Первая работа. Возвращение

Происходящее всё больше напоминало рассказик какого-нибудь абсурдиста, вроде Хармса. Как там было? Куда-то там падали старушки… Чему можно обрадоваться?

– Ну, тут соседей не слышно, – сказал папа. – Ты жаловалась, что у них малыш плачет.

– Малыш – ерунда, а вот зажаркой от них действительно тянуло, – покачала головой мама. – У тебя рабочий костюм луком пропах!

Незаметно за спиной я обхватила пальцами правой руки локоть левой и сжала сильно-пресильно. Нужно было проснуться, выбраться из дурного сна в реальность. Какой малыш?! Какая зажарка?

– Да, и обрати внимание, – бодро сказала мама, – мы тебе два стула оставили. В твоей-то комнате один был. Второй – для ученика!

Я молча посмотрела на неё. И тут до меня дошло. Дошла вся правда, как она есть. Как будто мне кто-то её нарисовал на белом листке чёрным маркером. Мама заболела. Причём серьёзно. И я даже знаю чем.

Прошлым летом на даче мы с Катей посмотрели фильм «Всё ещё Элис» с Джулианной Мур. Обревелись. В нём Джулианна Мур – то есть не она, а её героиня Элис – заболела болезнью Альцгеймера! Это когда всё забываешь… Сначала слова. Потом имена детей. Потом – где в доме туалет.

Кошмар, какой кошмар… Понятно теперь, откуда эти разговоры про доктора и пациентов, про справку на работу… Понятно, почему она забыла про книги… Ужас, бедная мама… И конечно, понятно, почему они не расспрашивали меня! Во-первых, им не до этого… А во-вторых, мама забыла, что я была в Испании!

Бедная… Я шагнула к ней, чтобы обнять, прижать к себе и пообещать, что я, как дочка Джулианны Мур, буду с ней до самого… самого конца. Но мама отшатнулась и спросила:

– У тебя новые духи? Персиком пахнут?

– Нет, – шмыгнула носом я. – Просто проспала в самолёте на плече подруги, с которой я прилетела из… Не важно откуда, мам.

– А, – наморщила мама лоб, – эта девочка заболела ещё. Как её…

Мама щёлкнула пальцами. Я еле сдержала слёзы. Старалась не смотреть на папу. Наверняка тоже плачет, как муж Джулианны Мур.

– Марина, – подсказал папа весело. – Ань, не мучайся. Сама знаешь, какой тебя туман ждёт.

Меня как током ударило. Почему он смеётся?! У него от переживаний крыша поехала?

– Коля, не пугай Машу, – в тон ему ответила мама.

«Нашли повод для шуток!» – разъярилась я. А может, это нормально? Шутить даже в самой безвыходной ситуации?

– Машута, – вздохнула мама, – нам надо кое-что тебе сказать.

– Я и так поняла, мам, – тихо проговорила я.

– Да? – потрясённо спросила она.

– Конечно. Чего тут непонятного… Всё же ясно.

Мама с папой обменялись взглядами.

– Ну и как? – спросила мама. – Ты рада?

– Рада, что у тебя Альцгеймер? – изумилась я. – Да ты что, в самом деле. Я люблю чёрный юмор, но не настолько же.

– Ма… – папа не договорил.

Подавился хохотом. Схватился за бока и, как в кино, согнулся. Мама только смотрела огромными глазами то на него, то на меня.

– А я, – сквозь смех силился сказать папа, – а я говорил, что ей давно надо сказать! Я говорил! Я прав! Я всегда прав! Ой, не могу!

– Что?! – закричала я. – Сказать что?!

– Что у нас будет ребёнок, – сказала мама. – Ещё один. Вроде бы мальчик. Но не факт. Вот.

Я попятилась и села на свою кровать. Тут уж настала моя очередь вытаращиться на них обоих.

– Как это?

Мама пожала плечами и слабо улыбнулась. Папа наконец перестал смеяться. Только усмехался и качал головой.

– А разве, – медленно сказала я, – тебе ещё можно… можно их ждать?

Папа фыркнул. Мама тоже, с обидой.

– Конечно, – ответила она. – Я же не старая.

– А зачем? – вдруг спросила я.

Стало тихо-тихо. За окном послышались удары отбойного молотка. Где-то рядом с нами ремонтировали дорогу.

– Ну как, – неуверенно сказала мама. – Чтобы, когда ты выросла… ну, то есть когда стала большой… ну, в общем, чтобы ты не осталась одна.

