Помоги проекту - поделись книгой:
Итта Элиман
ВЕТРА УНТАРА
ПРОЛОГ
Вот и посудите, можно ли с ними серьезное дело иметь? Что ни скажи — один язвит и гогочет, другой ухмыляется да помалкивает. Красавцы!
Всю зиму им твержу:
«Что-то должно произойти! Я это чувствую! Слышу! Знаю наверняка!»
И что с того?!
«Не труби почем зря, темная дева», — меня так Эрик с самого Туона прозвал. — «Чему быть, того не миновать!»
И опять — гаммы, этюды, да споры дни напролет, кто кого в кулачном бою одолеет. Какой уж там кулачный бой! Мечи, и те две весны в руках не держивали, похудели, осунулись, и, кажется, еще выше стали. Глаза по весне пьяным огнем блуждают, а чтоб послушаться меня да хотя бы справки в королевской канцелярии навести — ни в какую, не такой характер, лентяи упрямые! Ведь знала же, чуяла: произойдет! Будет что-то страшное, вот тогда примутся кудри пшеничные на голове драть, да поздно!
Мы — королевская Белая Гильдия последнего сбора. Мы работаем там, где не помогут тяжелые доспехи королевской гвардии, мы делаем то, что не имеет никакого названия, ведь в каждом приключении, кроме того, что азарт щекочет под ложечкой, есть тайна, иногда неизвестная нам самим…
Меня зовут Итта, Итта Элиман, мои корни — из самого Озерья, но уже три года я живу в Долине Зеленых Холмов, в Доме С Золотым Флюгером. Мы поселились здесь, когда близнецам исполнилось восемнадцать, ровно через год, как, получив дипломы тайной королевской семинарии, присягнули королю. В Туоне мы учились на отделении искусств каждый своему ремеслу, отчаянно мечтая о подвигах, и однажды нам повезло. Мы оказались среди тех, в ком учитель Улен узрел своим всевидящим ореховым глазом нечто особенное. Война с серными ведьмами вынудила короля в спешке готовить новую внутреннюю разведку. В каком-то смысле, нам повезло. Мы получили возможность узнать даже больше, чем мечтали, и пережить то, что и не могли бы вообразить. Королевство ждало от новой Белой Гильдии помощи и поддержки — настали смутные времена.
Задолго до войны с серными ведьмами и вообще задолго до того, как вместо кистей и красок пришлось взять в руки меч, в моей жизни произошел первый серьезный поворот — я поступила в Туон, где встретила Эмиля и Эрика. Жизнь вдруг расплескалась событиями, и один за другим потекли дни, наполненные до краев чем-то простым и прекрасным.
Я — художница, а Эмиль и Эрик — музыканты. С самого раннего детства, они — у себя в Долине, а я — в Озерье, мы искали ту точку на небосводе, вокруг которой движется вселенная. Мы скакали на лошадях по бескрайним полям и до щекотки, до боли в горле старались перекричать ветер. Мы зарывались с головой в книги, надеясь найти там ответы на вопросы «откуда?», «почему?» и «зачем?». И вновь, швыряя книги под стол, бросались в погоню за тем, что ни в коем случае нельзя было пропустить и, обгоняя на лету ласточек, не могли простить себе того, что не все дороги пройдены, не все тайны открыты, что где-то прозвучит музыка, а мы не услышим, что где-то взойдет Солнце, а мы проспим. Мы были влюблены в мир, и при встрече хватило одного взгляда, чтобы это понять.
