Мушкетер

Достав письмо герцога к королеве, Сухов протянул его Ришелье. Узнав, от кого письмо с красной восковой печатью и кому именно оно адресовано, кардинал едва не воскликнул от переполнявших его чувств, но сдержался — только худое лицо чуть дрогнуло.

— Лапорта я заверил, — почтительно добавил Олег, — что в багаже Монтегю нет никаких посланий к её величеству, но не вижу смысла скрывать это от вас, монсеньор.

— Почему же? — прищурился кардинал.

— Я верю вам, монсеньор, поскольку знаю: Франция для вас значит очень многое. Но я не верю королеве.

— И вы правы, господин виконт, — ровным голосом сказал Ришелье. — Её величеству куда дороже Мадрид и Вена, чем Париж…[47] Лондон тоже дорог её сердцу.

— Боюсь, вы правы, ваше высокопреосвященство. Во всяком случае, именно посланник герцога Бэкингема, некий Бальтазар Жербье, сделал попытку отбить у нас лорда Монтегю и его почту.

— Ах, даже так… — протянул кардинал. — Попытка, как я понимаю, не удалась. Сколько у Бальтазара было людей?

— Семеро, ваше высокопреосвященство. Ушёл только один, да и тот раненый. А Жербье бежал самым первым.

— Бальтазар — не герой, но он хитёр и умён. Раз уж вы, господин виконт, всё равно перешли дорогу этим врагам короля, будьте осторожны и знайте, что в Париже орудует не только Жербье, есть тут и ещё один человек Бэкингема — лорд Холланд.

— Всенепременно учту это, ваше высокопреосвященство.

Сухов не стал упоминать о разговоре, подслушанном в «Королевском мече», — зачем? Уж кому-кому, а кардиналу о Генри Риче известно и без него.

В это время под кушеткой что-то зашебуршилось, и оттуда, потягиваясь, вылез здоровенный чёрный кот. Олег, не думая, опустил ладонь и погладил его. Кот вздрогнул, поглядел на Сухова будто с удивлением, но принял ласку, зажмурился, а потом запрыгнул к Олегу на колени и разлёгся, любезно дозволив себя гладить и чесать за ушком.

— Однако! — восхитился Ришелье. — Это Люцифер, он никого к себе не подпускает, кроме меня!

— Он понял, что я ему тоже друг, ваше высокопреосвященство.

А его высокопреосвященство между тем пришёл в хорошее расположение духа.

— Я полагаю, господин виконт, — улыбнулся кардинал, — что вы и сами плохо понимаете, насколько ценна ваша добыча, — он кивнул на разворошённый сундук с письмами. — Я давно охочусь за Монтегю, но попался он вам. Скажите… мм… а Рене Жереми Непве де Монтиньи кем вам приходится?

— Он мой отец, — твёрдо ответил Сухов.

— Я слышал, что его сын умер в далёкой Московии…

— Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными, ваше высокопреосвященство, — улыбнулся Олег.

Ришелье рассмеялся и словно помолодел, сбросил с себя зловещую маску всесильного министра.

— Браво, браво!.. Что ж, весьма рад был знакомству с вами, господин виконт.

Сухов тут же встал, собираясь откланяться, и осторожно переложил Люцифера на кушетку. Кот был недоволен.

— И вы ни о чём не попросите? — с любопытством спросил кардинал. — Ни о какой награде?

Олег улыбнулся краем губ.

— Мне почему-то кажется, ваше высокопреосвященство, что при дворе и без меня достаточно попрошаек.

«Красный герцог» захохотал, и его кошки неодобрительно посмотрели на него — ну вот, взял и разбудил…

— Право, вы мне нравитесь, господин виконт! — воскликнул Ришелье. — А всё-таки? Ведь не без цели явились вы в Париж, не для того лишь, чтобы сопроводить Монтегю?

— Мы с моим другом-московитом преследуем лишь одну цель — послужить королю.

— А кардиналу? — живо спросил его высокопреосвященство.

— И вы, монсеньор, и его величество радеете о благе Франции.

Кардинал усмехнулся, оценив ответ.

— Хотите вращаться при дворе?