– То есть ради меня?

Мама закивала. Я знала: не стоит этого говорить. Но всё равно сказала. Тихо и чётко:

– Но ведь я не просила.

– Так, ну хватит! – заявил папа.

Мигом с него слетела вся дурацкая весёлость. Он нахмурился и сложил руки на груди.

– Надо было, что ли, у тебя спросить? – с вызовом поинтересовался он.

– Коля, подожди, – мама ухватила его за руку, расцепляя замок на груди. – Коль, ну ребёнок переживает.

– Ребёнок? – сощурился папа. – Она же считает, что выросла.

Я отвернулась к окну. На подоконнике сидел тот самый птеродактиль, с которым чуть не столкнулся мой самолёт. Он махнул кожистым крылом и хрипло прокаркал: «С возвращением!»

Глава 3

Пельмени с деньгами и мамина скамейка

Случилось небывалое: я поругалась с бабушкой. Да ещё из-за чего! Из-за каких-то пельменей.

Ладно, не из-за каких-то. Из-за китайских цзяоцзы. Но я категорически против того, чтобы в еду клали деньги. Даже всего одну монетку.

Хотя вообще-то я бабушке была благодарна. Она меня спасла. Позвонила на следующий день после моего возвращения и сообщила:

– Преодолев длинное расстояние, ты познаёшь выносливость лошади, а через долгое время ты узнаёшь, что у человека в сердце.

– На дачу, что ли, приехать надо? – догадалась я. – С Гусей помочь?

– И про поездку рассказать, – уточнила бабушка и, не сдержавшись, упрекнула: – Могла бы и вчера позвонить. Мне интересно, между прочим!

Я была готова её расцеловать. Жаль, она вотсапом не пользуется, послала бы ей тысячу сердечек разных цветов. Хоть кому-то интересно послушать про мою поездку… Хоть куда-то можно сбежать от молчаливых и сердитых родителей. «Может, и до конца лета там останусь», – думала я, укладывая в сумку побольше книг.

С мамой я попрощалась прохладно. Сомневаюсь, что она это заметила.

На дачу я решила ехать на электричке. «Как взрослая», – заметил папа. Мне это «как» не давало покоя всю дорогу. Я и есть взрослая!

Гуся был мне рад. Такой смешной, волосы выгорели, на концах завиваются, как у девочки. Локти, колени и нос – всё в зелёнке. И постоянно у него что-то во рту: то грызёт леденцы, то жуёт жвачку.

Первым делом показал свою коллекцию лизунов. Синий и оранжевый были его любимыми. Гуся сжал оранжевый так, что над кулаком навис пузырь, и посмотрел сквозь него на свет.

– Видишь, внутри лизуна горит солнце!

Потом он сжал синий.

– Видишь? – показал мне.

– Тоже солнце горит?

– Море!

Бабушка тут же проворчала, что от лизунов на деревянных стенах дома остаются такие пятна, которые даже китайские пятновыводители не берут.

– Я ж вам подарки привезла! – вспомнила я и вручила Гусе футболку, на которой был изображён бык, и рогатку с надписью «Барселона», а бабушке – упаковку миндального печенья.

Футболку Гуся положил на диван, а рогатку спрятал в карман, опасливо оглядываясь.

– Я всё вижу, – предупредила бабушка, а когда Гуся, посвистывая, выбежал, пожаловалась мне: – Вон, посмотри, какие жирные пятна!

Я погладила стену рукой, вздохнула.

В отличие от моей комнаты, дача встретила меня распростёртыми объятиями: распахнутыми дверями стеклянной веранды, из которых вырывались ситцевые занавески, запахом дерева, грибов, сада. Мои старые игрушки, учебники, джинсы, из которых я выросла, и платья, которые мама с Катей носили в детстве, куча книг и журналов «Наука и жизнь» с пожелтевшими страницами, ледяная вода из рукомойника, солнечные лучи сквозь сосновые верхушки, отдалённое гудение пилы – всё было как в детстве, всё успокаивало, умиротворяло. Хотелось улечься на старенький диван, сунуть под голову твёрдую думочку, вышитую Катей, накинуть на голову капюшон толстовки и заснуть под гудение пчёл и шелест яблонь…

– Не работает стрелялка! – влетел в дом Гуся. – Плохо стреляет!

– Это рогатка, – поправила я.