С тех пор мы вместе, но, что таить, каждый из нас по-прежнему одинокая планета. Мы разные, очень разные, разность то стягивает орбиты, то держит души на расстоянии, иначе недолго обжечься, а при случае и сгореть дотла! Горела — знаю…
Улен долго не позволял мне использовать дар в присутствии братьев, считал — слишком много энергии, направленной друг на друга, помешает работе, и нельзя сказать, чтобы Улен хоть раз ошибся. Прежде, чем его назначили начальником Белой Гильдии, он был членом королевского совета, но после войны с серными ведьмами многое изменилось, и Улен ушел в Синий Лес разводить красноглазых перепелок. Кроме перепелок и Белой Гильдии его больше ничего не интересует, хотя, возможно, с недавних пор остались только перепелки. Ни за что не поверю, что для Белой Гильдии нет работы. Тут что-то не так! Раньше мы просто не успевали утереть пот. То полыньяки, то хищные грибы, а теперь тишина и покой. Две весны мы просидели в полном безделье, единственное преимущество которого состояло в том, что за долгие зимние ночи мы осилили добрую часть дедушкиной библиотеки. Затем Эмиль так увлекся шахматами, что неделями пропадал в Купеческой Гавани у своего друга Тигиля, а Эрик с лета, вплоть до самой зимы, изобретал водопровод в бане. Изобрел. С первыми же морозами водопровод прорвало, баню затопило, и в ней можно было кататься на коньках. Потом случился телескоп, моделирование дирижабля и нескончаемые занятия музыкой. Впрочем, для книг оставались вечера.
Эрик читает лежа, неважно где: хоть на полу, хоть на диване, хоть взгромоздив лохматую голову на худенькие коленки Ив. Разложит книгу посередь гостиной, локти выставит, замрет над страницей на минуту и в крик: «Да не может быть! Да что б ведьмы! Эм, да ты послушай! Ив, детка, прикинь!»
Эмиль не обращает внимания, терпит. Только правую ногу за спинку кресла зацепит, и облачко сизое перед носом выдохнет. Без трубки он не читает. Что читать — им все равно, лишь бы интересно. Для Эмиля — очередной повод подумать, а для Эрика — поморочить брату голову своими рассуждениями, и, в общем-то, любая, взятая с полки книга имеет одну судьбу. Эмиль выбивает об камин трубку, и пошло-поехало. Один — одно, другой — другое, лучше и не вмешиваться. Споры тянутся неделями. Ради победы можно и в столичную библиотеку смотаться и на Дикую Иву влезть.
Да, Эрик и Эмиль — близнецы, но кроме внешности — общего у них ни на грош. Единственное, что они смогли оставить себе на двоих — музыку. Эмилю досталась флейта, Эрику — лютня, но и тут не все прошло гладко. Лютня лютней, а гитара оказалась родней, и вслед за ребятами из Кивида Эрик увлекся новой гремящей неистовой музыкой. По-другому случиться не могло, Эрик всегда писал, пишет, и будет писать песни. Не может он без этого. Песни — мед да сон-трава, заслушаешься, нет-нет, да и Эмиль подпоет, хоть и предпочитает баллады и серьезную музыку.
В остальном Эмиль и Эрик — два противоречия, способные на спор повернуть вспять не только Малую Луну, но и Солнце. Оттого наш дом чаще всего напоминает столярную артель в разгар сезона, что не дает покоя Ив. Она лелеет наивную мечту — навести везде чистоту и порядок, хотя любому ясно, что, не успев продрать по утру глаза, ребята до поздней ночи что-нибудь роняют, проливают, жгут, отлынивают от дежурства и шлындают по дому в ботинках, разнося по половикам въедливую грязь. Пора бы привыкнуть, но Ив — тут как тут. Кулачки в боки, в очах гнев безудержный. Ей наплевать, что едва достает братьям до пояса. Впрочем, если кто и может остудить их пыл, то это как раз она. Ив — скрипачка, и это многое объясняет. По крайней мере тем, кто знаком хоть с парочкой оных. Она любит цветы и музыку, но читает лишь сказки да справочник по биологии. Что ж, вольному — воля. Зато она самая аккуратная и нарядная из нас. Каждое утро она греет дождевую воду и моет свои легкие, пышные волосы. У нее белая кожа, белые волосы и светлые глаза, удивительные глаза, один — голубой, а другой — зеленый. Вообще, она вся белая, наша Ив, не то, что я. В ее жилах течет кровь беспечных фей, ее дар не похож ни на какой другой. Люди тают при одном взгляде на нее, и даже волколаки закрывают свои желтые глаза от ее восхитительного сияния. Разве Эрик мог устоять? Ив не страшны ни дигиры, ни мандгоры, ни серные ведьмы, никто не тронет ее, но новая опасность, чей навязчивый вкус мне не знаком, не станет заглядываться на нашу белую малышку, я знаю это.