— Я — воин, монсеньор. Положения и славы я буду добиваться шпагой. А для начала хотелось бы заполучить на плечи лазоревый плащ мушкетёра. Правда, говорят, сперва необходимо попасть в гвардию…

Ришелье кивнул, поняв желание Олега, и сказал:

— Служба гвардейца не сложна, не опасна, но и не слишком почётна среди молодых и рьяных. Однако его величество король может одарить вас мушкетёрским плащом, не дожидаясь выслуги в гвардии. Например, за особые отличия — которые за вами уже числятся, господин виконт. Итак, завтра с утра, часам к десяти, будьте в Лувре, на Большой лестнице или в Большом зале — после завтрака король полон благодушия.[48] Явитесь сами, и пусть явится ваш друг-московит. И ещё. Надеюсь, что, поступив в роту королевских мушкетёров, вы не забудете и сюда дорогу?

— Всегда к услугам вашего высокопреосвященства.

— Ступайте, господин виконт, — ласково сказал Ришелье. — И да поможет вам Бог.

Покинув дворец, Сухов ощутил немалое облегчение и то чувство свободы, что охватывает тебя на выходе из пещеры или подземелья.

Как ни крути, а кардинал был и оставался опасным человеком, обладавшим к тому же колоссальной властью. Вот придёт ему фантазия бросить тебя в застенки, и что ты станешь делать? Тут трепыхайся, не трепыхайся, всё равно загремишь и ещё спасибо скажешь, что в темницу упекли, а не повезли сразу на Гревскую площадь…[49]

— Ну что? — бросился к Олегу Пончик.

— Жив, как видишь, — усмехнулся Сухов.

— А меня прогнал! — уязвлённо пробурчал Быков.

— Кардинал велел нам обоим прибыть в Лувр завтра с утра.

— Ва-ау! — изумился Ярослав.

— Ух ты… — впечатлился Шурик.

— А ты думал…

— А зачем в Лувр? Угу…

— На экскурсию.

— Нет, я серьёзно!

— Нас представят королю.

— О-о!

— Рот закрой, а то кишки простудишь. Поехали.

— А куда?

— На кудыкину гору! Это самое… На постой встанем. Не ночевать же на улице.

— А где? Угу…

— Понч, ты меня замучил! Ну откуда я знаю? Тут где-нибудь… За мной!

Без сожаления расставшись с пуховыми подушками кареты, Олег вскочил в седло. Понукать чалого скакуна не пришлось, тот и сам соскучился по наезднику.

Проехав совсем немного, Сухов свернул на улицу Могильщиков, узкую и кривоколенную, и по ней выбрался за городскую стену, на Вье Коломбье, улицу Старой голубятни.

— Я помню! — заёрзал Пончик в седле. — На ней ещё капитан де Тревиль жил!

— Пока что здесь живёт капитан де Монтале, — осадил его Быков.[50]

Улица Старой голубятни находилась на окраине, почти что в предместье, а посему снять квартиру здесь было куда дешевле, чем где-нибудь в центре. Хотя, надо сказать, дома на Вье Коломбье стояли добротные. Фахверки, и те чернели вертикалями и диагоналями свежих еловых балок, а были тут и каменные дома, иные и в три этажа поднимались, правда, два верхних строили уже из дерева.

Копыта коней звонко цокали по булыжной мостовой, но на четвёрку никто не обращал внимания — Париж в ту пору населяло полмиллиона человек, не деревня, чай. Мало кто знал друг друга, да и не шибко-то интересовался, даже проживая по соседству.

Навстречу Олегу важно выступал плотный мужичок, одетый как буржуа — в серое платье с белым отложным воротничком. На голове у него криво сидела шляпа с высокой тульей, опоясанная чёрной лентой, плечи покрывал тяжёлый плащ, на ногах были туфли с пряжками.

— Эй, любезный! — властно окликнул его Сухов. — Не подскажешь ли, кто тут может сдать комнаты двум шевалье?

Буржуа внимательно осмотрел сначала Олега, потом Ярослава, подумал и внушительно изрёк:

— А вон, спросите-ка Хромого Бертрана, — и указал на дом, что стоял напротив. — Он вроде как искал постояльцев.

Дом Хромого Бертрана поднимался в два этажа, а крышу вдобавок словно распирала изнутри мансарда. Пара окон в густом переплёте смотрела на улицу с бельэтажа, выступавшего над улицей, наискосок от крепких дубовых ворот, сплошь обитых гвоздями с квадратными шляпками — такие только тараном и возьмёшь. Ещё одно окошко, совсем малюсенькое, блестело сбоку от воротного столба. Рядом, под аркой, наличествовала дверь, к которой вела пара ступенек.

Постучав в дверь колотушкой, подвешенной на цепке, Сухов добился того, что маленькое окошко отворилось, и оттуда высунулась лохматая голова личности преклонного возраста — угрюмое лицо было изрезано глубокими морщинами, а локоны, чёрные когда-то, были щедро разбавлены сединой.

— Чего надо? — грубо спросила личность, крепко цепляясь за подоконник волосатыми руками.

— Нам нужен Хромой Бертран!

— Я это, — буркнул визави Олега. — Чего надо?

— А ты не слишком приветлив, — прохладным голосом сказал Олег.

— Будешь тут приветливым! Чего надо, спрашиваю?

— Хотим на постой встать…

Тут Бертран зарычал, порываясь закрыть окошко, а после и вправду пропал.

— Негостеприимный товарищ, — заметил Виктор.

— Не понимаю, — капризно сказал Ярик, — почему благородные доны должны терпеть выходки этого мужлана!

Тут дверь отворилась, и тот самый мужлан застыл на пороге, хмуро обводя глазами господ и слуг.

— Пусть ваша милость простит мне недостаточное почтение, — довольно мирно проговорил Бертран, — да ведь есть с чего злиться! Ещё летом лучшую комнату сдал одному гасконскому барону — и до сих пор не видал от него ни единого су!

Сухов похлопал по кошельку, висящему на поясе, и успокоил хозяина:

— За деньгами дело не станет, заплатим вперёд.

Бертран помялся и сказал:

— Вы не подумайте чего дурного, а только вот что я скажу. Господ я всяких разных перевидал, потому как в рейтарах служил и охромел после боя с берберами.[51] Давайте так, ежели на постой встать решили, так я только рад буду. Я и плату с вас поменьше возьму, одна просьба — вытолкайте вон этого вшивого барона!

Олег переглянулся с Яром. Быков кивнул.

— Не вижу причин, — надменно заявил он, — почему бы двум благородным донам не надавать пинков третьему! А скажите, любезный хозяин, клопы у вас водятся?

— Не держим.

— Ладно, где барон? — прямо спросил Сухов.

— Я проведу, я проведу, — засуетился хозяин.

Отворив ворота, он пропустил во двор будущих постояльцев и с поклоном открыл им дверь своего жилища.

Спешившись и перебросив поводья Пончику, Олег прошёл в дом, позвякивая шпорами, и сразу попал в главную комнату — это была гостиная, она же столовая. За нею шла кухня, а наверх вела лестница без перил — к этому удобству только-только начинали привыкать, так что подниматься пришлось, держась за натянутый канат.

Всё в доме было надёжным и прочным: толстые стены, крепкие перекрытия, кровля — черепица к черепице.

Бертран сразу поотстал, задерживая ретивых слуг, рвавшихся за своими господами, поэтому наверху Сухов с Быковым оказались вдвоём.

— Вышибем? — сказал Яр, кивая на двери к постояльцу.

— Погоди вышибать.

Олег толкнул тяжёлую створку, и та подалась, пропуская гостей в большую светлую комнату. Потолок, правда, был низковат — Сухов мог спокойно похлопать рукою по балке, покрытой резьбой, а так ничего — светло, уютно. Пол паркетный, не скрипит. Пышности не наблюдалось, но мебель стояла добротная — монументальный платяной шкаф из каштана, массивный стол из вощёного дуба, стулья с подлокотниками, прямыми жёсткими спинками и точёными ножками, две высокие кровати под балдахинами на витых столбиках. На том ложе, что находилось дальше от входа, раскинулся в вольной позе мужчина лет тридцати пяти. Длинноволосый, с непременной бородкой и усами, он был в сорочке до колен и в смешном ночном колпаке. Рядом, на стуле, ворохом лежала его одежда, сверху был небрежно брошен голубой плащ мушкетёра, а шляпа с белыми и малиновыми перьями — цветами ливреи королевского дома — висела на крюке, вбитом в стену.

Судя по батарее бутылок, выстроившихся рядом с кроватью, верный слуга короля был с похмелья. Мрачный взор «вшивого барона» блуждал, не сразу заметив нарушителей его спокойствия и одиночества.

— Не вмешивайся, — предупредил Олег Быкова по-русски.

Яр кивнул и прислонился к притолоке, изображая скучающего дона.

Сухов, втягивая носом спёртый воздух, изрядно пропахший винными парами, неторопливо приблизился к окну и раскрыл его настежь.