– Всё равно плохо! – заявил Гуся и бросил рогатку на диван.

– Слышал когда-нибудь про дарёного коня? – проворчала бабушка. – Вот мама приедет, попроси её, вместо того чтобы мультики тебе ставить, мифы Древней Греции почитать. Хотя я уж не знаю, когда теперь мама твоя приедет…

– Катя в городе остаётся? – расстроилась я.

Мне так хотелось рассказать ей, что мне сделали самое настоящее предложение…

– Пошли мой клад смотреть! – потянул нас за руки Гуся.

Я запустила руку в его спутанную шевелюру, выуживая репейник, и вдруг вспомнила, что у его папы, Егора, тоже светлые волосы и чуть завиваются. Раньше Гуся на маму был похож, а вот теперь сходство с отцом проявилось. Интересно, Катя к этому как относится… Она ведь про Егора только с насмешкой рассказывает, а каково это – видеть его черты в Гусе? Он даже говорит с интонациями Егора, хотя они видятся редко. Торопится, глотает слова.

– Я зарыл клад под яблоней, а там гнездо малиновки, но я осторожно, чтобы её не спугнуть, а то она испугается и деток бросит, – тарахтел Гуся, пока тащил нас по садовой дорожке мимо кустов смородины. – Маш, хочешь лавызку?

Он протянул мне на ладони кубик фруктовой жвачки «Love is…». Я покачала головой, а Гуся всё равно засунул мне жвачку в карман джинсов.

– Шалун, – констатировала бабушка, – но сердечко доброе. – Но шалун, – повторила она, заметив, что Гуся сорвал ягоды смородины и швырнул в ворону, прогуливающуюся у грядки с петрушкой. – Машута, ты меня долго будешь томить? Рассказывай уже! Как поездка? Учёба как?

Что говорить, я прямо растаяла.

Шли мы медленно. Гуся то и дело отвлекался на лягушонка в траве, на жуков, которых он называл «пожарниками», и мы успели обсудить всё: и Роситу, и Исабель, и семью Рибаль, и даже чуррос, которые мне удалось в конце концов найти на горе Тибидабо.

– А клад – погремушка, – сообщил Гуся. – Красная сова с жёлтыми глазами.

– Это тёти Ани! – сказала бабушка недовольно.

– Ей нужна погремушка? – удивился Гуся, топая по дорожке вглубь сада.

– Теперь да, – мрачно сказала я.

– В смысле? – не поняла бабушка.

Тут до меня дошло: она ничего не знает! Как хорошо…

– Ну, как память, – выкрутилась я. – Тут же много всего такого. Что маме детство напоминает.

– Это правда, – откликнулась бабушка. – Вот на той скамейке под яблоней она сидела и готовилась к поступлению в институт. Всё лето просидела не вставая! Упорная у тебя мама…

Я кивнула и отвернулась. Мы обе думали об одном и том же. Мама не окончила институт из-за меня. Но никто не стал произносить это вслух – зачем?

Однако у меня всё равно испортилось настроение. Вечно я во всём виновата.

– Пойду погуляю по посёлку, – буркнула я.

– Я с тобой, – навязался Гуся.

Я вздохнула. Теперь мне захотелось обратно в Москву. Нет, лучше в Испанию. Обратно в самостоятельную жизнь.

Ни после прогулки, ни после бабушкиного пирога с чаем, ни после игры в «Монополию», когда я обыграла бабушку и Гусю, тоска моя так и не прошла. На следующее утро я настрочила письмо Хорхе. Сочиняла в обнимку со словарём – очень не хотелось ошибок в испанском наделать. Но не отправила: ещё чего, первой писать парням. Я не Татьяна Ларина.

Надо было и Любомиру ответить – он-то мне давно написал. Ему я, пожалуй, буду писать по-русски. Пусть тренируется в чтении.

Странное у меня вышло лето. Я помогала бабушке полоть огород, развлекала Гусю, гуляла под соснами, читала и сидела в интернете, но мыслями была в Барселоне. Время для меня как будто остановилось. Мне хотелось туда вернуться, как в волшебную страну. Вроде как в Нарнию. С одной стороны, мне проще: я же знаю, как в Испанию можно попасть. Просто накопить денег и купить билет. А в Нарнию попадаешь, только если ты там нужен. С другой стороны, Люси Певенси было удобно. Открыла дверцы шкафа – и уже в любимой стране. А я… сколько мне ещё ждать?