Я чувствую — что-то должно произойти. А чувствую и слышу я то, чего никто не слышит и не чувствует. Такой уж у меня дар. Я слышу, как живет мир, слышу, как растет трава и как распускается сирень под нашими окнами. Когда очень тихо, слышу, как шепчутся между собой облака, на незнакомом облачном языке. Не все, что я слышу легко передать словами, но, если я что-то знаю, это наверняка. Думаю, именно поэтому меня выбрали в Королевскую Белую Гильдию. Я чую опасность, я найду нужную дорогу. Я услышу дуновение бриза куда раньше, чем вы, и раньше, чем осиновые листья.
Улен научил меня не бояться, но все же это новое чувство ужасно тревожит меня. Никто не поможет мне, никто не принимает всерьез, ведь никто, кроме меня, не слышит приближения беды, не понимает — в Долине открыли форточку и сквозит! Сквозит из-за Гор в Море. С каждым днем в этом сквозняке все больше настойчивости и нетерпения, и я с минуты на минуту жду, что грозная сила взорвется и выплеснется на нас…
Все это — внутри меня, а на деле — покой, апрель и холод. Малая Луна отпраздновала свое весеннее луностояние, однако апрель так и не расщедрился на тепло. Облака обступили нас со всех сторон, природа просыпается нехотя, точно сон спокоен и сладок, а пробуждение не сулит ни радости, ни весны. Птицы не поют, море дремлет в ожидании ветра, который освободит его от бремени черных, похожих на обугленное печенье, льдин. Вода в ручье едва оттаяла, снег сошел, но черемуха уже вторую неделю заставляет себя ждать. Ветрам дуть лень, тишина заставляет бояться, что время остановилось и Солнце уснуло по ту сторону моря.
Живем потихоньку, огород ковыряем, ждем. Недавно ведьмы погнали нас на рыбалку. Вернулись порожними и такими продрогшими, что зубы стучали, словно молоточки заводного пианино. Ив приготовила кофе, разгорелся камин, Эмиль сел у самого пекла, сложился как складной ножик и кофе не пил. После только, когда задымили потухшие свечи, признался, что встретил у озера пугую ундину. «Если первая весенняя гроза застанет меня без флейты, — решил он, — плохо дело.» Я обиделась. Ундинам он доверяет больше, чем моему дару.
Пугие ундины не всегда подсказывают приметы, тем более меня им не обмануть. Сквозь вату сомнений, облаков и тревог я слышу, как неизбежно и обжигающе поднимается по венам земли волшебный весенний сок. Он прикажет цветам расти, распускаться и снова расти. Запахнет теплой землей, холмы окутаются салатовой дымкой, трава зашуршит, словно шелк, поднимаясь из недр земли. Скоро, очень скоро в этом мире произойдет весна. В ожидании цветущих яблонь и гроз, приходящих с Моря, все падает из рук. Я слышу эти грозы, слышу, хотя они очень, очень далеко…
Вчерашний пасмурный день пришелся на луностояние, да к тому же Ив вознамерилась стричь мальчишек. Дебаты начались с утра. Ив убедительно стояла в дверном проходе, в авангарде эстетики и моды с садовыми ножницами в руках, близнецы — на недосягаемой высоте в оппозиции с бесчисленными аргументами в пользу свободы королевских верноподданных. Я добавила за свободу, почему нет? Пусть сама стрижется, если руки чешутся. Но так просто Ив с толку не сбить, она стрижет ребят раз в две луны и точка. И что поразительно, к вечеру свободные подданные один за другим растеклись в кресле, обернутые белыми простынями. У ребят жутко непослушные волосы, и то, что они предпочитают не стричься, выглядит совершенно справедливым. Но жесткие локоны летят на пол, а я — во двор, на диалог с холодным пасмурным небом. Ненавижу смотреть, как стригут близнецов. Впрочем, волосы растут быстрее лун, так что большую часть времени у мальчишек копна на голове, непролазная, пшеничная, можно сразу обе ладошки запустить — утонут. По душе мне это, что уж лукавить?
Нет на свете ничего такого, что могло бы остановить Эрика. Он абсолютно ничего не боится, только все делает по-своему. Эрик — весельчак, от него до ужаса много шуму и с ним постоянно что-то случается. Посуда, глядя, как стремительно и размашисто он пролетает мимо, бьется сама собой. Он из тех, кто обязательно споткнется о швабру или рухнет с ветки на голову полыньяку. Эрик способен на самые глупые выходки и на самые отчаянные поступки. Все равно, лишь бы громко, весело, от всей души, так, чтобы никто не смог остаться в стороне. Перемчать лестницу, взлететь на дерево, переплыть Аагу — в один взмах! Загореться, рассмеяться, обидеться — секунда. Пленить и обезоружить сердце, хоть свое, хоть чужое, — один гитарный аккорд. Ясно, как день — Эрика любят все. Крестьяне, и те дружат с ним. Эрик часто наведывается в таверну дядюшки Сима. Вересковый эль да яблочное вино, а еще песни, крестьянские и не только. Песни — главное. Эрик играет на своей гитаре с утра до вечера, пока Ив не отберет ее. Иначе он обязательно забудет про дела, разве что обед не пропустит.
С Эмилем все по-другому. Он шумит только в крайних случаях, но, если уж шумит, значит это того стоит. Обычно Эмиль спокоен и абсолютно уверен в серьезности своих мыслей. Он и в самом деле очень умный, мой Эмиль. Он все обдумывает и всегда знает, как надо действовать в любой ситуации. А если не знает, то ни за что не успокоится, пока не разберется. Легкая ухмылка, отсутствующий взгляд, — чаще всего приходится видеть его таким, и не ясно, думает ли он о чем-то приятном, или смеется над окружающей суетой. Эмиль — лидер, и, хотя это почти незаметно, все неизменно и само собой будет происходить так, как рассудит он. Эмиль из тех, кто не станет прикладывать усилий для того, чтобы к нему прислушивались. Его дар: ум и внутренняя сила, но, порой мне кажется, что он сам устает от ответственности, ведь, по сути, чтобы быть счастливым, ему достаточно наблюдать и думать.
— Не волнуйся, детка! — сказал Эмиль мне в тот вечер, когда встретил пугую унидину, — Просто следи, чтобы во время грозы моя флейта всегда была под рукой. Иначе нет смысла и начинать историю.
ДОМ С ЗОЛОТЫМ ФЛЮГЕРОМ
Если бы кому-то из нас дано было знать, что ветра могут принести с собой не только долгожданную перемену погоды, но и прорву серьезных неприятностей, мы бы не стали так опрометчиво торопить норд-вест. Нам предстояла ветреная весна, но тем холодным апрельским утром я еще об этом не знала.
Во дворе стоял туман, такой свежей и плотный, что его можно было наливать в стакан. День медленно надвигался из-леса, проступали очертания сада: мокрые, точно написанные акварелью черные ветви яблонь. Небо лежало прямо на вершине Тополя-Великана. Было зябко, неуютно, но при этом торжественно красиво.
Я вздохнула, застегнула куртку поплотнее и полезла в сарай. Конечно, посадками в основном занимаются ребята, но в этом году я честно продула табачную делянку в нарды. Табачная рассада уже взошла в горшках у кухонной печки, и теперь ее нужно было посадить в едва оттаявшую землю. Эмиль обещал накрыть грядки тентом, пока не явится солнце и не согреет наш огород. От меня требовалось всего лишь как следует поразмяться с тяпкой.
Но возиться в земле ужасно не хотелось — посадка откладывалась который день.
Теперь, придирчиво осматривая полки сарая, я в тайне надеялась подыскать занятие поинтереснее. Взгляд сам собой задержался на большой банке белой краски с прошлогодними подтеками по бокам, оставшимися после реставрации кухонного стола.
То, что нужно! Этой замечательной краской можно с чистой совестью покрасить двери и перила веранды, окончательно почерневшие после зимы. Покрасить не спеша, с удовольствием, самым толстым флейцем, который найдется у меня в мастерской. Надо ли говорить, что табачная рассада сразу и безнадежно была позабыта?
Сначала я ошкурила двери. Лоскутки старой краски с легкостью снимались шпателем и планировали на крыльцо, словно сгнившие прошлогодние листья. Мне никто не мешал. Ребята копались в огороде, Ив спала, ревниво сохраняя свою красоту. Я была предоставлена сама себе. Иногда с веток капало на дождевую бочку, полупустая бочка натужно кряхтела и опять наступала тишина. Пару раз доносился заразительный смех Эрика и разок занудливый басок Эмиля, но разговора слышно не было.
Работалось с удовольствием. Тут нельзя торопиться — такую краску, тем более белую, нужно укладывать слой за слоем, тогда оттенок получится почти голубой и очень нежный. Для веранды, ведущей в сад — лучше не придумаешь. В душе поселились мир и благость. Веранда преображалась на глазах, словно получилось поворотить время вспять к тому прекрасному моменту, когда дом был построен и все здесь блестело чистотой, дышало деревом, свежей краской и обожженной глиной. Вернуть красоту — что может быть замечательнее для художника?
Я осталась довольна результатом, гордость распирала. Хотелось сделать еще что-нибудь полезное. Может, даже посадить табак. Но все же лучше покрасить какую-нибудь важную вещь. Краски-то оставалось много. Хватило бы на целую рыбацкую лодку, и не на хлипкую плоскодонку, а, пожалуй, на средненький одно парусный баркас.
Это могло порадовать ребят. Они как раз присматривали себе ялик. А, на мой взгляд, ялик просто обязан быть белым, как лебединое крыло.
Не в силах подавить искушение похвастаться новенькой верандой и озвучить свое царское предложение на счет ялика, я положила флейц на открытую банку и отправилась к мальчишкам.
Ребята копали картофельные грядки и спорили. Обычное, в общем-то, дело. Я явилась как раз в тот момент, когда возмущенный Эрик вонзил лопату в землю намертво, одной рукой держась за нее, как за мачту, а другой — отчаянно жестикулируя.
— Какой же это панцырь? Просто чешуя! — горячился он. — Меч возьмет ее на раз, отвечаю!
— Чем отвечаешь? — невозмутимо продолжая копать, парировал Эмиль. — Говорю же: сломаешь меч. А уж тем более зубочистку эту — клинок свой. Только стрела одолеет мандгору. Да и то, целься в глаз. Если попадешь, конечно!
— Попаду! Будь покоен! — заводился Эрик. — Будто я мандгору не видел! Видел! Вот так же близко, как тебя, упрямого болвана! Чешуя у нее так — пшик, тоньше рыбьей! Спорим, я докажу!
— Докажешь? И каким таким волшебным образом? — поинтересовался Эмиль, разбив острым краем лопаты земляной ком.
— Поймаем ее в Желтом Лесу! Вот выберемся туда и поймаем! Как еще-то? — разгоряченный Эрик попытался выдернуть свою лопату из земли, но не тут-то было — лопата не поддавалась.
— Ладно! — согласился Эмиль, наконец, прекратив копать и выпрямившись. — Проверим! Но, учти! Если меч не выдержит, будешь носить красную повязку на голове до следующего солнцеворота. Забили?
— Красную повязку?! Позор Гильдии? — возмутился Эрик. — Ну уж дудки! Не забили! И не надейся!
— Тогда не о чем говорить! — удовлетворенно подвел итог Эмиль и снова ковырнул лопатой чернозем.
— Спорите?! — вмешалась я. — Привет!
Тут ребята наконец-то заметили, что я стою невдалеке у яблони и подслушиваю. Эрик зыркнул на меня оценивающе: пригожусь — не пригожусь. Затем вытер перчаткой веснушчатый нос и решил рискнуть:
— Итта, вот хоть ты скажи! Возьмет меч мандгору или нет?
— Понятия не имею! — честно ответила я. — А как тут у вас с огородом?
— Думаю, лучше, чем у тебя с табачком, — справедливо предположил Эмиль. — А если бы Эр меньше болтал всякие небылицы, а работал, было бы вообще отлично.
Строгие губы Эмиля на миг вытянулись в самодовольную улыбку. И откуда он узнал, что я не прикасалась к табачным делянкам?
— Между прочим, холодно для табака, — обиженно ответила я. — Ночью может приморозить.
Желание говорить о веранде, а уж тем более о ялике сразу улетучилось.
— Ты придумала или правда чуешь, что приморозит? — с иронией спросил Эмиль.
— Не все ли равно?! — окончательно разобидевшись, бросила я в ответ. — Ты все равно все по-своему сделаешь! Что же касается мандгоры, думаю, Эрик прав: меч возьмет ее на раз! Наточите только мечи свои. А то заржавели, наверное, за две зимы-то.
На этой фразе я поспешила убраться подобру-поздорову, пока Эмиль не придумал очередную колкость. Но он только посмеялся мне вслед.
Свежевыкрашенная веранда выглядела просто прекрасно, но меня заботило, что окна теперь точно придется мыть, потому что стало слишком заметно, какие они грязные. Раздумывая над тем, что сделать раньше: помыть окна или покрасить рамы, я совершила непростительный шаг назад и, конечно, перевернула банку с краской. На кирпичной дорожке тут же появилась молочная лужа в форме большущего кленового листа.
«Плакал наш белый ялик!» — с досадой подумала я.
Вот в тот момент все и началось.
Словно кто-то невидимый щелкнул пальцами около уха, и я услышала чужую тревогу. Прибрежный шиповник, растущий на самом высоком откосе, заметил далеко в море странные волны, а вслед за шиповником заголосили чайки, кружащие над мелью у Пустых Островов. Предчувствие, живущее во мне с прошлой весны, всколыхнулось под горло, лопнуло там и переросло в ощущение ветра. Накатило осознание стремительности и неизбежности, потемнело в глазах. Ветер ворвался в меня, из всех чувств оставляя только стук сердца у самого горла: опасно! Я огляделась — тишина, ни ветки не дрогнуло. Флюгер продолжал указывать на северо-запад, а ветер мчал с востока, мчал прямо на нас.
Я заорала что есть мочи, так, что ребята поняли — не шучу и прибежали сразу.
— Быстро в дом! — распахивая дверь, приказала я.
Они перемахнули через разлитую краску и влетели на крыльцо.
Эмиль придавил дверь плечом, пропуская вперед меня и брата. Рукав его зеленой рабочей куртки сразу стал белым.
— Что случилось? — спросил он.
— То самое! — ответила я, когда защелкнула дверную задвижку. Я все еще сердилась на него, но сейчас было не до обид. — Ветер! Очень сильный ветер!
— Подумаешь! — фыркнул Эрик и плюхнулся в кресло в гостиной. — Давно пора! Погода — ни рыба, ни мясо. Ни тебе солнышка, ни тебе дождика…
Я не слушала. По лесам, задевая море, летело нечто, явившееся откуда ни возьмись. Подобно внезапному крику зверя, шум шелестящего воздуха вдруг огласил долину, и ветер, словно птица, бросающаяся за добычей в воду, камнем упал на нас. Дом вздрогнул от неожиданности, стекла зазвенели, Эрик бросился к окну, но я удержала его:
— Не смей!
— Да что такого-то? — огрызнулся он, но к окну подходить не стал.
Дом затрясло, в трубе завыло, камин потух, и пепел облаком вылетел из него в комнату. Что-то зазвенело на крыше, и почти сразу же на лестнице, что ведет на второй этаж прямо из гостиной, показалась Ив. В одной рубашке, со следами подушки на щеке, она перевесилась через перила и спросила:
— Ребята, это что? Буря? У нас в спальне окно разбилось!
В подтверждение сказанного ветер насел на окна, и они прогнулись так, точно были сделаны из рыбьего пузыря.
— Какой-то ведьмовый ветер… — сообщил Эрик. — Итта загнала нас в дом. Малышка, да ты еще спишь. Посиди-ка здесь, под моим присмотром. — С этими словами Эрик вбежал по лестнице на второй этаж, подхватил Ив на руки и, спустившись с добычей в гостиную, усадил девушку в кресло.
В тот миг раздался жуткий грохот на крыше и осколки черепицы дождем хлынули на подоконник. Что-то огромное сползло по карнизу, а затем шарахнуло о водосточную трубу.
— Флюгер! — ахнула я, потому что услышала, как он падает в траву и катится. Тяжелый золотой флюгер катился, как перышко. Наша гордость и слава — герб музыкального отделения Туона, золотой лев с двумя хвостами лежал на земле.
Следующим порывом ветра переломило боярышник. Он вскрикнул, крона царапнула по стене дома и упала. За окнами гостиной пролетело колодезное ведро.
Метнувшись по дому, Эмиль запер щеколды на окнах, проверил чердачную дверь, а лесенку в башню подпер кочергой.
— Не выдержит твоя лопата… — буркнул он, когда вернулся. Эрик не ответил, сидел притихший, серьезный, сидел и не сводил хмурых глаз с бушующего за окнами сада. Ив свернулась калачиком в кресле, рассыпала Эрику по плечу белые волосы. Она слушала, как истошно и яростно воет непрошеный ветер, но на ее щеках еще румянились утренние сны, Эрик был рядом и ей не было страшно. Отвалился громоотвод, повис на мгновение в воздухе, звякнул о кирпичную стену и копьем пронзил дождевую бочку.
Мне оставалось только дожидаться, когда чувство ветра, владеющее мной без остатка, пройдет. Чем быстрее это будет, тем больше надежды на то, что дом устоит. Но в камине по-прежнему свистело так, что хоть уши затыкай, окна звенели и выпрыгивали из рам, а деревья трещали и сгибались до земли.
«Сколько же людей работают сейчас в полях!» — с ужасом подумала я. — «Что с ними будет?!» Зажмурившись, я расслабила руки, как учил Улен, и заставила дар слушать холмы любимой долины. Грохот и свист приглушился в толще пространства. По ту сторону ветра царили покой и тишина. В полях ветра не было, ветра не было в долине, ветер был только у нас. Мы оказались одни в тонущей лодке, «вода» прибывала.
— Осторожно! — кто-то тронул меня за плечо. — Отойди от стены!
Свист ветра и шорох листвы вернулись вместе с голосом Эмиля. Они разбились на оглушительные порывы и звон бьющегося стекла. Звуки опережали события. Окно у правой стены треснуло, рама покосилась, стекло осело на пол, дернулось и разлетелось в алмазную пыль.
Ветер ворвался в комнату, сбил с камина подсвечники, уронил книги. Справочник по целебным растениям взвился под потолок и, шелестя страницами, грохнулся на перила второго этажа. Эмиль и Эрик содрали со стены картину, чтобы загородить дыру в окне, но ураган тотчас выбил ее из рамы и утащил прочь из дома. Я видела, как воздушным змеем вспорхнула она над деревьями. А ветер меж тем листал страницы книг, хватая одну за другой, точно искал что-то и никак не мог найти. Заскрипели крепкие двери, замок надломился, ветер ринулся в чулан, а оттуда — в башню!
Едва я успела подумать, что Белой Гильдии не с руки погибать под обломками собственного дома, как внезапно налетевший ветер так же внезапно исчез. Исчез, как не бывало. Растрепанные деревья прогнулись и выпрямились, книги рухнули на пол, звякнули задвижки, окна и двери замерли, трубы подавились и замолчали. Осталось только куча пепла на полу перед камином. И тишина…
Какое-то время все молчали.
Раздался скрип. Еще.
— Полка! — крикнула я.
Высоко из-под потолка, где ветер выдернул штифт, накренилась и посыпала книгами дедушкина полка. И все остальные полки, надежно скрепленные между собой, стеной поползли на нас.
Ребята бросились вперед, успев подставить под бесценную мебель высокие плечи. Шкаф осел на братьях, как выступающий балкон, и замер.
— Этажерку! — громогласно потребовал Эмиль.
Мы с Ив приволокли этажерку. Вскарабкались, нажали на полку.
— Бесполезно! — отчаянно ломая ногти о наваливающееся дерево, воскликнула Ив.
Поделиться книгой: