямо высказать ему все те выводы, которые он сделал, одновременно убедив его в недостоверности той науки, на которой они были основаны. Приняв это решение, он вышел на террасу.
57 Просперо – герой драмы Шекспира «Буря», миланский герцог, живший в изгнании на острове со своей дочерью Мирандой. После счастливого завершения событий в своем последнем монологе Просперо отрекся от магии, искусством которой владел.
Если пейзаж, открывавшийся вокруг замка Элленгауэнов, был хорош при лунном свете, то и под лучами восходящего солнца он не потерял своей красоты. Земля даже теперь, в ноябре, как будто улыбалась, обласканная солнцем. Крутые ступеньки вели с террасы наверх, на прилегающую возвышенность, и, поднявшись по ним, Мэннеринг очутился прямо перед старым замком. Замок этот состоял из двух массивных круглых башен, мрачные контуры которых выступали далеко вперед на обоих углах соединявшей их куртины, или крепостной стены; они прикрывали собою главный вход, открывавшийся в середине этой стены величественной аркой, которая вела во внутренний двор замка. Высеченный на камне родовой герб грозно нависал над воротами; у самого входа видны были следы приспособлений, некогда опускавших решетку и поднимавших мост. Грубые, деревенского вида ворота, сколоченные из молодых сосен, являлись теперь единственной защитой этой некогда неприступной твердыни. Вид с эспланады перед замком был великолепен.
Все унылые места, которые Мэннеринг проезжал накануне, были скрыты теперь за холмом, и расстилавшийся перед ним пейзаж радовал глаз сочетанием гор и долин с рекой, которая появлялась то тут, то там, а потом совсем исчезала, прячась между высокими берегами, покрытыми густым лесом. Шпиль церкви и несколько видневшихся поодаль домиков указывали, что на месте впадения реки в океан была расположена деревня. Поля были хорошо возделаны, разделявшие их низенькие изгороди окаймляли подножия холмов, иногда взбираясь на самые склоны их.
Над ними расстилались зеленые пастбища, на которых паслись стада коров, составлявшие главное богатство края в те времена; доносившееся издали мычание приятно оживляло эту безмятежную тишину. Чуть выше темнели далекие холмы, а еще дальше, на горизонте высились поросшие кустарником горы. Они служили естественным обрамлением для возделанных полей; отделяя их от остального мира, они накладывали на все окрестности печать благодатного уединения.
Морской берег, который был весь теперь на виду, красотой и разнообразием своих очертаний не уступал панораме холмов и гор. Местами его крутые утесы были увенчаны развалинами старинных зданий, башен или маяков, которые в прежнее время обычно располагались неподалеку друг от друга: таким образом, в случае вторжения врага или междоусобной войны можно было легко сообщить об атом сигналами и своевременно получить помощь.
Замок Элленгауэн возвышался над всеми этими развалинами и своими огромными размерами и местоположением лишний раз подтверждал предание о том, что владельцы его были некогда первыми людьми среди всей окрестной знати. В других местах берег был более отлогим и весь был изрезан маленькими бухточками, а кое-где вдавался в море лесистыми мысами.
Картина эта, настолько непохожая на то, что предвещала вчерашняя дорога, произвела на Мэннеринга неизгладимое впечатление. Он видел перед собой вполне современный дом; в архитектурном отношении это было действительно довольно неуклюжее здание, но зато место было выбрано удачно – со всех сторон его окружала чудесная природа.
«Каким счастьем было бы жить в таком уединении! –
подумалось нашему герою. – С одной стороны, поразительные остатки былого величия, словно сознающие, какое чувство родовой гордости они собой внушают; с другой –
изящество и комфорт, которых вполне достаточно, чтобы удовлетворить не слишком требовательного человека.
Быть бы здесь с тобою, София!..»
Но не будем больше подслушивать мечты влюбленного. Мэннеринг постоял так с минуту, скрестив на груди руки, а потом направился к развалинам замка.
Войдя в ворота, он увидел, что грубое великолепие внутреннего двора в полной мере соответствовало всему внешнему облику замка. С одной стороны тянулся ряд огромных высоких окон, разделенных каменными средниками; окна эти некогда освещали большой зал. С другой стороны – несколько зданий различной высоты. Построенные в разное время, они были расположены так, что со стороны фасада представлялись чем-то единым. Окна и двери были отделаны кружевной резьбой и грубыми изваяниями, частью уцелевшими, а частью уже обломанными, перевитыми плющом и другими вьющимися растениями, пышно разросшимися среди этих руин. Прямо напротив входа тоже некогда стояли какие-то замковые постройки, но эта часть замка больше всего подвергалась разрушениям; молва связывала их с длительной междоусобной войной, когда замок обстреливали с парламентских кораблей, которыми командовал Дин58. Через пролом
58 Дин Ричард (1610-1653) – сподвижник Кромвеля и английский адмирал.
в стене Мэннерингу было видно море и небольшое судно, которое все еще продолжало стоять на середине залива59.
В то время, когда Мэннеринг оглядывал развалины, он услышал откуда-то слева, из глубины дома, голос цыганки, виденной им накануне. Скоро он отыскал отверстие, сквозь которое мог ее наблюдать, сам оставаясь при этом незамеченным. И, вглядываясь в ее склоненную фигуру и в работу, которой она была занята, он не мог отделаться от мысли, что перед ним некая древняя сивилла.
Она сидела на камне в углу комнаты, пол которой был вымощен. Вокруг было чисто подметено, чтобы ничто не мешало веретену кружиться. Яркий солнечный луч, проникая в комнату сквозь высокое узкое окно, падал на ее дикий наряд, на странные черты ее лица и на работу, от которой она ни на минуту не отрывалась. Остальная часть комнаты была погружена во мрак. Одежда ее представляла смесь чего-то восточного с национальным костюмом шотландской крестьянки.
Она пряла нить из шерстяных волокон трех разных цветов: черного, белого и серого, пользуясь для этого ручным веретеном, которое сейчас почти уже вышло из употребления. Сидя за веретеном, она пела, и, по-видимому, это были какие-то заклинания. Мэннеринг, вначале тщетно старавшийся разобрать слова, попробовал потом в поэтической форме передать то, что ему удалось уловить из этой странной песни:
59 В нашем описании эти развалины напоминают прекрасные руины Карлаверокского замка в шести-семи милях от графства Дамфриз, близ Лохармосс.
Прежде чем наш переводчик, или, лучше сказать, вольный подражатель, мысленно сложил эти строки и в то время как он все еще бормотал их про себя, отыскивая рифму к слову «веретено», работа сивиллы была окончена и вся шерсть выпрядена. Она взяла веретено, обмотанное теперь уже пряжей, и стала измерять длину нитки, перекидывая ее через локоть и натягивая между большим и указательным пальцами. Когда она измерила ее всю, она пробормотала: «Моток, да не целый; полных семьдесят лет, да только нить три раза порвана, три раза связывать надо; его счастье, если все три раза проскочит».
Герой наш уже собирался было заговорить с прорицательницей, как вдруг чей-то голос, такой же хриплый, как и ревевшие внизу и заглушавшие его волны, дважды прокричал, и каждый раз все нетерпеливее:
– Мэг! Мэг Меррилиз! Цыганка, ведьма, чертовка!
– Сейчас иду, капитан, – ответила Мэг. Но через несколько минут ее нетерпеливый хозяин явился к ней сам откуда-то из развалин замка.
С виду это был моряк, не очень высокий, с лицом, огрубевшим от бесчисленных встреч с норд-остом; коренастый, на редкость крепкого телосложения: можно было с уверенностью сказать, что никакой рост не помог бы противнику одолеть его в схватке. Черты его были суровы, больше того – на лице его не было и следа того веселого добродушия, того беспечного любопытства ко всему окружающему, какие бывают у моряков во время их пребывания на суше. Качества эти, может быть, не меньше, чем все остальное, содействуют большой популярности наших моряков и хорошему отношению к ним, которое распространено у нас в обществе. Их отвага, смелость и стойкость действительно вызывают к себе уважение и этим как будто даже несколько принижают в их присутствии мирных жителей суши. Но ведь заслужить уважение людей отнюдь не то же самое, что завоевать их любовь, а чувство собственной приниженности не очень-то к этой любви располагает. Зато разные мальчишеские выходки, безудержное веселье, неизменно хорошее расположение духа матроса, когда он отдыхает на берегу, смягчают нее эти особенности его характера. Ничего этого не было в нашем «капитане»; напротив, угрюмый и даже какой-то дикий взгляд омрачал его черты, которые и без того были резки и неприятны.
– Куда ты запропастилась, чертова кукла? – сказал он с каким-то иностранным акцентом, хотя вообще-то, по-английски он говорил совершенно правильно. – Don der und Blitzen60! Мы ждем уже целых полчаса. Иди и благослови наш корабль на дорогу, а потом катись ко всем чертям!
В эту минуту он заметил Мэннеринга, который, чтобы подслушать заклинания Мэг Меррилиз, так плотно прижался к выступу стены, что можно было подумать, что он от кого-то прячется. Капитан (так он себя именовал) замер от удивления и сразу же сунул руку за пазуху, как будто для того, чтобы достать оружие.
– А ты, братец, что тут делаешь? Небось подглядываешь?
Но, прежде чем Мэннеринг, озадаченный этим движением моряка и его наглым тоном, успел ответить, цыганка вышла из-под свода, где она сидела, и подошла к ним.
Глядя на Мэннеринга, моряк спросил ее вполголоса:
– Ищейка, что ли?
Она отвечала ему так же тихо, на воровском наречии цыган:
– Заткни глотку, это господин из замка.
Мрачное лицо незнакомца прояснилось.
– Мое вам почтение, сэр. Я вижу, вы гость моего друга мистера Бертрама; извините меня, я вас принял за другого.
– А вы, очевидно, капитан того корабля, который стоит в заливе?
– Ну да, сэр; я Дирк Хаттерайк, капитан люгера «Юнгфрау Хагенслапен», судна, которое здесь всем известно, и
60 Гром и молния! (нем.).
я не стыжусь ни имени своего, ни корабля, и уж если на то пошло, то и груза тоже.
– Для этого, наверно, и нет причины.
– Нет. Tausend Donner61! Я ведь здорово торгую, только что нагрузился там в Дугласе, на острове Мэн. Чистый коньяк, настоящий хи-чун и су-чонг62, мехельнские кружева. Стоит вам только захотеть. . Коньяк что надо. Целые сто бочек сегодня ночью выгрузили.
– Право же, я здесь только проездом, и мне ничего этого сейчас не нужно.
61 Тысяча громов! (нем.).
62 Хи-чун и су-чонг – сорта китайского чая, зеленого и черного.
– Ну, в таком случае до свидания, потому что дело не ждет; или, может быть, поднимемся ко мне на корабль и хватим там глоток спиртного, да и чаю вы себе там полный мешок наберете. Дирк Хаттерайк умеет гостей принимать.
В человеке этом сочетались бесстыдство, грубость и подозрительность, и все это вместе взятое было отвратительно. Он вел себя как подлец, сознающий, что к нему относятся с недоверием, но старающийся заглушить в себе это сознание напускной развязностью. Мэннеринг сразу же отказался от его предложений, и тогда, буркнув: «Ну ладно, прощайте», Хаттерайк скрылся вместе с цыганкой среди развалин замка. Очень узенькая лестница вела оттуда прямо к морю и была когда-то выбита в скале, очевидно для прохода войск во время осады. По ней-то и спустилась эта достойная пара: приятная наружности сочеталась в каждом из них с не менее почтенным ремеслом. Человек, называвший себя капитаном, сел в небольшую лодку вместе с двумя какими-то людьми, которые, должно быть, его дожидались, а цыганка осталась на берегу и, отчаянно жестикулируя, что-то приговаривала или пела.
ГЛАВА 5
«Ричард II»63
Едва только лодка, на которой отправился наш достойный капитан, доставила его на судно, там начали поднимать паруса, и люгер стал готовиться к отплытию. После трех пушечных выстрелов в честь замка Элленгауэн он помчался на всех парусах, гонимый ветром, который уносил его все дальше от берега.
– Ну, ну, – сказал лэрд, подойдя к Мэннерингу, которого он давно уже искал. – Вот они: глядите, как они идут, наши контрабандисты, – капитан Дирк Хаттерайк на своей
«Юнгфрау Хагенслапен», полуголландец, полумэнец, получерт. Выставляйте бушприт, ставьте грот-марселя, брамселя, бом-брамселя и трюмселя и утекайте! А там догоняй кто может! Этот молодец, мистер Мэннеринг, гроза всех таможенных крейсеров. Они ничего не могут с ним поделать, он каждый раз или чем-нибудь насолит им, или просто от них уйдет. . Да, кстати, насчет таможни, я пришел звать вас на завтрак и угощу вас чаем, тем самым, который...
Мэннеринг между тем заметил, что в потоке слов, 63 «Ричард II» – историческая хроника Шекспира. В. Скотт приводит слова Болингброка
(акт III, сц. 1).
хлынувшем из уст мистера Бертрама, мысли все каким-то странным образом цеплялись одна за другую,
и поэтому, пока их поток не унес его собеседника еще дальше от первоначального предмета их разговора, он вернулся к нему, начав, со своей стороны, расспрашивать о
Дирке Хаттерайке.
– О, это… это да, ничего, негодяй известный. Никто с ним не хочет связываться: это контрабандист – когда пушки лежат балластом, капер64 и даже пират – когда они подняты наверх. Таможенным с ним просто сладу нет, ни один рэмзейский бандит65 им столько хлопот не причинил, сколько он.
– Но послушайте, сэр, если он на самом деле такой, то почему же он заходит покровительство и защиту здесь на берегу?
– А вот почему, мистер Мэннеринг: людям нужны чай и водка, а сюда они таким путем только и попадают, да и рассчитываться за них с ним легко – возьмет да подкатит бочку-другую или фунтов двенадцать чаю к вам домой притащит; а свяжитесь только с Данкеном Роббом, кипплтринганским купцом, так он вам такой счет к рождеству преподнесет, что и не выговоришь, и плати ему не иначе как наличными или вексель выдавай, да срок чтоб покороче был. А Хаттерайк – тот и досками, и лесом, и ячменем бе-
64 Капер – частное лицо, которое с разрешения правительства воюющей державы снаряжает вооруженное судно для захвата в море неприятельских торговых кораблей.
65 ...рэмзейский бандит. . – Город Рэмзи находится на острове Мэн.
рет, ну, словом, что только у кого есть. Я вам насчет этого интересную историю расскажу. Жил тут когда-то лэрд
Поделиться книгой: